Пятнадцать лет спустя

      Юбилей, право, штука знаменательная во всех смыслах. И отмечать его нужно, естественно, с размахом. С душой, как говорится.       Семь артистов оригинального кастинга Notre-Dame de Paris были людьми, бесспорно, широкодушевными и полукруглую дату со дня премьеры мюзикла решили отметить масштабно. Это уже потом они долго спорили, кому же первому в голову пришла эта сумасшедшая мысль, но сейчас…       Семь артистов оригинального кастинга Notre-Dame de Paris вновь собрались во Дворце Конгрессов, чтобы сыграть в одном-единственном спектакле со всеми декорациями, танцорами и костюмами. Перевернуть, так сказать, грузовик с печеньками на улицах фанатов, жаждущих хлеба и зрелищ.       Семь артистов оригинального кастинга Notre-Dame de Paris и подумать не могли, что возвращаться к прошлому окажется настолько сложно, и первые же трудности их поджидали в святая святых любого артиста: в гримерных комнатах.       Семерым артистам оригинального кастинга Notre-Dame de Paris принесли костюмы, в которых они когда-то выходили на сцену, но это, кроме щемящей сердца ностальгии, вызвало и ряд возмущений: некоторые любители покушать в них просто не помещались.       — Фух, я и забыл, как в нём жарко, — Гару водрузил горб на плечо и вытер пот со лба. — Эй, кто-нибудь! Помогите влезть в рубаху! — попросил он: если штаны костюма на нём худо-бедно сходились, то вот в рубахе Гару натурально застревал. — Её кто-то ушил, да? — наивно поинтересовался артист, когда двое ассистентов дёрнули за края рубахи, и она, треснув по швам, все-таки налезла на Гару.       Вживаясь в роль, тот, согнувшись в три погибели, вдруг ойкнул и схватился за поясницу.       — Если я так два часа прохожу, то с Квазей больше не расстанусь! Я ж не разогнусь! — заявил Гару, и рубаха согласно затрещала швами.       Патрик критически оглядывал себя в зеркало: кольчуга, застёгивающаяся исключительно на выдохе и с втянутым животом, сидела на нём, как на барабане, а щетина на втором подбородке смотрелась отвратительно вкупе со стрелками под глазами.       — Говорила мне мама: не ешь, Патрикеюшка, плюшки на ночь! И почему я слушался бабушку, скажите мне на милость? — бубнил он, впервые серьезно задумываясь если не о спортзале, то о бритве.       — Люди… А как же мне дреды цеплять, а? — вопрошал Люк.       — На клей! — хором заявили артисты, у которых и своих проблем было предостаточно.       — И рубаху рваную не наденешь — во! — трудовая мозоль! — Мервиль похлопал себя по животу, но на него уже никто не обратил внимания: трудовых мозолей в одном помещении насчитывалось, как минимум, три. Брюно, правда, попытался изобразить сочувствие, но получилось как-то ехидненько.       — Я сказал, что не надену этот парик! — отбивался чуть позже Пельтье от Левека, сующего ему в руки чью-то кучерявую шевелюру. — Сгинь к моржовой бабушке!       — МЕНЯ??? ПОКРАСИТЬ??? — из дальнего угла гримёрной комнаты раздался громогласный возглас Даниэля, узревшего в руках гримёра упаковку краски для волос. — Анафеме предам, сын Люцифера!!! Тьфу ты, то есть: ни за что! На грим еще согласен, но краситься не буду!       Лишь на нём и на Брюно костюмы сидели, как и прежде, не доставляя носителям дискомфорта. Надев плащ, Брюно отодвинул от зеркала грустного Патрика и заценил свой внешний вид.       — Ндааа… Седой Гренгуар это, граждане, нонсенс, — подвёл итог он. — Будем считать, что это меня Эсма до жизни такой довела, угу. Коварная женщина.       Как говорится, вспомни солнышко, вот и лучик: в гримёрную к мужчинам заглянула Элен. — Люди… Кажется, Эсмеральда будет несколько… с формами. — Женщина вошла в комнату, и мужики попадали, где стояли: обтягивающее зеленое платье выставляло напоказ все прелести Сегары. Разрез платья же был таков, что строчку из «Belle» про цвета радуги под юбкой цыганки Патрик впервые понял буквально.       — Может… Это… Что-нибудь посвободнее, а? — робко предложил Фьори.       — Хватит на меня пялиться! — возмутилась Сегара, и мужчины поспешно отвели взгляды, рискуя превратиться в соляные столбы, если верить той же «Belle». — Самый большой размер у них, — вздохнула Элен.       В гримёрную влетела Жюли, утопающая в розовом платье с неизменным красным пятном на подоле.       — Народ! С меня платье падает, — заявила Зенатти, возвращая сползающие рукава на плечи. Вокруг неё скакала костюмерша и пыталась подогнать платье по фигуре. Оказалось, что в него запросто можно впихнуть еще одну Жюли и даже без мыла.       — Нам бы твои заботы, — хором сказали Патрик, Гару и Элен, проблемы которых были полностью противоположными.       — Капиташка-в-расстегнутой-рубашке, — хихикнула Жюли, глядя, как замок на кольчуге Патрика снова коварно расползается.       — Катастрофа, — резюмировал Дан, оглядывая пёструю Семерку. — Мы выглядим, как клоуны.