И как теперь что?

Всю дорогу до ее дома Лисицын не закрывал рта: что-то рассказывал, задавал вопросы, комментировал. Соколова недоверчиво косилась – прорвало товарища майора, – но не возмущалась и не возражала, послушно отвечая, когда требовалось. А Костя и рад был ее неожиданной покорности. Сейчас главным было не дать ей опомниться, не позволить подготовить глупые аргументы. - Приехали, - он быстро выпрыгнул из машины, открыл Юле дверцу, не обращая внимания на ее несогласное выражение лица, и кивнул в сторону подъезда: - Домой пустишь или здесь будем мерзнуть? Соколова окинула его взглядом, будто перед ней был террорист международного масштаба, а не знакомый напарник, и неуверенно пожала плечами. - Ну, пойдем… По пути в квартиру Юля словно очнулась от нагловатого поведения Лисицына и, переступив порог, с вызовом заявила: - Что за разговор такой важный, товарищ майор, что нельзя было в офисе обсудить? Заняла боевую позицию? Отлично, лучше и быть не может. Он как-то привык уже отстреливаться из-за баррикад, изобрази она из себя сейчас трепетную лань – не знал бы, что делать. - Вопрос личного характера: ты чего папками кидаешься? Выговор захотела от Рогозиной получить? – он прямо посмотрел ей в глаза. Юля быстро отвела взгляд и прошла на кухню, лишь бы куда-нибудь деться. - А вам-то какое дело, товарищ майор, получу я выговор или нет? – сквозь зубы процедила она. - Ну, как же, - Лисицын вошел на кухню вслед за ней, - все-таки я твое непосредственное начальство, я за тебя отвечаю… в какой-то степени… Ну, давай – разозлись! - Начальство, значит? – как по команде взвилась Соколова. – Отвечаешь, значит? Ну, если только в какой-то степени, а то ведь… - она тут же осеклась, вспомнив тот злополучный выстрел, затем его недопризнание… Черт! Опять ее несет не в ту сторону! - А то ведь что? – Костя прищурился, не сводя глаз с девушки. - А то ведь без вашего надзора я обязательно куда-нибудь вляпаюсь, не так ли, товарищ майор? – не сдержалась Юля и тут же отвернулась. Надо было сохранять спокойствие, вот только сохранять уже давно было нечего. После такого дня. В воздухе повисла тишина. Соколова кожей ощущала на себе взгляд Лисицына, но смотреть на него сейчас было выше ее сил. Слишком много нервов потрачено, слишком много эмоций бьется в груди. Если она сейчас себя опять выдаст, то… «То что?» - полюбопытствовал внутренний голос. - Да помню я твой вопрос, - неожиданно спокойно прозвучали его слова, и Юля с удивлением обернулась. – До сих пор в ушах у меня звучит. Девушка растерянно хлопала глазами. Он помнит? До сих пор помнит? Но как же… Она почувствовала себя сразу такой маленькой, глупой и беззащитной под его взглядом, как букашка, которую рассматривают под лупой. Самооборона сработала автоматически. - Видимо, для получения ответа нужно, чтобы меня еще раз подстрелили, - язвительно отозвалась Соколова, и Лисицын вздохнул. - А ты вот мне скажи сначала, зачем ты хочешь это знать? - Что? – недоуменно уставилась на него Юля. Что за глупый вопрос, право слово, зачем она хочет знать. А зачем такое хотят знать? И тут-то до нее дошел весь подвох этой фразы. - Ну? Что молчишь? – Костя смотрел прямо и внимательно. – А хочешь, я скажу? – не получив ответа, он продолжил: - Ты ж всегда на меня огрызаешься – по поводу и без него, разве нет? С тобой же ни на секунду нельзя расслабиться – ты словно ждешь удобного момента, чтобы воткнуть в меня шпильку! Каждый раз, стоит мне где-то что-то не так – по твоему мнению, не так – сказать или сделать, так все – получи, фашист, гранату! Зачем тебе мой ответ? Получить лишний повод для насмешки? Эффективнее брызгать ядом? - Ну, а как же иначе, - тут же встрепенулась Соколова, получив желаемую зацепку. – Я ж у тебя поганка бледная, так? Ядовитая, стало быть! Что ты из себя цветочек аленький строишь? Сам меня так назвал – вот и получай… фашист, гранату. - Да ты и до этого не особо любезна была, - хмуро отозвался Лисицын. – И до того, как я тебя бледной поганкой назвал. Ты даже не поняла, что основное слово здесь было бледная, а не поганка. Я же говорю – вечно ко мне цепляешься, - он прошел к окну, словно происходящее за стеклом занимало его куда больше, чем разговор.