Привычка выживать

Он действительно приехал в Четвертый Дистрикт для того, чтобы научиться плавать, будто плавание – то единственное, что поможет ему спастись. Поэтому сейчас он тратит драгоценное время, чтобы сидеть на влажном песке и смотреть на тонкую полоску горизонта. Вода прозрачная, небо немногим светлее, и поэтому горизонт кажется несуществующим препятствием. В воздухе слишком много соли, Пит откидывается на спину, замирает, даже перестает дышать, и вспоминает, вспоминает, вспоминает, пытаясь понять, какое из появляющихся в его голове воспоминаний настоящее, а какое – созданное гениальными учеными Капитолия. Но вместо главных, важных, жизненно необходимых воспоминаний, он вспоминает почему-то сосредоточенное выражение лица своего лечащего врача. Что случилось с этим аморфным человеком за время его отсутствия? Кто – или что – заставил его принестись в этот дистрикт? Не устрицы же, в самом деле, он приехал покушать. Пит наслаждается и этим коротким воспоминанием, которое точно принадлежит ему – не тому, который был Питом Мелларком раньше, а ему самому, сегодняшнему Питу… черт, все так сложно. Сонный доктор учил его начинать с простого. Что у нас там самое простое-то? Меня зовут Пит Мелларк. Я родился в Двенадцатом Дистрикте. Моим отцом был пекарь. Мое имя дважды звучало на Жатве. Оба раза я собирался умереть, чтобы могла жить Китнисс Эвердин. Черт. Это вообще не похоже на правду. Если первые предложения еще и содержат крупицы покрытой пылью истины, то все остальное даже в голове звучит как зазубренный текст. Ну же, Пит, соберись. Меня зовут Пит Мелларк. Капитолий сделал из меня переродка для того, чтобы я убил Китнисс Эвердин. Президент Сноу был очень добр ко мне, если не брать во внимание то, что он сделал со мной что-то, что невозможно вылечить. От подобных мыслей начинается головная боль. Этот флегматичный доктор, должно быть, ничего не понимает в лечении охморенного человека, раз дает такие непростые задания. Попробуй начать с простого, когда не знаешь, что из разношерстного набора информации является простой правдой, а что – простой ложью. От подобных дилемм даже нормальному человеку грозит сумасшествие, а что уж говорить про человека, которого пытали в течение долгого времени физически, чтобы после уничтожить морально. Итак, с третьей попытки должно получиться, разве нет? Все говорят, что меня зовут Пит Мелларк. Что я родился в Двенадцатом Дистрикте. Что я дважды участвовал в Голодных Играх. Что я попал в плен и что из меня сделали чудовище. Что я был безбожно влюблен в Китнисс Эвердин. Все говорят со мной не обо мне, а о Китнисс Эвердин. Не сумев побороть подкатывающее к горлу отчаяние, Пит сжимается, больно дергает себя за волосы, желая вытравить мысли из своей головы хотя бы на минуту. Нет у него никаких своих воспоминаний, даже эмоции и те отняли, чтобы вылечить от неправильных воспоминаний. Он чувствует себя сейчас переродком, заслуживающим те странные взгляды, которыми одаривал его медлительный доктор у больницы. Но Доктор не имел права на него так смотреть – доктор был виновен в том, что после его лечения все стало только хуже. - Ты сказал, что будешь учиться плавать, - говорит Энни Креста очень тихо, садясь рядом. На ней белое платье, надувающееся на ветру, как парус. Она рыжая, очень красивая, она беременна и счастлива. Быть может, причина ее счастья в том, что она уверена, будто ее муж, отец ее будущего ребенка уехал куда-то на время, по делам, и вернется если не со дня на день, то когда-нибудь. Финник ведь и раньше очень часто уезжал. Иногда его отсутствия длились очень долго, и Энни училась ждать его, заполняя свои дни так, чтобы его отсутствие не сильно бросалось в глаза. Пит улыбается ей. Он завидует ее тихому спокойному сумасшествию. Она может смеяться, иной раз резко замирает на месте, не договорив, и смотрит куда-то в сторону. Она теряет связь с реальностью, но умеет радоваться окружающим ее вещам так, будто живет в раю. Она способна на эмоции, ничье имя не делает из нее потенциально опасного убийцу. А еще – у нее есть воспоминания, которые всегда принадлежали только ей. - Если честно, - говорит Пит, - я просто не знаю, с чего начать. Он говорит о попытке научиться плавать, но почему-то думает, что говорит вовсе не о плавании. Энни Креста качает головой и встает. Она гораздо ниже его. Хрупкая, рыжая, стоит на песке босиком, неосознанно поглаживая свой живот, и улыбается, подставляя лицо соленому ветру. Она сильнее, быть может, потому что она совершенно сумасшедшая. - Ты слишком много думаешь, Пит. Чтобы научиться плавать, нужно начать тонуть. Она отпускает его руку. Становится неуютно и холодно. Песок скрипит на зубах, ветер дует сильнее и пробирает до костей. Перемена погоды здесь – обычное дело, но Пит еще не привык. Энни смотрит на безмятежный пока горизонт и говорит, что ночью будет шторм. А утром они будут искать на берегу раковины. Пит вспоминает, как совершенно случайно нашел жемчужину на Арене. И как отдал ее Китнисс Эвердин. - Пит? – Энни замирает, нерешительно покачиваясь на носках. Наверное, у него вид сейчас такой же, как бывает у нее, когда она забывает, кто она и где находится. В такие моменты она напоминает фарфоровую куклу, с опустошенными глазами и негнущимися руками. - А когда Финник вернется, мы будем искать жемчужины вместе. - Конечно, Энни. Разумеется, Энни, - бездумно бормочет Пит, совсем не думая о том, что каждое его слово сейчас – ложь. Пусть и белая ложь, во благо, но ложь ведь. Пит Мелларк обычно не любил лгать. Или любил? Впрочем, какая уж теперь разница. Капитолийский переродок может делать все, что ему хочется. Поэтому, вернувшись в дом, Пит отправляется на кухню печь любимый пирог Энни Креста. Возможно, бессонница – еще одно негативное последствие экстремального лечения. Пит ложится всегда поздно, предварительно уложив Энни, никогда не накрывается одеялом и смотрит в потолок. От темноты веет чем-то неприятным, всегда чего-то не хватает. Иной раз мелькающие в безобразном порядке яркие картинки оказываются снами, но подобные сны никогда не приносят покоя. Пит мучительно старается не думать ни о чем, но думает обо все и сразу, и головная боль постепенно становится вечной спутницей. Иногда по ночам Энни мучают кошмары, и она приходит в комнату своего постояльца, как есть, растрепанная, в ночной рубашке. Обычно она сворачивается рядом клубком и мирно засыпает. Но иногда все же просит что-нибудь рассказать, что-нибудь интересное, что когда-нибудь происходило с Питом в обычной жизни, в Двенадцатом Дистрикте, в детстве. Пит не может рассказать ничего интересного, потому что почти ничего не помнит, и поэтому просто придумывает историю за историей, пока дыхание Энни не становится размеренным. Сегодня Энни плачет, и Пит рассказывает ей историю о том, как однажды в Двенадцатом Дистрикте два отважных человека битых три часа торговались за больную немощную козу, которую подарили потом одной маленькой девочке. Энни засыпает быстрее обычного, на губах ее застывает легкая улыбка. Наверное, ей снятся очень яркие сны, с белой завистью думает Пит, убирая с ее лба пряди волос. Его охватывает непонятное чувство страха. И сама история, и эта ситуация, когда рядом над ухом кто-то мирно сопит, а он продолжает изучать потолок… все сводит его с ума. Все это уже было. Схватившись за тонкую, почти неразличимую мысль воспоминания, Пит терпеливо разматывает клубок, зная, где окажется в итоге. Его воспоминания всегда оказываются связанными с Китнисс Эвердин. Каждый раз он вспоминает ее разной. Она улыбается, видя, как ее сестра пытается спрятать вечно вылезающую рубашку под юбку. Или кричит, видя, как ее сестра превращается в живой факел. Она с улыбкой танцует на костях его семьи, или убивает его отца, или пытает его самого, чередуя поцелуи с ножевыми ранениями. Она смеется, она плачет, она не помогает ему или не приходит тогда, когда она нужна. Она разная, живая и дразнящая, спокойная, сильная и хрупкая, и чаще всего он ее ненавидит, потому что именно из-за нее он не может вспомнить, что было в его жизни и чего не было, кроме нее. Порой начинает казаться, что всегда была только она. И каждое воспоминание, помнит ли он его сам или его заставили вспомнить то, чего не было, вызывает в памяти только ее лицо. Он не знает, что чувствует к ней сейчас, после мучительного лечения, и не может вспомнить, что чувствовал когда-либо, но помнит ее любую, и не может вынуть ее из памяти. Втайне от Энни он пересматривает почти каждый вечер ту последнюю запись, которую лично сделала Китнисс Эвердин в день своего самоубийства. Что видит он в бледной, тощей девушке с лихорадочно блестящими глазами? Ничего. Она совершенно обычная, как тысячи голодающих девушек в любом из дистриктов. Он даже не жалеет ее. Сложно жалеть того, кто безобразно жалок. Он видел и другие записи с ней, он знает, как любой другой зритель: она могла бы бороться за свою дальнейшую жизнь. Она могла бы воскреснуть и вернуться из ада, в который попала не по своей вине. Воскреснуть и попытаться жить дальше. Но она жалкая, она слабая, она, потеряв сестру, решила, что ей больше нечего терять. На записи Китнисс Эвердин признается, что убила Президента Койн, и признается, что считает себя виноватой в этой и еще многих других смертях. Сойка-пересмешница, бывшая источником вдохновения для всех повстанцев, признает в самой себе опасную убийцу. И, несмотря на помилование нового президента Панема Пэйлор, выносит себе приговор. Пит пересматривает эту запись по несколько раз. Что тот, другой Пит, мог любить в ней? Эти дурацкие косы? Эту слишком бледную, слишком тонкую кожу? Даже на записи видны полоски ее собственной кожи, неприятно выделяющиеся на фоне кожи пересаженной. У нее слезятся глаза. Все запястья хранят следы от многочисленных инъекций морфлинга. Она слишком слабая, чтобы бороться. Пит смотрит на свои собственные зажившие ожоги и вспоминает, как ему было важно достать ее из ада. Пусть он и говорил Аврелию о том, что, возможно, не был запрограммирован на убийство Сойки, в тот момент, бросаясь в огонь, он не помнил ни о программах, ни о Сноу, ни о Капитолии. Только о ней, сжигаемой заживо созданным какими-то чудовищами огнем. Она не должна была страдать. Она должна была жить, становясь после каждого болезненного шока сильнее, но вместо этого она предпочла умереть. Он считает ее глупой. Он не чувствует к ней ничего. - Пит? - Да. - Ты сходишь с ума, Пит, - Энни гладит его по голове. – Финник знает, как это – сходить с ума. Он мог бы тебе помочь, но сейчас, пока его нет, давай я попробую тебе помочь? Пит соглашается. Энни хочет, чтобы он научился плавать. Вместе они проводят на берегу много времени, но попытки научиться плавать так же бесполезны, как попытки вспомнить самого себя. Энни не отчаивается, никогда не отчаивается, и вечерами тащит его гулять по песчаному пляжу. Они собирают ракушки, выброшенных на берег рыб и порой думают, как мог тот или иной обнаруженный ими предмет попасть в море. Пит придумывает замечательные истории. Пит больше не находит ни единой жемчужины. Ночью ему снятся кошмары. Он просыпается беззвучно, без крика, всего лишь хватая раскаленный воздух ртом. Он знает, что прежде так уже бывало, но не помнит, как он умел с этим справиться. Все тело его цепенеет, он рукой ищет кого-то рядом с собой, и ночи, когда Энни спит не в его комнате, превращают его кошмары в реальность. Он с удовольствием готовит завтраки. Балует свою соседку всегда чем-нибудь необычным. Ему приходит в голову опять начать рисовать, но он почему-то не торопится приступать к бессмысленной порче чистых холстов. Раньше, по крайней мере, ему было, что рисовать. Арену, например. Или Китнисс Эвердин. Что будет он рисовать теперь? Разбавленные солью закаты? Или президента Сноу, который всегда склонял голову и называл его «мой бедный мальчик». «Мой бедный мальчик, она ведь тебя никогда не любила.» Иной раз он вспоминает в полной темноте ее жадные поцелуи, но после вспоминает и то, что она знала – камеры, а за ними и весь Панем, наблюдают за ними. Тогда ему думалось, что он не зря попал на Игры. Кажется, это были его первые игры, но он не уверен, помнит ли об этом сам, или это всего лишь воспоминания о просмотренных выпусках голодных игр, которые он воспринимает, как любопытные, хотя и жестокие фильмы. В то, что он участвовал в них лично, верится с трудом. Да и тот Пит Мелларк был слишком добрым несчастным влюбленным. Без Китнисс Эвердин он никогда не смог бы победить. Хотя ножи, стоит признаться, он метал знатно. Пит Мелларк постепенно возвращается к тренировкам. Тренировочная база Четвертого Дистрикта осталась там же, где ее построила Мэгз. Теперь, правда, жители Дистрикта приходят туда по собственному желанию. Пит оказывается в их числе и его, как ни странно, принимают, как своего. Все-таки он – победитель 74 Игр, который во время революции пострадал не меньше других. О том, что за его жалкую жизнь собой пожертвовала основательница Центра, никто не вспоминает. В Четвертом Дистрикте все очень любят Энни, как и любили когда-то Финника. Пит знает, что когда ему придет время уезжать (а время придет, он точно знает), Энни с малышом не останется одна. Он помогает ей сейчас, ей и всем, кто нуждается в помощи. В меру своих возможностей, разумеется. Он печет на заказ торты, пироги, хотя и в малых количествах. Он помнит, как приготовил свадебный торт на свадьбу Энни и Финника. Он помнит, что были занятия и люди, которые позволили ему не закончить свою жизнь так же жалко, как ее закончила Китнисс Эвердин. Все-таки этот жалкий доктор был прав. Начинать нужно с простого. Неужели он не мог дать такой же совет Китнисс Эвердин?