Который час?

- Таксидерми?.. – Зову я своим дотошно-надоевшим детским голосом, пробираясь на задний двор мужчины через высокую густую траву, скосить которую никак не доходили руки. Он оборачивается, видок, конечно, так себе : на темной склере стало гораздо меньше бликов, выражение оленьей морды выглядело унылым, голова разложилась ещё сильнее, а в некоторых местах сильно облез мех. - Добрый день, Мисс Ленор. – С привычной хрипотцой и полупоклоном здоровается молодой человек. – Давненько Вас не видел. Вы совсем не изменились. Снова кольнуло что-то в районе сердца. «Совсем не изменилась?..» И вправду. Почти три века мне десять лет. Но я привычно смеюсь, что настороженный взгляд полу человека полу оленя сменяется на меланхоличный и пустой, как обычно. - Конечно не изменилась! Я же забальзамирована! – Смеюсь,но... Как-то больно я сейчас пошутила… - Я помню, Мисс Ленор. Вы что-то хотели?... – Таксидерми ласково гладит по спинке Малакая - того самого суслика с ножками-проволоками, что так истошно орёт, дебоширит, но остается выглядеть невинным божьим одуванчиком с глазками-бусинами. - Отвези меня в город, мне надо часы починить. – С обычной наглостью заявляю, показывая механизм. – Я так хочу видеть их на стене в гостиной, что, прямо, умираю. – Приходится играть в "хорошее настроение", иначе, этот большеголовый олень пристанет со своими нудными вопросами и догадками, потом не отцепишься. Как банный лист, вот правда. - Я как раз собирался Малакаю семечки покупать. – Вдумчиво ответил мужчина, перебирая короткую шерсть голодного питомца длинными крючковатыми когтями. – Заодно и Вас подброшу. А вы уверены, что их ещё можно починить? - Его жутковатые глаза устремляются на часы. - С моей точки зрения это невозможно, ведь… Я поняла, что сейчас моему атрофированному мозгу придет конец и перебила своего приятеля : - Прекрасно. Но я все-таки попробую. Было бы слишком легко их выбросить, а вот взяться починить… Всё равно времени полно. Чучело, усаживая суслика на плечо, догадался, что всё это было сказано, лишь бы он замолчал, но чисто из присущей ему вредности не стал этого делать. - Я не договорил. С моей точки зрения это – невозможно. Объясняю: на дворе двухтысячный год, детали для этих часов найти сложно, верно? Верно, Мисс Ленор. А если и найдёте, то они будут стоить немалых денег. У Вас есть деньги? - Пууу. Пууу. Пууу. – Я специально мешала, ну а что делать? Тот бред, что сейчас нес Таксидерми, я все равно не пойму, а затыкаться он, видимо, не собирался. Понимаю, от чего это - от беспросветного одиночества, ведь кроме Малакая у мужчины не было никого и единственным развлечением для него были чаепития, на которые я его любезно приглашала. - Ленор? Деньги? – Не знаю, в какой раз он это переспросил, пока я думала, но точно не в первый. - Какие деньги? - …Не важно, Мисс Ленор. – Он приобнял меня своими костлявыми огромными руками, шумно вздыхая от того,что тяжеловато поговорить на серьёзные темы с десятилетним ребёнком, и повел к машине. Вернее, к катафалку. Вообще Чучело был завидным мужчиной: собственный дом, дорогой катафалк, редкий, среди мертвых, зверёк и куча антиквариата, при продаже которого он мог получить немаленькое количество денег. И всё ему одному… Повезло. Всё то, что досталось мне – приходится делить с Рагамаффином. Как только я села в машину, так сразу несколько раз чихнула – новый салон едко пах резиной, нафталином и какой-то ещё гадостью. - Значит, «ходики» чинить? – Переспросил он , заранее зная ответ. Не знаю, зачем так делают взрослые… Но бесит невероятно! - Именно. – Как ни в чем не бывало. Рогатый садится за руль, пристегивает себя и помогает пристегнуться мне. - У тебя рога в потолок упираются. – Замечаю, тихо посмеиваясь над забитым существом. - Я знаю… - Мне даже жалко его стало. Так горбился, чтобы не повредить машину изнутри… - А почему бы их не отломить? - Отломить? Вы шутите. - Идея была явно не привлекательной для Чучела, а жаль. Я была готова помочь, но моё желание быстро пропало, когда я увидела Малакая, сидящего между рогов хозяина и зло смотрящего на меня. Стало как-то не по себе. Ненавижу эту сволочь, особенно, когда она на меня так пялится. - Я планирую устроить сегодня чаепитие. Ты приглашен. У Китти юбилей! - Отвлеклась я от пожирающего взгляда суслика. - О, это же прекрасно. Я могу почитать свои стихи? – Олень ожил. Вот уже несколько месяцев он не виделся с Оборванцем, Мистером Гошем и Маффином, а тут такая возможность высказать все свои мысли, которые посетили его чучельную голову. – Могу принести торт. - Не надо стихов,- Ненавижу это нытьё. - А вот тортик… Принесите четыре. - Четыре торта?... Нас же не так много, чтобы... - Ага. – Не смотря на то, что я умерла и есть и пить мне было не обязательно, я делала это. Вкус, почему-то, я чувствовала, и какое было наслаждение, когда крем с пирожного таял на языке, оставляя после себя сладкую феерию во рту. Мыслю, как Маффин, фу. - Четыре, так четыре… - Таксидерми не хотел спорить. В конце концов я – ребёнок, почему бы не побаловать? На самом деле торты мне были нужны вовсе не для того, чтобы наслаждаться ими. Они были нужны для того, чтобы я попробовала измениться. А именно - потолстеть. Вот, что так задело меня сегодня: Два с половиной века мне десять. Я не изменилась внешне ничем, а то, что повзрослела в плане мышления – никто не замечает. Особенно Рагамаффин. Каждый раз, когда встречаюсь с кем-то,я слышу: «Ты ничуть не изменилась!», «Ленор! Как была малышкой-красавицей, так и осталась!». Может, если я немножечко потолстею,изменившись тем самым внешне, на меня станут смотреть по другому? Все так наскучили друг другу тем, что не меняются. Все комплименты давно сказаны, а придираться в элитном обществе мёртвых было грубо. Вот бы хоть кто-то из знакомых сказал мне : "Ленор, ты так изменилась...". Как же тяжко не меняться.