День 78 (126). Среда. Утро и день.
27 сентября 2023 г. в 08:11
Следующим утром, к завтраку, выхожу в голубой маечке и обтягивающих спортивных брючках. У столика уже весь кагал – родители сидят, пьют кофе, Сомова задумчиво торчит у полок, отделяющих прихожую от гостиной, тоже сосет из чашки... Хорошо мы, все-таки, вчера посидели. Надеюсь, сегодня допросы не продолжатся, и мы просто где-нибудь погуляем. Постельное белье уже собрано и спрятано в тумбу, все одеты, хоть в офис веди, один я что-то разоспался. На стол мать, особо не мудрствуя, выставила остатки вчерашнего пиршества – бутерброды, печенье, резаный арбуз. Пожелав доброго утра, присоединяюсь к кофепитию - взяв ближайшую чистую чашку со стола, присаживаюсь на боковой модуль. Нацедив кофе из кофейника, больше любуюсь на родителей, чем пью – те сидят рядышком, умиротворенно потягивают густой напиток из чашечек и вид у них, как у новобрачных - они мечтательно переглядываются и романтично улыбаются друг другу. Интересно, какие у них на сегодня планы? Допив, мать ставит пустую чашку на стол:
- Ну, что?
Она шлепает себя по коленям, будто собираясь встать:
- Спасибо этому дому. Сенечка, нам пора!
Куда, пора? Смотрю недоуменно на родителей, но для отца, видимо, все ясно:
- А мне что? Мне только подпоясаться!
Отец встает с дивана, и я тоже вскакиваю. Как же так! Почему? Так все было вчера замечательно - посидели, поговорили, вспомнили молодость… Я думал наш банкет и сегодня продолжится – они же сто лет у меня не останавливались! Растерянно развожу руками:
- Как? Подождите как пора? Вы только приехали!
Мать, качая головой, оглядывается на папу:
- Ну, кто только, а кто и не очень.
Ну, обидно же! Протестующе вскидываю ладонь вверх:
- Нет, подождите, как это так?! Нет….Мы ни по городу не погуляли … Как?
Отец усмехается:
- Да мы бы с удовольствием... У нас самолет через четыре часа!
В смысле?
- Как самолет?
Анюта выглядывает из-за меня и ставит свою чашку на стол. У нее такой довольный вид, что мне становится ясно – без ее помощи не обошлось. Мать влюблено смотрит на отца:
- В Крым!
А потом приникает к его груди, посматривая на меня:
- Ты представляешь, чего Сеня учудил?
Так это папа придумал? Мама смеется, а я с радостным удивлением смотрю на отца:
- Пап, когда ты успел?
Он усмехается, переглядываясь с матерью:
- Ну, дурацкое дело, не хитрое.
Анька не может удержаться от похвалы:
- Семен Михайлович, вы такой молодец, я прямо горжусь вами.
Если они успели забронировать билеты через интернет, то без Аньки и моего ноутбука не обошлось. Мне вдруг становится грустно – если Гоша в ближайшее время не вернется, то, может быть, мы и видимся-то в последний раз. Кто я для них? Никто… Отведя в сторону вдруг заблестевшие глаза, жалобно тяну:
- Капец, а я думала мы на Воробьевы горы, вечером в ресторан.
Мать с отцом нерешительно переглядываются, но Сомова вмешивается:
- Да не слушайте вы эту эгоистку… Ну, вы все правильно сделали.
Она одобрительно машет руками:
- Я очень рада за вас!
Ничего я не эгоистка… Просто Анька не понимает! Слезы и сопли подступают к глазам и носу, и я ничего с этим не могу поделать:
- Да я тоже в принципе рада, просто…
Смотрю на родителей, и все расплывается перед глазами. А вдруг и правда, в последний раз? Что они скажут через месяц? Пошла вон, где Игорь? А мне так хочется их тепла, их любви… Тянусь к матери и утыкаюсь ей в грудь:
- Ма-а-ам!
Чувствую, как ее руки обнимают меня и прижимают к себе. Над ухом слышится теплый голос:
- Спасибо тебе Марго, за все, за все. И я так рада, что у Гоши теперь надежный тыл.
Сложив руки на груди, и надув обиженно губы, умильно смотрю на нее... Мамочка… И пытаюсь уговорить самого себя, что она любит меня не меньше, чем раньше. Благодарно кивнув головой, виновато опять канючу:
- Может, все-таки, билеты поменяете, а?
Сомова дергает меня за локоть:
- Марго!
Ну что, Марго?! Я не Марго, я Гоша. Хрен знает сколько, не видел родителей и, может быть, больше и не увижу никогда. Сморщившись от этой мысли и совершенно рассопливившись, оглядываюсь на отца:
- Па-а-ап!
Приникаю к отцу, к маме, обнимая их обоих сразу, впитывая тепло и смех. Отец успокаивает меня, похлопывая по плечу, и отстраняется:
- Ну, ну… Вот Гоша вернется, завалитесь к нам в гости и хоть на неделю, хоть на месяц...
Если бы…. Только где он, Гоша-то? С фонарями не сыщешь. Мне становится еще тоскливей, а в глазах вообще полное болото. Я руками и ногами цепляюсь за последние секунды, цепляюсь за наше прошлое:
- А мы на пруд на карася пойдем?
- Ну, конечно, пойдем.
Плевать на ужимки Сомовой, я ж понимаю - ей бы быстрей избавиться от моих родичей, притащить назад своего кашалота и кудахтать над ним. Отец удивленно клонит голову в бок:
- А откуда ты знаешь?
Знаю, уж поверь мне. Мама, глядя на него, смеется:
- Сеня!
- А ну да…. Ну, я смотрю у Гоши действительно никаких секретов от тебя.
Капец, даже про это уже нельзя вспоминать и спрашивать. Надув губы, обиженно ворчу, отведя глаза в сторону:
- А что, пруд с карасями, стратегический объект, что ли?
Отец указывает на меня, а сам оглядывается на маму:
- О, мать, смотри! У них даже чувство юмора одинаковое.
Та радостно кивает, довольная нашим единомыслием с Гошей. Господи, как же я их люблю! С умилением и улыбкой гляжу на отца, сдерживая рвущиеся наружу слезы. Анюта вновь скрипит, поторапливая наше расставание:
- Семен Михайлович, пойдемте, я вам с вещами помогу.
А мать тычет пальцем на заставленный стол:
– Да! А я помогу Марго со стола убрать…
Я тут же протестую, уж что-что, а это смогу и без помощи:
- Нет ма, не надо, я сама.
- Подожди, это две минуты.
Не хочу терять ни секунды. Мое лицо невольно сморщивается:
- Не-е…
Заставляю мать присесть в ожидании папы, и сажусь рядом сама. Не могу наглядеться перед расставанием. Особенно когда они оба у меня такие счастливые и довольные как сейчас:
- Мам, ты вся светишься!
- Еще бы, сегодня ночью Сеня был как лев.
- В смысле?
К нам уже приближаются Сомова, которая еле прет красную мамину сумку, и отец с чемоданом-тележкой. Судя по Анькиным страданиям, мамины покупки за эти дни, здорово утяжелили ее груз. Мать игриво косится и шутит:
- Марго, ты меня удивляешь.
Наконец, до меня доходит, и я широко открываю от удивления рот - вот это откровение! С Гошей у нее таких не было. Изображаю веселое смущение:
- А… Так, извини!
Большие сумки ставятся на боковой модуль дивана, готовые к следующему рывку – на улицу. А отец тянется через стол передать маме ее сумочку:
- Держи.
Как раз в этот момент у Сомовой начинает трезвонить мобильник в кармане джинсов:
- Ой!
Она извлекает его на свет и, посмотрев на дисплей, прикладывает к уху:
- А… Алло… Да, здрасьте…. Какой номер? А…, спасибо.
Так они и такси успели вызвать? Перевожу взгляд то на мать, то на отца. А меня даже не спросили! Будто я чужой, совсем. Анька дает отбой, отключая мобильник:
- Ну, такси у подъезда, номер семьсот тридцать.
Как же мне не хочется отпускать их. Неужели, все? Растерянно поднимаюсь с дивана. Папа решительно разворачивается на выход:
– Ну что, по коням?
Я вдруг вспоминаю про апельсины, которые вчера ночью Сомова приволокла ко мне в спальню, когда приходила посплетничать и срываюсь с места:
- Подождите, подождите…
Несусь туда, а когда возвращаюсь с целлофановым пакетом обратно, мать протестует:
– Ой, не надо Марго.
- Как, не надо? Что значит не надо! Вы поедите там… В аэропорту, знаете какие цены?
– Спасибо.
Анюта забирает у меня фрукты и засовывает в красную сумку. Меня раздирают эмоции, и я снова кидаюсь обниматься с матерью:
- Ма-ам, я вас так люблю!
Она похлопывает меня по спине:
- И мы тебя тоже…
А потом опять к отцу - с несчастным лицом и слезой в голосе:
- Па-ап!
Узкие лямки лифчика врезаются в кожу, заставляя повести плечами и напоминая, кто я для них... Отец приобнимает меня:
- Знаешь, Маргарита, я вот тебя знаю меньше суток, а ощущение, что лет двадцать!
Зажимаю рот рукой, чтобы не разреветься и отворачиваюсь. Я бы даже сказала - тридцать пять!
- Пап, ты только смотри, чтоб там мама далеко не заплывала, ладно?
- Не переживай, не переживай - без меня она даже в воду не войдет.
Сцепив руки у живота, вздыхаю и улыбаюсь им – как же здорово, что они приехали. Отец вдруг принимает строгий вид и грозит пальцем:
- А ты, знаешь, передай этому засранцу, что если он вздумает тебя бросить, будет иметь дело лично со мной, договорились?
Пусть вернется, а там разберемся. Сжав губы в тонкую линию в сопливой гримасе, киваю:
- М-м-м…
Анька снова вмешивается, пытаясь поторопить:
- Ну что, долгие проводы лишние слезы, угу?
Отец разворачивается к дивану, чтобы снять с него сумку:
- Ну что, Анечка права. Все дочь, пока, береги нашего сына.
Мать тараторит, пытаясь завершить прощание:
- Марго, я просто счастлива, что теперь у Гоши надежный тыл.
Она присоединяется к отцу, и они оба двигаются к выходу. Сомова подталкивает меня в спину двумя руками в том же направлении. Ну да, им пора, и может быть, для них я веду себя неадекватно…, но они-то для меня родные и любимые! Сморщившись, не могу сдержаться и хлюпаю носом, и хоть на минутку стараюсь их удержать:
- Мам, ну…
Отец оборачивается у дверей:
- Ну, пока.
Хочу говорить спокойно, а получается какой-то надрыв:
- Мягкой посадки!
- Спасибо.
- Как прилетите, позвоните!
- Обязательно.
- Обязательно.
Родители топчутся возле двери, и я снова пытаюсь повиснуть у них обоих на шее:
- Обязательно!
Пусть Анька и злобится, крутит у виска, и глазеет в потолок с кислой гримасой, но я же вижу, как маме с папой приятно, как они радостно млеют, чувствуя мою любовь. Я так редко с ними вижусь… Отец смущенно крутит головой:
- Ну, ну… Ну, все, все… Мать, пора нам… Марго ну, мы же не на фронт уходим, в конце концов.
Это еще как сказать. У меня тут каждый день фронт, могу и не выжить. Оглядываюсь к Сомовой за поддержкой, да только напрасно - она снова торопит родителей, поднимая вверх сжатый кулак:
- Ну, до свидания вам. Да-а-а… Синяя машина, семьсот тридцать.
Мама в ответ посылает в воздух чмоки:
- Спасибо, Анечка, ну все!
Я еще раз призываю, срывающимся чуть ли не на плач голосом:
- Пока… Как прилетите, позвоните!
Уже с лестницы доносится:
- Обязательно, пока.
- Пока.
Сразу становится пусто и уныло, я огорченно закрываю входную дверь. С обиженной физиономией марширую в гостиную, чтобы плюхнутся на боковой модуль, сложив руки на коленях и закусив губу. Ну, как так можно!? Вечером собрались все вместе, а утром уже умотали. Можно подумать у них сыновей воз и маленькая тележка! Еще Анька со своей синей машиной. Как попугай «до свидания, семьсот тридцать», «до свидания, семьсот тридцать». Соплю и ругаюсь про себя… Потом все же срывающимся голосом ору на стоящую тут же рядом Анюту:
- Вот чего ты лезешь, а?
Она сгибается в мою сторону:
- Куда, я лезу?
- Проводы, слезы…Вот, кто-нибудь тебя просил?
- Что значит, кто-нибудь меня просил?!
Сомова всплескивает руками и усаживается возле меня:
- Ты здесь такие нюни распустил!
- Что, я распустил?
Имею право! Сомова повышает голос:
- Три короба наплел и про карасей, и про пруд. Еще бы пять минут и вообще бы…
Что вообще бы? А нюни распустил, потому что баба, чуть что, сразу в слезы. А тут родители, которых сто лет не видел и, может быть, не увижу! Пытаюсь оправдаться:
- Это мои родители.
Зажимаю рот и нос, чувствуя влагу на пальцах. Да, я готова разреветься и что? Убить меня за это?
- Слушай, Игорь, я понимаю, кто эти люди… Просто твое слезоточивое прощание смотрелось со стороны как-то странновато. Я все это дело прекратила. Еще вопросы есть?
Да, права, ты Анечка, права… Смотрю на потолок, а потом, наморщив лоб, вниз в пол, чувствуя себя самой несчастной на свете. Только и ты меня Анют, пойми – это для тебя они дядя Сеня и тетя Тамара, а для меня…, половина жизни. И родней их для меня нет, и наверно не будет!. Отворачиваюсь:
- Ань, ты извини, правда…, просто я их так люблю.
Не ругать меня надо, а пожалеть… Утыкаюсь лбом в плечо подруги и та вздыхает:
- Гош, да я понимаю. Ну, слава богу, что мы хоть как-то выкарабкались из этой ситуации.
Сидим, понурившись, и сложив руки на коленях. В другой раз, может быть, если Гоша не вернется, они со мной и разговаривать не захотят, выгонят из квартиры на улицу и все. К тому же, столько лапши им навешал, поди, докажи потом, что я это не я. Встрепенувшись от этой мысли, сажусь прямо, глядя на Сомика:
- Слушай, а может быть, им надо было все рассказать?
Мой голос неуверенно падает, а Анька резко разворачивается ко мне, разглядывая словно сумасшедшую. Ну да, кто бы мне поверил - выгнали бы и делу конец. Так что иду на попятный:
- Согласен, дурацкая мысль.
После всех этих переживаний и соплей, совсем морда опухла, волосы висят сосульками и я, подцепив прядь рукой, убираю ее за ухо. Потом смотрю на часы:
- Ладно, я пошла в душ, мне на работу пора.
Хлюпнув напоследок носом, ухожу в ванную плескаться, приводить себя в порядок и собираться. Получаса мне вполне хватает и на выходе уже совсем другой человек - четкий, деловой и серьезный. Оглядываю себя в зеркале - хватит, поигрались в невесту, теперь никаких бабских излишеств: черный пиджак, красная рубашка с широким воротником, брюки, макияж средней яркости, гладко расчесанные на пробор волосы. Анюта одобрительно осматривает меня, а потом расстегивает пару верхних пуговиц на рубахе, открывая обзор:
- Ну, ты же современная женщина, а не солдат в армии по стойке смирно.
Поджав губы, лишь пожимаю плечами - я бы сейчас от армии не отказался.
***
Появившись на работе, бросив сумку в кресло у стены, отправляюсь в комнату отдыха чего-нибудь пожрать - с родителями я этот процесс пропустил, а потом, с их отъездом, поесть было уже некогда. Бутерброд с сыром и колбасой спасает от голодного обморока и вносит в настроение умиротворенность. Когда возвращаюсь назад в кабинет, застываю в дверях – оп-па-на, в моем кресле восседает мой главный враг и таращится в монитор включенного компьютера. В предвкушении очередных гадостей, настроение резко качается в другую сторону и я угрюмо иду к столу:
- Что ты здесь делаешь?
Злыдень благодушен:
- Ну вот, ни тебе здрасьте, ни тебе уважения.
Меня напрягает, что он лазает тут без моего разрешения, особенно в компьютере. Подойдя вплотную и сунув руки в карманы, заглядываю на экран – хочу знать, что он там выискивает:
- Я спрашиваю, что ты здесь забыл?
Антон поднимает голову:
- А ты не догадываешься? Статью!
Он вдруг начинает ворошить и разбрасывать бумаги, лежащие на столе, подбрасывая их в воздух. Тон его выступления меняется на агрессивный:
- Я где-то здесь забыл статью!
Склонившись над столом, молча все собираю, и складываю обратно в стопку:
- Быстро свалил с моего компьютера.
- Ну, во-первых, компьютер не твой, он находится на балансе у издательства. А во-вторых, что это за дискриминация, а?
Сунув руки в карманы брюк отступаю к окну - там за стеклом солнце, жизнь…, а тут урод с очередной пакостью, стой теперь, слушай... Только морщусь:
- Какая еще, дискриминация?
- По половому признаку. Тебе, видите ли, в моем телефоне копаться можно, а мне в твоем компьютере нельзя!
Это типа месть, что ли? Молчу, ответить на выпад мне, пока, нечем. Зимовский поворачивается к клавиатуре:
- Кстати, неплохой аппарат.
Он со стуком жмякает по кнопке «Enter», а потом начинает бешено выстукивать по клавишам:
- Не тормозит! Пятьсот символов в минуту!
Блин, что за гамадрил-вредитель, телефончик у него потрогали. Сломает же, или настройки какие-нибудь собьет в программах. Пробираясь за креслом поближе, срываюсь на крик, пытаясь отодрать руки Зимовского от клавы:
- Ты что, больной, что ли, а?
Тот, смеясь, бросает свое идиотское занятие, и я добавляю:
- Ты компьютер сломаешь, придурок!
- Хо! Что делать Маргарита Александровна, что делать…
Антон вскидывает руки вверх:
- Статьи то до сих пор нет, приходится как-то наверстывать…
Да я этих статей тебе уже с десяток накидала, только ж тебе они, на самом деле, на хрен не уперлись. Зацепившись одной рукой о крышку стола, а другой за спинку кресла, наклоняюсь к Антону и, еле сдерживаясь, цежу сквозь зубы:
- Слушай, Зимовский! Там на Цветном бульваре место клоуна освободилось. Тебя там заждались, по-моему.
Тот усмехается, и тянется взять со стола стаканчик из-под карандашей, а потом водружает его себе на голову, вместо шапочки:
- Маргарита Александровна, вы знаете, по-моему, в данный момент, проблема трудоустройства должна волновать, прежде всего, вас!
Он дергает головой, заставляя стаканчик упасть, а потом ставит его на стол. Кисло усмехаюсь:
- Только не надо меня пугать!
- Ой, помилуй бог, никто никого не пугает. Просто таков порядок в серьезных учреждениях.
Выпрямившись, складываю руки на груди, а он поднимается из кресла:
- Если сотрудник не выполняет свои служебные обязанности, то ставится вопрос о его соответствии занимаемой должности.
Ясно, пытается меня прогнуть. Только я тебе не Кривошеин и не Любимова. Тряхнув головой, отбрасываю волосы назад. Ехидно прищурившись, спокойно парирую:
- В таком случае, я думаю, уместно было бы поставить еще вопрос о саботаже.
У меня все статьи сохранены в ноутбуке, и даже даты проставлены, когда я их передавала или отсылала по почте. Зимовский, сунув руку в карман брюк, поджимает губы:
- В чем, простите?
- А кто-то, все время, заворачивает добротные статьи. По-моему, я ясно выразилась.
Зимовский ухмыляясь отворачивается - возразить ему нечем. Выставив руку вперед, решительно отодвигаю Антона от моего кресла:
- А еще не подпускает сотрудников к своим компьютерам!
Вот так вот! Встав прочно за стол, добавляю:
- Это ли не саботаж?
- Вот, оно что…
Зимовский с силой придвигает кресло к столу, подсекая меня под колени, и я плюхаюсь в него с размаху. Разозлился видать дяденька:
- Прошу вас, Маргарита Александровна, пожалуйста, пожалуйста, работайте.
Теперь уже он нависает надо мной, опираясь на спинку кресла. Молчу, чуть усмехаясь – мне нравится, как я его поставила на место. Ничего он мне не сделает, наоборот, сам себе могилу роет, мешая работе. Зимовский шипит:
- Только и вы уж, постарайтесь!
Выпрямившись, он будто выплевывает:
- Короче, чтобы через пять минут ваш опус лежал у меня на столе!
Ой, как страшно. Лишь бы последнее слово за ним было. Антон идет к открытой настежь двери, что-то тихо приборматывая, ругаясь наверно, потом останавливается в проеме и, сделав слащавую улыбку, прикрывает за собой дверь. Хмуро гляжу ему вслед, играя желваками:
- Капец. Я когда-нибудь придушу его…
***
Кофе кофеем, но после словесной перепалки вдруг просыпается аппетит, и я опять иду на кухню - чего-нибудь погрызть. Там за столиком сидит Калугин с чашкой, но я молча направляюсь к холодильнику. Распахнув дверцу, слышу за спиной, как Андрей поднимается и делает шаг в мою сторону:
-М-м-м, привет Марго.
Не вытаскивая головы, отвечаю:
- Ага, и утром два привета.
Подцепила присказку в милиции в обезьяннике, теперь отвязаться не могу. Так, чего я хотела-то? Бездумно смотрю на полки. Сзади снова голос Калугина:
- Что, прости?
Зачем я сюда полезла, не помню. Здесь минеральная вода, йогурты, кетчуп, какая-то банка с чем-то недоеденным… Мне этого ничего не надо… Андрей что-то спрашивал? Бормочу:
- Да, так.
Мне неуютно рядом с ним. В голову сразу лезет его «Можно я тебя поцелую?»… И почему я тогда сказала «нет»... Стоп - машина! Захлопываю дверцу и, засунув руки в карманы, разворачиваюсь, чтобы поскорее уйти:
- Ничего, анекдот есть такой.
Вам с Егоровой, судя по ночным воплям в доме отдыха, как раз подойдет. Андрей вдруг дергает рукой в сторону столика, за которым только что сидел:
- М-м-м…Хочешь, кофе?
Смотрю на столик с вазочкой печенья и неожиданно соглашаюсь:
- Ну, давай.
Потом вспомнив, что уже пила с утра морщусь:
- Хотя нет, все равно не поможет.
- Почему?
Со вздохом поведя головой из стороны в сторону, признаюсь:
- Да я уже литр в себя влила, все равно глаза слипаются.
И старательно таращу глаза, демонстрируя заспанность. Конечно, вчера поздно легли - сначала с родителями сидели, потом с Анютой сплетничали... Калугин сочувственно кивает:
- А-а-а…, не выспалась?
Ну, что ты ко мне пристал? Шла себе спокойно и шла... У меня и так, после Зимовского нервы на взводе, а тут еще ты... Весь такой спокойный, заботливый, правильный — и должность на месте, и невеста, и вообще идеальный мужчина. У всех все в порядке - у Калугина, у Наумыча… Одна я плаваю в помоях, как цветок в проруби и терпеливо жду, когда уволят! Горечь подступает к горлу, заставляя сорваться:
- Слушай Андрей, ну ты умный мужик, а? Ну если у человека глаза слипаются, то наверно он не выспался? Или ты думаешь, я себе клеем глаза намазала?
Выплеснувшись, тухну, отведя взгляд в сторону. Чувствую, меня уже несет не туда, и я просто срываю свою обиду. Блин, закон джунглей еще никто не отменял и нужно выживать самой, а не перекладывать ношу на других. Калугин недоуменно вздернув брови вверх, отступает:
- Извини.
Кажется, я перегнула палку, и просто сбросила на него свои неудачи и плохое настроение. У него своих забот хватает, без меня. Покорно вздыхаю:
- Андрей!
- Да?
- Это ты меня извини. Я просто действительно не выспалась и раздражаюсь по всяким мелочам.
Глядим, друг на друга, и молчим. А о чем говорить-то? Какой разговор не заведи, не по работе, обязательно уткнешься в Егорову... Помолчав пару секунд, он кивает в сторону холла:
- А, ерунда, проехали… Так, к этому... В зале заседаний можешь поспать часок!
Ну, если приспичит, так я лучше у себя в кабинете запрусь. Калугин загорается своей идеей:
- Ну, а чего? Я тебя пока прикрою.
Нелогично, но приятно. Улыбнувшись, качаю головой:
- Нет, Андрюш, я же не Штирлиц, чтобы спать по восемнадцать минут.
Он хмыкает:
- Ну, тогда смотри сама.
Да, ничего не остается, как самой. Но мне уже в голову приходит новая мысль – как-то стихли баталии со свадьбой и еще Андрей жаловался на столкновения Алисы с Наташей. У молодоженов проблемы? Интересуюсь:
- Ну, а у тебя как дела?
Калугин отшучивается:
- В отличие от тебя, я выспался.
Усмехаюсь, складывая кончики губ в грустную улыбку:
- Как Алиса?
Андрей кивает, а потом, отведя глаза в сторону, качает головой:
- Спасибо..., э-э-э... М-м-м…, все хорошо.
Не похоже… Пытливо вглядываюсь в его лицо:
- Ты рассказал ей про Наташу?
Он вздыхает:
- А…, пока нет.
Ну и зря. Она же все видит и понимает. И недоумевает, почему ты с Егоровой, а не... Чуть не сказала со мной... А если человек не понимает, то, как он может доверять другому?
- А чего ждешь?
- Ну, скажем так, не было удобной возможности.
Ко мне с шоколадкой домой среди ночи была возможность прийти, а откровенно поговорить с дочерью за столько времени нет? Эх, мужчины, мужчины... Напоминание об уже забытой плитке меняет ход моих мыслей:
- А хочешь шоколад?
Калугин вдруг радуется как ребенок:
- У тебя есть шоколад?
Ну, не то чтобы специально у меня... Смущенно поправляя волосы, дергаю плечом:
- Ну, ты приносил, я все не съела.
Андрей смеется:
- Хэ... Нет, спасибо, у тебя большая сила воли, должен сказать.
Так приятно беззаботно болтать ни о чем. Не думать ни о работе, ни о его скорой свадьбе. Улыбаюсь в ответ, чуть вздернув бровями:
- Да нет, я просто горький не очень.
Наше уединение прерывает Кривошеин, и мы с сожалением оглядываемся на него.
- Э, народ, там из типографии пришли, а вы чаи гоняете?
Калугин сразу переключается на деловой лад, видимо пришли по его душу:
- О, как!
Они с Валиком жмут друг другу руки, и Кривошеин его торопит, кивая в сторону холла:
- Пойдем, пойдем!
И тут же исчезает, также внезапно, как и появился. Значит, пора по рабочим местам.
- Ну, что, на баррикады?
И первая выскальзываю наружу. И зачем, спрашивается, приходила? Потрендеть? Вслед мне несется:
- Да! Выше глянцевое знамя.
***
Через пять минут, естественно, никакой статьи Зимовскому не несу, неоткуда ей взяться. Но через пару часиков, накидав тезисов по поводу взаимоотношений родителей и взрослых детей, отправляюсь в кабинет главного редактора. По-моему, вполне привлекательное название: «Взрослые дети». Вручив пару листков, стою, чуть сбоку от стола, таращась в окно, жду реакции. Антон, развернувшись с креслом спиной ко мне, вроде как внимательно читает. Потом неопределенно цыкает языком. Отсутствие одобрительных звуков приводит меня к неутешительным выводам - впереди новый круг творческих потуг, а родительская тема отодвигается на неопределенный срок:
- То есть, я так понимаю, эта тема тебе тоже не нравится, да?
- Правильно понимаешь.
Сунув руки в карманы, почти равнодушно допытываюсь:
- И что на этот раз? Можете объяснить?
- Могу. Тема тухленькая, не цепляет.
Ясно. Похоже, тебя цепляет только скандальное и неприличное. Последний твой креатив, помнится, был «Гулящие жены»? Раздраженно кивнув, не торопясь иду вокруг Антона, на ходу рассуждая и пытаясь найти компромисс нашим спорам:
- Ясно, значит, опять не та тема. Ладно, давай, тогда, выберем, чтоб цепляло.
Присаживаюсь на край стола, изображая готовность к компромиссам. Антон кивает, отдавая мне инициативу:
- Предлагай.
Задумчиво поднимаю глаза вверх:
- Э-э-э… «Cемья и работа. Оптимальный баланс»?
- Мелко.
- Не согласна, но ладно… Э-э-э…. «Служивые и не служивые. Помогает ли армейская школа в жизни».
- Дальше.
- Почему?
- Не почему. Дальше.
Мое терпение на исходе - можно же конкретизировать претензии, а не отвергать любое предложение огульно. Слезаю со стола Ладно, попробуем еще одну попытку. Подумав секунду, выдаю еще одно направление:
- «Отцы-одиночки».
А что, может получиться любопытно - откуда такие берутся и как они, потом, находят себе новую вторую половину. И, при этом, жизнь их ни хрена ничему не учит! Зимовский реагирует моментально:
- Старо.
Это не аргумент. Похоже он ищет повод отказать, а не найти консенсус. Решительно обхожу вокруг Антона, чтобы нависнуть над ним с другого бока - одной рукой упираясь в стол, а другой взявшись за спинку кресла. Толкнув спинку кресла, заставляю его крутануться, разворачиваясь ко мне лицом:
- Зимовский! Уже не смешно.
- Полностью с вами согласен, Маргарита Александровна - здесь плакать хочется… Целую неделю не можешь родить какую-то паршивую статью.
Поведя головой и сжав зубы, отворачиваюсь - ты же, гаденыш, сам и не даешь…, родить. Так бы и прибила в этом самом кресле, за вредительство. И правда, чего взять с неадекватной-то? Экспромт с телефоном, помнится, произвел на Зимовского неизгладимое впечатление – весь вечер шарахался от меня и жался по углам:
- Антон Владимирович, если мне не изменяет память, вы же свой автомобиль на платной стоянке оставляете, да?
- А причем здесь мой автомобиль?
Задумчиво устремляю взгляд в пространство:
- А домой возвращаетесь через скверик, да?
Антон пока не понимает моих расспросов и спокойно сидит, развалясь в кресле и разглядывая меня:
- Ты к чему клонишь?
Сунув руки в карманы, молчу… Покрутив каблуком, словно провинившаяся школьница, резко встряхнув головой, отбрасываю волосы за спину:
- Да так, ни к чему.
Сделав губы трубочкой, многозначительно тяну:
- Ну-у-у… Просто скверик этот темный, бомжи всякие разные ползают.
Антоша отрывается от кресла, агрессивно вскакивая:
- Ты что, угрожаешь мне?
- Да, боже упаси! Так, мысли вслух.
Стоим лицом к лицу, и Зиме ничего не остается, как бессильно огрызнуться, постучав пальцем в мои листки на столе:
- Ты лучше бы, свои мысли, вот сюда бы направила.
Туда? А толк будет?
- Слушай, Зимовский. Может быть, уже хватит Ваньку валять?
- В смысле?
Смотрю на него, прищурившись:
- Если я напишу трижды гениальную статью, ты же ее все равно зарубишь, да?
Он словно выплевывает:
- А ты пиши! Твое дело карябать.
Сам ты…, карябаешь. Во мне уже поднимается волна протеста, не сдержавшись, наскакиваю на гаденыша, повышая голос:
- Что, карябать?
- А ты уж сама решай - или статью или заявление. На выбор.
Глядим друг на друга как волки. Ясен пень - действительно будет рубить, до самого срока выхода номера, а потом назначит виноватой. Но упрямо повторяю:
- Не дождешься.
И стремительно иду мимо него на выход.