Истории о самураях, их женщинах, любви и смерти. История пятая

Вскоре президент Эномото сдался. Все, кто выжил в последнем очаге сопротивления, крепости Горёкаку, были осуждены. Республика Эдзо официально прекратила свое существование. Значительно позже, отбыв срок, многие члены правительства бывшей республики получили прощение и позволение занять довольно высокие посты при новом императорском правительстве. Принимая во внимание то, что они просто исполняли врачебный долг, доктор Кассель, как подданный другого государства, и его дочь были отпущены на все четыре стороны. Казаме Чикаге, благодаря его многолетнему содействию клану Сацума, не было предъявлено никаких обвинений. Перед самым отбытием из Хакодате Казама и Райкиден повстречали на улице Нагакуру Шинпачи, бывшего капитана второго отряда Шинсенгуми. Забыв о приличиях, Райки бросилась к нему, и тот, не веря своим глазам, радостно раскрыл объятия и крепко прижал к груди влетевший в него сероглазый снаряд. Казама лишь спокойно смотрел, как один из его бывших врагов обнимает его любимую женщину, а Райки, не в силах сдержать слез, обвила шею этого высокого крепкого мужчины и что-то быстро и сбивчиво шептала ему. Бывший враг… Казалось, это было так давно, словно в прошлой жизни, и разве теперь могло иметь хоть какое-то значение? Они провели за воспоминаниями и саке весь вечер, им троим – Нагакуре, доктору Касселю и Райкиден – было о чем поговорить и что вспомнить. Как оказалось, после смерти своего друга Харады Саноске, Шинпачи, узнав, что его товарищи находятся в бедственном положении, тоже пошел на помощь Хиджикате, но был ранен, долго лечился, и когда, наконец, добрался до Горёкаку, все было уже кончено. Казама, которого любезно пригласили составить им компанию, слушал, как они тепло говорили о своих погибших друзьях, о прежних временах, о долге и чести самураев, и думал о том, что это были воистину великие люди, и что, сложись обстоятельства иначе, возможно, он был бы горд дружбой с ними. Шинсенгуми действительно были демонами и самураями, не по крови, но по несокрушимому духу. Бесстрашными, гордыми, благородными и преданными своему делу, и слишком торопились жить. Они, как прекрасный цветок сакуры, распустились и слишком быстро увяли, гордо пролетев сквозь историю, будто лепестки, подхваченные порывом ветра, сделав за эти несколько лет больше, чем кто-либо, и оставив неизгладимый след, славную память и пример для подражания потомкам. Нагакура остался в Хакодате, а доктор Кассель, Райкиден и Казама направились в Вакамацу забрать Акино, чтобы потом всем вместе вернуться в Эдо, где доктору, признав его врачебные заслуги, предложили место главного врача одной из больниц – Каджи Хашикадо, бывшей элитной больницы сёгуната. Все это время Казама, чувствуя за собой вину, пытался поговорить с отцом Райки, но тот упрямо отвечал, что еще не время. И только когда он нашел свою горячо любимую жену и мог с чистым сердцем сказать, что теперь спокоен, что обе его любимые девочки снова с ним, под его защитой и опекой, он сам вызвал демона к себе в комнату гостиницы. Впервые в жизни Казама чувствовал себя неловко в обществе человека. Еще ступая по дощатым полам коридора по направлению к комнатам, занимаемым доктором и его семьей, он невольно трепетал, понимая, что разговор предстоит не из легких. Он постучался в раму фусума, услышал раскатистое: - Прошу! – и вошел. Семья Кассель ужинала. Демон сразу заметил, что на полу стоит четвертый сервированный дайбан для него. То, что отец Райки решил сначала поужинать с ним вместе, несколько успокаивало. Они вкушали пищу, и Казама исподволь наблюдал, как француз не просто ел – он устраивал пище официальный прием с наслаждением эпикурейца. Все любезно переговаривались, поддерживая светскую беседу ни о чем, и когда доктор наконец-то вытер губы ошибори, чего японцы никогда не делали, и отбросил его в сторону, решительно уставившись из-под густых бровей на демона, тот понял, что настало время для разговора. Казама аккуратно отложил палочки и неспешно склонился в почтительном поклоне, успокаивая себя тем, что сейчас он кланяется не просто человеку, а отцу любимой женщины. - Кассель-сан, я еще раз прошу у вас глубочайших извинений за то, что я сделал. Мой поступок не имеет оправданий, и вы вправе вызвать меня на поединок. Однако я не смогу сражаться с вами, поэтому вы имеете право убить меня, если посчитаете, что моих извинений недостаточно. С этими словами Казама вытащил из-за ремня меч и почтительно подал его двумя руками доктору, склонив голову. - Я не собираюсь убивать тебя, но вот выпорол бы с удовольствием! – ядовито произнес Кассель. Демон с изумлением поднял голову и посмотрел в ехидные глаза француза. - Вы же понимаете, что это невозможно… – растерянно произнес он. Казама был готов к тому, чтобы доктор убил его, но порка?! Такого позорного унижения он не мог позволить даже отцу Райки. - Понимаю. Но понимание не мешает мне этого страстно желать, – ответил с ухмылкой доктор. – Впрочем, что говорить о прошлом. У нас есть такая пословица – кто старое помянет, тому глаз вон. Я не для того тебя штопал, чтобы снова пропороть твою шкуру. Опять тебя потом лечить придется. Хотя, насколько я успел понять, вас, демонов, ничего не берет. Чертовски полезная способность, я бы даже завидовал, если бы умел. Я и так вижу, что ты раскаиваешься, да и Райки, как я погляжу, на тебя совсем не в обиде, скорее даже наоборот. Судя по тому, какие пылкие взгляды она бросает на тебя, малышка была бы совсем не против еще одного похищения из-под нашего с Акино родительского присмотра, о-ля-ля… - Пап?! – возмущенно воскликнула Райки. - Что «пап?»? Я уже двадцать лет как пап, и несказанно горжусь этим. Имей это в виду, парень. Я очень горжусь своей девочкой, и безумно ее люблю. За нее я могу выпотрошить тебя, как каплуна, и не посмотрю, что ты демон. - Я понял, – кивнул Казама, убирая катану обратно за ремень. - Это хорошо, что ты понял, не люблю повторять дважды. Ну что, серьезный разговор закончен? - Нет, – качнул головой Казама. Кассель удивленно вздернул бровь. - Кассель-сан, я хотел с вами поговорить еще об одном. Я не знаю, как это делается на вашей родине, но я читал в книге, и надеюсь, что скажу сейчас правильно. Я прошу у вас руку вашей дочери! На мгновение в комнате воцарилась тишина. Казама был так серьезен и сосредоточен, что Райки от неожиданности удивленно приоткрыла рот, а потом прыснула. Доктор посмотрел на демона, потом на дочь, и очень серьезно опять уставился на Казаму. Чикаге смутился – он так готовился, специально узнал и выучил эту фразу на французском, но понял, то сморозил что-то не то. - Даже не знаю, что тебе и сказать, – задумчиво произнес Кассель. – Видишь ли, друг мой, я как-то никогда не рассматривал возможность, что найдется желающий взять мою дочь по частям. Райки закрыла рот руками и захихикала. Казама непонимающе переводил взгляд с ее отца на нее и обратно. - По частям? – растерянно переспросил он. - Ну, ты же просишь только руку, то есть, я так понимаю, все остальное тебя не интересует? – убийственно серьезным тоном пояснил доктор. – Думаешь, с одной рукой справишься? Поверь моему многолетнему супружескому опыту, парень, у женщин имеются и другие места, чтобы дарить самые изысканные удовольствия. Райки засмеялась в голос, подскочила и выбежала из комнаты. Кассель, увидев сосредоточенно-растерянное лицо нахмурившегося Казамы, все-таки не выдержал и громогласно расхохотался. Демон не знал, куда деться от смущения и раздражения, и не понимал, что ему делать – изобразить, что понял шутку, и тоже вежливо посмеяться, или обидеться. - Казама-кун, не обращай внимания, у моего мужа очень специфический врачебный юмор, – мягко улыбнулась Акино. В комнату, отсмеявшись, вернулась Райки. - Чикаге, правильно говорить «прошу руки», а не «прошу руку»! – она села рядом с ним и сжала его пальцы в знак поддержки, чувствуя, что вот-вот может грянуть буря. - Прости, парень, не мог удержаться, раз уж порка непозволительна, – отсмеявшись, произнес доктор. – Шутки в сторону. Ты просишь у меня руки моей дочери. Я хочу знать, что ее ждет, если я дам согласие. Ты демон, и, как я понимаю, у вас не принято мешать кровь с людьми. - Это так. Но сейчас многие демоны перестали чтить этот закон, и это давно уже не табу. Однако дело не в этом. Я полюбил Райкиден, а мы, демоны, однолюбы. Признаюсь честно, я никогда не думал, что со мной может случиться подобное, но это случилось. Я не вижу своего будущего без нее, и даже если моя семья воспримет этот факт отрицательно, я сам в состоянии обеспечить вашей дочери более чем безбедное будущее, – с достоинством ответил Казама. - Это хорошо, но я наслышан о вашем отношении к людям. Я не желаю, чтобы мою дочь унижали и обижали, – сурово сказал Кассель. - Я никогда не обижу и не посмею унизить Райкиден. Именно поэтому я и хочу, чтобы она стала моей женой и моей семьей. Я буду относиться к ней со всем уважением, как подобает относиться к жене они-аристократа из древнего и благородного клана, – искренне уверил Чикаге. - Звучит солидно, – хмыкнул доктор и посмотрел на дочь. – Ну, а ты что скажешь? Ты хочешь связать свою судьбу с демоном? В этот миг Казама понял, что все в этом мире относительно. Если демон, в его понимании, оказывает человеку честь, беря его в свою семью, то Кассель, пусть и не совсем обычный, а благородный и отважный, но все-таки человек тоже считает, что оказывает какому-то демону честь тем, что дочь войдет в его семью. - Я хочу связать свою судьбу с тем, кого я люблю всем сердцем, – просто и прямо, как и всегда, ответила Райкиден, и посмотрела на Казаму. - Ну что ж. Благословляю вас, черт подери! – воскликнул доктор Кассель. – За это стоит выпить! И отсыпь-ка мне своего табаку, сынок, очень он у тебя дивно пахнет, я это еще в Горёкаку приметил. Казама выдохнул с облегчением. Он думал, что его папенька отличался невыносимым нравом, но после беседы с доктором он пришел к выводу, что, наверное, все отцы одинаковые, и не важно, в чем это выражалось. Поздней ночью, когда Чикаге и Райки сидели на энгаве гостиницы, любуясь луной уходящего лета, девушка вдруг сказала: - Вот уж не думала, что ты пойдешь просить моей руки у отца. - Я слишком сильно люблю и уважаю тебя, чтобы могло быть иначе. Я хотел дать тебе понять, что мои намерения чисты, и чтобы все было, как положено. Только это как-то по-дурацки вышло. По-моему, твой отец теперь считает меня идиотом, – хмыкнул Казама, набивая чашку кисеру табаком из наполовину опустошенного доктором кожаного мешочка. – Никогда не чувствовал себя глупее. Для меня это очень сложная ситуация, когда я понимаю, что надо мной смеются, и не могу себе позволить убить насмешника. - Не обращай внимания, папа вовсе не считает тебя дураком, и не хотел обидеть. Просто у него такой юмор… Своеобразный, – улыбнулась Райки. - Теперь и тебе придется выдержать несколько пренеприятных минут, когда я буду знакомить тебя с моими родителями, – ехидно ответил Казама. - Что? Ты собираешься знакомить меня с твоими родителями? – вскричала изумленно Райкиден. - А как же иначе? Не все же мне одному отдуваться перед отцами, – насмешливо улыбнулся демон, но потом серьезно добавил: - Я должен это сделать. Я действительно хочу, чтобы все было, как положено. Но если мой отец, в отличие от твоего, будет против, мы просто уйдем. Ты все равно станешь моей женой. Меня ничто не остановит. Даже если бы и твой отец отказал. - И что бы ты тогда сделал? – улыбнулась Райкиден. - Я бы использовал один проверенный способ. - Какой же? - Похищение. Райки рассмеялась. - Послушай, – после недолгого молчания произнесла она, положив голову Казаме на плечо, и замялась. - Что? - Если у нас будут дети, они же не будут чистокровными они… - Ты неправильно ставишь вопрос, дорогая. Не «если», а «когда». Ты будешь смеяться, и я бы сам еще недавно в это бы не поверил, но для меня чистокровность больше не имеет значения. Это будут наши дети, дети, которых мне родит любимая женщина. Они будут носить мое родовое имя, и я буду любить их и воспитывать как отпрысков рода Казама. Не забивай себе голову ерундой. Если уж так случилось, что у меня свет клином сошелся на маленьком слабом человечке, разве я не буду любить наших детей? - Только, пожалуйста, не будь таким же отцом, как твой. Воспитай из них добрых и благородных людей… Демонов. Я не хочу, чтобы они выросли жестокими и презирающими всех вокруг, – попросила Райки. - Я постараюсь. Ты слишком многому научила меня, и я вряд ли смогу это забыть. Райки снова положила ему голову на плечо, помолчала и опять с любопытством спросила: - А они будут похожими на тебя? И у них тоже будут рожки? - Думаю, да. Демонические гены очень сильные, намного сильнее человеческих. Но не бойся. Они будут показывать свои рожки только тогда, когда это будет необходимо, – мягко рассмеялся Чикаге. – Впрочем, в детстве, когда трудно справиться с какими-то эмоциями, и еще не умеешь достаточно хорошо держать себя в руках, обращение часто происходит само собой. Моя мать говорила, что когда я был совсем маленьким, я нередко нечаянно обращался, когда злился, пока не научился это контролировать и вызывать только по своему желанию. А еще мама говорила, что в такие моменты я даже кусался и один раз от обиды за что-то я даже боднул ее этими рожками, как самый настоящий козел. Райки прыснула, представив себе эту картину. Слушать о том, какой Чикаге был маленький, было так приятно. От понимания, что он тоже когда-то был ребенком, демон становился ближе, роднее, и… Человечнее? Она решила, что когда-нибудь обязательно попросит его рассказать о детстве подробнее, хотя опасалась, что услышит слишком много того, что причинит ей боль. Она еще помнила слова Ширануи, что отец Казамы воспитывал его очень сурово. - И как же мне тогда справляться с нашими малышами? – поинтересовалась Райки и даже снова подняла голову с его плеча. – Они же будут сильнее меня. Представляю, что они будут вытворять! А ведь я их даже не догоню. - Не бойся. Я скажу тебе специальное заклинание, которым пользуются все матери-они, когда их дети выходят из-под контроля. Ты его произнесешь, подуешь на лоб, и ребенок успокоится. Хотя тебе этого и не нужно – тебе стоит только поцеловать его, и все будет в порядке. Ни один демон не сможет устоять перед твоей любовью и нежностью, – Чикаге повернул к ней лицо и прижался губами к ее лбу. – Только до детей нам с тобой еще как до Китая на карачках. - Почему? – улыбнулась Райкиден. - Потому что раз уж я решил все делать по европейским правилам, я не имею права оскорбить твоего отца и добраться до тебя до свадьбы, – Казама насмешливо изогнул губы и коснулся пальцем кончика носа Райки. Она снова засмеялась, а демон подумал, что будь они прокляты, эти европейские правила, потому что Райки все время ласкалась и лезла к нему целоваться, а для него было адской мукой выносить все это и не позволять себе большего. У него не было женщины уже ками знает сколько времени. Когда Райки появилась в его доме, он пару раз наведывался в заведения, но когда понял, что влюбился, и что ни одну женщину кроме нее не хочет, он терпел. И только раз позволил себе сорваться, когда искал в Эдо этого ублюдка доктора Юкимуру Кодо. Напряжение, досада, злость и усталость от безуспешных поисков, а так же муки, когда во время их путешествия Райки спала в его руках на его коленях, превратились практически в нервный срыв. После того визита к ойран57, вернувшись в гостиницу и увидев ждущую его Райкиден, Казама почувствовал себя так гадко, будто предал ее и выпачкался в грязи, и поклялся себе, что никогда больше не посмеет оскорбить свою женщину, даже если она об этом и не узнает. Да и от этой чисто собачьей случки демон не получил никакого удовольствия, потому что все время пытался себе представить, что он с Райки, но был уверен, что та вела бы себя совершенно иначе, и он испытал бы совершенно другие чувства, занимаясь любовью с желанной женщиной. С того раза прошло значительно больше года, и от одной мысли о том, сколько еще предстоит вытерпеть, пока они доберутся до Эдо и Чикаге, наконец, получит возможность представить Райки родителям, живущим в поместье в пригороде, сводило зубы. Но демон не привык менять своих решений, даже если это ему стоило огромного труда. Ночью ему не спалось. Он вертелся на футоне с боку на бок, потому что мысли, возникшие в голове на энгаве, всколыхнули наболевшее, и, в конце концов, сбил под собой простынь в комок. Он раздраженно встал на карачки, расправил ее, подоткнул под футон и бросился на него, будто собирался ему отомстить за все свои страдания. Опять повертелся, вздохнул, так и не найдя удобного положения, и злобно накрылся одеялом с головой. Полежал. Вскоре ему стало жарко, и он лягнул не виноватое в его мучениях одеяло, сдергивая его с головы. Сдался и положил ладонь на напряженный член, и только-только сжал его, как в этот момент фусума тихонько скользнули в стороны, и раздались тихие шажки босых ног. Казама отдернул руку, приподнялся на локте и увидел Райки в длинном белом ночном нумаки. - Ты не спишь? – спросила она шепотом. - Нет, – ответил таким же шепотом демон. Видимо, его мучениям конца не будет. Сейчас она сядет рядом, и от запаха ее волос, ее тела, умащенного легкими благовониями, он просто сойдет с ума. А если Райки еще и попросит его поцеловать ее на ночь, а потом убежит спать, он просто пойдет и повесится на простыне. Райки опустилась на колени рядом с ним, оперлась на руки, потянулась вперед, как кошка, учуявшая лакомство – настороженно, но неумолимо, и шепнула: - Я не хочу по европейским правилам. Я хочу по японским. По древним японским обычаям, попросив отдать девушку в жены, будущий муж проводил с ней ночь, познавая, какова она в постели. Мужчина должен быть уверен, что будущая жена хороша не только как хозяйка, но и будет ему приятна и желанна в любовных утехах. И если она была хороша, то будущий муж безо всяких сомнений поутру посылал ей стихи, что означало, что он доволен своим выбором, и свадьба состоится. Казама вытаращил глаза и сглотнул. - Ты шутишь? – выдавил он, глядя на свою полоумную невесту. В темноте ее глаза будто светились, она была так близко, что ее дыхание касалось его губ, и аромат жасмина и лотоса, исходящий от нее, сводил с ума. - Какие уж тут шутки. Может быть, я тоже хочу до свадьбы увериться в том, что мне будет с тобой хорошо, чтобы связать с тобой всю оставшуюся жизнь, – попыталась скрыть за насмешкой свое волнение Райки. - Райки… – Казама облизал пересохшие от волнения губы, подавшись к ней. – Ты правда этого хочешь? - Да, – выдохнула она. – Хочу. С тобой. Райкиден сделала к нему на четвереньках шаг, и еще один, отчего демон оказался распластанным перед ней на футоне, опираясь на локти и мучительно пытаясь сохранить остатки разума. Ее распущенные длинные волосы спускались по обе стороны лица вьющимся водопадом, щекоча его лицо, и Казама тяжело вздохнул. - Ты все-таки самая ненормальная женщина из всех, что я встречал, – едва не начав заикаться, выдавил он. - Это плохо? – растерянно спросила Райки, замерев в одном суне58 от его лица. - Это очень хорошо, – честно признался демон. Отказываться и слушать доводы рассудка и чести сил больше не было. Казама запустил подрагивающие пальцы в волосы на затылке Райкиден и с нежностью привлек ее к себе, откидываясь на спину, целуя, отдаваясь на волю охватившего его желания. Лавина волос упала сверху, укрывая их обоих. Руки демона блуждали по гибкой спине, скользя по нежному шелку нумаки, путаясь в змеящихся прядях, жадно ощупывая все выступающие хрупкие косточки, все мягкие плавные изгибы, губы не могли насытиться поцелуями, и язык так же настойчиво стремился проникнуть глубже. Рассудок вытворял с Казамой странные шутки – никогда его так не трясло от близости женского тела, никогда так не сводило сладкой судорогой мышцы, заставляя прижиматься и нетерпеливо желать большего. Райкиден, словно бросившись в омут нахлынувшей на нее страсти, так же отчаянно отвечала ему, прикусывая губы, ловя его язык, и порой это было даже немного больно, но Казама лишь терпел, замирая от наслаждения и осознания, что уже скоро, все случится скоро, и самое острое и долгожданное его желание будет исполнено. Райки, такая же отчаянная и нетерпеливая в своей страсти, как всегда, свободная от предрассудков и ограничений, перекинула через Казаму ногу, усевшись верхом, прижалась всем телом, и Казама, едва сдерживая стон, сжал пальцы на ее бедрах, инстинктивно подаваясь навстречу. Райки явно понимала, на чем она сидела, и будто нарочно провоцировала, ерзая, отчего Чикаге издал глухое мычание, разорвал поцелуй и отстранил ее от себя за плечи, тяжело дыша. Райки посмотрела на него сверху вниз каким-то сумасшедшим взглядом, облизывая припухшие губы и завесившись волосами, и демон, впервые в жизни оказавшись внизу, залюбовался ею, и в глазах его яркими вспышками взрывалась раскаленная огненная магма. Казама вдруг подумал, что ему безумно нравится ее свобода, ее власть над ним, и это его желание подчиняться ей тоже нравится. И даже сейчас смотреть на нее снизу вверх, чувствуя себя побежденным этой маленькой дикаркой – нравится до дрожи в пальцах. В этот миг он понял, о чем говорила ему когда-то Райки – ему, демону, одному из самых совершенных воинов, несоизмеримо более сильному по своей внутренней сути и демонической природе, способному одним взглядом повергать в ужас, не было нужды доказывать свое превосходство над этой женщиной, которая и так с радостью признавала его силу и власть. И в том, чтобы позволять единственной любимой женщине делать с собой что угодно, подчиняться ее желаниям и выполнять ее капризы, находиться во власти этих светящихся страстью глаз, этих нежных отзывчивых губ, он неожиданно нашел невыразимое удовольствие. - Мой маленький варвар… – прошептал Казама, убирая за спину Райки волосы и под ее тихий счастливый смех проводя ладонями по плечам, заставляя ворот нумаки распахнуться и медленно сползти вниз. Узкие ладони с тонкими аристократичными пальцами легли на мягкие нежные округлости обнажившейся груди, сжали, и демона накрыло чувство, которое французский хирург Кассель назвал бы «дежа-вю». Сможет ли Райки когда-нибудь забыть, как паскудно он вел себя с ней? Не вызовут ли его прикосновения сейчас в ее памяти ту грубость и необузданную похотливую страсть, овладевшую им тогда? Казама резко поднялся к Райки, сев на футоне, и подхватил ее под бедра, усаживая удобнее. Она обвила его талию длинными ногами, запуская пальцы ему в волосы, и смотрела на него так напряженно, сведя брови и закусив губу, что демон не удержался и легонько дунул ей в лицо. Райки вздрогнула, по-кошачьи отпрянув и расширив глаза, но Казама тихо рассмеялся и сказал: - Не бойся меня. В этот раз все будет по-другому, обещаю тебе. - Я знаю, – мягко улыбнулась Райкиден и тряхнула головой, заставляя волосы взметнуться и упасть на плечи. Чикаге с удовольствием провел ладонью по упруго пружинящим прядям, поцеловал висок, скулу, нежную кожу у подбородка, провел губами по шее, по тонкой косточке ключицы и скользнул ниже, к маленькому напрягшемуся соску. Он ласкал его языком и губами, наслаждаясь ощущениями и чувствуя, как Райки выгибает спину, вцепившись пальцами в его плечи, в истоме отклоняясь назад так, что волосы рассыпались по его ногам и футону. Казаме приходилось наклоняться вперед и вперед, удерживая ее под поясницу и забывая дышать, чувствуя в своих ладонях гибкое, тонкое, легкое и хрупкое тело девушки, которую он желал больше всего на свете. Он желал Райки до дрожи, давно, настолько давно, что это стало нестерпимым и приходило во снах. Но он поклялся, что не посмеет даже выказать то, что он чувствует, пока Райкиден сама не захочет быть с ним. А слово демон умел держать, каких бы трудов ему это ни стоило. Порой, когда Казама смотрел на нее, он едва сдерживал себя от того, чтобы не сжать ее в объятиях и не начать целовать, забыв обо всех своих клятвах. И это не было просто желанием наконец-то обладать этой женщиной, чтобы доказать всему миру, что она принадлежит ему и только ему. Это была просто сводящая с ума жажда соединиться с ней, познать наслаждение вместе с любимой, желание выплеснуть, наконец, все, что он чувствовал к ней, разбиться в лепешку, доводя и себя, и ее до изнеможения, чтобы она испытала такое же наслаждение. Но сейчас, когда она сама пришла к нему, доверяя себя и так открыто показывая свое желание быть его женщиной, напряжение достигло своего пика. Казаму трясло, дыхание прерывалось, хотелось сжать Райки, вцепиться мертвой хваткой, ворваться и вжиматься изо всех сил, чтобы утолить, наконец, эту жажду, заставляющую терять рассудок, сделать все, чтобы Райки стонала и кричала от наслаждения, чтобы стать для нее лучшим, единственным, чтобы воспоминания о замкоме навсегда исчезли из ее памяти. Самозабвенно целуя ее грудь, придерживая одной рукой под спину, другой Казама нетерпеливо дергал поясок своего нумаки, пытаясь развязать узелок, но, кажется, затянул еще туже, отчего в отчаянии просто рванул его, вырывая поясок с мясом. Затем запустил руки под подол нумаки Райки, сдвигая шелк, оголяя молочно-белые в темноте острые колени, гладкие упругие бедра, оглаживая их и одновременно пытаясь выдернуть полы своего и ее ночного кимоно из-под ее горячего тела. - Райки, я больше не могу… Я так долго ждал этого… Так хотел… Ты всегда рядом, но я ведь обещал тебе… Ты просто измучила меня… Райки, пожалуйста… – умоляюще, хрипло и сбивчиво проговорил Казама, приподнимая ее под бедра и глядя на нее отчаянным взглядом. Райкиден склонилась к нему, взяв его лицо в ладони, и прошептала, обжигая губы прерывающимся дыханием: - Конечно. Я для этого и пришла к тебе, чтобы стать твоей. Ты только не торопись, хорошо? Я не боюсь боли… С тобой не боюсь. Но будь со мной нежным, хотя бы в первый раз… - Первый раз?.. – оторопел демон, и сердце его гулко ухнуло вниз. – А как же… Хиджиката?.. - Ты… Ты что же, думал, что мы… Я… Была его женщиной? – удивленно вздернула брови Райкиден, вглядываясь в полыхающие алым золотом глаза. - Я был уверен… Ты так говорила о нем… И тогда, в ту ночь, когда я… Когда я обидел тебя, ты сказала, что я ему даже в этом в подметки не гожусь… - Я сказала так со злости, чтобы задеть тебя. Я никогда не была с Хиджикатой. Он даже ни разу не целовал меня. Я любила его издали… Верила, что люблю… – улыбнулась Райкиден, глядя, как засияли огненные глаза демона. Она удивленно разглядывала ошарашенную и одновременно блаженную физиономию Казамы, неожиданно показавшуюся необыкновенно юной и беспечной, стоило ему только разгладить упрямую складку между бровей и растерянно вздернуть их, и думала: «Выходит, все это время он бесился, думая, что мы с Хиджикатой-саном любовники? Как это… Забавно… И так глупо… Выходит, он был готов взять меня замуж, даже будучи уверенным, что не первый, что я принадлежала другому мужчине, его заклятому врагу…» С позиции чистокровного демона, кичащегося своим происхождением, это говорило об очень многом. - Я только твоя. Я не опозорю твоего кланового имени, Чикаге. Ты будешь моим первым и единственным мужчиной, – улыбнулась Райки, с нежностью оглаживая его лицо. Такого растерянного и одновременно счастливого выражения она ни видела на нем никогда. «Мужчины! Им всегда так важно быть первыми», – Райки с нежностью смотрела на своего демона, с мальчишеским восторгом глядящего на нее из-под растрепавшейся светлой челки. В душе Казамы все горело ликованием. Он все равно любил бы Райки, даже если бы и не узнал, что она никогда не была с фукучо. Любовь в его сердце зажглась вопреки его желанию, вопреки его убеждению, что эта женщина не для него, и уверенности, что она принадлежит другому. И он все равно сгорал бы без остатка. Но теперь, когда до него, наконец, дошло, что Хиджиката никогда не прикасался к Райки, демона разрывало на части от глупого, жгучего, эгоистичного и потому такого стыдного, но даже стыдом не замутненного счастья. И огромную радость и облегчение приносило то, что Райкиден и замком не были настолько близки, чтобы она испытывала боль и винила бы самого Казаму до конца жизни, пусть даже и молча, в смерти своего первого мужчины. Демон не мог заставить себя перестать так глупо улыбаться от распирающего его постыдного, но такого сладкого собственнического чувства восторга – к его любимой женщине никто никогда не прикасался, не пил нектар этих мягких губ, не гладил эту нежную шелковистую кожу, не запускал пальцы в эти дивные длинные и густые волосы, не сжимал в своих объятиях. Она чиста и невинна, как капля росы. Все восторги омрачало только одно воспоминание – он сам едва не изуродовал все это своими собственными руками, ослепленный ненавистью к замкому, злобой, ревностью и страстью тогда, в ту ночь. Если бы он только знал, разве он посмел бы тронуть ее и прикасаться к ней так грубо? - К демонам клановое имя, Райки! – с нежностью провел косточкой согнутого пальца по ее скуле Казама. – Просто теперь я не совершу ошибок, из-за которых тебе снова могло бы быть плохо… Теперь не нужно переписывать заново испорченную страницу, стараясь не повторять прошлых – своих и чужих – ошибок. Еще никто не нанес на девственно чистый лист ни одной строки, и Казаме боги преподнесли щедрый дар – возможность первым начертать на этом листе их будущее. И демон знал, с чего начнет. Аккуратно, нежной вязью, мягкой тонкой кистью, каллиграфическим почерком, бережно сначала выписать кандзи «koi59», как чувственная, страстная любовь, за ним «ai60», как любовь великая и жертвенная, как защита и забота. И тогда вместе они составят «renai61», как романтическая нежная любовь – два понятия, соединенные в одно, ибо «koi» всегда желает, а «ai» всегда отдает, и одно без другого невозможно для того, чтобы два сердца превратились в одно. А потом нарисовать бабочку, или рассыпать звезды, разбросать весенние цветы, невесомым касанием нанести облака и разбрызгать капли туши парящими в небе птицами, а внизу в набежавшей волне рассеять горсть озорных рыбок и с любовью смотреть, как между рисунками выстраиваются ровные красивые строчки их счастья без единой помарки и кляксы. Казама мягко и бережно опустил Райки на футон, оказавшись над нею. Ее руки тут же обвили его шею, разлохматили волосы, потянули к себе, чтобы губы их встретились. Он на ощупь развязал узелок пояска ее нумаки и с благоговением раскинул полы в стороны, будто впервые прикасаясь к этой женщине. Демон целовал Райки быстро, жадно, будто дорвавшись, невероятным усилием воли сдерживая нетерпение, чтобы не сжать слишком сильно, не прикусить, не поддаться затуманившему разум желанию, и стараясь помнить, что нужно быть нежным. Он учился быть таким и постигал сладость мягких, чувственных, осторожных ласк, запоминая, как отзывается на них Райки, познавая, что нежность приносит несоизмеримо больше удовольствия, чем нетерпеливый напор и сила, и находя в этом наслаждение и для самого себя. Казама гладил доверчиво расслабленное тело Райки то ладонью, сжимая, то кончиками пальцев, почти щекоча. Его губы ласкали, пили, скользили, касались, обжигали и прижимались, чтобы снова ослабить напор и скользнуть, как перышко. По теплым, мягким губам, точеным скулам и с особенной нежностью по сводящим с ума глазам. Едва касаясь самым кончиком языка бешено бьющейся венки на шее… Маленькой, тонкой, почти прозрачной ушной раковины… Прохладной, похожей на лепесток цветка мочки с небольшой золотой сережкой в виде бабочки… Тонкие изящные ключицы, совершенную линию алебастровых плеч, грудь… Лаская, покусывая, дразня кончиком языка, вызывая вздохи восторга, затем по ложбинке к другой груди. Медленные, тягучие поцелуи вниз, по плоскому животу, по выступающим плавными округлостями бедренным косточкам и впадинкам рядом с ними… И обратно, в точности повторяя путь. Горячо, легко, жадно, невесомо, страстно, нежно, нападая и едва касаясь. Поцелуи осыпали тело, как брызги теплой морской воды, когда волна налетает на скалу и разбивается искрящейся россыпью бриллиантов на солнце. Райки отвечала, поймав эту тонкую игру, так же то дразня, то поддаваясь, то отстраняясь, то едва не кусая, то лишь касаясь дыханием. Это сводило демона с ума, хотелось большего, быстро, стремительно, изо всех сил, но ему было очень важно доказать Райкиден, что он может быть таким, каким она хочет его… Казама очень старался, и от каждого тихого вскрика Райки сначала дергался и пугался, что не рассчитал сил и причинил ей боль, но ее стоны, ее жаркий шепот, ее пальцы, то нежно пробегающие по его волосам, плечам и груди, то впивающиеся в кожу, ее прикушенные губы заставляли его испытывать ни с чем не сравнимый восторг от того, как Райки реагировала на его ласки. Растерянный от накативших эмоций, от того, что раньше демон ничего подобного не испытывал, он только все время спрашивал сорванным шепотом: - Тебе хорошо? И слыша ее «да», Казама старался еще больше, не понимая, почему, когда его самого едва не разрывает на части от возбуждения, для него так важно, чтобы Райки было хорошо. И он готов был сделать что угодно, лишь бы слышать, как она шепчет его имя, и видеть, что ей на самом деле хорошо с ним. Райки не могла унять дрожи, не понимая, почему ее тело, привычное и послушное, вдруг перестало слушаться ее. Она не чувствовала ног, руки не хотели подниматься, пальцы дрожали, тело хотело растечься растаявшим в смолу янтарем. Напряжение наполняло низ живота, будто мед тягучей струйкой стекал с палочки, а затем, будто крепкий тугой бутон розы начал разворачиваться навстречу солнцу и распускать лепестки. Вздохи и выдохи, наполненные страстью, тихие, больше похожие на стоны, срывались с ее пересохших приоткрытых губ. Райки облизывала их кончиком языка, закусывала, кривила, не в силах удерживать то, что рвалось из нее сейчас наружу. И когда демон измучил ее до полуобморочного состояния своими руками, губами и языком везде, где только можно, когда ее губы, распухшие от поцелуев, уже не сопротивлялись срывавшимся с них стонам, когда тело горело, дрожало, сводило томительной судорогой, Райки даже сначала не поняла, что произошло. - Чикаге… Чикаге!.. Чикаге!!! – всхлипывая, задыхаясь, с нарастающим напряжением сорванным шепотом выкрикивала она, пока горячий шквал не накрыл ее с головой, вышибая остатки сознания, едва теплившегося уже даже не в голове, а внизу живота, заставляя выгнуться дугой и задохнуться, пока в зажмуренных глазах мелькали золотые точки… И только потом, когда скрутившаяся внизу в узел пружина резко распрямилась, резонируя дрожью всего тела, тело словно отбросило обратно на скомканный футон, расплющило, разбило, как волну о скалу, рассыпав на мириады солнечных зайчиков. Мучительный, протяжный, полузадушенный стон Райкиден заставил Казаму прижаться к ней изо всех сил, стиснуть зубы и зажмуриться, чтобы не кончить только от одного ее вида. Она подняла трясущиеся, непослушные руки, протянула их к демону и, не открывая глаз, прошептала: - Чикаге… Казама переплел с ней пальцы, чувствуя, как стиснули его в ответ тонкие пальчики, развел ее руки в стороны, прижимая к полу, и поднялся к ней. Райки, распахнув глаза и встретившись с потемневшими, полными желания темно-красными глазами, прошептала: - Je t'aime62… Она произнесла это так нежно, так мягко, что Казама понял – это было совсем не похоже на те свистяще-шипящие слова ненависти, которые Райки выплюнула, когда он пытался взять ее силой. - Что это? – спросил он, тяжело дыша. - Ты знаешь, – выдохнула ему в губы она. Казама улыбнулся, медленно кивнул, снова поцеловал ее, опираясь на локти, гладя руками ее лицо, и осторожно подался внутрь, медленно, только самым кончиком. Райки зажмурилась, но демон продолжал целовать ее, гася еще не родившийся стон боли. И тогда она расслабилась, понимая, что глупо бояться того, что естественно, того, что хотели они оба. Дочь бесстрашного французского врача привыкла с решимостью бросаться в любое дело и никогда не отступать перед трудностями, болью и страхом. Казама резко толкнулся вперед, конвульсивно вжался, содрогнувшись от пронзительного наслаждения, и сразу же замер, прижав ладонью под затылок ее голову к своему плечу, запутавшись пальцами в волосах, не желая причинять больше боли, но и не сумев сдержать стона, когда он наконец-то ощутил себя внутри той, которую так долго и сильно желал. Райки дернулась и напряженно выгнулась, вонзив зубы в плечо Казамы, подавив вскрик, но тот, не обращая внимания на боль и считая это справедливым – если уж наслаждение делить вместе, то и боль тоже – прижавшись губами к ее макушке, лаская пальцами ее затылок, прошептал успокаивающее: - Больше не будет больно, обещаю… Райки разжала зубы, судорожно вздохнула и прижалась губами к укусу, целуя два тут же вспухших багровых полукружья отметин от ее зубов. - Тебе все время от меня достается, – виновато прошептала она и попыталась пошутить. – И почему ты еще не убил меня? Казама мягко усмехнулся и, прикрыв глаза и прижавшись губами к ее лбу, пробормотал: - Как тогда жить без тебя?.. Райки нежно погладила ладонями его лицо, убирая в стороны упавшие светлые волосы, и демон открыл глаза, глядя на нее каким-то пьяным взглядом и судорожно толкнувшись глубже, не в силах сдерживать свое подрагивающее от нетерпения тело, отказывающееся подчиняться годами выработанной силе воли. Райки утонула в темно-красной сейчас глубине его глаз, видя там первобытное, едва сдерживаемое, с трудом контролируемое желание, связанное по рукам и ногам нежностью. Жгущая боль стихла, уже единожды пережитое наслаждение оргазма поглощало все иные ощущения, даже это. Райки приподняла голову, целуя губы Казамы, едва уловимым движением подбородка кивнув и ободряюще улыбнувшись, и тот начал медленно двигаться, глубоко, чувственно, заставляя дыхание прерываться, а сердце пропускать удары. Райки, вцепившись в плечи демона, откинув голову и кусая губы, лишь стонала, тонко, тихо, сводя его с ума. Сейчас для нее это были уже совершенно иные ощущения. Ощущения горячей силы, напора, страсти внутри. Казама с каждым движением становился быстрее и сильнее, и Райки могла лишь рваными глотками вдыхать воздух, выдыхая его со стонами и вскриками, судорожно царапая крепкую спину, сжимая его бедра коленями. Демон и сам отдался, наконец, на волю своим ощущениям, но не закрывал глаз, пристально следя за лицом Райки, чтобы уловить малейшую тень недовольства, с радостью видя лишь ее наслаждение и с упоением стараясь сделать еще лучше. Он понимал, что надолго его не хватит – это было слишком хорошо, слишком ярко после его мучительного долготерпения, но он не хотел без Райки. - Что мне сделать, скажи? Как… Чтобы тебе было хорошо? – рваными выдохами прошептал Казама, не останавливаясь и напряженно вглядываясь в ее глаза. - Мне хорошо… Просто люби… Не жди меня… Давай, покажи мне, как сильно ты меня хотел… – жарко и торопливо проговорила она, сжимая пальцы на его плечах. В этом была вся Райки, его Райки… И сейчас ее прямота лишь подстегнула, опьяняя и заводя еще больше. С ним она была свободной, чуть распутной, легкой, она плевать хотела на хорошие манеры, с радостью и удовольствием отдаваясь тому, кого любила всей своей распахнутой душой. Казама мотнул головой, прогоняя дурман, вызванный ее словами. - Я так сильно тебя хотел… – выдавил Казама, смущенно, но честно признаваясь в том, о чем не принято говорить, практически расписываясь в своей слабости перед той единственной женщиной, которая поймет и не сочтет это за слабость, и сломя голову отдал себя на растерзание этой маленькой дикарке. Каждый раз, распахивая глаза, Райки видела перед собой лицо демона, его сведенные к переносице от напряжения брови, прищуренные огненные глаза, закушенную губу. Она старалась поднять голову и дотянуться до его губ, и Казама пытался улыбаться одним углом рта, не переставая кусать губу, пожирая глазами ее лицо, потом они сливались в бешеном, глубоком, коротком поцелуе и хватали ртом воздух, чтобы через какое-то время снова потянуться друг к другу. Пальцы переплетались, расцеплялись, чтобы ласкать, гладить, снова на короткий миг встретиться, соприкоснуться, переплестись и вновь разбежаться. - Скажи, что любишь меня… Райки, – рвано выдыхая воздух, попросил вдруг Казама. - Люблю тебя... – ответила та, прижимаясь к нему всем телом. - Скажи еще… – Казама смотрел на нее напряженным взглядом, снова закусив губу, будто это было самое важное, что он должен был услышать в жизни. - Люблю тебя… – почти всхлипнула Райки от охватившей ее невыносимой нежности – демон выглядел сейчас так, будто был один против всего мира, и не было никого, кто бы сказал ему, что любит, кроме нее. - Скажи по-своему, – хрипло выговорил он, а глаза его полыхали неутолимой жаждой. - Je t'aime… – со стоном выдохнула Райкиден, и демон отпустил себя. Вдох, выдох. Два сердца колотились друг другу навстречу, дыхание перемешалось, стоны – нежный, тонкий, и глухой, едва сдерживаемый, пальцы рук переплелись и стиснулись так, что ногти впились в кожу. Казама, выгнувшись и в последний раз вжавшись до дрожи в коленях, расслабленно уткнулся лбом в грудь Райкиден, тяжело хватая ртом воздух. - Я не знаю, сколько мне суждено прожить, – едва переведя дыхание, с трудом проговорил он, – и сколько боги отпустят тебе, чтобы быть со мной, но я буду помнить это до конца своих дней… Райки лишь теснее прижалась, перебирая светлые растрепанные волосы Чикаге, слушая, как бешено колотится его сердце.