Дыши

— Где я, чёрт возьми? — первая фраза, которая сорвалась с губ Жана. Он стоял посреди пустыни, дул сильнейший ветер, в глаза бил песок, поэтому ему приходилось щуриться и прикрывать лицо широкой ладонью. Он пытался сделать хотя бы несколько шагов вперёд, но всё тщетно: ветер, будто каменная стена, не пропускал его и только отталкивал всё дальше. Глаза щипали, он ругался, упрямо стараясь пробить невидимую стену. — Ты всегда такой упрямый, Жан, — кто-то цокнул языком, и пурга прекратилась; Жан с облегчением вздохнул и сделал несколько шагов вперёд. Он снова вышел победителем, но голос заставил его вздрогнуть, фраза незнакомца эхом отдавалась в голове. Настойчивое жаркое солнце было похоже на огненный диск, всепоглощающий, заволакивающий в пучину пламенного ада. Жан смотрел по сторонам и пытался понять, откуда доносились сказанные слова, до каких уголков дотягивалось липкое, точно мёд, эхо, кто этот таинственный незнакомец. Жан жадно ловил ртом воздух и кружил на месте, изредка отбегая в сторону, чтобы увидеть силуэт, но повсюду царил горчичный песок, ядовитый, отвратительный, слепящий. Жужжащее обращение и сливающиеся воедино обрубленные фразы смешивались в голове и отдавали назойливой болью в висках. Ему вовсе не было страшно, но отчего-то чудилось: поблизости могут оказаться разинутые пасти, истекающие слюной и кровью товарищей; пасти с вырванными волосами меж желтушных зубов. Паранойя укутала паучьими сетями. — Я чувствую твою панику, Жан, не беспокойся, — голос незнакомца был тонок, Жан недовольно морщился и пытался заткнуть уши; этот голос напоминал ему людей, которые кричали от безысходности, когда их пытались съесть титаны. — Кто ты, мать твою? — Жан произносил слова чётко, будто отчитывался после выполнения сложного и успешного задания. Ему не нравилось, что незнакомец указывает ему, что делать. Жан вообще не любил, когда ему кто-то указывал. Подул сильный ветер; он не успел охнуть, как оказался на коленях, а пурга ударяла в спину, будто взмахи клинка. — Умерь свой пыл, я — Бог, — незнакомец вздохнул, и пурга прекратилась, уронив своим последним мощным ударом стоящего на коленях Жана лицом в песок, — ты можешь попросить меня о чем-то. Жан приподнялся, попытался отыскать лазурь неба, парус парящих облаков, оливковое дерево, — хоть что-нибудь. Жан не мог обнаружить тень — ни свою, ни самозванца. Жан начинал понимать: он здесь совершенно один. Его липовый Бог — мираж. Его Бог — зеркальное отражение его самого. И прозрачная гладь смазалась гордыней. Ноги проваливались в песочной пучине, высушенной бездне. Живые существа, — где же, где же? Где нахальная улыбка Эрена? Где пахнущая хлебом Саша? Где стальной голос капрала? Безумство за стеклами очков Ханджи? Почему, почему, Микаса?.. Яви свой взор, подари одно неловкое касание, вдохни немного надежды. Чуть-чуть... Так много?.. Нет же, нет. Жан вновь упал на колени, точно религиозный фанатик, заслышав перезвон, — форменные штаны разорвались, кожа окрасилась грязными крапинками горчицы с кровью. Жан воткнул клинок в нескончаемый песок, — и к центру земли он будет продолжать шелестеть, шуршать, осыпаться высасывающим соки порошок? — Эй ты, — Жан поднял голову. — Ну же, искусственный Бог. Ну же, проклятие павших... — Ты про титанов? — незнакомец с тонким голосом засмеялся. — Говори проще, Жан. Зачем все эти вычурные фразы? Жан оскалился и взглянул в небо; незнакомец явно издевался над ним, пытался надавить на больное; всё это ложь, он не сможет исполнить то желание, о котором думал Жан. Потеряв в этой невыносимой битве множество своих товарищей, Жан хочет остановить войну, перебить всех титанов, найдя их логово. Он сражается за мир, так пускай Бог-шутник попытается всё исправить. — Не издевайся надо мной, искусственный Бог, ты не существуешь, ты бы не допустил такое, — он фыркнул и попытался вынуть кинжал из песка, но его руки погрузились в обволакивающую бездну; Жан почувствовал, что его засасывает. — Не искушай судьбу, у тебя есть несколько минут, чтобы придумать своё желание, — песок только сильнее всасывал в себя Жана. Для него существовала бесконечность и больше, — загадывать желания, будто сейчас мирное время, будто перед ним огромный торт из песочного теста. Жан жалобно заскулил; тихо-тихо. Предотвратить весь тот кошмар, воцарившийся ужас, после которого хотелось бы просто проснуться в холодном поту и забыть. Забыть навсегда. Повеяло гнилью и сахарной сладостью одновременно. Его затошнило. Жан зажал нос и рот одновременно, вовсе не озабоченный тем, что стоило дышать, заполнить легкие горячим кислородом. И без того жгло, точно прислонили раскалённое клеймо к груди. Глаза заслезились, и в свистящей пустоте он уловил росчерк падающей тени. — Верни меня, — Жан ухватился не за ту сторону клинка. Потёк багровый всплеск, точно он приносил себя в жертву; языческий ритуал в безлюдном месте; Владыка Света, Владыка Жизни, Владыка Смерти, Владыка Тьмы... — Чего же ты ждёшь? Мне нечего просить у того, кому я не верю, кому молятся за каменными стенами, а он остается на стороне хаоса. — Есть... У всех есть. Не говори, — маленький-маленький Божок перешёл на вкрадчивый шепот. — Я и так все знаю. Абсолютно.