Истории о самураях, их женщинах, любви и смерти. История четвертая

Капитан первого отряда Шинсенгуми1 Окита Соджи сидел на энгаве2 с задумчивым видом, созерцая чудовищных размеров пень, монументально возвышавшийся чуть правее центра площади перед большим зданием в Ниши Хонганджи3, где в данный момент располагались казармы и штаб-квартира Нового ополчения. Сейчас на площади, используемой под тренировочную площадку, Сайто Хаджиме, капитан третьего подразделения, гонял рядовых, упражняя их в кендзюцу4. Часть бойцов постоянно была вынуждена огибать пень, а новички, еще не привыкшие к его наличию на плацу, задевали его, сбиваясь с шага ката5. Один бедолага даже, ступая назад, запнулся, перелетел через него и пропахал щекой площадку. Определенно, пень мешал и занятиям, и построению. Хотя новички и без злосчастного пня представляли собой жалкое зрелище. Окита удивлялся долготерпению Сайто – сам бы он уже давно взбесился. Соджи был мечником от рождения – это признавали все. Он начал свой путь самурая в девять лет, когда старшая сестра Мицу вышла замуж за Иноэ Ринтаро, и тот через своего родственника Иноэ Гензабуро, служившего при Шиэйкане6, пристроил мальчишку в обучение. Задатки были видны сразу, и при грамотном наставнике Окита уже в двенадцать победил одного из опытных мечников, а в пятнадцать получил звание мастера меча. Он одинаково хорошо бился на катанах7, боккенах8 и шинаях9, и равных ему в доджё10 не было. С тех пор он пытался заняться преподаванием, но в отличие от кендзюцу, таланта к преподаванию у него не было вовсе. Окита был слишком нетерпеливым и нетерпимым к своим ученикам, искренне недоумевая, как это так, когда не получается сразу, бесился от того, что они не понимают, чего от них хотят, и так неуклюжи, орал и больно бил по рукам и спинам боккеном, отчего ученики его боялись, и когда через месяц Соджи бросил это неблагодарное занятие, вдохнули с облегчением и вознесли благодарственные молитвы богам за счастливое избавление от такого сенсея. А потом его учитель Кондо Исами, заменивший ему за эти годы умершего отца, навел смуту и поднял весь Шиэйкан на поход в Киото – завоевывать свое место под солнцем. Поход увенчался успехом, и теперь кучка безродных ронинов состояла на официальной службе у сёгуна11 под патронатом коменданта Киото Мацудайры Катамори, следя за порядком в городе. И с тех пор, как к их компании прибился очень вежливый, скупой на эмоции и терпеливый Сайто Хаджиме, Оките больше не было нужды заниматься с тупоголовыми учениками. По большому счету, все капитаны были обязаны заниматься со своими подчиненными, оттачивая мастерство и поддерживая форму, но Кондо, памятуя приступы бешенства у Окиты во время преподавания, посчитал, что Сайто и Нагакуры, капитана второй десятки, для проведения занятий по кендзюцу будет вполне достаточно. Ему не хотелось, чтобы народ побежал из отряда, напуганный до дрожи в коленях этим добрым и веселым мальчиком. Хороших мечников в Шинсенгуми хватало, но первенство, не считая Окиты, держали сам Кондо, его заместитель Хиджиката Тошизо, начальник штаба Яманами Кейске по прозванию Саннан, Сайто Хаджиме и Нагакура Шинпачи. Безусловно, все они обладали врожденным талантом, но этого таланта в таком количестве было, пожалуй, только у Соджи. Впрочем, правды ради стоит сказать, что Хиджиката большую часть своего времени отдавал руководству и стратегическому планированию операций, и чаще обходился в бою оборонительной тактикой, и если бы он уделял больше времени поддержанию формы, он бы мог превзойти Окиту, а счет поединков между Соджи и Хаджиме в среднем делился поровну. Сейчас Окита периодически отвлекался от любования пнем на своего друга – ну хорош же, сукин сын! Даже просто демонстрируя упражнения, он был изящен и воздушен, словно юный бог. Оките больше всего нравилось устраивать дружеские поединки именно с ним – с Сайто действительно было сложно, к тому же тот был левшой. И наблюдая за его действиями, Соджи не только восхищался, но и подмечал уже не раз виденные приемы. Сайто использовал усовершенствованный под левую руку штатный стиль отряда Хирадзуки. Сам Окита использовал две излюбленных техники, которые выработал собственнолично. Позиция сейган, как стандартная стойка в стиле Теннен Ришин Рю, который практиковали все в Шиэйкане, была немного изменена – острие меча направлялось чуть ниже, в горло, и при этом Соджи выдвигал левую ногу вперед больше, чем требовалось по правилам. Такое положение вводило противника в заблуждение – тот считал, что Окита открыл левый бок, и радостно нападал, получая заслуженный клинок в горло. Скорость у Соджи была невероятная, и на ней строилась его вторая собственная техника – Санданзуки, «три молниеносных укола» в горло, левое плечо и правое плечо. Вообще, несмотря на то, что Сайто был младше на пару лет, Окита относился к нему как к старшему брату. Хаджиме-кун был более выдержанным, рассудительным, спокойным, тогда как у самого Соджи, несмотря на положение в отряде и славу безжалостного убийцы, еще костры в заднице полыхали. И пока Окита постигал искусство меча под присмотром и опекой Кондо-сенсея, а позже преподавал, Сайто лет с пятнадцати занимался, чем боги на душу положат, например, не слишком почетными делами вроде охраны торговцев от бандитов, или вышибания денег для тех же бандитов от тех же торгашей, задолжавших им, а так же шпионажем и весьма деликатными личными поручениями по устранению неугодных своему даймё12лиц. Он до сих пор официально числился в розыске за убийство, и судьба помотала Сайто изрядно для того, чтобы он научился выживать и побеждать в любых условиях. Скажем прямо – Окита не был уверен, что выжил бы, сойдись они с Сайто не на благородном поединке, а в настоящем бою, где для выживания хороши все способы. Сайто мог убивать любым подручным средством, что ближе к нему в этот момент лежало, а если не лежало ничего, то ему хватало голых рук и знания таких приемов, которые в честном поединке запрещены и законом, и честью. Сам Окита, один из очень немногих, кто являлся не крестьянином и простолюдином, а сыном пусть и не самого высокого, но все же самурая, честно признавался себе, что по сравнению с Хаджиме-куном, он просто оранжерейный мальчик, выросший при деле и в заботе, а Сайто для него всегда был окружен ореолом таинственности. И хотя тот был очень вежливым, прекрасно воспитанным, и казался на первый взгляд мягким и застенчивым, на деле под скромной и флегматичной внешностью скрывалась безжалостная сталь хладнокровного убийцы и мужественная несокрушимость скалы. Да, у Сайто была за плечами история. За это Окита друга безмерно уважал. Сидеть, греться на солнышке и просто наблюдать за тем, как пыхтели и потели другие, было приятно. Порой Соджи донимал кашель и беспричинная слабость. Два года назад, во время налета на Икеда-я, с ним случилось кровотечение из горла, закончившееся обмороком, что напугало не только его самого, но и Кондо-сама с Хиджикатой-фукучо13. После этого довольно длительное время Оките не позволяли участвовать в патрулях и в приказном порядке заставили отлеживаться в постели. Он тогда пропустил знаменитое восстание Киммон, известное как инцидент у Дворцовых Врат Хамагури14, последовавший через пару месяцев после свалки в Икеда-я. Тогда наряду с городским гарнизоном против Чошу выступили и Шинсенгуми, а так же отряды Айзу, Сацума, Кувана и Отаки, и тысяча триста защитников Киото дали отменного пинка под зад самураями и ронинам Чошу, которых было более трех с половиной тысяч, причем потери со стороны защитников составили всего сорок человек, а со стороны повстанцев более шестисот. Окита тогда все еще отлеживался и пил лекарства, и как он ни умолял Кондо позволить ему идти вместе со всеми, он получил жесткий отказ и, волнуясь за товарищей, в тоске прислушивался к отзвукам дальнего боя, выстрелам и редкому уханью пушки, терзаясь неизвестностью, желанием ворваться в схватку и от души помахать мечом. Как это – такая знатная драка, и обходится без его непосредственного участия? Было очень обидно представлять, как вернутся ребята – разгоряченные, чумазые, довольные... Но все кончилось не очень весело – то ли отступавшие повстанцы запалили город, то ли огнестрельное оружие послужило причиной пожара, однако город выгорел на треть. Вскоре состояние Окиты улучшилось, а лекарства позволили надеяться, что произошедшее было лишь результатом перенапряжения, не так давно перенесенной кори и удара ногой, полученного в сражении в грудь. Лекарствами его снабжал пользовавший Шинсенгуми французский хирург Кассель, которого все в ополчении за глаза уважительно называли Носом, удивляясь размерам этой части его лица и строя восхищенные предположения, какими же размерами должен обладать в этом случае другой его, крайне важный для мужчины орган. Лекарства обычно приносила дочка доктора, смешливая страшненькая девчонка с чертами лица матери-японки и с уменьшенной копией знаменитого папашиного носа. Думать о том, что жить осталось недолго, было слишком досадно, и Окита принял решение, что даже если это и так, то такова его карма, и он должен прожить отпущенный ему срок за все годы, что могла отнять у него болезнь. По крайней мере, успеть за это время быть максимально полезным Кондо-сама и Шинсенгуми. И хотя советом врача был полный покой и сытное, богатое витаминами питание, Окита даже представить себе не мог, что такое «полный покой», и продолжал требовать у Кондо-кёкучо, чтобы его вернули в обычный режим работы. Впрочем, за эти два года состояние его здоровья ни разу не вызвало опасений, и Окита давно вернулся к командованию своим первым подразделением, хотя Кондо и Хиджиката, как курицы-наседки, потребовали от него хотя бы воздержаться от изнурительных тренировок и дружеских поединков, тем более с Сайто, который гонял его как вшивого по онсену15 и заставлял сойти с него семь потов. Вот именно поэтому сейчас Соджи сидел и с некоторым сожалением и толикой зависти наблюдал за легко и изящно двигающимся другом, дыхание которого было ровным, без одышки. Очень хотелось размяться, закружиться в смертоносном танце, доказать себе, что все еще молод, быстр и полон сил. Рядом с ним по нагретым солнцем доскам энгавы деловито топотал короткими лапками небольшой диковинный зверек, рыжий комок меха с глазками-бусинками и розовым дергающимся носиком. Непонятное, будто гибрид крысы и кролика, существо, привезенное из-за морей, было морской свинкой. Пару месяцев назад один из вельмож, получивший эту неведомую зверушку в подарок, принес ее в монастырь – свинка заболела, и чиновник решил, что монахи способны ее излечить. Окита, увидев диковинку и совершенно по-детски воспылав желанием иметь это чудо немедленно, выменял его у монахов на обещание больше не обдирать священную монастырскую сливу, плоды которой были предназначены в дар богам. В итоге они заключили взаимовыгодную сделку, которая обеим сторонам ничего не стоила, и Окита, с трудом скрывая мальчишеский восторг, сунул теплый мохнатый комок за пазуху. Сейчас заморский раритет, получивший кличку Сайзо, суетливо возился вокруг Соджи, не отбегая далеко, хрустел морковкой, забавно тряс толстой попкой при перебежках и периодически оставлял по пути своего следования маленькие темные какашки. Окита, время от времени бросая на него взгляды, улыбался, но мысли его были заняты пнем. Ну ведь мешает же! Говорят, когда-то давно тут стоял дуб, обхватить руками который можно было только втроем. Ему было ками знает сколько сотен лет, с ним была связана древняя легенда, и дуб считался священным. Правда, лет пятнадцать назад в него попала молния, его раскололо надвое, и дуб загорелся. Останки красавца пришлось спилить, дабы обгорелый и расщепленный гигант не свалился на дорогу и соседние постройки. Но поскольку дуб был священным, злополучный пень, соответственно, тоже был священным, и монахи запретили его трогать даже после того, как отдали эту территорию под казармы Нового ополчения. Впрочем, монахи все считали священным, что было на их земле, и постоянно запрещали что-то трогать, изменять или убирать. Но против убийственно-вежливого и холодного упрямства Хиджикаты-сана шансов не было ни у кого. Замком раздраженно и прямым текстом приказал насрать на требования монахов и останки легендарного дуба таки выкорчевать. Вот только с ними даже они-фукучо16 совладать не смог. Что только с пнем ни делали – подкапывали, рубили корни, пытались его расколоть, расчленить и выдрать по частям – все бесполезно. Исполин даже после гибели сдаваться не желал. В конце концов, переломав несколько топоров, мотыг, ломов и даже одну катану, когда Нагакура, получив отлетевшей щепкой в лицо, накинулся на пень в приступе ярости, на священную реликвию плюнули и оставили ее в покое. Соджи, погладив пальцем свинку по хрупкому мохнатому хребетику, хмыкнул, вспомнив, как им вообще досталась эта земля вместе с проклятым священным пнем. Хиджиката-сан, узнав от доктора Касселя, что для силы и выносливости непременно нужно есть мясо, заставил весь отряд есть свинину, а дабы оная была постоянно под рукой, они с Кондо-саном закупили китайских свиней и отстроили в Мибу, в поместье Маэкава, где располагались первые казармы ополчения, свинарник. Но поскольку места там было мало, новобранцы прибывали, да еще и пахучий свинарник благоухал под боком, настал момент, когда пора было подумать о расширении. Неподалеку находился монастырь Ниши Хонганджи, который уже давно не давал Шинсенгуми покоя – там постоянно собирались люди Ишин Шиши под прикрытием солидарных с ними монахов, но предъявить что-либо, а тем более ввалиться туда никто бы ополченцам не позволил. Однако не было бы счастья, да несчастье помогло. После сражения у Врат Хамагури, когда Киото был охвачен пожаром, огонь дошел и до Мибу. А поскольку из всех, кто был действительно способен оказать помощь не справляющимся с огнем монахам, были соседи-Шинсенгуми, отважно пытавшиеся спасти особняк Маэкавы, в котором сами квартировали, и соседние дома, то насмерть перепуганный каннуши17 помчался к ним и опрометчиво пообещал, что если они сейчас помогут спасти храмовый комплекс, то он приютит их на своей территории в том случае, если их жилье за это время сгорит. Это было весьма кстати. Штаб-квартира Шинсенгуми передислоцировалась в монастырь, о чем каннуши незамедлительно пожалел. Теперь братья должны были вести себя куда осмотрительнее, чем прежде, и конечно, «люди высокой цели», которым они всей душой сочувствовали, приходить сюда больше не могли. А потом случилось страшное. Два дня все Новое ополчение в свободное от патруля время пилило доски и стучало молотками, выстраивая на священной земле большой свинарник, а монахи метались в панике и насылали на их головы кару небесную, а когда не помогло, то и проклятья. Монастырская братия была в ужасе, а у самого каннуши чуть родимчик не приключился – мало того, что большую часть их территории забрали под казармы, самих монахов потеснили, а едва ли не в храме сквернословили и отрабатывали ката, так еще и самое грязное животное, какое только можно было представить с религиозной точки зрения, притащили, и оскверняли святое место его убийством! Но у Кондо и Хиджикаты не забалуешь. В ответ на это командиры заявили, что в ближайшее время намерены привести пополнение, и новобранцев нужно где-то размещать, так что им потребуется еще больше площадей и помещений. У каннуши задергался глаз, и едва не потекла слюна изо рта, и он решил, что проще будет отдать под новые казармы часть незанятой монастырской земли через дорогу и даже выделить средства на строительство. Хиджиката мысленно потер руки и сделал вид, что позволил себя уговорить. Теперь новые, просторные, чистые, светлые казармы и огромная площадка для тренировок и построений располагались прямо напротив монастыря, а под носом у Нового ополчения не то, что «рыцари возрождения», мышь не проскочила бы. Монахам это, естественно, не нравилось, поэтому они периодически наведывались на территорию Шинсенгуми под тем или иным предлогом отравлять жизнь, ибо ничего более сделать были не в силах. Но поскольку на этой земле кроме новых построек ополчения ничего ценного для братии больше не было, всем в отряде почему-то казалось, что монахи приходили проверить, цел ли неприкосновенный пень. И вот этот самый пень никак не давал Оките покоя. Было в нем что-то неправильное, упрямое, и это больше всего донимало не менее упрямого Соджи. В этот момент к нему подошел Сайто, брезгливо смахнул заморско-свинячьи какашки веточкой и присел рядом. - Что, тренируешь силу воли, заставляя себя не треснуть кого-нибудь из новобранцев за их неуклюжесть? – усмехнулся он. - Не хочешь со мной размяться? – спросил с надеждой Окита. Ведь немного, хоть несколько минут не повредят его здоровью? Он и правда соскучился по поединкам с Сайто. Но тот сначала все свободное время посвящал вечерним индивидуальным занятиям с каким-то мальчишкой-левшой, а теперь пропадал в городе, поскольку мальчишка чудесным образом оказался очаровательной девицей, и капитан третьего отряда потерял голову. Окита по-дружески посмеивался над приятелем, поскольку он-то сам сразу заприметил, что никакой это не мальчишка, как только увидел пару их тренировочных поединков. Но лопух Хаджиме-кун до последнего не догадывался, а Соджи молчал. Он умел молчать, когда его не спрашивали. Да и интересно было, чем все закончится. Очень уж хотелось увидеть физиономию товарища в тот момент, когда тот узнает правду. К тому же Окита приберег это на более удобный случай, когда шутка непременно вышла бы смешной. Жаль, но шутке не суждено было свершиться – Сайто и сам обнаружил подлог, но от этого он стал вести себя еще забавнее, и Окита однажды дошутился до того, что друг на поединке чуть его не убил. - Нет, извини, мне нужно успеть привести себя в порядок, я и так боюсь опоздать. Может быть, в другой раз? – ответил с мягкой и немного виноватой улыбкой Сайто, и Окита понимающе похлопал его по руке. Заставлять девушку ждать себя некрасиво. Тем более такую девушку. Сайто удалился, но вскоре компанию Оките составили неразлучная четверка – они как всегда ввалились с патруля шумно, будто с гулянки – капитан второго Нагакура Шинпачи, его сестрица Нагакура Шинори, капитан седьмого, капитан восьмого Тодо Хейске и капитан десятого Харада Саноске. Они тут же окружили скучающего Соджи, оглушили, растормошили, заставили отвлечься от дум. Ребята ничего не знали о случившемся тогда в Икеда-я приступе, Кондо и Хиджиката держали это втайне от всего Шинсенгуми, но они замечали произошедшие с товарищем изменения, поэтому старались поддержать, кто как мог. Вот и сейчас Шинори даже притащила ему с патруля кулечек с ракуган18. Окита помнил ее «мелкой килькой» с того дня, как впервые увидел ее в Хино, и когда она пришла в отряд к брату, он даже обрадовался. Сестра Шинпачи нравилась ему и своим легким характером, и такой же шутливой манерой общения, да и вообще она была очень даже приятной девочкой. И одно время Окита даже подумывал попробовать набраться смелости и сблизиться с ней, поскольку ее бешеного братца он совершенно не боялся. Но потом вздохнул и благородно передумал, когда заметил, какими голодными глазами следит за ней Харада Саноске. Соджи с легким сожалением решил, что ни за что не станет влезать между ними и переходить товарищу дорогу. Видимо, такова их карма – наверное, Сано и Шино были связаны между собой еще в прошлой жизни, ибо как еще объяснить тот факт, что завязалось все между ними еще тогда, когда Харада был безусым подростком, а Шинори вообще ребенком? Даже тогда, когда они сами об этом не знали, но когда встретились через восемь лет и даже теперь пытались делать вид, что ничего не происходит, их тянуло друг к другу с непреодолимой силой – это было слишком очевидно, слишком заметно. Окита умел подмечать достаточно мелочей, именно поэтому он знал обо всех очень многое, даже больше, чем те могли себе представить. Он даже заметил, что последнее время Хиджиката-фукучо ходит сам не свой, мечтательный и задумчивый, и порой вид при этом имеет довольно глуповатый, хотя сам замком наверняка был уверен, что ничем не выдает своего состояния. А еще Окита знал, что тот каждый день с трепетом ждет писем от некоей особы из Шимабары19, с нетерпением несется к себе в комнату, чтобы прочесть их в уединении, а потом, грызя кончик кисточки и воздев глаза небу, вернее, потолку, сочиняет ответ – наверняка в своих стишках. Его тень была слишком хорошо видна на шёджи20 освещенной комнаты, если сидеть во внутреннем садике. А еще они-фукучо – очень редко – любовался луной на энгаве, блаженно улыбаясь и тихонечко вздыхая. Окита, который от безделья, скуки и бессонницы по полночи сидел в саду, дышал воздухом и наслаждался цветочным ароматом, старался в такие моменты бесшумно удалиться и не мешать командиру с упоением предаваться любовной тоске. Окита знал слишком много. А что еще остается делать человеку, который долгое время после того злосчастного приступа в Икеда-я сидел сиднем, да и сейчас порой во время ухудшения здоровья маялся от вынужденного ничегонеделанья, когда все товарищи несли службу? Приходилось сидеть в одиночестве и ждать вечера, когда товарищи возвращались с патрулей, и начиналось хоть какое-то движение. Иногда Соджи молчал и держал свои наблюдения и выводы при себе, если подмеченные детали могли как-то навредить, а чаще беззлобно подшучивал, прекрасно зная благодаря своей внимательности, за какое место ущипнуть. Вообще болтуном он был изрядным, и именно поэтому к нему всегда приходили за слухами и сплетнями, а чаще просто развеяться – Окита прекрасно знал, что все в отряде считали его первым весельчаком. Он и поддерживал эту репутацию, как мог, стараясь быть для своих друзей своеобразной моральной поддержкой и отдушиной, поднимая им настроение и бодрость духа, даже если самому ему было совершенно не до смеха. Так было проще забыть про свои горести и болезнь, и так было лучше, чтобы друзья не беспокоились за него. Да и вообще было здорово, когда они смеялись. Веселить друзей Окита любил больше всего, не считая подтрунивания над Чизуру – глупышка-приживалка всегда воспринимала все за чистую монету, и подшучивать над ней было истинным удовольствием, хотя и быстро надоедало. Чизуру всегда реагировала одинаково: сначала недоверчиво вытаращивала глаза и испуганно открывала рот, а потом бурно радовалась, как убогий палочке сладкого данго, и хихикала, всем своим видом выражая, как ей понравилась шутка. Соседские дети из Мибу, особенно мальчишки и девочка семьи Яги, где останавливались ронины из Шиэйкана по прибытии в Киото, с которыми постоянно возился Соджи, и то выражали свое отношение к шуткам по-разному. Последнее время Соджи томился какой-то непонятной тревогой и грустью оттого, что почти все его друзья познали, что такое настоящая любовь. Не увлечение, не страсть, а любовь – чувство, когда ты не просто испытываешь к кому-то физическое влечение, но и духовное, и готов защищать этого человека ценой своей жизни и заботиться о нем. У Нагакуры была постоянная тайю21 в Шимабаре, к которой он относился очень нежно. Его сестра, Шинори, и копейщик Харада тоже явно испытывали друг к другу больше, чем простую симпатию, и это определенно должно было вылиться в нечто значительное в самом скором времени. У Тодо тоже была подружка – юная и очень красивая дочь торговца цветами, с которой Окита его видел трепетно держащимися за ручки. Вот и Хиджиката-сан теперь влюбился – а то, что он влюбился, не вызывало никаких сомнений. Даже Саннан-сан, начштаба, и тот как-то разговаривал с Кондо-саном, что хотел бы выкупить контракт одной тайю и жениться на ней, но пока не скопил достаточно денег. Окита не подслушивал, ну, вернее подслушивал, но не специально. Постоянное просиживание штанов в саду во время болезни давало возможность узнать слишком много секретов, и иногда незаметно уйти не получалось, поэтому приходилось таиться и быть невольным свидетелем чьих-то откровений или поведения, которое не свойственно человеку на людях. А еще Окиту подводило его неукротимое врожденное любопытство, и чего больше было в его подслушиваниях – этого любопытства или же случайностей, он бы и сам не сказал. Полгода назад один из капитанов, Мацубара Чуджи, командир четвертой десятки, совершил шинджю22 вместе со своей возлюбленной, вдовой самурая хана23 Кии, которого Чуджи сам же по своей пьяной дурости случайно убил, а потом повинился его жене и, замученный совестью, принял решение позаботиться о ней и ребенке. То, что потом произошло между ними, было кипящей страстью, но комсостав Шинсенгуми с возмущением отнесся к такому происшествию. Не к тому, что капитан четвертого влюбился и потерял голову, а оттого, что это выглядело двусмысленно, будто Мацубара убил самурая, чтобы взять его жену. Сеппуку24 ему, конечно, по Уставу не грозило, но в должности его понизить собирались. Что послужило толчком к такому печальному и весьма романтическому финалу, непонятно, но это произошло прошлой осенью в домике вдовы самурая Анзаи в трущобах Мибу, и досужие сплетники разнесли весть по всему Киото, назвав произошедшее «двойным самоубийством в Мибу». И даже Кондо-сан, имея законную жену и дочь, оставшихся дома, в Таме, не смог удержать себя в руках и воспылал страстью к одной из гейш высокого ранга по имени Миюки, выкупил ее, снял ей домик и определил своей наложницей. И вот теперь и Сайто, его верный друг, такой же одиночка, шарахавшийся от женщин в силу своей застенчивости, что, в общем-то, при его характере и образе жизни до Шинсенгуми было удивительно, и тот потерял голову и вел себя, как мальчишка. Один Окита остался не у дел. Хотелось чего-то такого же – великого, яркого, радостного, чтобы сердце заходилось, но случая все как-то не предоставлялось, ни одна из мало-мальски знакомых девушек такого чувства не вызывала, и Окита хоть и радовался за своих друзей, но в глубине души считал себя преданным. - Ну что? Сидишь, скучаешь? – плюхнулся рядом Шинпачи, едва не придавив не вовремя подлезшую свинку, испуганно ругнулся вполголоса, отодвинул мохнатую зверушку подальше и повесил Оките руку на плечи. - Нет. Я размышляю, – улыбнулся Соджи, закидывая в рот несколько конфеток, подаренных Шинори. - О чем же можно размышлять с таким лицом? – вздернул брови Харада, тут же изловил за толстую попку и осторожно сгреб Сайзо, устроил его на своей огромной, как лопата, ладони и начал поглаживать ему спинку. Шинори тут же сунулась почти нос к носу со свинкой и что-то ей ласково зашептала, тоже поглаживая между ушками хрупкий плоский черепок. - О том, что этот гадский пень все-таки тут ужасно мешает, – ответил Окита, и, видя, как палец Харады, вроде бы гладящий Сайзо, все время как бы невзначай касался пальчика Шинори, мысленно ухмыльнулся. - Мешает, а что с ним поделать? С ним никакими силами справиться невозможно, – буркнул Нагакура, вспомнив свой сломанный фамильный клинок. - Может, он и правда священный, и его охраняет ками этого дуба? – предположил Тодо Хейске. - Может и так, – пожал плечами Окита. - А чего ты грустный-то такой? – спросил Харада. Видеть таким Окиту было непривычно. - А-а… что-то настроения нет, – махнув рукой, неохотно признался Соджи. - Это не дело! Где твои насмешки и шуточки? – поддел приятеля Нагакура. - Ну… грустной жопой весело не пукнешь, знаешь ли, – ухмыльнулся Окита. Все рассмеялись. - Не грусти, Соджи-кун! Жизнь прекрасна! – улыбнулась ему Шинори, пытаясь приободрить. - Знаешь, Шино-чан, жизнь странная штука – вроде зае… кхм… залюбила до одури, а не удовлетворяет, – вздохнул Соджи. Все опять громко заржали. - Слушайте, я вот что подумал… – вдруг радостно озарился улыбкой Окита. – А если пень взорвать? - Как это? – удивленно посмотрел на него Нагакура. - Ну, подкопать, подложить под него пороху, и рвануть. - А где мы достанем порох? – тут же с энтузиазмом подключился к авантюре Харада. Капитан десятого отряда был всегда за любую смуту кроме голодовки и редко думал о последствиях, когда ввязывался в очередную затею. - Пока не знаю. Но теоретически, если бы у нас был порох – ведь можно же пень подорвать? По крайней мере, корни? – с надеждой посмотрел на товарищей Соджи. - Дался тебе этот пень! – почесал вихрастую макушку Нагакура, но таки задумался. - Уверен, что это сработает! – одобрительно кивнул Хейске. - Надо придумать, где взять порох, – прищурился Харада, задумчиво кусая палец, которым только что гладил морскую свинку. - И не забыть спросить разрешения у Хиджикаты и Кондо, а то нас всех без башки оставят за организацию покушения на командиров, – хмыкнул Нагакура. - Да они нам только спасибо скажут, если мы пень выдернем! – уверенно проговорила Шинори. – В конце концов, я могу попробовать поговорить с Хиджикатой-саном, меня он бить не будет. В этот момент из комнаты для совещаний на энгаву царственно выплыл сам Хиджиката-фукучо и воззрился на возбужденно обсуждавшую что-то компанию. - О чем это вы со мной хотите поговорить? – нахмурился он, услышав последние слова, и сложил руки на груди, будто заранее приготовился отказать, о чем бы его ни попросили. - Хиджиката-фукучо, мы подумали, что пень на площади можно подорвать снизу и потом его вытянуть волами. Нам нужен порох и ваше разрешение, – бесстрашно и безмятежно взглянула на него Шинори, а все остальные с опаской смотрели на замкома, ожидая язвительного комментария по поводу их тупости. Однако Хиджиката, изящно изогнув бровь, подобрался, будто что-то прикидывая в уме, воодушевился и ответил: - А это мысль! Пороху я достану… У меня есть издание «Уцзин цзунъяо25», в нем указаны рецепты смесей для взрыва. Правда, не уверен, что они хороши. С такой громадиной нужен очень мощный взрыв. Чтобы вырвать пень, нам нужна ударная волна, направленная снизу вверх, но при поджоге пороха мы ее не получим, этого будет недостаточно. Вся компания удивленно вытаращилась на замкома – они не ожидали, что их персональный демон не только сдастся так быстро, но и с удовольствием поддержит затею. Окита подумал, что с тех пор, как Хиджиката-сан влюбился, он стал еще более непредсказуемым. - Можно попробовать сделать его самим. Нам нужны сера, селитра и древесный уголь, – уверенно произнес Окита. – И этот, как его… кирказон26! - И грамотный расчет. Если не удастся взорвать с первого раза, мне тогда придется доставать все это заново. Я, конечно, могу раздобыть и сам порох, но он стоит дорого, – нахмурился Хиджиката, что-то соображая. Окита мог поклясться, что замком просчитывает в уме операцию по захвату порохового арсенала британской дипмиссии в Йокогаме. Из-за угла здания появился Сайто, собравшийся на очередное свидание к своей возлюбленной. Он мягко ступал чистыми таби по доскам энгавы, и, увидев пятерых капитанов и замкома, оживленно обсуждающих какую-то проблему, тревожно ускорился, видимо, подумал, что что-то произошло. Но, услышав последние слова Хиджикаты-фукучо, он присоединился к разговору своим мягким, негромким голосом: - Что нужно взорвать, фукучо? - Пень! – замком брезгливо указал пальцем в сторону плаца так, будто обвинял пень во всех мирских грехах. Сайто моргнул, еще раз, будто не веря тому, что слышал и видел, но потом взял себя в руки и спокойно сказал: - Если бы можно было раздобыть кизельгур, пироксилин, пироглицерин и древесную муку, я смог бы сделать гремучку, она, пожалуй, будет даже получше пороха – это современная европейская взрывчатка, ее недавно изобрели. - Откуда ты это знаешь? – с уважением глянул на него Хиджиката. - Приходилось видеть, – уклончиво ответил Сайто. – Но достать это будет очень непросто, и стоить это будет, вероятно, целое состояние. - А если бы я достал тебе эти вещества, ты бы смог сделать? - Смог бы. - Превосходно! Я поговорю с Саннан-саном, думаю, мы достанем то, что нужно. В любом случае, порох у нас точно будет! – Хиджиката стремительно развернулся на пятках, взмахнув длинным черным хвостом волос, и направился к Саннану. - Охренеть! – покачал головой Нагакура. – Во его заело! - Хиджиката-сан сошелся в неравной борьбе с пнем, – хихикнул Хейске. - Он пню уже не один раз проиграл, а проигрывать замком не любит. Пока не найдет возможности разделаться с пнем, это будет его личная обида до последнего дня, а пень его кровным врагом, – фыркнул Окита и обратился к Сайто: - Научишь меня рассчитывать смесь? Сайто кивнул и ответил: - Фукучо не так прост, как вам кажется. Уверен, что пень для него не столько причина, сколько повод. Сейчас мы опробуем это на пне, и если все получится, то кто знает, какое это может нам дать преимущество в будущем? Да и подгадить монахам он всегда рад. Он их терпеть не может. Представляю, сколько будет вони, когда мы, наконец, выдернем этот проклятый пень. Вечером, когда Сайто вернулся со свидания, он обнаружил Окиту на внутренней энгаве, задумчиво грызущим кончик кисточки и чахнущим над исчерканными бумагами. - Делаешь расчет, Соджи-кун? – спросил он, присаживаясь рядом. - Да. Я уже обмерил пень по кругу и по высоте, и взопрел как собака. А теперь никак не могу понять, как мне найти его примерный вес, чтобы сделать верный расчет, сколько потребуется веществ. - О, – озадаченно почесал макушку Сайто. – Дай-ка посмотреть… Они склонились над бумагами, и начали считать. Глубокой ночью, как обычно из самоволки, заявилась неразлучная четверка – Харада, Нагакура, его сестра и Тодо. Напоровшись на усердно корпящих над расчетами Сайто и Окиту, они заинтересованно присоединились и стали мешать советами. - Как я тебе узнаю площадь спила, если я знаю только обхват пня и высоту? – горячился Окита. - Я же тебе говорю – нужно узнать длину вот этой линии, – Сайто флегматично ткнул кистью в центр схематически нарисованного пня и в который раз провел линию от центра до его окружности. - И что это даст? - Если эту линию помножить на саму себя, и помножить на что-то еще, то мы и узнаем площадь спила! - А как нам узнать длину этой линии и это «что-то еще»? Ну вот обхват у нас восемнадцать с половиной шяку29. И дальше что? - Я не знаю. Я брался помочь тебе посчитать гремучку, а не вес пня! – устало пробурчал Сайто. Окита выругался. - А если на глаз прикинуть? – предложил Харада, как бы между делом повиснув на Шинори и положив ей подбородок на плечо, усердно делая вид, что вовсе не ластится к ней, а внимательно изучает исчерканные листки, в которых ровным счетом ничего не понимал. - А если неправильно прикинешь? Тогда или мало мощности будет, или слишком много, – возразил Тодо. - Ну, много не мало, – махнул рукой Харада. - Не скажи. Рвануть может так, что тут яма посреди плаца останется больше пня, – постучала ему пальцем по лбу Шинори. В этот момент из своей комнаты появился Хиджиката и недовольно пробурчал: - Вы спать людям дадите сегодня или нет? - Хиджиката-фукучо, у вас книжки по геометрии нет? – спросил Окита. - У меня нет, но есть у Саннан-сана, а на кой она тебе? - Высчитать вес пня. - Окита-кун, тебе обязательно высчитать вес пня прямо сейчас? Спать идите, завтра всем рано вставать. - А завтра опять всем некогда будет! И так мы его никогда не взорвем! – обиженно протянул Соджи. Хиджиката посмотрел на него долгим взглядом, вздохнул и ответил: - Если я не ошибаюсь, надо объем пня помножить на плотность древесины. - А какая у древесины плотность? – тут же задал следующий вопрос любознательный Окита. - Откуда мне знать? – начал раздражаться фукучо. - Кажется, около ста восьмидесяти пяти канов27 на один шё28, – раздался голос Кондо-кёкучо, его зычный тягучий зевок и шлепки босых ног. - Всех перебудили! – пробурчал замком. - А как вычислить объем? – не унимался Окита. - Я не знаю! – едва не завыл Хиджиката. – Я лучше Саннан-сана позову. И он стремительно потопал в сторону комнаты начштаба. - Точно, Саннан-сан наверняка знает, – все так же зевая, ответил из темноты Кондо-сама, где-то неподалеку с удовольствием звонко мочась с энгавы под куст гортензии. Харада тут же зажал сестре Нагакуры уши и не давал ей повернуть голову на звук. - Кондо-кёкучо, вы бы хоть подальше отошли, тут все-таки дама! – ехидно проговорил Окита. Кондо охнул, а потом смущенно проговорил: - Да что ж вы сразу-то не сказали, засранцы! Я думал, Шино-чан спит давно! Ну, простите великодушно, остановиться я уже не могу! - Ничего-ничего, Кондо-сама, продолжайте пожалуйста! – хихикнула Шинори. – У вас замечательно получается! Под ржание всей компании Кондо добродушно хрюкнул: «Поганцы!», завершил начатое и удалился спать дальше. Через некоторое время вместе с Хиджикатой появился Саннан-сан, кутаясь в хаори и поблескивая в свете круглого садового фонарика очками. - Ну, что тут у вас не сходится? – присел он рядом с Соджи и Хаджиме, мягко и доброжелательно улыбаясь. Окита протянул ему исчерканные и уляпанные кляксами листы. Саннан-сан долго вчитывался, близоруко щурясь даже в очках, а потом произнес: - Ну, это же просто. Это обхват пня. Его делим на два Пи… - Это что? – любознательно вытянул шею Окита. - Это такое постоянное число, которое всегда равно трем целым четырнадцати сотым. - Ничего не понял, – почесал голову Окита. - Просто запомни, – ласково улыбнулся ему Саннан-сан, как дурачку. – Значит, делим длину окружности восемнадцать с половиной шяку на два Пи и получаем радиус около трех шяку. - А это что – радиус? - Это вот эта линия. Убери пальцы. Радиус помноженный сам на себя и помноженный на Пи – и мы получаем площадь спила. - Вот, я ж тебе говорил, что надо вот эту линию помножить на себя и еще на что-то! – гордо провозгласил Сайто. - «На что-то»! – передразнил его Окита. – На длину твоего члена надо было помножить! - Спокойно! – прервал перепалку начштаба. – Теперь вот эту твою высоту пня умножаем на площадь спила и получаем объем пня. При средней плотности древесины… - Сто восемьдесят пять канов на один сё, – подсказал памятливый Хейске. - Умножаем плотность на объем и получаем вес нашего пня. Вот он, – Саннан-сан указал кончиком кисточки на полученное число. - Ну, теперь спать! – распорядился замком, сам с неподдельным интересом взиравший на расчеты многомудрого начштаба. - А гремучку по весу рассчитать?! – заныл было Окита. - Завтра! – рявкнул Хиджиката и всех разогнал по комнатам. Следующей ночью вернувшийся со свидания Сайто, совершенно размякший и умиротворенный, практически на входе в свою комнату был пойман Окитой. - Соджи, я спать ужасно хочу, – попытался увильнуть Хаджиме, но приятель вцепился в него, как клещ. - Ну, ты только посмотри, правильно? - Может завтра? – с надеждой спросил Сайто. - Нет. Смотри. … частей серы, … частей селитры, … часть кирказона30… – сунул ему в нос листок Окита. Сайто вздохнул: - Молодец. Если фукучо не достанет то, что необходимо для гремучки, то тогда получается, нам надо этой смеси… Он отобрал у Окиты кисточку и принялся строчить: - Вот. Но это очень много. Гремучка все же эффективнее, ее нужно меньше. И если фукучо достанет то, что нам нужно, тогда смешиваем … части пироглицерина, … части пироксилина, … частей селитры и … частей древесной муки. Пропитываем всем этим кизельгур и ставим ударное приспособление. По весу пня получается… Сайто снова поводил кистью. - Вот! – гордо произнес он. - И откуда ты только все это знаешь? – с восхищением посмотрел на друга Окита. - Ну… приходилось пользоваться, – уклончиво ответил скромный Сайто. – Но расчет верен, так что с этим списком необходимых веществ и их количеством можно идти к замкому. - Если только замком не идет к нам сам, – фыркнул Окита, наблюдая, как довольный жизнью Хиджиката неспешно возвращается под покровом ночи в родные казармы не иначе как со свидания. На губах ночного кошмара повстанцев блуждала задумчиво-игривая улыбка. - Хиджиката-фукучо, мы рассчитали, сколько нам нужно веществ, чтобы подорвать пень! – радостно бросился к нему Окита. Хиджиката, витавший в своих грезах, отшатнулся от неожиданности, оступился с дорожки в сырую после дождя землю и выругался. - Окита-кун, я из-за тебя заикой когда-нибудь останусь! – пробурчал он. - Ну, при вашей красоте вам рот открывать не обязательно, девушки вас и так любить будут, – съязвил Соджи. - А командовать я как буду? «От-т-тряд, к-к-к б-б-бою»? – передразнил его Хиджиката. – Эдак над нами все Ишин Шиши31 полягут со смеху, и драться не придется. Ладно, давай сюда свои расчеты. Хиджиката взял изгвазданные тушью мятые листки, потряс ногой с видом брезгливого кота, промочившего лапу, стряхивая грязь с дзори32, и ушел к себе в комнату. Через несколько дней замком исполнил обещание и достал необходимые вещества, уплатив за них очень большие деньги. Торжественный подрыв пня был назначен на субботу. Рядовые обкопали пень со всех сторон, по возможности сделали подкоп под него, Сайто и Окита, изготовившие по расчетам гремучку, аккуратно заложили ее под пень, приладили ударное приспособление, протянули шнур. Как только была дана команда спрятаться, Окита поджег шнур и отбежал к воротам, залегши там рядом с Сайто. Там же, в густой тени старого раскидистого дерева, поблескивали очки Саннан-сана. Неподалеку, сунув голову в лопухи, лежал Нагакура, рядом его сестрица, на которую совершенно недвусмысленно улегся Харада под видом благородного укрытия своим телом от щепок и кусков земли, кои якобы могли попасть в Шинори, за столбом ворот присел на корточки Хейске, выглядывая из-за него, как любопытный щенок. Из-за угла казарм виднелся рукав лилового косоде33 Хиджикаты-фукучо, где он укрылся с Кондо-сама, справедливо полагая, что валяться в пыли им по статусу не положено. По другую сторону казарм и во всех возможных природных укрытиях в нетерпении топтались, сидели и лежали остальные капитаны и рядовые, с воодушевлением ожидая развязки. Шнур шипел, плевался искрами и медленно подбирался к злосчастному пню. Напряжение возрастало тем сильнее, чем ближе огонек подползал к взрывчатке. И когда до нее оставалось всего каких-то пару сунов34, Окита мотнул головой, отгоняя надоедливую муху, и глаза его расширились от ужаса. Буквально в нескольких шагах от ворот по дороге шла молодая девушка, одетая в бледно-желтое кимоно с набивным рисунком из лилий по подолу, подвязанное темно-синим оби и державшая в руках оранжевый зонтик от солнца. Девушка неторопливо двигалась по направлению к воротам монастыря Ниши Хонганджи, видимо, на службу, и вот-вот должна была поравняться с воротами на территорию расположения Шинсенгуми. Окита замахал ей рукой, мол, уходи скорее, но девушка не поняла, с любопытством глядя на него, и, улыбнувшись, пошла быстрее, видимо, подумала, что он ее зовет. Она была уже практически рядом, все так же улыбаясь и не понимая, почему у ворот на улице лежат и сидят какие-то люди. Окита взвился и рванул ей навстречу, сшибая с ног практически в тот момент, когда земля дрогнула, и раздался тяжкий, оглушающий и заставляющий трястись все вокруг взрыв. Пень с душераздирающим треском вырвался из земли и с низким гулом величественно взмыл в небо, расшвыривая вокруг себя ошметки корней и комья земли, словно некий адский фейерверк. Взрывная волна, поднимая столбы дыма и пыли, тягуче прокатилась по всей территории, сшибая с ног стоящих и сдвинув с места лежащих, в клочья разрывая бумагу всех шёджи фасада. Пыль и грязь, красиво клубясь, ринулась внутрь помещений. С крыши посыпалась черепица, в дальнем углу участка завизжали перепуганные свиньи. К тому моменту, когда трясение и скрип здания казарм прекратился, разглядеть было ничего невозможно из-за стоящей до небес пылищи. Люди, пошатываясь и отплевываясь, взъерошенные, растрепанные, поднимались на ноги. Те, кому не повезло оказаться ближе, хлопали себя по ушам, пытаясь избавиться от последствий контузии. Окита поднял голову и осмотрелся. Нагакура, восседая на заднице аж посреди дороги между двумя монастырскими территориями и широко расставив ноги, открывал рот, как рыба, сжимая ладонями уши. У Тодо, пошатывавшегося на коленях и вцепившегося в опорное бревно ворот, из носа текла кровь. Шинори сидела, хлопая вытаращенными глазами, и трясла головой, а Харада лежал рядом с ней брюхом кверху и ржал, как умалишенный. Саннан-сан близоруко щурился, держась одной рукой за дерево – взрывной волной с начштаба снесло очки, которые улетели в неизвестном направлении. Сайто, отплевываясь от грязи, стоял на карачках с задранным едва ли до задницы кимоно, обнажившим тощие ноги, и мотал головой, пытаясь прийти в себя и освободиться от опутавшего ее шарфа. Что было за воротами, на территории их казарм, разглядеть из-за пыли пока не удавалось, но судя по крикам и витиеватым ругательствам, которые оттуда раздавались, все было не слишком хорошо. И тут земля под Окитой зашевелилась, стала брыкаться и пребольно ударила его в бедро, едва не угодив в самое ценное для мужчины место. И только в этот миг он вспомнил, что бросился к незнакомой девушке, и взрывная волна швырнула его на нее, отчего они оба грохнулись на землю, причем Окита, пытавшийся укрыть ее собою, оказался сверху. Окита посмотрел вниз и увидел прямо перед собой испуганное и одновременно исполненное негодования и обиды личико незнакомки. Она была юна и красива, как выполненная искусным мастером хаката-нингё35. Белая, почти прозрачная кожа щек была выпачкана в пыли, тщательно уложенные в прическу юйвата36 и украшенные крепдешиновой лентой каноко37 волосы растрепались, пучок съехал на бок и почти развалился. На Соджи смотрели глубокие, яркие и очень сердитые глаза. Залившись краской до корней волос, Окита поспешно поднялся на ноги и помог встать девушке, стесняясь, рассыпаясь в извинениях и запинаясь при этом, и принялся неуклюже отряхивать ее запыленное светлое кимоно, пока та смущенно пыталась заправить выбившиеся волосы обратно в прическу и кое-как стянуть пучок. Девушка была расстроена – было видно, что она очень старалась, наряжаясь к походу в храм, и теперь ее сложная прическа была бесповоротно испорчена, а кимоно испачкано. Бумажный зонтик, переломанный и жалкий, смотрелся в ее руке нелепо, и она растерянно смотрела на его останки едва ли не со слезами. - Хотите, я попробую его починить? – предложил виновато Окита, чтобы хоть как-то улучшить ее настроение. - Вы думаете, это еще возможно? – с сомнением посмотрела девушка на зонтик, потом на Соджи. - Тогда я куплю вам новый! – поклялся Окита. Девушка опустила глаза и ничего не ответила. Окита тронул ее за локоть и смущенно проговорил: - Я, правда, куплю вам новый! Пожалуйста, только не плачьте! Хотите, мы встретимся с вами завтра в городе, и вы сами выберете самый красивый? Девушка подняла на него дивные черные глаза с серыми искорками, и губы ее тронула мягкая улыбка. - Ну что, договорились? – воспрянул духом Окита. Девушка кивнула и улыбнулась смелее. - Меня зовут Окита Соджиро, я капитан первого отряда Шинсенгуми, – представился Окита. - Ка… Камура Шида, – запнулась на мгновение девушка, словно засомневавшись, стоит ли называть свое имя, но все же представилась в ответ. Окита радостно улыбнулся и сказал: - Давайте завтра встретимся у магазинчика Накадо, вы знаете? Он недалеко отсюда. Вечером? Я как раз вернусь с патруля. Вы сможете? - Хорошо, – снова кивнула Шида. - Я буду ждать вас, – зачем-то добавил Окита. Шида опустила глаза, на скулах ее заиграл румянец, и губы снова тронула легкая улыбка. Она снова кивнула, и не глядя на Окиту, поспешила в сторону Ниши Хонганджи. Окита провожал ее взглядом, любуясь, как она быстро перебирала маленькими ножками в аккуратненьких новеньких гэта38, ее бедра покачивались в такт шагам, а попка выписывала такие соблазнительные крендельки, что Окита покраснел, и, поймав себя на том, что рот его раскрыт, поспешно захлопнул его и сглотнул. В этот момент из ворот в клубах медленно оседающей пыли, словно демон в дыму, появился пошатывающийся разъяренный замком с хвостом набекрень, прикрывающий лицо рукавом и меча глазами молнии. Увидев Окиту, он кинулся к нему, взревев почище гудка парового фрегата «Саскуэханна» коммодора Перри: - Окита! Сын макака и гадюки!!! Ты как расчет делал?! - Так ведь… мы с Сайто… – растерялся Окита. - Там теперь яма посреди площади, что императорские погреба!!! Чтоб тебя разорвало! Сайто!!! Гремучка, говоришь, помощнее будет? - Хиджиката-фукучо… – Сайто, уже поднявшийся с карачек, выпутавший голову из шарфа, благопристойно опустивший подол кимоно и отряхивавшийся, оторвался от приведения себя в порядок и уставился на замкома. - Что «Хиджиката-фукучо»?! Вот теперь ты возглавишь отряд по закапыванию ямы, а ты, Окита, уборку всех помещений! В свинарнике теперь чище, чем в комнатах! - Хиджиката-фукучо! – в один голос обиженно возопили Сайто и Окита. - Были бы живы ваши отцы, я бы им письма написал, чтобы они впредь предохранялись, – рявкнул фукучо, готовый лопнуть от распиравшей его ярости. - Хиджиката-фукучо… – позвал его Окита, указывая пальцем ему за спину. Хиджиката обернулся и увидел, как к ним торопливо семенят монахи из монастыря напротив, возглавляемые каннуши, чья побагровевшая лысина, словно ошпаренная, полыхала на солнце, как сигнал боевой тревоги. - Твою мать! – в сердцах сплюнул замком и развернулся к ним лицом, сложив руки на груди, расставив ноги и расправив плечи. - А пень-то где, фукучо? – тихо спросил из-за его плеча любопытный Сайто. – Его хоть подорвало? - Подорвало?! – приглушенно взрычал Хиджиката, чтобы не терять лица перед приближающимися монахами. – Да он в небо взлетел!!! - И куда полетел? – невинно спросил Окита, пряча улыбку в кулак. - Судя по гостям, к ним и полетел, – негромко фыркнул пристроившийся рядом Харада. Нагакура, его сестра, Тодо и Саннан-сан встали рядом, оказывая моральную поддержку в предстоящем неприятном разговоре с монахами своему командиру. - Господин Хиджиката! Это переходит всяческие границы! – гневно начал на ходу каннуши. - В чем дело? – сдвинул брови замком. - Мы неоднократно предупреждали вас, что пень священного дуба неприкосновенен! Как вы могли! – каннуши покраснел, жилы на лбу вздулись, отчего лицо напоминало сморщенное печеное яблоко. - А я вам неоднократно отвечал, что пень мешает построению и упражнениям, – холодно возразил замком. - Ну, всему же есть предел разумного! Нельзя же поступать вот так! В конце концов, мы могли бы все-таки решить это мирным путем! Мы могли бы договориться! – подбородок при каждом слове каннуши трясся от злости. - Мы не могли бы. Если у нас не получалось этого раньше, с чего вы решили, что это могло случиться позднее? Или вы все-таки рано или поздно дали бы свое согласие на удаление пня? Так отчего же не давали раньше? – Хиджиката смотрел на каннуши прямо, сурово, с неприкрытой неприязнью. - И, тем не менее, вы не имели права трогать наш пень! Если уж он так вам мешал, мы могли бы аккуратно выкопать его сами и со всем почтением перенести к себе! - Ваш пень теперь и так у вас, мы даже избавили вас от труда выдирать его и перетаскивать на вашу территорию. Пень вам доставлен практически целым. Забирайте. Можете вкопать его у себя посреди площади прямо перед входом в храм. - Но при падении пень повредил крышу собо39! Он проломил кровлю и упал прямо внутрь, в комнаты монахов! - Какая неприятность! Так перенесите собо в другое помещение, а на этом месте сделайте хэйдан40 вашему драгоценному пню или шёсоин41, и храните его там со всеми полагающимися почестями! – ухмыльнулся Хиджиката, глядя, как от такого кощунства глаза каннуши полезли на лоб, развернулся и направился в ворота, давая понять, что разговор окончен, и говорить больше не о чем. Капитаны, лыбясь и меря взглядами делегацию монастырской братии, тоже неспешно развернулись и направились к воротам. Уже входя в ворота, замком буркнул на ходу Оките и Сайто: - Хоть какая-то польза от вашей пакости! Оставшиеся два дня все Новое ополчение посменно патрулировало улицы, а затем, одна половина вооружившись лопатами и мотыгами, под командованием кумичо42 третьего звена Сайто Хаджиме таскала землю, закапывая чудовищных размеров яму и разравнивая плац, вторая, замотав лица тряпками от пыли, под предводительством ошалевшего и взмыленного кумичо первого звена Окиты Соджи выдраивала помещения, вытряхивала футоны43, перестирывала личные вещи и восстанавливала шёджи.