Истории о самураях, их женщинах, любви и смерти. История пятая

Наутро Райкиден обнаружила рядом со своим футоном большую коробку, обернутую отрезом фиолетовой ткани. Райки с подозрением развернула ткань и открыла крышку – в коробке лежало аккуратно сложенное новое кимоно взамен испорченного. Принимать подарки от демона Райкиден совершенно не хотела, но сейчас у нее не было выбора – сидеть здесь с голой грудью в порванном кимоно было бы не только неприлично и недопустимо, но и опасно. Развернув, она удивленно увидела явно очень дорогое комон43 из прекрасного блестящего тяжелого серого шелка, на складках отливающего сталью, разукрашенного бледно-розовыми, плавно перетекающими в нежно-малиновые, цветками сливы по всему полотну. К нему прилагался оби амарантового цвета, должного подчеркнуть более темным и глубоким бордовым нежность сливовых лепестков, нижний белоснежный хиёку44 и косимаки45, такие же ослепительно-белые таби и новые гэта, украшенные на ремешках рисунком из все тех же сливовых лепестков. При всех демонских недостатках отрицать наличие у него вкуса не приходилось. Райки вздохнула и принялась облачаться. Завтрак принесла все так же молчаливая женщина, как всегда поклонилась, пробормотала: «Доброе утро, госпожа!» и, пятясь, удалилась. Из-за службы в доме сурового хозяина, казалось, прислужница боялась и саму Райкиден, возможно, думая, что это невеста господина. А может быть, она знала, что девушка здесь пленница, и, боясь прогневить демона, не пыталась даже сделать каких-то попыток к общению. Есть не хотелось, но Райки все же поковырялась палочками в еде, выбирая то, что повкуснее – пожалуй, если она откажется от еды, ее могут напичкать и силой. Лучше не доводить до лишних неприятностей. В тот же вечер она предприняла очередную попытку к побегу, увидев в окно, что ближе к вечеру Казама и Ширануи вышли из дома и направились в сторону центра города. Беглянке даже опять удалось выбраться во внутренний сад особняка, но и на этот раз ей не повезло – Амагири, вежливый, но непреклонный, сильно, но не настолько, чтобы причинить ей боль, взял Райки за руку и препроводил в комнату. Можно подумать, она не пошла бы сама – надеяться одолеть эту глыбу или сбежать от него мог только конченый идиот. Ложась спать, девушка подумала о том, как хорошо, что хоть Казама ни разу за весь день не заглянул к ней. Засыпала она с обреченным равнодушием – запереться изнутри было невозможно, да и чего стоит запор, если стены бумажные? В том, чтобы поставить у фусума какой-то предмет, дабы он упал и зашумел в случае, если демон заявится к ней ночью и заденет его, тоже не было смысла. Ну услышит Райки грохот, ну проснется – и толку? Поможет ли ей это справиться с существом, несоизмеримо превосходящим по силе и скорости не только ее саму, но и взрослого, хорошо тренированного мужчину? Если то, что может случиться, неизбежно, зачем изводить себя пустыми страхами и не спать всю ночь, ожидая вторжения, которого может и не случиться, а если и случится, все равно изменить ничего ты не в силах? Ближе к вечеру следующего дня за тонкими рамами фусума раздалось привычное: «Я вхожу». Райки передернуло от предчувствия того, какой еще кошмар придумал для нее демон на этот раз, но она сделала безразличное лицо. Сидя на широком подоконнике, она отвернулась к окну, глядя на свое отражение в стекле, разделяющем ее дыхание и холод зимнего вечера. Когда позади ее отражения появилось лицо приблизившегося Казамы, Райки попыталась изо всех сил не сжаться и не показать ему, насколько она его боится. - Райки, я… – негромко проговорил демон и замолчал. Девушка упрямо смотрела в черноту на улице, делая вид, что Казамы не существует. - Тебе очень к лицу это кимоно, оно подходит к цвету твоих глаз, – проговорил тот. Райкиден уставилась на его отражение расширившимися глазами, но спина ее выражала прежнее отстраненное равнодушие. На фоне ночного неба призрачное лицо демона на стекле казалось растерянным и грустным, но Райки не готова была поверить в такое, а оборачиваться и проверять у нее не было никакого желания. Казама подошел совсем близко, и все в том же окне Райки видела, как он нерешительно протянул к ней руку и почти коснулся плеча. Девушка невольно сжалась, демон это заметил и медленно опустил руку. - Райки, я хочу извиниться перед тобой за то, что произошло. Я понял, что то, что я чуть не совершил, очень сильно оскорбило тебя. Я не имел права так поступать с тобой. Я никогда не поступил бы так с женщиной-они. Но я понял вдруг, что ты ни в чем не уступаешь им. А с равными себе так не поступают. И мужчина, если он считает себя мужчиной, не должен так поступать с женщиной. Я мог бы попытаться объяснить тебе, что сначала мной двигала лишь ярость, но затем… Я… я потерял голову. Впрочем, это не оправдывает меня. Поэтому я хочу, чтобы ты знала – я очень сожалею о том, что я сделал, и клянусь, что никогда больше не обижу тебя. Признание своей вины давалось Чикаге нелегко, он подбирал слова и говорил тихо, но это были не просто слова, в них звучало искреннее раскаяние. Райки в изумлении смотрела на отраженное в стекле лицо Казамы, не в силах произнести ни слова. То, что он сделал, было ужасно, но сейчас Райки вдруг поняла, что эти два дня он и сам мучился произошедшим. И насколько же были велики его угрызения совести, что демон даже снизошел до того, чтобы не только признаться самому себе в том, что поступил гадко, но и найти в себе силы признаться в этом человеку и просить прощения! Судя по всему, сознание и мировоззрение демонов совершенно четко отсекало их самих от тех, кто ниже – от людей, и с равными себе демон никогда не будет вести себя так, как может позволить себе с теми, кто внизу. Но разве у людей не так же? Разве богатые и знатные аристократы не поступают, как им угодно, по отношению к бедным и безродным людям? Разве самураи, получив право ношения меча при достижении определенного возраста, не получают вместе с этим право убивать любого, кто ниже их по положению, безо всяких причин, просто из желания проверить остроту заточки клинка? И даже низшие сословия не заговорят и не прикоснутся к человеку, если он из эта – «неприкасаемых», которые стоят ниже самых нищих, ниже собак, и даже за людей не считаются, прикосновение к которым считается за бесчестье? Уже один только факт, что демон принес извинения человеку и даже признал его себе равным, был сродни тому, как если бы аристократ признал равным своего повара и извинился за то, что ему не понравилась пища, которую тот ему приготовил. Да он бы выпорол его, и вся недолга. Райкиден не считала себя низкого звания – ее отец на родине, в далекой Франции, был из хоть и мелкого, обедневшего, но аристократического рода, а мать была дочерью чиновника клана Айзу, однако и она понимала разницу между собой и простыми ремесленниками и крестьянами, как и между собой и самим главной хана Айзу господином Мацудайрой Катамори. Ее положение было где-то в середине. Понять демона в этом отношении девушка могла. И Райки так же поняла, что если сначала Казама был разозлен ее словами, то потом им двигала внезапно вспыхнувшая страсть. Райкиден была медиком и прекрасно понимала, что вид обнаженного женского тела редко оставит равнодушным любого мужчину, и от этого порой они превращаются в совершенно неуправляемых животных. Но простить выходку Казамы, пусть даже она была продиктована страстью, и он сейчас извинялся, вот так сразу Райки была не в силах. Демон это почувствовал, по ее напряженной позе, по уставившемуся в стекло взгляду. Он мог бы посчитать свое извинение достаточным, Казама и так переломил себя и слишком унизился. Однако он не уходил. В какой-то миг их глаза в отражении встретились, и Чикаге произнес: - Я понимаю, что тебе нелегко простить меня. Мы слишком разные, и я многого не понимаю в вашей жизни, как и ты многого не понимаешь в нашей. Но понятие чести едино для всех. Я едва не обесчестил тебя и тем самым себя. Вот мой клинок. Если ты не сочтешь возможным простить меня, то такие оскорбления смываются кровью. Возьми его и убей меня. Я не буду сопротивляться. Я буду просто стоять. Райки резко повернулась – Казама стоял перед ней, протягивая свой обнаженный меч. Райкиден, будто завороженная, приняла клинок из его рук и повертела его в руках. Вот этот миг – казалось, что проще – убить ненавистного демона, который даже не будет сопротивляться, и она наконец-то свободна! Она может мчаться к отцу, к Хиджикате-сану – Казама умрет, и с ним уйдут и заточение самой Райки, и опасность жизни Хиджикаты, и страдания Чизуру… Райкиден медленно соскользнула с подоконника, встала напротив Казамы, подняла руку с катаной, крепче ухватившись за рукоять, и поднесла острие к шее демона. Тот лишь отвел голову в сторону, открывая горло, и, глядя искоса с высоты своего роста на Райкиден каким-то странным взглядом, в котором непостижимым образом сочетались отчаяние и спокойствие, произнес: - Рана на горле затянется быстрее, чем я успею умереть. Лучше в сердце. Это будет легко. У нас такое же сердце, как и у вас, и если раны на нас заживают быстрее, а организм более вынослив, то прямой удар в сердце убьет даже демона. Чикаге неторопливо поднял руку, отводя ворот белого кимоно и красно-черного нагадзюбана46 в сторону, обнажая грудь. Райкиден, словно во сне, медленно опустила лезвие до маленького бледно-розового соска на белой, будто бескровной груди демона и коснулась самым кончиком клинка кожи под ним. Она еще никого не убивала и верила в то, что, избрав стезю лекаря, ей никогда не доведется отнимать жизни, наоборот, она всегда будет спасать их. И сейчас, когда искушение было так велико, а свобода так близко, Райки никак не могла решиться. Медленно навернувшаяся капля крови, выступившая оттого, что она чуть сильнее надавила идеально заточенным острием на кожу, и сбежавшая вниз, спрятавшись в складках одежды, отрезвила Райки. Она резко отвела руку с катаной в сторону, опустила ее и закрыла ладонью лицо. Нет. Она не сможет, тем более так. Если бы это было сражение, возможно, Райкиден нашла бы в себе силы защищаться и нападать, но так, когда демон стоял перед ней, выжидающе смотря на нее из-под полуприкрытых век, спокойно опустив одну руку вдоль тела, а второй поддерживая ворот кимоно, позволяя ей убить себя – это было невозможно. Злясь на себя из-за своей беспомощности и страха, испугавшись того, что едва не поддалась этому ужасному желанию убить, Райки задрожала, и слезы побежали по ее щекам. - Ты никогда не убивала? – негромко спросил Казама. Девушка помотала головой. - Ясно. Райки почувствовала, как прохладные пальцы демона коснулись ее руки, забирая катану, и разжала кулак, стиснувший цуку47. - Я помогу тебе. Я сделаю все сам, – спокойно сказал Чикаге. Райки отняла руку от лица, вскинув голову и уставившись на него, медленно раздвигающего свободной рукой ворот кимоно на груди, обнажая живот.  От понимания происходящего Райкиден в ужасе бросилась к демону, схватив его за запястья, и сорвавшимся от напряжения голосом прошептала сквозь слезы: - Нет! Не нужно, пожалуйста! Я прощаю! Прощаю… Казама лишь скосил глаза в ее сторону, глядя на нее сверху вниз. Затем напряженные плечи его расслабились, он, мягко освободив одну руку из ее пальцев, обнял ее, привлекая к себе, и тихо произнес: - Спасибо. И спасибо за то, что оставила мне жизнь. - Я не вправе распоряжаться чьей-либо жизнью! Но я ненавижу, когда кто-то умирает, это так несправедливо! – глухо пробормотала Райки в грудь демона. - Не плачь, прошу тебя. Я поклялся себе, что никогда больше не заставлю тебя плакать, – мягко проговорил Чикаге, поглаживая ее по волосам. Его рука ласково коснулась ее затылка, вплетаясь пальцами в непослушные волосы, осторожно прижимая к груди, и Райки против воли бессознательно чуть не обняла демона за талию, остановившись в последний момент и лишь зацепившись руками за его оби. Они так и стояли, слишком близко друг к другу – демон, одной рукой прижимая к себе голову женщины и с другой рукой, безвольно опущенной вдоль тела и сжимавшей катану, коснувшуюся острием пола, и человек, доверчиво прислонившись к груди ненавистного врага и держась за его пояс. Через некоторое время Райки мягко отстранилась, и Казама беспрекословно выпустил ее. Он спрятал клинок в ножны и в молчании уставился на девушку, будто ожидая чего-то. Она тоже молчала, опустив глаза. Демон вздохнул и проговорил: - Тебе нужно поспать. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли чаю перед сном. А мне… Мне нужно идти в город. - Уничтожать расецу? – спросила Райки, подняв на него глаза. - У Ширануи длинный язык, – усмехнулся Казама. - Их нужно… – слово «убить» так и не сорвалось с губ Райки. – Освободить. Они не виноваты, что их сделали такими. Они страдают… Демон вздохнул. Он знал, что расецу испытывают муки, но он никогда не смотрел на их ликвидацию под таким углом. Он просто выполнял поручение – расецу были опасны, и их нужно было уничтожить. Но Райкиден опять заставила его задуматься. Она была слишком милосердной, демон никогда не смог бы быть таким. Но, возможно, это было еще одной причиной, почему для Казамы Райки стала той, рядом с которой ему хотелось быть, находя в ней те черты и испытывая те чувства, которые раньше ему были незнакомы. - Увидимся завтра, – уголками рта обозначил он улыбку и, уже выходя, услышал: - Будь осторожен… Казама замер. Он понимал, что прощение Райкиден за его проступок еще не означало, что она изменила к нему свое отношение – он все еще был ее врагом, и она все еще была его пленницей. Пожелание быть осторожным ему, демону, способному крошить расецу сотнями, показалось бы смешным. Но это же самое означало, что она хоть немного, но все-таки тревожилась за него. Так же, как за Хиджикату, как за отца. Так же, как за кого-то из близких. За самого Казаму никто никогда не тревожился, и совсем недавно эти слова оскорбили бы, будто Райки сомневалась в его силе и способностях. Но сейчас он лишь чуть повернул голову и ответил: - Обещаю. Следующие три дня Казама приходил, подолгу сидел с Райкиден, что-то говорил, и даже если она отвечала не слишком охотно, он все равно оставался с ней, сидел, молчал и смотрел странным, тягучим, обволакивающим взглядом. С той ночи, когда он попытался овладеть ею, он сильно изменился по отношению к ней. Демон приносил Райки конфеты и книги, больше не впадал в ярость, не говорил ей гадостей, не старался обидеть или задеть. С того момента, когда он просил прощения, что-то неуловимо изменилось между ними. Райки не ощущала тягостного чувства в его присутствии, а Казаме казалось, что то самое счастье вот-вот откроется ему. Но оно почему-то все не открывалось. Он был рядом с женщиной, к которой его влекло, которую он не только хотел физически, но было что-то еще, очень важное. Демон вдруг осознал, что он хочет, чтобы эта женщина была всегда с ним, была его, чтобы так было всегда – эти вечера, разговоры, молчание. Но чего-то не хватало. Даже не прикосновений, объятий и поцелуев, не желания делить ночи на двоих, занимаясь любовью, а потом засыпая в руках друг у друга. Даже это не дало бы той полноты без того, что могло сделать эти вечера, разговоры и молчание иным – наполненным уютом, теплом и нежностью. Что-то должно быть еще, демон даже если не понимал, то шестым чувством ощущал это. Но этого не было, и счастья не было. Он готов был дать Райки то, что люди называют теплом души, но беда была в том, что, похоже, сама Райки была не готова дать ему этого. Возможно, это и есть любовь? То самое чувство, о котором говорила Райкиден? Казама был готов поверить, ибо как иначе назвать то, что с ним происходило? Когда ее не было рядом, демон думал о девушке, его тянуло к ней, ему хотелось увидеть ее. При каждой мысли о ней сердце тоскливо ныло, хотелось пойти в ее комнату, но Казама старался не докучать Райки, зная, что его визиты не приносят ей радости. Когда он все же не выдерживал и приходил, хотелось не просто сидеть рядом, а обнимать ее, держать ее в руках на своих коленях, запускать пальцы в густые, вьющиеся волосы, целовать, говорить не о политике, расецу, Шинсенгуми или истории, книгах, стихах и искусстве, а болтать о какой-нибудь ерунде, шептать ласковые слова. Пить вместе чай, кормить из рук сладостями, расчесывать непослушные кудри, просто гладить, перебирая их в пальцах. И чувствовать, что Райки хорошо рядом с ним, ощущать исходящую от нее нежность, чтобы она смотрела лучистыми серыми глазами и улыбалась своей искренней, открытой улыбкой, чтобы млела от его ласк, чтобы прикасалась к нему так же нежно. Казама думал, что раз люди так стремятся познать любовь, это должно быть яркое и светлое чувство, приносящее радость, но сам испытывал только тоску. Несмотря на слова Райки о том, что когда любишь, этого порой бывает достаточно, даже если не любят тебя. Но Чикаге этого не было достаточно. Райки не любила его, она любила проклятого Хиджикату, и как бы душа демона ни рвалась к ней, ее душа соединиться с ним не хотела, отталкивала, позволяла быть рядом лишь на определенной дистанции, сократить которую не давала. От этого было больно, тоскливо и грустно. Разве это счастье?! Лучше бы, наверное, было забыть, приказать себе перестать чувствовать все это. Жить, как прежде, в покое. Но он ничего поделать с собой не мог. И, с другой стороны, отступиться, отказаться от того, что демон испытывал сейчас, пусть даже и без взаимности, он не хотел. Это были новые, непонятные, приносящие страдания чувства, мука, а не счастье. Но пусть лучше так, чем ничего. Кажется, теперь он понял то, о чем говорила Райкиден. Прошло еще несколько дней и вечеров, похожих один на один. Райкиден не понимала, почему Казама приходит к ней, почему порой лишь молчит и смотрит на нее или в пол, когда говорить становится не о чем, но не уходит, будто оттягивает момент, словно хочет что-то сказать, но заставляет себя молчать. Порой девушку просто подмывало воскликнуть: «Ну, скажи, не молчи, что тебе нужно от меня?!» Но когда однажды Казама заговорил, Райки в ужасе подумала, что лучше бы она этого не желала. В тот вечер Казама вошел в ее комнату, будто шел в бой – собранный, напряженный, решительный. Но, когда он присел рядом с Райки, вся его решимость будто испарилась, и выглядел он немного растерянным. Они поговорили о том, что войска сёгуна терпят поражение за поражением, что императорская власть крепнет с каждым днем, что многие самураи, держащие нос по ветру, уже сориентировались в ситуации и примкнули к новой власти, что сторонников бакуфу становится с каждым днем все меньше. Это было явно не то, о чем хотел поговорить Казама, он отвечал невпопад или не сразу, будто мысли его витали где-то далеко. В затянувшихся паузах он будто порывался что-то сказать, но так и продолжал молчать или говорить на отвлеченные темы. Райкиден напряженно пыталась понять, что происходит. Она спросила, почему сражения затихли, и она уже несколько дней не слышит их отзвуков, на что Казама ответил, что в этом больше нет нужды в Киото. Эти слова заставили побледнеть Райкиден так, что цвет ее кожи сравнялся с цветом ее белоснежного хиёку. Это могло означать, что здесь, в Киото, все сторонники сёгуна погибли, а стало быть, Шинсенгуми, Хиджиката-сан, отец… - Райки, я хотел поговорить с тобой, – наконец решился демон, прервав ее панически заскакавшие мысли. – Так больше не может продолжаться. Ты в моем доме уже две недели, и за это время я о многом успел подумать. Общаясь с тобой, я стал по-другому видеть многие вещи, и это изменило мое отношение в некоторых моментах. Признаюсь честно, мне очень трудно сказать тебе это, но молчать дальше я тоже не в силах. Я даже представить себе не могу, как ты это воспримешь, возможно, ты возненавидишь меня еще больше, но я должен это сказать. Я… - Шинсенгуми разбиты? Хиджиката-сан погиб? – перебила его Райкиден, начиная дрожать мелкой дрожью, с ужасом боясь услышать самое страшное. - Что? Причем здесь Шинсенгуми и Хиджиката? Ты можешь думать хоть иногда о чем-то другом, кроме него? – рявкнул демон от обиды, но тут же взял себя в руки – если она будет думать о том, что они погибли, она не услышит того, что он хотел сказать, и не поймет ничего из того, что он хочет до нее донести. – Они живы, их словно демоны берегут, успокойся! Я совсем не об этом хотел поговорить. - А о чем же тогда? – с невыразимым облегчением произнесла Райки, чувствуя, будто ледяная глыба с плеч свалилась. - Конечно, кроме как о твоем драгоценном Хиджикате, говорить больше не о чем, – зло бросил Казама. Все мысли, которые он так долго собирал, все слова, вся его решимость открыться в своих чувствах рассыпались, как горох из разбитой об пол банки. - Почему ты ничего не видишь вокруг?! Ты никогда не задумывалась о том, что за своей слепой любовью к Хиджикате, который вовсе тебя не любит, ты не видишь, что кто-то другой может любить тебя?! – едва не заорал Казама. Райки уставилась на демона, пытаясь понять, что от нее хотят. Сначала обрушившийся на нее дикий животный страх за отца, Хиджикату и товарищей, а затем облегчение оттого, что страх оказался напрасным, никак не давали ей сосредоточиться. - Но мне не нужен никто другой! Пусть он не любит меня, но я люблю его! – так же выкрикнула Райкиден, все еще не придя в себя. - Как можно любить, зная, что ты не нужна ему? Зачем такая любовь? Разве она сделает тебя счастливой? Разве не лучше быть с тем, кто любит тебя и готов сделать все, чтобы ты была счастлива?! – глаза демона полыхнули знакомым алым огнем, предвещая бурю. - Я не могу быть с тем, кого я не люблю! Лучше быть одной, оставаясь верной своему чувству! Когда ты любишь, ты ничего не можешь с собой поделать, а быть с человеком, пусть даже с тем, кто любит тебя, без любви к нему – это бесчестно! - Ты просто вбила себе в голову, что любишь его, но вдруг это не так? Да оглянись же ты! Мир вертится не только вокруг Хиджикаты! Попробуй хоть на миг не думать о нем, и почувствовать, что рядом есть кто-то, кому ты нужна! Вдруг ты поймешь, что тебе хорошо рядом с ним, и ты забудешь того, кому ты не нужна вовсе? Ты сможешь полюбить того, кто готов отдать за тебя жизнь! А Хиджиката… если бы он любил тебя, он пришел бы за тобой сразу! - Хиджиката-сан просто не может прийти сюда, потому что война, он выполняет приказы командира, а ты держишь меня здесь, как приманку, ожидая, когда он придет, чтобы сразиться с тобой. Он рискует жизнью каждый день, сражаясь за то, во что он верит, он занят делом, а ты играешь в непонятные глупые игры! Когда же ты поймешь, что ему сейчас не до тебя, и отпустишь меня? Я нужна отцу, Шинсенгуми, Хиджикате, я медик, и моя помощь сейчас необходима! Сколько ты еще будешь держать меня здесь ради своих прихотей, как капризный ребенок, не понимающий, что вокруг происходит? - Да к ёкаям твоего Хиджикату! – заорал демон. – Его давно нет в Киото! Какой смысл мне держать тебя здесь ради него, если ему нет до тебя дела? Он не придет, потому что упрямо сражается за свои призрачные идеалы! Я не могу отпустить тебя, потому что все твои близкие ушли за ним, ты осталась здесь одна, в городе, полном очумевшей от крови солдатни СаЧо. Куда ты пойдешь? Кто позаботится о тебе и защитит сейчас? Молодой девушке сейчас слишком опасно даже на улицу высовываться, а я смогу уберечь тебя! И… Я знаю… Если ты сейчас уйдешь… Тебя больше не будет рядом. Ты ведь никогда по своей воле не захочешь быть здесь, со мной… Знаю, что это глупо, и что этим я только еще больше заставляю тебя ненавидеть себя, но… Я не знаю, что мне делать… Голос Казамы падал по мере того, как он выговаривал слова, и Райкиден потрясенно воззрилась на него, глядя, как его глаза мечут алые молнии, как губы кривятся от несдерживаемых эмоций, и вдруг поняла, о чем он говорит. Но ведь этого не может быть! Казама опустил голову, завесившись длинной челкой, а потом вскинулся, отбрасывая волосы назад, и зло выговорил: - Зачем ты выбежала тогда? Я жил спокойно, не зная о твоем существовании! Зачем я вообще узнал, что ты есть?! Он резко поднялся, развернулся к Райки спиной и стремительно вышел прочь. Райкиден в изумлении смотрела ему вслед. Что это было? Впрочем, сейчас нет времени на подобные размышления. Тошизо нет в Киото! Вот почему он не пришел за ней до сих пор! Он где-то сражается, и наверняка отец с ним рядом. Нужно снова попробовать бежать – теперь демон со своим так некстати вспыхнувшем желанием обладать новой игрушкой, не отпустит ее уже по иным причинам, и эти причины будут, пожалуй, даже пострашнее прежних. Она не Хиджиката, ей с демоном не справиться… Нужно бежать и попробовать разыскать Шинсенгуми и отца, где бы они ни были. Тем более теперь, когда она уже несколько дней не делала попыток к побегу, Казама мог решить, что она бросила эту затею и смирилась, и, стало быть, мог быть уже не столь бдительным. Дождавшись, когда время перевалило за полночь, Райкиден выбралась из комнаты и потихонечку, на цыпочках, стала пробираться по коридору. Бесшумно ступая, она попыталась прокрасться мимо комнаты демона, но фусума были не до конца задвинуты – какая досада! Он что, еще не спит? Из проема веяло холодом. Райки замерла, затем осторожно заглянула внутрь. Казама сидел на подоконнике, на своем излюбленном месте у раскрытой рамы, и курил. Рядом с ним на полу мерцала всполохами раскаленных углей жаровня, отбрасывая снизу красноватый отсвет на его задумчивое лицо. Он поставил одну ногу босой ступней на подоконник, и его кимоно задралось почти до середины бедра, обнажая острое колено, другая нога свисала, едва касаясь пола кончиком большого пальца. Белая кожа демона в отблесках пламени казалась красноватой, и дрожащие тени придавали его обычно холодно-безразличному надменному лицу странно трагическое выражение. Райкиден впервые обратила внимание, насколько идеально красив его профиль. Казама смотрел вперед себя пустым взглядом, затем неторопливо поднес к губам кисеру, затянулся и выдохнул длинную струйку ароматного дыма в раскрытое окно. Сейчас, когда эти действия привлекли внимание девушки к лицу демона, она увидела, что уголок его рта был печально опущен вниз, и из-за этого вся его поза, размеренные движения руки с трубкой, сведенные к переносице брови, ссутуленные плечи и даже эти неожиданно трогательные босые ступни и худые колени придавали Казаме вид унылый и обреченный. Но этого ведь не могло быть – гордый и жестокий демон никогда не бывал таким… Вероятно, это лишь игра света и тени… Он немного повернул голову в сторону Райкиден, может быть, услышал шорох или почувствовал ее присутствие. Та прижалась к стене и замерла. Казама не заметил ее и снова повернулся в профиль к окну. Губы его искривились в какой-то горестной ухмылке, которая тут же угасла. У Райкиден появилось стойкое ощущение, что эта ухмылка разочарованно говорила: «Ну конечно, разве она может прийти сюда по собственной воле?..», будто повернулся, ожидая увидеть ее, и сам над собой посмеялся за глупую надежду. Было что-то в этой усмешке… Безнадежное? Райкиден успела заметить, что глаза демона светились красным огнем и странно блестели. С чего бы ему?.. Верно, дым из трубки или жаровни попал в глаз, потому что в это поверить было намного легче, чем в то, что этот демон способен плакать… Но на фоне темного окна девушка отчетливо увидела, как судорожно дернулся его острый кадык, когда он сглотнул. Затем Казама поднес руку к лицу, досадливо вытер пальцем глаз, снова затянулся и медленно выдохнул дым. Райкиден потрясенно смотрела на него, и сердце ее сжалось. Ненависть отступала все эти дни с того момента, как демон попросил у нее прощения – медленно, шажок за шажком, но первый шаг к отступлению был сделан уже давно. Сейчас она будто окончательно растворилась в тумане ночного горизонта. Долгий печальный вздох сорвался с губ Казамы, и девушка с изумлением поймала себя на том, что ей вдруг захотелось подойти к нему, мягко коснуться его руки или накинуть на продрогшие плечи хаори… Зачем? Что за глупая жалость – кому придет в голову жалеть грустного тигра, который, стоит протянуть к нему руку, чтобы погладить, тут же разорвет тебя в клочья? Есть люди – и демоны – которые плачут только тогда, когда точно знают, что их никто не увидит, и если кому-то повезло – или не повезло – увидеть их слезы, им этого не простят. Райкиден сделала осторожный шаг назад, еще один, и так же бесшумно вернулась в свою комнату. Мысль об очередном побеге была вытеснена сотнями других мыслей, суматошно бьющимися в голове. Слишком ошеломленная увиденным, девушка улеглась, накрылась одеялом и закрыла глаза, но тут же перед мысленным взором встал силуэт Казамы на подоконнике, во всем облике которого сквозила непонятная усталость и обреченность. Может быть, он не так уж и жесток, как выглядит? По крайней мере, с ней демон, кроме первой их встречи и той ночи, когда он попытался овладеть ею, никогда не был жестоким, а если задуматься – то наоборот, он даже заботился о ней в силу своего разумения и пытался быть… Мягким? Он не выпускал ее и порой говорил злые, жестокие слова, отдававшиеся в сердце болью, но в глубине души Райкиден понимала, что он прав – Хиджиката не тот человек, который мог бы сделать ее счастливой. Но ведь и демон не собирался ее осчастливить – молодого гордеца, привыкшего получать желаемое по первому требованию, скорее всего лишь задело ее нежелание подчиниться и, возможно, страсть, но не более. Райкиден ранила его самолюбие, но стоит Казаме сломать ее, она больше не будет представлять для него интереса. Тогда почему он плакал сейчас там, в одиночестве, уверенный в том, что никто не увидит его? А вдруг он просто хотел казаться бессердечным и жестоким, а сейчас там, на подоконнике своей комнаты, сидит настоящий Казама Чикаге, которого никто не должен видеть и знать, и которого демону так трудно показать кому-то, даже Райки? Вдруг он просто боится, что этот мир, захваченный людьми, совсем не такой, каким он был для него прежде, сомнет его, заставит отказаться от прежних идеалов и подчиниться, поняв, насколько он беззащитен? Когда-то Казама был элитой, одним из тех, с кем люди уважительно считались, а теперь, когда эта страна больше не принадлежит демонам, возможно, он понимает, что его время ушло, и теперь придется либо униженно принять новые правила, либо погибнуть, продолжая следовать своему предназначению. Почти все демоны приняли такое положение вещей, ассимилировались в нем, растворились, согласившись считать людей себе ровней, водя с ними дружбу, создавая с ними семьи. Казама оказался в одиночестве со своими принципами и гордостью, даже среди они не находя понимания. Он продолжал идти по выбранному пути своей гордости и чести и остался один на один с этим уже враждебным миром. Наверняка, гордый демон смотрит в будущее со страхом, но он не может позволить себе этой слабости, и, стиснув зубы и упрямо выставив подбородок, продолжает идти вперед, в темноте и почти на ощупь, не зная, что его ждет впереди, надеясь только на себя и свой клинок. А что, если Казама на самом деле вовсе не хотел причинять ей боли? Возможно, он просто не умеет и не знает, как по-другому? Его воспитывали они старой закалки, привыкшие относиться к людям с презрением, и Казама просто не понимает, как ему реагировать на то, что происходит с ним самим? Он захотел женщину и попытался сделать это так, как представлял себе правильным, он хотел добиться ее, и поэтому держит ее пленницей, не понимая, что нужно поступать совсем иначе. Демон, как избалованный и жестокий ребенок, не осознает, что дружбу и любовь не завоевывают силой, и так же, как ребенок, он постигает непростую для него истину, что он не самый важный в этом мире, что ему придется считаться с чувствами и желаниями других, тем более презираемых им людей. Он тычется носом, как слепой волчонок, ища пути решения, думая, что поступает верно, но на самом деле совершая ошибку за ошибкой, и удивленно не понимает, почему никто не хочет понимать его, ведь он не желает ничего плохого, просто не может преподнести это правильно. Но что, если он увидел в Райкиден что-то такое, что могло заставить его передумать, пересмотреть свои позиции? Вдруг он думает, что она могла бы помочь ему найти свет в этой тьме? Но даже она отталкивает его, лишая последнего шанса получить хоть какое-то понимание и тепло в этом мире, хоть что-то, за что можно было бы зацепиться и не упасть в темноте? Девушка закусила губу, и желание прикоснуться к демону, просто сжать его руку в знак поддержки, накатило с новой силой. Райкиден уже было встала с постели, но вдруг подумала, а не выдумала ли она себе все это? Нужна ли вообще этому самолюбивому гордецу ее поддержка и понимание? И с чего она решила, что демон будет благодарен ей за это? Скорее, он обрушит на нее всю свою ярость, если поймет, что она застала его в минуту слабости, и теперь лезет со своей жалостью и сочувствием. Да и была ли это действительно слабость? Уж не привиделось ли ей это, и всему виной действительно лишь табачный дым? Ну не может ведь такого быть, потому что просто быть не может! Райки вздохнула, укуталась в одеяло почти с головой, подтянула колени к животу, согреваясь от тепла котацу48, и подумала, что Казама, наверное, совсем замерз там, на подоконнике у раскрытого окна, одетый лишь в домашнее юката и с босыми ногами, если он все еще одиноко сидит там. Утром, когда прислужница уже убрала дайбан с посудой после завтрака, за фусума раздался голос Казамы. - Я могу войти? Он никогда раньше не спрашивал позволения, просто констатировал факт своего вторжения резким: «Я вхожу». Голос его был усталым и прохладным. Получив разрешение, демон вошел. Райкиден с удивлением увидела, что он одет в длинную шинель европейского военного образца, подпоясанную кожаным ремнем, и высокие кожаные же сапоги. На поясе по-прежнему висела катана, но вакидзаши не было. - Ты свободна. Ты вольна идти куда угодно и к кому угодно, – произнес Казама, глядя на Райки отстраненным взглядом, будто они были едва знакомы. – Шинсенгуми и Хиджиката несколько дней назад отплыли в Эдо, твои родители вместе с ними. Если ты поторопишься, ты можешь успеть застать их там. Вот деньги – этого будет более чем достаточно, чтобы обустроить путешествие с полным комфортом. Сейчас тебе принесут теплые вещи. Прощай. В его усталом голосе просквозила горечь, и когда Казама развернулся спиной и сделал шаг к выходу, не дожидаясь ответа, Райки, задохнувшаяся было радостью от так внезапно обретенной желанной свободы, вдруг почувствовала, будто ее окатили ведром холодной воды. Неожиданно для самой себя она окликнула Казаму. Демон остановился, но продолжал стоять к ней спиной, даже не обернувшись. - Куда ты теперь? – спросила Райкиден. - Я покидаю Киото. Я знаю, куда перебрался доктор Юкимура, и убью его, несмотря на запрет. Уничтожу оставшихся расецу и отправлюсь, наконец, домой. Мне здесь больше нечего делать, – ответил Казама, чуть повернув голову в ее сторону. - Но почему? - Мне нет места в этом мире. Я не нужен ему, а он не нужен мне, – пожал плечами Чикаге. – Этот мир лишен смысла, и тот, кто осознал это, обретает свободу. Знаешь, в жизни, как под дождем, однажды наступает момент, когда уже просто все равно. Это прозвучало так обреченно, что Райки почувствовала всю тоску и все одиночество гордого демона. И тогда она осознала – то, что она увидела вчера ночью, не было ее выдумкой, дымом, попавшим в глаз, или игрой теней. - Ты не сможешь всю жизнь быть один! – воскликнула Райки, сама не понимая, почему ей так важно остановить его. - Не стыдно быть в меньшинстве, стыдно быть в стаде, – медленно проговорил Казама. - Но ты не сможешь убежать от всего мира! Ты опять вернешься туда, где все ждут от тебя чего-то, но не того, чего хочешь ты сам. Я знаю, что тебе тоже бывает страшно и больно, но никто не видит и не понимает этого! Ты все равно не сможешь убежать, ты же на самом деле и не хочешь этого! – воскликнула Райкиден, делая шаг к нему. Казама молча стоял, опустив плечи, все так же в полуобороте головы к ней, и смотрел в пол. Ни слова не произнес он, хотя, казалось бы, еще пару дней назад непременно ответил бы ей колкостью от обиды за подобные слова. Необъяснимая жалость, понимание и нежность накатили на Райки горячей волной. Демон стоял сейчас такой гордый, такой одинокий, такой непримиримый и непонятый, сделав жестокий выбор между тем, чтобы отказаться от того, что впервые в жизни нашел и почувствовал, и тем, чтобы взять по праву сильнейшего. Правильное, порядочное решение, но обрекающее его вновь остаться один на один с этим миром, теряя и безжалостно давя в себе то, что едва обрел. Райки чувствовала его отчаяние, но демон пытался совладать с ним достойно. Она нерешительно подошла к нему, коснулась ладонью грубой шерсти шинели на спине, чувствуя, как напряглись его лопатки. Провела рукой, положила другую ладонь, медленно огладила плечи и прислонилась щекой. - Не уходи… – робко попросила Райки. – Останься… Казама поднял глаза от пола и скосил их в ее сторону, оглянувшись через плечо. - Зачем? – тихо и горько спросил он. - Я не хочу, чтобы ты снова стал одинок. Куда ты пойдешь, когда нет никого, кто может спасти тебя от самого себя? – ответила Райкиден. Казама долго молчал, размеренно дыша, и, наконец, выговорил: - Есть кое-кто… Кто мог бы спасти меня от самого себя… Но не захочет. - Ты так думаешь? – шепотом спросила Райки, прикрыв глаза и слушая, как стучит сердце демона. - Может быть, ты сумеешь?.. – медленно выговорил Казама после долгой паузы. - Может быть… – прошептала Райки, сглотнув и понимая, что, возможно, поддавшись мгновенной жалости, совершает самую страшную ошибку в своей жизни. Но в этот миг ей вдруг показалось, что происходящее сейчас так правильно, так естественно, будто так и было предназначено изначально, будто ей нужно было в первую же встречу вот так же участливо положить свои ладони на плечи демона и успокаивающе прижаться щекой, чтобы ничего ужасного, случившегося между ними, не произошло. Райки казалось, что она не только держит в руках ключик, недоумевая, зачем он ей, но и нашла, к какой двери он подходит и даже повернула его в скважине, услышав тихий щелчок отпирающегося замка. Казама осторожно развернулся к ней лицом, обнял ее и мягко привлек к себе. И когда он склонился к ней, коснувшись губ Райки своими губами, невесомо, нежно, она ответила робко, затем отстранилась, провела кончиками пальцев по его щеке и попросила: - Мне нужно время, чтобы привыкнуть воспринимать тебя не так, как раньше. Не торопись, пожалуйста… Казама улыбнулся легкой, усталой улыбкой и кивнул. Он был готов на что угодно. Демон любил ее, любил со всей силой и в полной мере осознал это лишь прошедшей ночью, когда понял, что не может насильно заставить Райки любить себя, раз она засыпает и просыпается с именем другого на устах. Как только Чикаге понял, что впервые готов посчитаться своими чувствами и желаниями ради благополучия и счастья другого существа – человека – он осознал, что это и есть та самая любовь. Казама принял тяжелое решение отпустить Райкиден, потерять навсегда, чтобы оставить себе лишь свою мучительную любовь и воспоминания. Он понимал, что обрекает себя на ад, ведь демоны однолюбы. Но держать Райки при себе силой и эгоистично требовать то, чего она дать не могла, демон не имел права. И в тот момент, когда он обнаружил, что готов пожертвовать своей любовью ради ее любви к другому человеку и знать, что она счастлива, он осознал, насколько же сильна его любовь. Теперь, когда Райки сама не отпустила его, захотела, чтобы он остался с ней, демон готов был пойти на что угодно, лишь бы и она осталась с ним. Не торопиться, ждать, просто быть рядом и окружать ее заботой – ему было достаточно и этого. - Что ты теперь собираешься делать? – спросил Чикаге, глядя в эти дивные серые глаза. - Мне нужно в Эдо. Я должна найти родителей – они, верно, считают, что я погибла. - И Хиджикату? – грустно спросил Казама. - Я нужна им сейчас. Лекари каждый на счету. Но ты же можешь быть со мной рядом. И когда ты познакомишься с Хиджикатой и остальными ближе, ты поймешь, насколько это хорошие люди, и подружишься с ними! - Не требуй от меня невозможного. Я сопровожу тебя в Эдо, девушке сейчас опасно путешествовать одной. А дальше… Ты должна решить, что тебе нужно больше. - Даже если ты не захочешь примкнуть к Шинсенгуми, все равно ты можешь быть рядом со мной. Я не стану требовать от тебя того, чего ты не в силах исполнить, – мягко улыбнулась Райкиден. Казама коснулся губами ее лба и разжал руки. - Собирайся, корабль в Эдо отходит через два часа. Однако Райкиден посмотрела на него растерянно и пролепетала: - Но… Я не могу на корабле… Я дважды пыталась плавать с отцом, как раз в Эдо… И выяснилось, что я совершенно не выношу качку, даже самую слабую… Это было ужасно, я думала, я умру там... Мне очень неловко об этом говорить, но… Чикаге вздохнул, и уголки его рта дрогнули в улыбке. - Ничего. Попробуем добраться до Эдо по земле. Будет дольше, но мне некуда торопиться. - Спасибо… – смущенно улыбнулась Райки. - В любом случае, нам лучше отправиться сегодня. Собирайся, – насколько мог мягко произнес Казама, чтобы это опять не выглядело как приказ. Райкиден кивнула, и он вышел, чтобы не мешать ей одеваться. Демон понимал, на что он идет. Он ведет женщину, которую полюбил и без которой больше не представлял своей жизни, к ее родителям, и что самое ужасное – к другому мужчине, которого любит она. Это сейчас Райки стала ближе Казаме, и казалось, если бы они могли еще хоть ненадолго остаться здесь вместе, одни, она бы смогла полюбить его. Но когда Райкиден увидит Хиджикату снова, ее чувства опять вспыхнут с новой силой, и тогда… Тогда демону останется лишь выполнить свое решение – найти и убить Юкимуру Кодо, добить расецу и удалиться домой зализывать свои раны и собирать по клочкам разорванное сердце. Но хоть еще немного он будет рядом с ней, и оставалась слабая надежда, что за время путешествия они смогут сблизиться настолько, что Хиджиката уже не будет иметь такого значения. По крайней мере, Казама попытается сделать для этого все возможное.