Истории о самураях, их женщинах, любви и смерти. История четвертая

Чем ближе подходило время назначенной встречи воскресным вечером, тем больше Окита переживал, что работы было еще достаточно, и скорее всего ему не удастся выбраться в город, и он не сумеет сдержать обещания, данного Камуре Шиде. Его терзало чувство вины, что девушка наверняка придет к магазинчику Накадо, не дождется и сочтет его обманщиком. Но вырваться даже на полчаса не было никакой возможности – разъяренный замком после произошедшего рвал и метал, и если бы Окита пошел у него просить позволения отлучиться в самый разгар уборки, или, не приведи ками, сбежал бы тайком, с Хиджикаты-фукучо вполне сталось бы в приступе бешенства велеть Оките исполнить образцово-показательное сеппуку. Однако девушка из головы не шла. И даже не потому, что Окита чувствовал неловкость оттого, что будет выглядеть в ее глазах обманщиком, а потому что… потому что. Почему, он и сам бы не мог сказать. Во всяком случае, с ним еще никогда такого не приключалось, чтобы несколько минут общения, обмен взглядами и невинные прикосновения заставили бы его вспоминать эти минуты снова и снова. Картины эти сами собой возникали в памяти, да что уж там, они из нее вообще не уходили. Особенно ее глаза – сначала изумленные и сердитые, затем растерянные и грустные, а после смущенные и светящиеся. И чем больше Окита думал о Шиде, тем больше впадал в тоску оттого, что совершенно не представлял, как ему теперь найти ее в таком городе. Судя по одежде и прическе, она могла принадлежать как состоятельному семейству буши44, так и быть дочерью какого-нибудь зажиточного торговца или чиновника. К буке45или куге46 она вряд ли имела отношение – девица как из военной, так и из придворной аристократии вряд ли стала бы ходить пешком и без соответствующего сопровождения, тем более в таком месте. Если уж ей взбрело бы в голову посетить именно этот храм, ее бы принесли в паланкине и с охраной минимум из шестерки самураев или слуг. Да и одета такая дама была бы более вычурно и богато. К тому же, среди совсем уж знатных домов в Киото Окита не помнил фамилии Камура. И это его радовало – не привык он иметь дел с аристократами, даже представления не имел, как себя вести с обычными-то девушками, что уж говорить о знати. Да и разве обратит внимание знатная дама на какого-то безродного самозваного самурая, пусть он даже тот самый ичи-бантай-кумичо47 Окита? Одним словом, бедный легендарный клинок Шинсенгуми весь истерзался. Казалось бы, забыть и все, а никак не получалось. Хотя бы просто потому, что Окита не любил быть кому-то должен, а не сдержать слово, тем более данное женщине, он считал вообще позором. Однако способов вырваться на свидание или потом разыскать девушку в городе он пока не видел. При его службе и круге общения проще было найти какого-нибудь человечка «высокой цели», залегшего на дно, или какую-то конкретную проститутку любого заведения Киото, чем приличную девицу среди горожан и наводнивших старую столицу пришлых. Но тут ему улыбнулась удача – когда солнце еще даже не начало опускаться к горизонту, Хиджиката-фукучо вместе с Кондо-кёкучо, советником Ито Кашитаро и шестью солдатами отправились куда-то по делам с территории Нового ополчения, и, выждав с четверть часа, Окита оставил за себя своего помощника и потрусил к воротам. На плацу кипела работа – яма практически была засыпана, а Сайто пытался выкорчевать торчащий кусок обломанного и вывернутого корня, чтобы равнять площадку дальше. Он пыхтел на пару с одним из своих солдат, отплевываясь от попадавших в рот мокрых от пота волос, и в тот момент, когда Окита поравнялся с ними, мотыга его сорвалась с корня, и от приложенного усилия Сайто с размаху грохнулся на копчик, устало выругавшись. - Да не убивайся ты так! Так ты не убьешься! – язвительно фыркнул Окита, ехидно глядя сверху вниз на товарища. - Окита-кун, шел бы ты в … дальше комнаты вычищать, – буркнул Сайто, поднимаясь и вытирая грязной ладонью ливший пот, размазывая под носом грязевые усы. – Чего ты тут болтаешься без дела? - Не могу пройти мимо безобразия. Так и хочется принять участие! - Ну так прими! На вот тебе мотыгу, выдерни корешок, у тебя хорошо получается – вон пень как выдрал замечательно! – с весьма прозрачным намеком ядовито ответил Сайто. - Интересное дело! Я расчет с кем делал? Кто меня учил? – возмутился Окита. - Постой-ка! Я тебе расчет правильно сделал. А расчет массы пня вы с Саннан-саном делали, и записывал ты. Я вот потом посмотрел, что ты там назаписывал. Смотри, – Сайто достал из-за пазухи грязный мятый листочек, испещренный каракулями, развернул и гневно тыкнул пальцем в итоговое число. – Вот этот иероглиф приписанный откуда взялся в итоговой массе пня? Я ж по ней и рассчитывал! А потом ради интереса пересчитал. С таким количеством гремучки не то, что пень, с ним пагоду Тоджи48 подорвать можно было! - Где это ты иероглиф тут нашел? Это клякса! – задохнулся от возмущения Окита. – Ах, клякса?! А какого тенгу ты ее именно тут поставил?! – свирепо сунул бумажку Оките в нос кумичо третьего звена. - Ну… я же не специально… она сама там капнула… - Сама капнула… Вот почему она именно у тебя капнула, и именно там, где не надо? – вздохнул Сайто, успокаиваясь – что уж после драки кулаками-то махать. - Ладно, дело-то сделано, – улыбнулся Окита. – Я вот что хотел… Будь другом, прикрой меня на полчаса – мне надо в город сбегать. - Сдурел ты что ли? – закипел Сайто, который сам второй день оставался без сладкого, не имея ни возможности, ни наглости, как у Окиты, сдрыснуть на свидание к своей любимой, отчего отчаянно тосковал. – Ты что, нарываешься? Фукучо узнает, головы обоим не сносить! - Сайто, пожалуйста, мне очень надо. Я девушке обещал! – взмолился Окита. - О! – удивленно изогнул брови Сайто. – У тебя наконец-то появилась девушка? - Ну вот если я сейчас не увижусь с ней, то может так статься, что и не будет у меня никакой девушки! Я быстро, туда и обратно! Ну ты же можешь понять, что такое пообещать девушке прийти и слова не сдержать! Тебя Тойя-сан на сашими49 бы за такое построгала! – Окита сделал умилительные молящие глазки. - Тойя-сан умная девушка, она понимает, что если я не пришел, значит, я занят, и придет на то же место в то же время в другой день, – проворчал Сайто, но скулами порозовел. - А у меня первое свидание! Понимаешь? Первое! Если я сейчас не приду, я потом ее не найду! Я кроме ее имени не знаю ничего! И она обидится! Она же не знает, как твоя Тойя-сан, какая у меня служба. - Ладно, беги, раз такое дело, – вздохнул Сайто, – только очень быстро. Если замком вернется, а ты еще нет, потом не плачь, а точи вакидзаши50. Так и быть, окажу тебе по старой дружбе услугу, стану твоим кайшяку51. - Да тьфу на тебя! – суеверно замахал на него руками Окита. – Наговори еще! Ладно, я полетел. Я скоро! - Давай, давай, лети, – фыркнул Сайто, поплевал на ладони и снова ухватился за мотыгу. Окита и правда летел как на крыльях. Он волновался, как мальчишка, хотя разумом понимал, что это не совсем свидание, что он всего лишь уговорился с Шидой купить ей испорченный по его вине зонтик, и возможно, никакого продолжения за этим не последует. Девушка могла не захотеть этого продолжения, или она могла быть уже предназначена кому-то в жены, или он сам мог растеряться от нерешительности и даже не посметь предложить ей следующую встречу. Но непонятная радость переполняла его оттого, что он снова увидит Шиду, и глупая надежда заставляла его трепетать от неведомого восторга. Окита затормозил за пару домов от магазина и пошел степенно, чтобы не выглядеть, будто мчался как на пожар. Однако дыхалка-то все равно подводила, и хоть Окита чувствовал себя сейчас значительно лучше, все равно подошел к лавке Накадо запыхавшимся и раскрасневшимся. Около магазинчика никого не было. Окита потоптался, не зная, куда себя деть, поскольку в этом районе его уже достаточно хорошо знали в лицо, и слонявшийся без дела кумичо первого звена Шинсенгуми вызывал вполне обоснованные опасения у торговцев близлежащих лавочек. Через некоторое время Окита понял, что если он сейчас же не побежит обратно, ему несдобровать, и страшно расстроенный, собрался уже возвращаться, когда увидел Шиду, спешащую к нему со стороны центра. На лице кумичо сама собой расплылась широкая улыбка. Шида, торопливо перебирая маленькими ножками в гэта, выглядела такой же запыхавшейся и румяной, из чего Окита сделал весьма обнадеживающий вывод, что она так же торопилась к нему. - Как хорошо, что вы пришли, – просто сказал он, с улыбкой глядя на нее. - Я едва сумела вырваться – мой брат очень не любит, когда я одна гуляю по городу, особенно вечером, – застенчиво улыбнулась Шида. - Шида-сан, я очень сожалею, но я сегодня на службе, и, если честно, я удрал, пока мой командир отлучился. Я вообще боялся, что мне даже удрать-то не получится, – Окита запустил пальцы в волосы и поелозил по затылку пучком, скрученным по примеру Кондо-сама, выглядя задорно и весело. – Но я не мог не прийти и не увидеть вас. - Ой, так вас же могут наказать из-за меня! – всплеснула руками Шида. – Тогда вам нужно скорее возвращаться! - Да-да, мы сейчас быстро купим вам зонтик, самый красивый, как я и обещал, а потом… потом… – Окита смущенно покраснел и с трудом выдавил, – может быть, мы увидимся еще? В другой раз? Могу я надеяться на еще одну встречу? Не вот так, на бегу… Шида растерянно посмотрела на него, потом рассмеялась, прикрыв рот рукавом, и ответила: - Вам бы этого хотелось? - Очень, – честно признался Окита, краснея даже ушами. - Тогда мы непременно встретимся, – улыбнулась Шида. Окита возликовал: - Может быть, тогда завтра? Здесь же? - Хорошо, – мягко улыбнулась Шида. Ей нравилось внимание молодого самурая, его простота, прямота и такая решительность и настойчивость, Окита это видел, и, памятуя мудрый уговор между Сайто и Тоей-сан, сразу взял быка за рога, дабы больше не попадать в такую же неприятную ситуацию, как сегодня: - Шида-сан, я должен вам сказать… С такой службой меня в любой момент могут чем-то занять, и я буду чувствовать себя ужасно неловко, если я не смогу прийти. Я хочу, чтобы вы знали – я стремился к вам всей душой, но обстоятельства мне не позволили. Скажите, где же мне вас потом искать? - Днем я занимаюсь с соседскими детьми в маленькой школе, учу их грамоте, если вы придете на улицу Нинэн-дзака в Хигасияме, вам любой покажет, – улыбнулась Шида. - Прекрасно! – радостно воскликнул Окита. – А теперь пойдемте, купим зонтик. А то если я сейчас не вернусь, то… в общем, со вспоротым животом не очень удобно на свидания ходить. - Ками-сама, что вы такое говорите! – ужаснулась Шида. - Ой, простите, Шида-сан, я всегда очень глупо шучу, – смутился Окита, но тут же улыбнулся. – Вы же знаете, что про нас говорят – в Шинсенгуми одни невменяемые головорезы, и это правда. Ксо, что я опять несу… Окита вовремя заметил, каким странным взглядом посмотрела на него Шида, и понял – если не перестанет шутить в своей обычной манере, к которой его товарищи уже привыкли, а у посторонних от его шуточек кровь сворачивалась в жилах, то напугает девушку так, что она вряд ли вообще захочет с ним разговаривать, а при случайной встрече будет перебегать на другую сторону улицы. Это не Чизуру, ту пугать было забавно, к тому же она тогда быстро отвязывалась со своими глупостями, а если он не хочет, чтобы от него шарахалась Шида, нужно следить за своим языком. – Смотрите, какой красивый зонтик на прилавке! С бабочками! – быстро переменил тему Окита во избежание неприятностей, и под локоть увлек Шиду в магазинчик. Обратно он летел, не чуя под собой ног, и, ворвавшись в ворота на плац, едва не снес с ног Сайто, любовавшегося, как на месте все-таки выдранного корешка солдаты разравнивали идеально ровную площадку. От ямы практически не осталось и следа. - Ну что, любовник ты наш резвый, по физиономии твоей вижу, сбегал удачно? – спросил Сайто. - Усы подотри, – фыркнул Окита. – Что замком? - Еще не вернулся, – пробормотал Сайто в рукав, которым принялся оттирать грязевые усы. - Фу-у-ух, – выдохнул Окита, вытирая пот со лба и, уперев руки в колени, согнулся, чтобы отдышаться. - Хочешь, я тебя тоже прикрою, сбегаешь к Тойе-сан, – предложил Окита. - Нет уж, я не такой скорострельный, я предпочитаю свидания проводить неспешно, с чувством и толком, – съязвил Сайто. Окита представил себе всегда степенного и флегматичного кумичо третьего отряда, мчащегося галопом на свидание так, что из-под кимоно свергают голые голени, и захихикал. - Что? – настороженно спросил Сайто. - Представил тебя несущимся на свидание. - И что? - Ну, если во время сражения галопирующая по городу и сверкающая голыми коленками та самая сволочь Сайто Хаджиме вызывает панику, то в обычное время – хохот, – ответил Окита. - Засранец! – улыбнулся Сайто, глядя на лучащегося счастьем приятеля – ну как на такого обижаться? На следующий день Окиту оставили в казармах. Ночью он раскашлялся, и Кондо-сама посчитал, что Соджи наглотался пыли во время уборки, и дал ему день на передышку. Знал бы, что получит внеочередной выходной, Окита договорился бы с Шидой встретиться днем, чтобы у них было больше времени – он помнил, что она говорила про брата, который против ее вечерних прогулок. Но поскольку он уже договорился, деваться было некуда, и он убивал время во внутреннем дворике, тренируясь с сабурито. Утяжеленный в разы боккен52 весил больше обычного стального меча в несколько раз, и после тренировок с ним настоящий меч в руках казался игрушкой. А поскольку техника Теннен Ришин Рю, которую практиковали в Шиэйкане, была основана на силе удара, чтобы прорвать оборону, а не обходить выпады противника, сабурито был самым предпочитаемым оружием для тренировок, и сражались на них до того, что разбивали их в щепки. Многие не принимали всерьез бойца с палкой в руке – а зря. Кажется, что воин с таким простецким оружием не представляет никакой угрозы против катаны. Но тем, кто имел несчастье в этом заблуждаться, по большей части осознание своего заблуждения уже не пригодилось. В умелых руках опытного кендоки грамотно сделанный боккен собирал всю кинетичекую энергию удара на кончике, что приводило к тяжелейшим увечьям, а твердый острый кончик рассекал мягкие ткани не хуже заточенной стали. Именно боккеном – а вернее, наскоро выструганной из обломка весла палкой – легендарный Миямото Мусаши на поединке пробил голову с одного удара Сасаки Коджиро, заносчивому, хоть и гениальному мечнику, считавшемуся одним из лучших в стране. Вот и сейчас, Соджи выполнял упражнения, повторяя про себя: - Боккен – образ души человека. Обращаться с боккеном – значит обращаться с самим собой. До того, как мы берём боккен, мы должны со всей тщательностью позаботиться о том, чтобы заслужить право взять его в руки. Тело должно быть готово к аскетизму так же, как боевое оружие – к бою. Когда мы берём в руки боккен, мы больше не думаем о собственном теле. Обращаясь с боккеном, нельзя бесцельно размахивать им в разные стороны, наносить рубящие движения над головой товарища, выполнять любые движения, выходящие за рамки упражнения. Такое поведение – признак «грязного» ума. Намахавшись сабурито до седьмого пота и сладкой боли в мышцах, Окита все-таки не выдержал, вымылся, привел себя в порядок и, отпросившись у Кондо-сама, поспешил в сторону района Хигасияма. Нетерпение не позволило ему дождаться вечера, да и, если уж быть откровенным, очень хотелось Оките увидеть Шиду в образе учительницы. Очень многое можно сказать о женщине, если понаблюдать, как она обращается с детьми, особенно с чужими. После непродолжительных расспросов дом, при котором находилась школа, Соджи нашел довольно быстро – все знали о ней и охотно показали. Окита поспел как раз к тому моменту, когда детишки, распущенные по домам, радостной щебечущей стайкой выбегали из ворот на улицу. Они чуть не снесли Окиту, путаясь у него в ногах, и Окита рассмеялся, подхватив не в меру шустрого, налетевшего на него и чуть не упавшего, поставил на землю и взъерошил ему волосы. Мелкий задорно улыбнулся и задал стрекача, догоняя приятелей. - Будьте осторожны! – раздался нежный ласковый голос детишкам в напутствие, и нестройный задорный хор уже издали ответил вразнобой: - Хорошо, Шида-сама! Шагнув в небольшие ворота, Окита нос к носу столкнулся с Шидой, выходящей из них. - Ох, Окита-сан! – растерянно вздрогнула она, но тут же личико ее озарилось радостной улыбкой, от которой в груди Соджи разлилось тепло. Он смущенно улыбнулся и, стараясь выглядеть эдаким бывалым парнем вроде Харады, наглости и простоте общения с женщинами которого Окита завидовал по-черному, выдавил: - А я вот сегодня свободен, и подумал, что, может быть, лучше увидеться сейчас, чтобы не сердить вашего брата, который не одобряет ваших вечерних прогулок? Признаться, что терпения дождаться назначенного времени у него не хватило, и страстное желание увидеться с нею пересилило робость, он так и не сумел. - Это очень хорошо! – искренне обрадовалась Шида. – Я, было, подумала, что вы пришли сказать мне, что снова заняты на службе и не сможете прийти вечером. - Вас бы это расстроило? – растерялся Окита. - Пожалуй… – смутилась Шида. Окита в этот миг почувствовал себя на небесах. Он так разволновался, что в груди закололо. Ему всегда было очень трудно с девушками, он робел, смущался в их обществе и терял дар речи. Хладнокровие и даже в какой-то степени цинизм безжалостного убийцы непостижимым образом сочетались в нем со стыдливой, непорочной невинностью и робостью в отношении слабого пола. В разговоре с девицами, с которыми у него порой случалось хоть какое-то общение, все ловкие привычные шуточки, с которых валялись приятели по службе, и благодаря которым он заслуженно заработал славу первого весельчака и язвы Шинсенгуми, испарялись, а если он и пытался шутить, выходило как-то вымучено, натянуто, неуместно, а порой и глупо. Из-за этого девушки либо смелись над ним, либо ужасались его дурацким шуткам, а в детстве и подростковом возрасте даже били. Это Окита хорошо запомнил. Хорошо хоть тайю считали, что характер клиента не имеет значения, и не позволяли себе смеяться над его робостью, а развлекали его сами. Но с тайю тоже не все было гладко – до и после секса Окита совершенно не знал, как себя с ними вести. Поэтому до сих пор так у него ни разу и не сложилось никаких отношений, и втайне ото всех этот неунывающий оптимист сильно тосковал по этому поводу. Но в этот раз все было совсем не так. Окита увидел эту девушку, и понял, что пропал. Желание сблизиться с ней одержало сокрушительную победу над робостью, и заставило выбраться из привычного кокона. Он все еще испытывал неловкость и смущение, но это ни в какое сравнение не шло с тем, как он терялся раньше. И сейчас Соджи был готов перебороть свой страх и неуверенность, и из кожи вон вылезти, но произвести на Шиду хорошее впечатление и понравиться ей. И видя ее совершенно искреннее расположение, мягкое внимание и радость при виде его, Окита был готов на голове стоять, как мальчишка, лишь бы она так же смотрела на него и так же улыбалась. Весь остаток дня они гуляли по городу, пили чай с данго в чайной, и Окита болтал без умолку, видя искрящийся взгляд и улыбку Шиды. Она воспринимала всю его болтовню, даже если он говорил глупости, как должное – с интересом и даже, пожалуй, уважением. Казалось, она безоговорочно признала в нем настоящего мужчину – сильного, смелого и умного, даже если он порол откровенную чушь, лишь бы заставить ее улыбаться. Шида была совсем юной – лет семнадцать, не больше, и может быть именно поэтому она так и воспринимала его – как взрослого мужчину, воина, самурая. Оките самому было всего двадцать четыре, но он был старше ее, и он был Волком Мибу. Внимание Шиды и вот такое ее нескрываемое восхищение невероятно льстили его самолюбию. А потом они оказались у реки, у самого моста Сандзё Охаси, по которому сновали или степенно прогуливались горожане, и Окита, израсходовав все свое красноречие, невиданное доселе в обществе девушки, замолчал. Они просто сидели рядом в тишине, наблюдая, как клонящееся к закату солнце окрашивало облака и воды Каварамати, в которых они отражались, в нежно-сиреневый цвет, и от этого молчания было еще лучше, чем от всех этих разговоров. Молчать вдвоем было удивительно уютно, спокойно и приятно, Окита даже не думал, что такое может быть. Шида смотрела на воду, а Окита, чуть повернув голову в ее сторону, чтобы это не было слишком заметно и неприлично, скосив глаза, разглядывал ее. Ее тонкий, благородный профиль, трепещущие длинные ресницы, легкая улыбка в уголках маленького красивого рта, крохотное ушко, около которого ветерок теребил тонкую прядку волос, нежная кожа щеки наполняли его сердце щемящим чувством счастья. Когда сумерки начали опускаться на вечерний Киото, Шида поспешила домой. Окита очень хотел проводить ее, но она не позволила – боялась брата, который мог увидеть ее на улице с чужим мужчиной. Они уговорились встретиться завтра, и Шида торопливо ушла, оставив Окиту в одиночестве и в самом радужном настроении. Так они и начали встречаться. Никогда в жизни Окита не чувствовал себя таким счастливым. Хотелось жить, дышать полной грудью, мчаться бегом на свидания, петь от бурлящих внутри эмоций, смеяться и мечтать о том, каким бы могло быть их общее будущее. Мечты всегда были светлыми, теплыми и радостными, и в них всегда все было хорошо. И никакая суровая реальность постепенно накалявшейся обстановки в стране не могла испортить Оките настроения. Ему было хорошо с Шидой, хорошо до болезненного томления в груди и почти до слез. Он молился только об одном – чтобы у него хватило сил уберечь ее от того, что назревало, витало в воздухе пороховой вонью, гарью и предчувствием беды. В дни, когда Окита никак не успевал на свидание, или обстоятельства складывались так, что он вообще не мог прийти по нескольку дней, он тосковал и думал о том, что несмотря ни на что завтра он снова увидит ее. А потом при первой же возможности он несся в район Хигасияма, не чуя под собой ног, и сердце его трепетало от предвкушения новой встречи. Все это время Шида по-прежнему таилась от брата, и если поначалу ее нежелание позволить проводить, не говоря уже о том, чтобы представить Окиту своей семье, не особенно волновало кумичо, то чем дольше они встречались, чем крепче прикипал он всем сердцем к этой малышке, тем чаще он думал об этом, хотя и старался подавить обиду. Ему бы, конечно, хотелось прийти в ее дом и честно сказать, что с ним Шида в полной безопасности, что он сумеет защитить ее, и что хотел бы, чтобы она всегда была с ним, что это не просто увлечение. И чтобы ее отец и брат приняли его по-дружески. Но Соджи мог понять Шиду – времена нынче были очень неспокойные, страна практически раскололась надвое, люди не понимали, что происходит, кто прав, кто виноват во всех их бедах, к кому примкнуть и кого поддержать. И Шинсенгуми на тот момент были уважаемы и ненавидимы в равной степени всеми слоями городских жителей. По сути, Окита не соврал ей, когда говорил, что в Киото гуляют слухи о том, что в Шинсенгуми берут в основном одних невменяемых головорезов. Пусть они стояли за власть и порядок, но методы использовали жесткие, командиры и капитаны были суровые и скорые на расправу, с мятежниками не миндальничали и наводили ужас своим появлением не только среди тех, кто был причастен к повстанцам, но и среди тех, кто не имел отношения к Сонно Джои53 и Ишин Шиши. Любой навет, любая тень, брошенная соседом-завистником, могла привести в дом или лавку непрошеных гостей в голубых форменных хаори с узором «горная тропка», которые не будут слишком долго разбираться. Их методы приносили свои результаты, и те, кого защищали Шинсенгуми, признавали, что вряд ли кто-то кроме них смог бы взять ситуацию в свои руки. Однако общаться с ними предпочитали лишь по необходимости, и при всем уважении ни один отец не пожелал бы отдать свою дочь кому-нибудь из этих волков. Вряд ли отец и брат Шиды будут рады узнать, что их слишком юная дочь якшается с одним из таких. К тому же конкретно про Окиту ходило слухов не меньше, чем о демоне-фукучо Хиджикате или «этой сволочи» Сайто Хаджиме, если вообще он не считался самым кровожадным и безжалостным убийцей Нового ополчения. В глубине души Оките было обидно, что Шида скрывает его и их отношения от своих родных, но на знакомстве не настаивал и обиду свою ничем не выражал. Он понимал, что рано или поздно все-таки ему придется поговорить с ней об этом и прийти в ее дом, чтобы просить отдать ее в жены. Но не сейчас – что он мог дать ей, когда у него даже не было дома, куда он мог привести ее хозяйкой. При такой службе не знаешь, будешь ли жив завтра, но Окита с присущим ему оптимизмом верил в то, что скоро весь этот бардак закончится, наступят стабильность и мир, и вот тогда он заберет Шиду себе. Но пока они это не обсуждали, этот вопрос вообще еще ни разу не вставал. Его робость с девушками и ее юный возраст были причиной тому, что они едва за руки держались. В Шимабаре Окита вел себя совсем иначе, но там и девушки сами знали, как доставить удовольствие, мужчине практически ничего и делать-то не приходилось, а уж ухаживать за ними и следить за тем, чтобы произвести благоприятное впечатление и подавно. Но с Шидой Окита вел себя так, будто это ему было шестнадцать. Он слишком берег ее, чтобы даже хоть пальцем ее тронуть, и робел, ужасно робел, а потому и вел себя, как мальчишка, который любыми путями, пусть даже глупыми, пытается завоевать внимание понравившейся девочки. Им просто было хорошо вместе – бежать, держась за руки, вдоль набережной, смеяться или молча сидеть рядом. Настолько хорошо, что Окита даже представить себе не мог, что это однажды может когда-нибудь закончиться. Так продолжалось уже около пяти месяцев, и хотя осень в этом году выдалась довольно теплой, неизбежно приближалась зима. Под холодными дождями, а потом по мокрому снегу особо не погуляешь. Но Окита старался об этом не думать. Сегодня он летел на свидание, он скоро увидит Шиду, и больше ничего не имело значения. В городе шумела ярмарка – праздновали Курама-но-хи Мацури54. В центре было не протолкаться, особенно на рынке Нишики и в его окрестностях. К вечеру должно было стать еще больше народу – около часа Петуха55 начнутся факельные шествия, к часу Собаки56 они сольются у храма Курума-дэра, потом двинутся в храм Юки-джиндя. А когда на плечах пронесут два микоши57, после часа Крысы58 гуляния с факелами пойдут по всему городу на всю ночь. Во время празднования зажгут ритуальные костры, число которых должно составить двести пятьдесят, и для городской охраны порядка начнутся самые страшные часы: в любой момент одно неосторожное движение, и все полыхнет, как стог хорошо просушенного сена – дерево и промасленная бумага построек займутся мгновенно, и огонь понесется по городу. Сколько уже таких пожаров пережил Киото! На улицах царило радостное оживление. Окита тащил Шиду за руку через галдящую толпу, они со смехом протискивались между зевак и бежали дальше – ему очень хотелось успеть купить ей сладостей и браслетик из красного шнура Ханамусуби с вплетенным в него изображением лотоса – как оберег их любви, а затем забежать в храм за омамори букуро59 им обоим – купленные в такие дни обереги были особенно сильны. Они очень торопились – сегодня Оките необходимо было вернуться рано, чтобы заступить до начала празднования в ночной патруль. Весь Шинсенгуми вместе с пожарной службой Киото, городским гарнизоном и такими же патрульными отрядами Айзу в связи с повышенной опасностью из-за Фестиваля Огня должны были прочесывать весь город, чтобы предотвратить не только возгорание из-за небрежности, но и умышленное, которое сейчас совершить было более чем удобно, чтобы свалить все на случайность. Найдя среди шумно зазывавших покупателей торговцев мастера плетения, Окита, заслоняя спиной от толкающихся гуляк Шиду, выбрал украшение. Ему сразу бросился в глаза изящный и тонкий браслетик с искусно вплетенным серебряным цветочком лотоса. Окита заплатил мастеру, сгреб браслетик в ладонь и снова потащил Шиду вдоль лотков. Когда они почтительно вошли в храм Юбузан Кодайджи, что в районе Хигасияма между Ясака джинджа и храмом Киёмизудера, руки Шиды оттягивал большой кулек со сладостями, на щеках играл румянец, а глаза сияли совершенно детским восторгом. Они помолились, купили друг другу омамори букуро и вышли на улицу. Пройдя через дивной красоты сад почти к самой бамбуковой роще, они остановились у прудика. - Ты специально именно в этом храме решил купить обереги? – спросила Шида, глядя на него лучистыми глазами. - Да нет, просто хотел проводить тебя до школы, тут до нее рукой подать, а то мне уже бежать скоро нужно. Да и красиво тут. А почему ты спрашиваешь? - Этот храм воздвигнут женой Тоётоми Хидеёши60 в память о своем великом муже. А Хидеёши-сама, как и большая часть твоих товарищей по Шинсенгуми, родился в крестьянской семье с духом самурая в сердце. И он стал им если не по праву крови, то по праву духа. Я подумала, что для тебя оберег из такого храма, которому покровительствует дух Хидеёши-сама, будет самым лучшим. - Шида-чан… – выдохнул Окита. – Ты веришь в то, что мы такие же, как Хидеёши-сама, не по праву крови, а по праву духа? - Конечно, – уверенно кивнула Шида. – Я не знаю, правы ли вы, что так самоотверженно защищаете сёгуна, может быть, действительно лучше было бы передать власть императору и вышвырнуть отсюда всех гайджинов61, но я знаю, что вы самураи, настоящие самураи. - Ох, Шида-чан, откуда ты набралась этих повстанческих крамол? Я сделаю вид, что не слышал твоих слов, – улыбнулся Окита, – а то, боюсь, мне придется тебя арестовать за инакомыслие, как сторонницу Ишин Шиши! - Окита-кун! – распахнула глаза Шида, растерянно моргнув. Окита, увидев, что напугал ее своей дурацкой шуткой, попытался сразу же исправить ситуацию: - Да-да, а что ты думала? Я все-таки кумичо Шинсенгуми, а ты при мне высказываешь мятежные идеи! Вот арестую тебя и буду держать под арестом при себе, что даже брат твой не сможет тебя у меня забрать! - Окита-кун! Опять ты шутишь! – рассмеялась Шида, поняв, что Окита снова дурачится. – Почему тебе так нравится все время меня пугать? - Прости, Шида-чан, я стараюсь сдерживаться, но я же тебе говорил, что в Шинсенгуми берут только сумасшедших головорезов, – снова не удержался Окита и снова прикусил язык, проклиная себя за свою манеру шутить – вечно цинично и вечно не вовремя. Но Шида видимо уже привыкла к подобным шуткам, она лишь покачала головой и улыбнулась: - Ты очень добрый, и совсем не такой, как о тебе говорят. - Ты просто меня не знаешь. - Возможно. Но плохой человек не может быть таким, каким ты бываешь со мной. - А может быть, я усыпляю твою бдительность, и как коварный искуситель, жду момента, чтобы тебя соблазнить? – Окита едва сам себе не дал по губам – да что ж это такое, в конце-то концов? Ну почему его язык работает быстрее его ума? Однако Шида отреагировала совсем не так, как он опасался. - Ты – коварный искуситель? – хихикнула она. – Мы с тобой встречаемся уже почти полгода, а ты даже ни разу меня не поцеловал62! Мне иногда кажется, что ты боишься ко мне прикасаться. Окита покраснел и уставился в прудик, где лениво плескались золотые карпы. - Что? – смешливо заглянула ему в лицо Шида. – Скажешь, это не так? - Ты так юна, Шида-тян… Я берегу тебя, как могу… – смущенно пробормотал Окита, потом повернулся и широко улыбнувшись, увильнул от опасной темы: - Мне нужно бежать! Дай-ка я надену на тебя омамори букуро, чтобы он оберегал тебя, когда меня не будет рядом. Окита осторожно надел на шею Шиды веревочку с мешочком, а потом взял ее за руку. - А это… это будет оберегать твои чувства ко мне, чтобы они никогда не иссякли, и никто другой не украл их у меня, – Окита снова покраснел и неловко повязал плетеный из красного шнура браслетик с маленьким лотосом Шиде на правую руку и задержал ее в своих ладонях. Шида, с трепетом следившая, как его пальцы мучают тонкие шнурочки, подняла на него глаза, и Окита прочитал в них и искрящуюся радость, и попытку сохранить серьезное личико в такой торжественный момент – получалось, Окита впервые за все это время признавался Шиде в своих чувствах, пусть так, неловко, неумело, не открыто. Шида осторожно высвободила тонкую ладошку из его рук, опустила на траву кулек со сладостями, который с трудом держала в другой руке, прижимая к груди, и привстав на цыпочки, тоже надела Оките на шею оберег, купленный для него в храме. Окита склонил к ней голову, и в тот момент, когда веревочка легла ему на шею, а сам мешочек оказался на его груди, и тонкие пальчики спрятали его под ворот косоде, их лица оказались так близко, что он увидел, как дрожат зрачки в глазах Шиды. Окита зажмурился и, словно кинувшись в омут, ткнулся губами в маленькие мягкие губки. Он тут же смущенно отстранился, ожидая упреков в бессовестном поведении, но хрупкие теплые ладошки легли ему на шею, заставляя наклониться, и Шида, прошептав ему прямо в губы: - Ты такой смешной, ичи-бантай-кумичо! – и вернула ему поцелуй, такой же целомудренный и невинный. Но этого было достаточно – Окиту окатило жаром, сердце заколотилось где-то в горле, заполошно, как перепелка, попавшая в силки, он обхватил Шиду руками, притискивая к себе, и по-кошачьи лизнул ее губы, прося большего. Шида удивленно разомкнула их, охнув, и ощутила несмелые прикосновения языка к губам и зубам, но это запретное, такое интимное действо так увлекло ее, что она с удовольствием предалась ему. Окита дрожал как мальчишка от переполнявших его чувств, его ладони прижимали к груди тонкое податливое тело, льнущее к нему в искреннем желании быть ближе, а теплый маленький рот и озорной язычок, дразнящий, безо всякого смущения отвечавший на его неуклюжие попытки поцелуя, заставлял его едва ли не терять сознание. Именно в этот момент, когда Окита с ужасом понял, что прижимается к юной, невинной девочке весьма недвусмысленным стояком, раздался полный возмущения окрик: - Да что ж это такое! Что за богохульство! На священной земле храма предаваться любодеянию! Ах вы бесстыжие! А ну вон отсюда, пока я вас палкой не поколотил! Разъяренный каннуши еще долго призывал на их головы кару небесную им во след, пока Окита, подхватив в одну руку кулек с вагаши63 с земли и Шиду под локоть другой, помчался, хохоча, прочь с территории храма, и Шида бежала за ним, так же заливисто смеясь и нисколько не смущаясь содеянным. Когда они отбежали достаточно далеко, Окита резко остановился, развернулся к Шиде, вручил ей кулек, взял в ладони ее личико и снова прижался губами к ее губам. - Я побежал. Будь осторожна вечером – берегись пожаров. Встретимся завтра. - До завтра! – ответила Шида, и Окита стремительно помчался в сторону Мибу, пару раз на ходу обернувшись и помахав ей рукой, а ее губы все еще хранили сладость первого настоящего поцелуя. Полная опасностей ночь прошла благополучно, и половина Шинсенгуми, несмотря на прошедшее утомительное дежурство, отправилась в патруль, а второй половине было разрешено отоспаться. Кондо-сан все так же берег своего подопечного, хотя Окита давно уже прекрасно себя чувствовал, поэтому капитан первого отряда оказался в числе тех счастливцев, кому полагался отдых. Занялся чудесный, теплый день, и Окита, прежде чем с наслаждением вытянуться на футоне и дать отдых гудящим от ходьбы ногам, приоткрыл шёджи на две ладони, чтобы в комнату шел свежий воздух. Окита накрылся покрывалом и опустил голову на такамакуру64, закрыл глаза и предался сладким и волнующим воспоминаниям о вчерашней встрече с Шидой, а особенно о том, как дивно она завершилась. В этом блаженном состоянии он и провалился в сон. И снилось Оките, что Шида, нежная и теплая, в соблазнительно полураспахнутом нумаки65, возлежит рядом с ним, прижимаясь трепещущим телом, а его руки жадно и ненасытно шарят по нему, сжимая и оглаживая каждую восхитительную выпуклость, а губы их беспрестанно целуют друг друга, языки проникают глубоко и так возбуждающе, что Окита даже во сне физически ощущал приближение оргазма. Он прижимался к Шиде восставшим членом, терся, изнывая от желания и не испытывая никакого смущения, и Шида отвечала ему такими же движениями, бесстыдно извиваясь в его руках. И в тот момент, когда Шида разорвала поцелуй и начала лизать его ухо, забираясь горячим язычком внутрь ушной раковины, Окита излился, полный восторга, содрогаясь всем телом. Однако Шида продолжала настойчиво лизать его ухо, и после пережитого эти ощущения были слишком резкими. Окита обнял Шиду за шею, чтобы заставить ее перестать вылизывать его ухо, и со всеми переполнявшими его чувствами прижался губами к ее губам, благодаря за пережитое наслаждение и ощущая жесткие роскошные усы… Окита распахнул глаза, в ужасе с криком подскочил и увидел прямо перед собой радостную мохнатую собачью морду, которую только что пытался облобызать. Рука его обнимала псину за шею и та, восторженно виляя хвостом, переступала с лапы на лапу, явно ожидая продолжения неожиданной ласки. Окита отпихнул от себя пса и провел рукой по уху, полному собачьей слюны. - Тьфу!!! Э-э-э… буэ-э-э… фу! Твою мать! – завопил Окита, брезгливо стряхивая с пальцев собачьи слюни и утирая рукавом ухо. – Кури66, чтоб тебя, сучий ты потрох! Сколько раз тебе говорить, что нельзя в комнаты заходить! Плохая, плохая собака! Кури согласно и с еще большим энтузиазмом замолотил хвостом по полу. Окита откинулся на футон, ощущая, как неприятно липнет к телу мокрое фундоши67, чувствуя себя полным идиотом, и расхохотался. Кури, бродячий пес, постоянно трущийся около казарм в надежде на то, что ему перепадет покушать, ткнулся довольной бессовестной мордой ему в лицо, и Окита потрепал его между ушами. - Ну что с тобой будешь делать!