Зануда

Урок математики на следующий день обернулся для Вали огромной неожиданностью. Елена Петровна наконец-то проверила контрольные работы. Раньше Зануда с нетерпением ждала результатов проверочных работ, но только не в этот раз. Она ведь не сдала свой листок, точнее, Паштоха не дал ей тогда возможности. Впрочем, может быть, так было и лучше, ведь Валя не была готова к контрольной. Однако теперь ее охватило неподдельное волнение. Елена Петровна ничего не говорила, не смотрела на нее, всего лишь попросила учеников с первой парты раздать проверенные контрольные. Валя все ждала, что вот она поднимет на нее свой укоризненный, осуждающий взгляд, поинтересуется, почему же Зуева не сдала свою работу, а ведь Валя совсем не умела врать! Как же ей следовало себя повести?.. И вот перед ней положили на стол листок с пятеркой. В левом верхнем углу подписано: «Зуева Валентина, 11 В». Она растерялась. Что это значит? Может быть, какая-то предыдущая контрольная? Но ведь Елена Петровна их все раздавала, да и… нет, те же самые задания! Но… как? Валя просмотрела листок внимательней — всего одно замечание красной пастой, но на оценку не повлияло. А почерк! Едва ли разборчивый, у Зануды он прямой и тонкий, совсем не такой… Валя повернула голову влево. Паштоха как всегда скучающе смотрел в окно. У него как всегда двойка за контрольную — первого варианта. А второй вариант он решил на пять… — Зачем? — тихо спросила Валя. Он поглядел на нее через плечо. — Что? — Ты решил контрольную за меня. — Это был не вопрос, а констатация факта, хотя в голосе прозвучали вопросительные нотки. — Совсем заучилась, крыша едет? — равнодушно пробормотал он, даже не глядя на листок. Кажется, он ждал подобной реакции. Или у нее действительно что-то не так с головой. Валя слегка нахмурилась, не зная, что сказать. Да и зачем? Разговаривать во время урока не положено. Но… Паштоха такой странный! Елену Петровну неожиданно вызвали в учительскую, и она на несколько минут покинула класс, в котором тут же воцарилось бормотание. Валя вновь повернулась к своему соседу. Все-таки он не давал ей покоя. — Ты очень умный, — сказала она. — Почему ты так себя ведешь? Он посмотрел на нее, наклонив голову к плечу. — А в чем смысл этих циферок? — указал на оценки. — Объясни мне тогда уж. Ты ведь умней. Валя, наоборот, чувствовала себя намного глупей него. — Проверить… себя? — неуверенно ответила она и подумала, что Паштоха, наверное, настолько умен, что ему и проверки не нужны. — Мне это неинтересно. — А разве не… приятно? — неуверенно пробормотала Валя. Он поджал губы. — Не-а. Да ты не поймешь, и даже не пытайся. Я просто не считаю это важным, в отличие от тебя. Она сжала листочек, молча глядя на не-свою пятерку. Она никогда не поймет этого человека! И все же… — Но зачем ты помогаешь… мне? — Она вновь посмотрела на него, только в этот раз осторожно, искоса, боясь чего-то. Было так не по себе! Он столько раз помогал ей, выручал. Не может она оставаться в долгу. Да она и не просит! Но… — Это, выходит, для тебя важно? Паштоха едва заметно вздрогнул, Валя обратила внимание, что по его лицу пробежала легкая судорога. Он перевел на нее свой взгляд, хмурый, пристальный, странный. — Да нет… Просто… Ты… — От этого взгляда хотелось спрятаться, съежиться. — Да забей, просто захотелось, — вздохнул он наконец, закрыв глаза и чуть откинув голову назад, как будто устал. Валя почувствовала разочарование. — Но почему? — Она знала, что он не ответит, или снова уйдет от ответа — была уверена в этом, но в очередной раз бессмысленно спрашивала. Однако Паштоха просто сокрушенно выдал: — Не знаю. — И, подперев щеку рукой, стал изучать доску. — Сама думай. Ты же у нас умная. Валя пыталась понять этот взгляд. Было в нем что-то такое… Она не хотела признаваться, но ей показалось, что Дима иногда смотрел на нее так же. Может быть, ей просто показалось. Они с Паштохой, вообще, слишком разные, чтобы проводить параллели. Да и в любом случае ни к чему бы ее это не привело. Задача без ответа… *** Семейную встречу решили не откладывать, позвонили Оле в тот же вечер и договорились на ближайшие выходные. Валя надела белую блузку и свой любимый серый сарафан — прямой, с удобными карманами, немного староват, но до сих пор в отличной форме. Валя всегда хорошо следила за вещами, носила их аккуратно, и служили они ей подолгу. В отличие от своего отца! Папа надел рубашку в клетку, купленную около полугода назад. Когда в прихожей он снял верхнюю одежду, дочь заметила на рубашке выбившиеся нитки возле кармашка на груди, маленькое рыжеватое пятнышко, а также неприметную с первого взгляда дырку возле рукава. Эх, папа, папа! Хорошо хоть рубашка оранжевых и желтых оттенков — пятно не так заметно. Одинцовы жили в многоквартирной новостройке в самом центре города. Это был довольно хороший район, хоть и шумный, движение машин не прекращалось ни днем, ни ночью. Возле дома огороженная детская площадка с катушками, качелями, турниками и милыми лавочками, чуть подальше автостоянка. Валя не могла не обратить внимания, что машин очень много, и все довольно дорогие. Ее мать с сестрой жили на четвертом этаже в трехкомнатной квартире. Дверь им отворила женщина в возрасте. У Вали перехватило дыхание от волнения — да уж, зря она пыталась настроить себя на равнодушие. Женщина была одета по-домашнему, в фартучке, слегка ссутулилась, и во всем ее виде угадывалась усталость. Валя присмотрелась и поняла, что она, скорее всего, ненамного старше папы, но морщины и взгляд старили ее лет на пять. Она легонько улыбнулась и от этого, казалось, даже немного помолодела. Взгляд потеплел, плечи расслабились. — Здравствуй, Гоша, — сказала она мягко и чуть отошла в сторону, пропуская гостей. — Лиза! — воскликнул папа. — Ты ли это? Не узнал тебя! И не ожидал увидеть, если честно. — Да уж, постарела, небось? — посмеялась она. Папа благородно замотал головой, уверяя ее в обратном, хотя она прекрасно знала, что это из вежливости или лести. Валя несмело стала расстегивать пуговицы пальто, непонимающе глядя на эту женщину. — Я у Лены вместо домработницы, она занята постоянно. А я все равно под сокращение попала, устроиться не могла, вот и живу с ними уже сколько, помогаю во всем. — Она перевела взгляд на девочку. — А это Валечка? Сестра Оли? — спросила она с милой улыбкой. — Да-да, — опомнился папа. — Валя, это тетя Лиза, старшая сестра твоей мамы. — Приятно познакомиться, — пробурчала она. — Какая серьезная, — усмехнулась тетя. — Взаимно. Лену, к сожалению, задержали, она опоздает, а Оля… Оля, ты где потерялась? — повысила голос она, обернувшись. — Ладно, раздевайтесь пока, пойду посмотрю, чего это она. Квартира была обставлена богато и не вызывающе. Просто и со вкусом, при этом чувствовалось, что вся мебель очень качественная, искусно развешаны картины, фотографии, расставлены цветы. В доме чувствовалась строгость и деловитость. Все, что нужно, и ничего лишнего, но при этом украшено со вкусом. Лиза вытащила Олю с кухни. — Я сама все доделаю, иди поздоровайся с семьей. — И закрыла дверь на кухню. Оля протестующее открыла рот, но не успела ничего сказать. Затем робко обернулась. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы почувствовать ужасное волнение девушки. Однако в отличии от своей тети это придавало ей как будто больше жизни: щеки покрывал легкий румянец, глазки широко раскрыты. На ней было свободное белое платье из гипюра, чуть выше колена, слегка завитые волосы собраны в хвостик на бок — так только на шикарные вечера ходить, подумала Валя. Однако на ногах у сестры были пушистые белые тапочки, которые странным образом не портили образ. Валя незаметно сжала ткань своего сарафанчика и в который раз почувствовала себя ущербно. — Здравствуй, сестра, — немного заикаясь, сказала Оля. — И… отец. Папа застыл истуканом, а потом чуть ли не воскликнул. — Ох, надо же! Какая красавица! — И обнял свою вторую дочь, немножко волнуясь, но волнение оттесняла неподдельная радость. А Вале вдруг стало так невыносимо плохо. Оля провела их в зал, усадила за богато обставленный стол. Тетя Лиза помогала накрывать. В комнате царила огромная неловкость, но Валя ее не ощущала из-за ужасной тоски, нахлынувшей из-за папиного восхищения. Да уж… Оля правда красивая. Такая нарядная и милая. Папа ей очень рад. Валя чувствовала себя словно... ошибкой, странным недоразумением. Будто жизнь внезапно крикнула ей: «Ты должна была быть вот такой, и тебя бы любили. Но ты лишь холодная Зануда. Даже отец отвернется от тебя теперь». Она еле сдерживалась, чтобы прямо там не расплакаться, слушая тонкий, звонкий смех своей сестры. Оля рассказывала папе про свое детство, а он всячески поддерживал разговор, вставляя свои комментарии. Так прошло около часа, а затем позвонила мама. Лиза ответила на звонок, выслушала и разочаровано положила трубку. — К сожалению, Лена не сможет подойти. Работа, — сказала она. Оля сразу же поникла. Весь ее энтузиазм испарился. — Вся занятая, — покивал головой папа. — Она стала прокурором, как и хотела? — Да, и весьма успешно, — с грустной улыбкой ответила она. — Очень рад за нее! После этого комнату охватило молчание. Жительницы квартиры очень расстроились — они надеялись, что хотя бы столь веская причина сможет оттеснить работу на второе место у Елены Одинцовой, но увы. Наконец Оля собралась с духом и встала из-за стола. — Что ж, я принесу несколько фотоальбомов. Если вы не против, посмотрим фотографии. — Отличная идея! — обрадовался папа, и Оля поспешно удалилась. — Угощайся, малышка, ты совсем ничего не ешь. Не стесняйся, — дружелюбно сказала тетя Лиза. Валя неловко кивнула и стала ковырять вилкой свою тарелку. Папа ел с аппетитом, но не с таким большим, как обычно при очень вкусном столе. А блюда действительно были изысканы. — Я так понимаю, Лена совсем мало времени уделяет Оленьке, — сказал он, жуя. Валю покоробило то, что он назвал сестру так нежно. Лиза грустно хмыкнула. — Ну, как сказать… — Видимо, воспитанием во многом занималась и занимаешься ты, Лиза. — Не буду лукавить и скажу откровенно, что если бы меня не было рядом, девочке было бы совсем тяжело. После развода с тобой Лена совсем уж охладела. Работа, работа, работа. Деньги, деньги, деньги. Я боюсь, что когда-нибудь она просто остановится, посмотрит на свою жизнь с другого ракурса и поймет, что прожила ее абсолютно неправильно. И думаю, случится это весьма скоро. Оле она старается уделять внимание — раньше, по крайней мере, точно старалась. Я склонна считать, что избыток внимания родителей к своим детям лишает ребенка индивидуальности, а также это сказывается на доверии, но в случае Оли прослеживается явный недостаток. Я, конечно, помогала, но… заменить ей мать не могу. Остаток вечера был слегка подпорчен неприятными впечатлениями, хоть все и старались показывать лишь веселье и радость. Валя с интересом поглядела на фотографии своей матери. Это была женщина, как она и думала, строгая и деловая. Выглядела она очень хорошо, но чуточку отталкивающе из-за своей серьезности. Взгляд чуть хмурый, острый прямой нос, тонкая линия губ. На большинстве фотографий ее вовсе нет, а там, где есть, улыбается она очень редко. И улыбка эта сухая, неестественная, показная. Но Валя не могла не признать, что симпатизирует ей — мать всегда выглядела отлично: просто и со вкусом, строго и элегантно, прическа идеальна, макияж слабый, едва заметный. — Надеюсь, что нам все же удастся собраться вчетвером. Уверена, мама очень хочет вас увидеть! — с улыбкой сказала Оля на прощание, но на втором предложении поникла, понимая, что это, наверное, не так. — Да, было бы чудесно. Папа смотрел на Олю с нескрываемым восхищением. Да уж, она действительно была обаятельной. Вале вновь стало очень-очень грустно. Доехали они в полном молчании, хотя обычно папа болтал без умолку. Валя была уверена, что в этот раз его болтовня будет дольше обычного, ведь сколько, наверное, впечатлений у него осталось после встречи со второй дочерью. Но… он молчал. На улице было тоскливо и холодно. Серый вечер опустился на город, закрыв тучами луну и звезды. Папа проводил Валю до дома Сафроновых и на прощание обнял ее крепко-крепко. — Я люблю тебя, дочка, — сказал он. Валя никогда не слышала столько тоски и сожаления в его голосе. Ей стало не по себе. Может быть, он винит себя за то, какой она стала? Оля ведь — такая яркая и чудесная девушка… А Валя… Она отогнала эти мысли, сдерживая слезы. В горле застрял ком, и она не смогла сказать ничего. Развернулась и молча ушла, боясь смотреть папе в глаза. Ира была чем-то озабочена, без перерыва болтала по телефонам: и по домашнему, и по сотовому. Очевидно, какие-то неотложные проблемы. Валя незаметно прошла в свою комнату и села на диванчик, обдумывая свои ощущения. В дверь неловко постучались. — Можно? — Это, конечно же, был Дима. Валя смотрела на него и понимала, что, несмотря ни на что, она любит его. За все, что он сделал. Даже если это было… из-за сестры. Так неправильно и жестоко было свести их вместе, заставить жить под одной крышей. Для чего?.. Однако Валя все равно тянулась к нему. Чувствовала, что ей вновь хочется доверять ему. Как хотелось ей не знать про Олю! Она несмело кивнула, понимая, что теперь это почти что чужой человек, а все ее хрупкие, нежные мечты о нем разбились на осколки. Дима понуро вошел, робко присел рядом, несмело взглянул на нее. — Как ты? Валя бы расплакалась. Но… она для него — никто. И он ей теперь действительно чужой человек. Она лишь опустила взгляд. Конечно, ей было невыносимо тяжело, но… — Мне ты можешь сказать все, что тебя тревожит, — неуверенно сказал он. «Нет, не могу». — Говори… Когда тяжело, просто говори. Не держи в себе. Проговаривай даже в пустоту, но так легче. Не закрывайся… — И он посмотрел на нее… Валя готова была поспорить, что Паштоха смотрел на нее так же. Возможно, и папа. И она поняла этот взгляд... Задачка решена, все проще простого. Только почему-то ни капли удовлетворения от найденного ответа. Наверное, потому, что это жизнь, а не сухие примеры на страницах книг. Ответ один: жалость. Они все ее жалеют. Вот и все. Да уж, она ведь действительно жалкая… А для Димы еще и нелепое, искаженное отражение его настоящей и единственной любви.