Три надгробия

POV Уолтер Мешборн.

Наверное, странно приходить на кладбище в сумерках. Но когда нас волновали условности? Не знаю, была ли наша встреча подарком судьбы, но то, что наша дружба изменила мою жизнь - сущая правда. Хотя может это и не была дружба. Может, это было взаимное использование. Интерес, который чувствуют друг к другу неординарные личности. В любом случае, я благодарен тебе, ведь ты тот, кто подарил мне самых дорогих в этом мире людей. Ты тот, кто полностью изменил мою жизнь. Ты тот, кто, даже умерев, продолжает помогать живым. Знаешь, если бы кто-то еще пару лет назад сказал мне, что я буду с нескрываемой радостью и нетерпением возвращаться домой, пренебрежительно отказавшись от ужина в компании длинноногой блондинки, я бы рассмеялся ему в лицо. Но сейчас я каждый вечер стараюсь оказаться именно дома. Там, где меня ждет любимая женщина, где совсем скоро зазвучит заразительный детский смех. Там, где моя душа наполняется светом. Каждый раз вспоминая ту первую ночь с Терезой, я утопал в безнадежности ее повторения. Я старался выбросить ее из головы, но не мог. Она поразила меня, зацепила своей духовной силой и тщательно маскируемой нежностью и ранимостью. Но она ушла, как мне казалось, навсегда. Нас свел ты, почти кинув в объятья друг друга. И спустя годы мы снова вместе. Мы живем в одном доме, часто ужинаем вместе – это стало привычкой еще с того времени, когда мне приходилось всеми мыслимыми и немыслимыми способами заставлять её есть. Я часто наблюдаю, как она работает или читает. Мне нравятся моменты, когда она в задумчивости смотрит в окно. Я учу её снова улыбаться и доверять. И знаешь, мне это удается. Первая настоящая улыбка, без той глухой боли в глубине глаз, осветила её лицо в тот момент, когда я пытался из вороха деревянных деталей собрать две детские кроватки. Я решил, что это будет интересно, но совсем не учел того факта, что это окажется так сложно. Что может быть сложнее поглощения серьезного конкурента или заключения договора с международной корпорацией? Я тебе скажу – сбор двух детских кроваток, особенно если ты давно не держал в руках отвертки и разобрал сразу два комплекта деталей. Получаемая конструкция могла быть чем угодно, но только не колыбелью. Я здорово чертыхался и лазил на корячках по полу, пытаясь отыскать нужный болт, когда заметил стоящую в дверях Терезу. И она улыбалась. Так искренне и нежно, что я почти задохнулся. В выражении её лица давно не было такого мира и гармонии, и я готов был собрать сто колыбелей, лишь бы эти глаза продолжали улыбаться. Ты умер, пав жертвой собственной мести. Ты умер, и твоя смерть изменила всё и всех вокруг. Я до сих пор помню, как увидел ее на кладбище - замерзшую в собственном отчаянье и горе, окружившую себя стеной неприступности и отчуждения, такую маленькую и беззащитную. Никто не решался помочь ей, никто не решался спасти ее душу. Но ведь я всегда любил риск. И, наверное, я всегда любил ее. Знаешь, когда она проснулась утром в моем номере, полностью одетая и завернутая в мягкий плед, в ее глазах было столько боли и благодарности. Я впервые был так рад, что не воспользовался моментом женской слабости. Прощаясь с ней около дверей ее квартиры, я очень надеялся, что она сможет жить дальше. Я видел, что как бы я ни настаивал, она не примет мою помощь, даже если я просто предложу ей свое дружеское плечо. Она была не готова, а мое сердце разрывалось. Разрывалось от того, что в её глазах поселилось то выражение боли и ужаса. Я никогда не испытывал такого. Я всегда мог получить любую, но я хотел только ее. И после той единственной ночи много лет назад, и после того, как она провела ночь в моем номере, оплакивая тебя, я не мог отделаться от мыслей о ней. Я стоял у дверей ее квартиры и не мог не вспоминать запах ее волос, гладкость кожи, нежность голоса. Но я струсил, наверное, впервые. Струсил, оставил ее одну и ушел, так и не послушав твоего совета. Как же я жалел об этом. Как я рвал на себе волосы, разглядывая ее бескровное лицо, сливающееся с больничными простынями, тонкие руки с синими линиями вен, уже начавший обрисовываться живот, волосы, раскиданные в полном беспорядке по больничной подушке. Кажется, я орал на врачей и федералов, впервые потеряв холодный разум, который позволил мне построить империю. Наверное, я даже грозился кого-нибудь убить. Но самое главное, я плюнул на свой страх. Страх за её жизнь пересилил страх оказаться отвергнутым. Ты как всегда был прав. Все то, что ты написал в своем последнем письме, оказалось правдой, и я благодарен тебе за твое последнее наставление. Я действительно рад, что ты был в моей жизни. И я даже благодарен тебе за то, что ты перевернул её с ног на голову. Сейчас, когда я вспоминаю прошедшие с твоей смерти месяцы, я искренне говорю тебе «Спасибо». Ведь если бы не твоя смерть, мой дом, как и мое сердце, был бы холоден и пуст. Если бы не ты, я бы никогда не прокрадывался в гостевую спальню своего особняка, чтобы накрыть уснувшую за чтением Терезу цветастым пледом. Я бы никогда не ждал с таким трепетом слабых толчков еще не рожденных малышей. Я бы никогда не звонил с другого конца света, чтобы поинтересоваться самочувствием самой прекрасной женщины на этой земле. Я бы никогда не прервал деловые переговоры с японским бизнесменом, чтобы в течение нескольких часов – поверь, я никогда не нарушал столько правил безопасности и ограничений скорости, боюсь, моего пилота лишат лицензии, а меня прав – оказаться у постели преждевременно рожающей женщины. Я бы никогда не вспоминал того часа, когда впервые увидел малышей, которых считаю своими детьми. Они родились утром, на восходе солнца. Патрисия Энн Лиссбон и Сэмюель Джейн Лиссбон. Твое имя разделено между ними поровну, ведь они всегда будут знать, кто их настоящий отец. А я лишь постараюсь всегда быть рядом с ними и их матерью. Я уговорил её не переезжать из особняка, ведь её контракт еще не закончен – она долго сверлила меня глазами, когда обнаружила ту мелкую сноску в своем трудовом контракте – она начальник моей службы безопасности еще год. Для малышей уже готова детская, а Тереза уже стала частью моего дома. Частью моей жизни. Необходимой, жизненно важной частью моей души. Совсем скоро я заберу их домой. Тереза уже решила, что я стану крестным этих двух крошек – они такие маленькие, что мне даже страшно брать их на руки. Когда я увидел их в реанимационном блоке, слезы сами набежали на глаза. И я знаю, что они всегда будут моими детьми, ведь Бог никогда не даст мне своих. Смотря на бледное лицо Терезы, спящей под писк медицинских приборов, я думал только о том, как мы сблизились за эти месяцы. О том, как она боится довериться мне, как однажды доверилась тебе. Но страхи проходят, когда приходит любовь. И в её нежных зеленых глазах я сегодня увидел не боль или страх, не отчаянье или грусть. Сегодня я увидел там любовь и нежность. Любовь, которой она дает возможность расти. Доверие, которое я постараюсь оправдать. Когда-нибудь я наберусь смелости и сделаю ей предложение. И я верю, что она примет от меня то кольцо, что лежит в самом дальнем углу моего личного сейфа. Я уверен, что когда-нибудь она позабудет о боли отчаяния и страхе быть брошенной, и сможет жить без оглядки на свое прошлое. Когда-нибудь, мы будем вместе смеяться над очередной шалостью детей, и я не буду видеть на её лице отпечатка безысходности. Когда-нибудь мы разделим с ней не только боль от потери дорогого человека, но и постель и саму жизнь. У нас все впереди, как и у тех малышей, что родились на рассвете, когда солнце прогнало тьму. Когда над нашими головами засияло, поражая своей чистотой, голубое небо. Такое же голубое, как глаза твоих детей. Двух крошек, что родились для того, чтобы разогнать мрак нашего горя своим первым, полным жизни и веры криком. Совсем стемнело, Патрик. Все же, ночь не самое лучшее время для посещения кладбища, но ты должен был знать, что они появились на свет. И я хотел сказать тебе «Спасибо». Спасибо, за то, что ты был. Спасибо, за то, что ты дал жизнь двум потрясающим малюткам. Спасибо, за то письмо, что ты отправил мне в день своей смерти. Спасибо, за то, что ты был и остаешься Патриком Джейном.