Love would be our last emotion. With every breath I feel you there, Forbidden love is falling.*
Холодно. Мне так холодно и... страшно. Господи, мне так страшно. Здесь слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Почему бы и не закрыть глаза? Я морщусь, но все же боязливо проверяю, все ли так, как я думаю. Нет, мне не показалось. Я ничего не вижу. Вытягиваю руки вперед, пытаясь разглядеть свои пальцы: тщетно. Что не так? Почему я... Я кричу, но этот крик тонет где-то в своем чертовом миноре, в всхлипах и хрипе. Я не могу говорить. И дышать я тоже не могу. Легкие горят, я хватаю ртом воздух, хоть и знаю, что это ничем мне не поможет. Или я все же дышу? Я не знаю. Тук-тук. Сердце бьется все медленнее, все явственнее я начинаю чувствовать, что что-то не так. В груди больше ничего не отбивает свой ритм, но я слышу стук в ушах: тук... тук. Сбивчиво и по-своему, против правил. Тук... тук... тук-тук-тук. Я касаюсь ледяными ладонями своего лица. Нет, я еще чувствую. По спине бегут мурашки, я притягиваю колени к груди, закрывая глаза. Пытаюсь понять, куда идти, но меня ничего не встречает и не помогает осознать, куда я забрела. Это определенно комната. Где дверь? Откуда-то справа я слышу скрип деревянных досок. Очевидно, я нахожусь в каком-то деревянном доме, который может в любую секунду вспыхнуть, как спичка. К чему такое сравнение? Я боюсь. Делаю шаг туда, откуда доносится скрип. И зря. Я попадаю в чьи-то теплые руки. Действительно, теплые. Они обнимают меня, их хозяин что-то шепчет мне на ухо, но я не разбираю слов. Я чувствую запах лилий. Лилий и мужских духов. Яблочного сока и портвейна. Тяну носом воздух, почти забывая, что хотела спросить, где я. Постойте-ка, я дышу. Я дышу. Господи. Легкие больше не горят, и сердце начинает биться так, как должно было ранее. Однако я не помню, как оно билось. Не помню. И я не помню, как правильно дышать. Вдох-выдох. Снова вдох. Очередная порция воздуха, пропитанного чем-то сладким, отчего я теряю голову. Только что мне было холодно. Теперь мне тепло, будто меня накрыли шерстяным одеялом. Обладатель этих чудесных рук - определенно парень. Он обнимает меня так, будто мы с ним были знакомы или даже больше. Будто он любит меня. Однако он начинает говорить громче, но его слова никак не вяжутся с ситуацией. И эти слова я уже где-то слышала. Давным-давно, на каком-то подсознательном уровне. Не знаю. - Что имеет знаменитый человек двадцати двух лет? Разрушившуюся карьеру. Так вот, разрушившаяся карьера - тоже в каком-то смысле работа, которая требовала нескольких усилий. Так что я имею? Правильно, связи. И еще картотеку Лондона. Это пугает меня. Я боюсь. Я... Он исчезает. Голос - совершенно знакомый. Знакомый баритон, знакомый запах лилий и яблок. Все в нем - знакомое. Но теперь я ловлю руками воздух, прижимаю к себе кого-то несуществующего. Мне снова тяжело дышать. Все меньше и меньше воздуха. Меньше и меньше. Меньше... Я в очередной раз задыхаюсь и падаю на колени. Почему я это делаю? Просто так. Наверняка просто так. Этого человека больше нет, но его голос все еще бормочет знакомые, и одновременно незнакомые, слова: - Разрушившуюся карьеру... Этот человек все еще со мной. Темнота в моих глазах окрашивается в зеленый, и я рада, что хоть что-то изменилось. Однако я все еще не могу дышать. Нахожу стену и еще немного иду вперед, нащупывая руками. Тот человек. Мне нужно найти его, он - мое спасение, мой воздух. Потому что я не могу дышать без него. Не могу. - Где ты живешь? Я недолго думаю и, прокашлявшись, отвечаю: - В Лондоне. - Хорошо, - собеседник тяжко вздыхает, и это заставляет меня сморщиться. Я чувствую себя неловко. Мужчина поправляет очки на носу. - Предположим, ты могла услышать это из утреннего прогноза погоды. В твоей палате есть телевизор. Следующий вопрос. Передо мной мужчина средних лет. Судя по всему, врач: так написано на карточке, прикрепленной к его белому халату, который я где-то уже видела. Он выглядел довольно-таки старше своего возраста: в темных волосах виднеется проседь, такая же, как и в усах. Глубоко посаженные карие глаза смотрели на меня с таким укором, от которого хотелось сорваться с места или отвернуться. Это - человек, противоречивший сам себе. Его глаза оставались серьезными и сосредоточенными, а губы растягивались в легкой, безупречной улыбке. Роберт Грей. - Кхм... Когда ты входила сюда, я назвал свое имя. Ты помнишь его? - Роберт Грей, - просто отвечаю я. Хочется пожать плечами, но это имело бы совершенно другой характер, нежели простой ответ на вопрос. Я еще долго смотрю на карточку на его груди, пока мужчина не начинает чуть краснеть. Он кашляет, а я не отвожу взгляда. - Так... кхм... Отлично, - бормочет мистер Грей, стягивая со своего халата белую бумагу в пластиковом футляре. Его смутил мой полный равнодушия взгляд. Интересно, я всегда себя так веду? - Как твое имя? - Я не помню. - Есть ли у тебя братья или сестры? - Да, сестра. Я знаю это, потому что слышала разговор медсестры с этим же мужчиной. Тем более, час назад ко мне приходила какая-то рыжая девчонка. Я не узнала ее, а она села напротив меня и залилась слезами. Честно говоря, я ничего не почувствовала, но ведь внутри должен был проскочить хоть какой-то признак жалости? К несчастью, я просто смотрела, как незнакомый мне человек пытается что-то объяснить, но я не понимаю его. - Как ее зовут? - Кэтрин, - наобум отвечаю я, делая вид, что полностью управляю ситуацией. Улыбка с лица мужчины исчезает, будто ее стерли ластиком. Он сжимает губы. Его вопросы настолько просты, что я не сразу понимаю, что он хочет знать. Это какая-то проверка? Кажется, он врач-психолог. Вот как. Вторую часть его профессии я упустила. Что ему надо от меня? Однако если он поможет мне разобраться, я буду признательна и благодарна. Потому что ни на один его вопрос я не могу ответить самостоятельно. Роберт Грей вздыхает. Так, будто моя ситуация настолько ужасна, что он ничем не может помочь. - Почти угадала. Кейтлин. Его взгляд полон жалости и сочувствия. От всего этого мне хочется спать. Удивительно. Я не знаю, сколько сейчас времени, но солнце давно встало. Мы находимся в каком-то светлом помещении, но это не больничная палата. Здесь нет ни одной кровати, застеленной белоснежно-белыми простынями, и нет ни одной покосившейся тумбочки, ничего из этого. Я сижу на каком-то низком, но мягком диване в смешной розовый рисунок, ступни покоятся на бежевом ковре с ворсом, стены - белые, как свет, падающий из окна. И пусть Роберт Грей и был одет в белый халат, он никак не вписывался в окружение со своим-то вечно изменчивым выражением лица. Удивительно, что он работает здесь психологом. По-моему, услуги врача нужны как раз-таки ему самому. Точно не мне. А хотя... Дверь тихо, без скрипа открывается, и это действует мне на нервы. Не знаю, почему. Я слишком напряжена. Кто-то быстро, осторожно стучит костяшками пальцев о деревянную обшивку. - Роберт, можно вас на секунду? Голос довольно-таки знакомый, но я не знаю эту женщину. И вообще, сейчас все первые встречные кажутся мне знакомыми. А может, так оно и есть? Не знаю. Я слишком слаба, чтобы что-то выяснять или решать. Моя левая рука забинтована, и я почти не могу ей двигать. Кажется, мне наложили гипс или что-то вроде того. Правда, я совсем... не помню, что со мной случилось. Мне сказали, что я попала в аварию, но я мало в это верила. Неправдоподобно. Вместе с этим мне говорили многое. Показывали какие-то паспорта, спрашивали, знаю ли я этих людей, а я качала головой, касаясь кончиками пальцев твердой и холодной бумаги. Она пахнет печатной краской и духами, но это ни о чем мне не говорит. - Мне очень жаль, дорогая, - Грей поднимается со своего кресла и с сочувственной, печальной улыбкой хлопает меня по руке. Пальцы невольно сжимают край подлокотника. Мужчина не смотрит на меня, но я вижу в его взгляде грусть и даже какую-то непринужденность, как будто он очень хочет помочь, но не может. Но я-то знаю, что все не безнадежно. - Мы постараемся сделать все, чтобы вернуть твою память, - улыбка больше не трогает его губы. Теперь он на шаг дальше от меня. - Можешь вернуться в свою палату. И он уходит. Я не оборачиваюсь и не смотрю, как за ним закрывается дверь, мне это не нужно. Перед тем, как уйти, я готова поклясться, что он тихо, почти неслышно добавил: - Наверное, это очень страшно - проснуться и не вспомнить, кто ты есть. Не знаю, кому предназначались эти слова, но я все же киваю. В пустоту, конечно, но соглашаюсь с его словами. Страшно. Я прихожу сюда не впервые, но каждый раз походил на предыдущий: мне задавали банальные вопросы, о моем имени, сестре и родственниках, но я не могла ответить. Кажется, мистер Грей все еще надеялся, что, когда я проснусь на следующее утро, я смогу четко и внятно ответить, что мою сестру зовут Кейтлин. Мне объяснили, что я сильно ударилась головой во время аварии. Что за авария, по какой причине она произошла, была и я в каком-нибудь опьянении - я не помню. Наверное, никто не сможет ответить на этот вопрос. Когда я возвращаюсь в палату, там никого нет, хотя напротив моей кровати стоит еще одна: вчера выписали незнакомую мне девушку. Она улыбалась, прижимала к груди пакет с мандаринами и даже не попрощалась со мной. Она была счастлива. А я что? Я пинаю ногой ботинок. Кажется, мой, но со временем становится все равно. Он летит под кровать и скрывается в темноте. Я вижу, как ко мне ползет паук и наклоняюсь, чтобы разглядеть масштабы моего футбольного рекорда. Вместе с пауком на меня летит облако пыли. Я чихаю. В голове совершенно пусто, будто я решила начать жизнь с чистого листа. Да, у меня наверняка раньше были мысли об этом, они у всех были, но... разве до такого степени? Я не помню, как меня зовут, и что я здесь делаю. Сажусь на кровать, все еще наблюдая за пауком. Он ползет дальше и скрывается за батареей. Наверное, это очень страшно, - звучит в моей голове. Я слышу голос Роберта Грея. Он все еще грустно улыбается и хлопает меня по руке. Он всегда так делает. - проснуться - и не вспомнить, кто ты есть. Это действительно страшно.***
Через пару часов дверь снова открывается, и это странно. Я не жду гостей, разумеется, потому что никого не знаю. Точнее, не помню. Я... не помню. Черт. - Здравствуй. Я поднимаю голову. Незнакомец застыл на пороге, придерживая рукой дверь и переминаясь с ноги на ногу. Я хмурюсь, но жестом приглашаю его присесть рядом. Дверь свободно ударяется о косяк. Парень молча садится рядом, заглядывая мне в глаза. Поначалу я пытаюсь игнорировать его исчерпывающее выражение лица, но все же со временем начинаю чуть поднимать голову. Этот человек выглядит сомнительно: он слишком красив и слишком дорого одет. Какой-то черный костюм, под ним - зеленая рубашка с синим галстуком. Зеленая рубашка? Я чувствую знакомый запах. Пахнет яблоками и мужским одеколоном. Среди этого всего слабо мелькает запах текилы. Я точно знаю, что это именно текила. Не портвейн, но что-то напоминающее его. Черт возьми. Я решаюсь переключиться с галстука и заглядываю юноше в лицо. Сомнительно, будто сразу понимая, что этого делать не стоит. У этого человека зеленые глаза. От этого человека пахнет яблоками. Я помню этот запах. Прежде чем он успевает что-то понять, я бросаюсь к выходу. Если он будет рядом, я не смогу дышать. Не смогу. Как в тот раз. Правда, все это мне снилось, но... Я боюсь этого. Я боюсь вспоминать, что со мной было. Этот сон длился слишком долго. Все будет наоборот. В тот раз я не могла дышать, когда этого человека не было рядом. Сейчас я прекрасно дышу, сейчас с моими легкими все в порядке. Я прячусь за стеной, чуть выглядывая из-за двери. Теперь я в коридоре. Нет, я не убегу. Глупо бежать от этого. Если он пришел убить меня, то так и должно случиться. Парень хмурится, встает и идет ко мне. Медленно, просчитывая каждый свой шаг, боясь спугнуть. - Что с тобой? Ты боишься меня? - спрашивает он, протягивая ко мне руку. Я еще долго смотрю на нее. Просто смотрю. Я не буду ничего предпринимать, но этого юношу к себе я не подпущу. Я не знаю его имени, но он мне знаком. - Это же я, Гарри, - теперь он протягивает ко мне обе руки, приглашая принять объятия. А может, это мое имя? Гарри. Кажется, оно мужское. Я благодарно вздыхаю. Однако парень неправильно расценил мой вздох. - Ты действительно боишься, да? Меня, конечно, предупредили, что ты можешь не узнать меня, но я надеялся на лучшее, - юноша делает еще один шаг ко мне. Он выглядит расстроенным и несобранным. Это первый человек, который не рыдает при виде меня и не улыбается. Гарри. Его зовут Гарри. Он долго смотрит на меня и сжимает губы. Глаза все так же остаются непонятного мне выражения. - Ты не помнишь меня. Это звучит, как заключение, но я киваю. Когда юноша снова протягивает ко мне руку, я отстраняюсь, тряхнув головой. Он протяжно стонет и силой затаскивает меня в палату, обхватив за локоть. Гарри закрывает дверь, а меня усаживает на кровать. Против моей воли. Я пытаюсь дышать ровно и без препятствий, но я слишком многого себе внушила. Пульс сбился, а это могло значить только то, что мне нужен свежий воздух. Здешний кислород насквозь пропитан яблоками. Мне это не нравится. Я хочу убежать. Парень садится на корточки, напротив меня, у изголовья кровати. Его рука ложится на мое колено, я дергаю ногой, но он лишь сильнее сжимает пальцы. Его глаза приобретают умоляющее выражение. - Пожалуйста, не уходи. Просто поговори со мной. Может быть, ты вспомнишь хотя бы то, кем мы друг другу являемся... являлись. Вторая его рука ложится мне на плечо, сжимая его так, что кожа на том месте тут же покраснела. Мне больно. И мне кажется, что я не могу дышать. Слезы непроизвольно впитываются в больничную рубашку, а я не могу стереть их со своего лица. Руки не слушаются. И мне кажется, что от этого человека ничего хорошего ждать не стоит. Потому что один его вид вызывает у меня нечто отрицательное. Наверное, он сделал со мной что-то, чего я не помню. Однако его вид говорит об обратном. Сомнительный. Непостоянный. Незнакомый. Эгоистичный. - Пожалуйста, - Гарри вздыхает и проводит рукой по моей щеке, смахивая слезы. На их место тут же вернулись новые. Я не могу остановить их. Я снова не могу.