День за днем. Эпизод 3

Ночь на удивление пролетает без сновидений. Я даже выспался, несмотря на то, что будильник прозвенел вовремя. Сунув ноги в тапки, нечесаный и расхристанный, отправляюсь в большой мир, то бишь, на кухню, на ходу потягиваясь и влезая в приготовленный халат. Встряхнув поднятыми вверх руками, расправляю рукава, потом запахиваю полы, завязывая поясок. Мать в гостиной, стоит возле стола и почему-то держит в руках один из моих галстуков. На диване еще куча, старых и новых. Чего это она? Ревизию сынуле устроить решила? Приблизившись, останавливаюсь в замешательстве, растерянно приглаживая волосы и, убирая упавшие пряди за уши. Настороженно здороваюсь: - Доброе утро. Мать прикладывает галстук себе к горлу, не глядя в мою сторону. На ней брюки и блузка, и с мужским галстуком все это выглядит странно и необычно. Никогда не замечал за ней подобного стиля в одежде. И голос у нее почему-то напряжен: - Привет, Марго, Анечка уже встала? Оглядываюсь по сторонам – в смысле? У меня в спальне ее точно спросонья не было. Да и где ей ложиться то, как не в гостиной? Недоуменно бормочу: - Я не знаю. Снова смотрю внимательно на мать – странная она с утра какая-то. У меня так и зудит спросить, чем она занята, что я и делаю: - Мам, а ты уверена, что тебе подойдет Гошин галстук? - Согласна, этот как-то не очень. И тянется за другим, полосатым, валяющимся на диване: - А вот, синий? Сунув руки в карманы, продолжаю пребывать в полном недоумении – что происходит? - Что, синий? - Ну, понимаешь, я подумала, что если Влад хочет поиграть в женщину, то мне надо соответственно... Поиграть в мужчину? Моя челюсть падает вниз, оставляя рот открытым. Она что с ума сошла, что ли? Мало одного психа, давайте все будем под него подлаживаться! Изумленно подняв плечи, могу лишь испугано проблеять: - Мам, ты что, серьезно? - А что здесь такого? Ты еще скажи, что у твоей будущей свекрови тоже сдвиг по фазе. Если бы у какой-то там свекрови, а то у родной матери! С отвисшей челюстью, продолжаю таращиться - может она заболела? Горестно сдвинув брови, смотрю на нее с отчаянием. - Мам, он что, тебя укусил? Вижу, как она начинает раздражаться: - Почему, укусил? Но я уже не могу остановиться: - Ну, а как ты заразилась-то? Это же надо же додуматься – он будет в женском белье, а она в мужском! Но если мать что-то втемяшила себе, переубедить ее сложнее некуда. На мои слова она возмущенно качает головой:: - Маргарита, это просто игра, понимаешь? Причем самая безобидная из всех тех, которые можно придумать. Никогда не думал, что моя мать на такое способна - мало того, что с чужим мужиком - извращенцем, так еще и сама чуть ли не из платья выпрыгивает, так невтерпеж «поиграть». Расстроено восклицаю, уже не сдерживая истеричные нотки в голосе: - Игра?!… Да ты хоть знаешь, что после таких игр людей за гаражами находят, в полиэтиленовых пакетах?! - Господи! Да что у тебя мысли то все в одну сторону … Она ведет головой, подбирая слова: - Ты что в своем журнале криминальную хронику ведешь? - У нас в журнале нет криминальной хроники. И я бы не хотела, чтобы она, благодаря тебе, появилась! Мы обе уже искрим, и я вижу, как злится мать. Чуть повернув голову в мою сторону, она, по-прежнему, старается не глядеть на меня, но очень желает оборвать реплики в свой и ее хахаля адрес: - Так, хватит! Она обходит вокруг диванного модуля и присаживается на него: - Мне надоел этот разговор! Судорожно хватаюсь за хвосты пояса, туже затягивая его – во мне тоже все кипит и клокочет и ищет выхода: - А мне надоели все эти… Переодевания! Мать дергается, но не оборачивается и молчит. Господи, люди, как вы не понимаете – какое это счастье быть собой! Отвернувшись, поднимаю глаза к потолку: - Если тебя родили мужиком, так будь мужиком! И радуйся, и гордись этим. Мне сейчас так горько и печально, и хочется уткнуться в мамино плечо и заплакать. - Знаешь, Маргарита… Очнувшись, смотрю в мамин затылок. - Глядя на тебя, никогда бы не подумала, что такая женщина, как ты имеет столько предрассудков. Не поняла… У меня что, вид вертихвостки без комплексов? Странное мнение о невесте сына, однако. Да и причем тут предрассудки... Я забочусь о безопасности матери и благополучии собственной семьи! Поджав губы, пытаюсь подобрать слова для ответа, но ничего толком не выходит, и лишь трясу от усердия головой. Так и не найдя весомых контрдоводов, разворачиваюсь и ухожу в спальню. Это уму непостижимо – она все поворачивает так, словно я шизанутая дура, а этот ее недоделанный кавалер просто пай-мальчик в песочнице. Нерастраченную энергию расходую на сборы на работу и завтрак, который проходит в угрюмом молчании и недовольстве друг другом. Сегодня в одежде, без Анькиных советов, останавливаюсь на длинной юбке и серой блузке с треугольным вырезом спереди - у нее недлинные рукава по локоть и бант на боку. Макияж делаю обычный, и волосы просто зачесываю на одну сторону, волной на плечо. Уж не знаю с предрассудками этот образ или нет, но ничего другого на ум не приходит. *** Приехав на работу, опять усаживаюсь за долбанную статью. Только теперь тему предлагает сам главный упырь – мы пересекаемся с ним возле Люсиной стойки, и среди пошлых шуточек и намеков мне рекомендуется написать о гулящих женах. Пытаюсь - но на этот раз не могу собрать даже двух мыслей в кучку, они тут же расползаются и возвращаются к матери, выделывающей эротические фортели на шестом десятке. Смотрю в экран ноутбука, на жалкие строчки ни о чем, и, цыкнув языком, отворачиваюсь, раскачиваясь в кресле: - Все не то! Вот некролог для этого козла - за шесть секунд бы… Выбравшись из-за стола, оглаживая юбку на бедрах, начинаю метаться вдоль окна, выплескивая эмоции и энергию. Увы, от беготни умных мыслей не прибавляется. Остановившись за креслом, тупо смотрю сквозь жалюзи на улицу... На столе подает сигнал мобильник, и я тянусь за ним – хорошо бы по делу, а не для полоскания мозга, который уже и так на пределе. Открыв крышку, смотрю, кто звонит – ладно, это Сомова. Встряхнув головой и отгоняя волосы с лица, прикладываю трубу к уху: - Алло. - Марго, у нас нарисовалась проблема. Твоя мама хочет поговорить с Зимовским. Так Анька и правда ночевала дома? Стоп! С Зимовским? Зачем? С какого перепугу? Не могу сдержать удивления: - Чего-о-о? - Тебе повторить? - С чего ты взяла? - Она просила у меня его телефон. Или Анька заезжала домой? За каким хреном? Блин, сидела бы со своим Наумычем в гостинице и сидела, носят ее черти. Задрав подбородок вверх, делаю глубокий вдох: - Капец. Я, надеюсь, ты не дала? - За кого ты меня принимаешь? Конечно, отмазалась. Ну, сказала типа он у меня на работе, но проблему то это не решает. Иду вдоль окна, в другой угол кабинета: - Черт, а нафиг ей Зимовский-то? - Она хочет поговорить с ним. - О Гоше? - В том то и дело, что о Марго. Что-то мне нехорошо вдруг. Почему обо мне и с Зимовским? Замираю с открытым ртом: - Обо мне? - Именно. Мол, как это ее Гоша, мог найти себе такую невесту. А чем это невеста плоха? Очень даже замечательная невеста. Не могу понять, чем это я провинился перед матерью. Тихонько тащусь вдоль окна в обратную сторону, обхватив одной рукой себя за талию, а другой, прижимая трубку мобильника к уху. Хмуро интересуюсь: - Какую это «такую»? - Ну, она считает, что ты слишком правильная, может быть даже где-то закомплексованная. Что вы с ее Гошей абсолютно разные люди, представляешь? Ее хрен поймешь, и так плохо, и эдак. На пришедшего Калугина накинулась как цербер на кенгуру, а в ее сторону и замечания сделать нельзя. Со вздохом останавливаюсь позади кресла: - О, Господи! Прилетело, откуда не ждали. Я надеюсь, ты понимаешь, что если они пересекутся, то мне можно сразу под поезд? - Гош, ну подожди, не паникуй. Я понимаю, что хорошего действительно мало, но… Запрокинув голову вверх, перебиваю: - Короче! Скажешь ей, что телефон потеряла. А я буду тут думать! Стресс за стрессом. Захлопнув телефон, раздраженно бросаю его на стол. Выдержать такое бесконечное напряжение нормальному человеку непосильно. Уперев руки в бедра, смотрю вверх, туда, где командуют чужими судьбами и жизнями: - Господи, когда ж я сдохну то, а? *** Слова о том, что мать мной недовольна, дает толчок к нескольким креативным абзацам о взаимоотношениях и названию возможной статьи. С этим и отправляюсь в кабинет к своему главному врагу. Пока Антон читает, развалясь в своем кресле, стою рядышком и жду вердикта, сложив руки на груди и отвернувшись к окну. В принципе, мне по фигу, что он сейчас скажет – мои мысли заняты другим – поисками решения катастрофической проблемы, придуманной специально для меня собственной матерью. Зимовский, наконец, подает голос: - То есть, ты считаешь, что отношения между невесткой и свекровью это именно то, что интересует мужскую аудиторию? Не оборачиваясь, упрямо роняю: - Да, я так считаю. - А я считаю, что им это по барабану! Он отбрасывает мои листки на край стола. Спокойно парирую, разворачиваясь лицом к своему критику: - Холостякам, может быть, и по барабану. А вот женатикам… Их по статистике подавляющее большинство. Антон усмехается: - А ты ведешь такую статистику? Разговор ни о чем и я закатываю глаза к потолку: - Слушай, Зимовский, хватит проедать мне мозг. - Это ты мне мозг выедаешь! Я тебе подкинул нормальную тему! - Гулящие жены - это, по-твоему, нормальная тема? Не хочу даже пытаться, тем более в свете романтических встреч матери и ее Влада. Зимовский, уперев пальцы в крышку стола, поднимается из своего кресла: - Более, чем! И для женатых, и для холостых. Неожиданно, мобильник Антона на столе оживает, и мы оба смотрим на высветившийся номер. Конечно, я его узнаю первым и хватаю телефон со стола. А потом прячу за спину – мне нужно время, нужно срочно сообразить, что делать дальше. Дзинькнув в последний раз, трубка в руке умолкает. Зимовский растерянно смотрит на меня: - Чего ты делаешь? Звонок за спиной раздается снова. Что же делать? Отведя глаза в сторону, бормочу первое, пришедшее на ум: - А-а-а… Пока мы не разберемся по статье, никаких разговоров! Антон от такой наглости глядит ошалелыми глазами, не понимая происходящего. Наверно, решит, что от его прессинга у меня поехала крыша. Ну, и пусть! В другой раз подумает, прежде чем давить и измываться. Он удивленно голосит: - Дай, сюда! Трубка продолжает трезвонить, и я уже уверенней повторяю: - Я говорю, пока по статье не договоримся… Тряхнув головой, откидываю волосы назад. Антон тянет руку, но пока не бросается, боится, наверное, что кусаться начну: - Дай сюда телефон! Потихоньку отступаю к окну – там есть проход вдоль стола, на случай бегства: - Не дам. - Слушай, Марго, мы с тобой не будем сейчас… Я за тобой бегать не буду! Врет, но проверить можно. Я его подначиваю: - А ты попробуй! Как только он делает движение ко мне, ускользаю в проход. - Ну, дай сюда телефон! Он пытается броситься вдогонку, но, видимо, статус важной персоны заставляет делать это с оглядкой и пешком, в отличие от меня - оттолкнув его руку, даю деру и бегом выскакиваю за дверь, хотя в юбке и на каблуках это совершенно неудобно. Сзади слышится: - Дай сюда телефон, слышишь! Дай сюда, я сказал! Дай! Дай! Первой добежав до собственного о кабинета, прячусь в нем, придавив створку двери руками и плечом, и стопоря ручку. Снаружи тут же раздается стук и вопли Зимовского: - Открой дверь! Слышь ты, дура! Но не ломится, и то хорошо. Судорожно одной рукой роюсь в меню мобилы в поисках автоответчика и включаю его. Очередной мамин звонок быстро прерывается - видимо ответ нашел адресата, и она начинает что-то диктовать про себя и свой приезд. Стук в дверь превращается в тяжелые шлепки: - Э-э-э, дура, открой дверь! Слышь ты, чокнутая, я сейчас охрану вызову… Чего смотрите, работать идите! Сам, дурак чокнутый. Прижимая плечом и рукой дверь, дожидаюсь, пока мать продиктует сообщение полностью: «Привет Антон, это Тамара Ивановна, мама Гоши, я буду в городе недолго, хотелось бы увидеться, пообщаться. Перезвони, пожалуйста, на Гошин домашний». Вопли за дверью становятся еще громче: - Слушай ты, чокнутая, я сейчас охрану вызову! Запись заканчивается и я, убрав руку с двери, судорожно нажимаю кнопки, роясь в меню: - Черт, где тут удалить?! Вот, так. И номер звонившего тоже. - Удалить! Все сделав, вздыхаю с облегчением. Отлепившись от двери и открыв ее, оказываюсь лицом к лицу перед разъяренным Антоном. У него совершенно идиотский вид, наверно и чувствует себя аналогично. Выйдя наружу, спокойно протягиваю ему мобильник: - На, подавись! Тот тут же выхватывает телефон из моих рук и с подозрением крутит его, осматривая со всех сторон: - Ты чего там с ним делала, а? И кивает внутрь моего кабинета. Привалившись к дверной притолоке, невозмутимо складываю руки на груди: - Гвозди забивала. Его подозрения только укрепляются, и он начинает просматривать входящие номера: - Ага, за тобой станется…. Слышь, Маргарита Александровна, тебе бригаду вызвать или ты сама до Кащенко доберешься? Решив проблему, я благодушна – скромно опустив глаза вниз и чуть высунув язычок, старательно высматриваю узоры на полу. Дав один щелчок по носу, хочется сделать еще чего-нибудь приятное такому замечательному человеку: - Я думаю, Антон Владимирович, там вам больше рады будут, чем мне… Кстати! Придумала! Тычу пальцем в телефон, и мы оба смотрим на мобилу: - Хреновая модель, меню отвратительное. Смени телефон, а то ходишь, как лошпед. Оставив ошарашенного Антона снаружи, ускользаю к себе в кабинет, прикрыв за собой дверь. И тут же прислоняю ухо, прислушиваясь. Снаружи доносится нелестное высказывание: - Это у тебя в башке меню отвратительное. Хороший телефон… Овца безмозглая! Голос обиженный и огорченный, и это приятно - он уже забыл про мамин звонок, да и про мою беготню тоже. За дверью слышатся удаляющиеся шаги, и я отправляюсь к своему рабочему месту. С мамой надо что-то делать – ее активность мне не нравится. В раздумьях брожу вдоль окна, одной рукой обхватив себя вокруг талии, а другой поглаживает пальцами лоб. Одну проблему удалось предотвратить, но надолго ли? Телефон, лежащий на столе рядом с открытым ноутбуком, вдруг начинает звенеть и я, сделав шаг к столу, тянусь за трубкой. Черт, это мать! Открыв крышку, прикладываю мобилу к уху: - Алло, да мама, что случилось? Ноги опять несут меня к окну, за кресло. С другого конца слышится: - Да, все нормально, просто хотела сказать, что скоро приеду. Куда? Замираю с открытым ртом , вцепившись пальцами за спинку кресла - чувствуя, как слабеют ноги: - Куда приедешь? Мамин голос игрив и весел: - К вам, в издательство! Зачем?! Рука непроизвольно взлетает в протесте и замирает в пространстве. Только-только разрулили! - Э-э-э…, подожди, подожди… А что ты здесь будешь делать? - Ничего, просто хочу повидаться с Гошиными друзьями. Вот Антона сто лет не видела. - Э-э-э…, так это… Брожу туда-сюда с вытянутой неприкаянно рукой и судорожно придумываю отмазку: - Боюсь, ты его сейчас не увидишь. - Почему? - Да у него работы по горло, даже кофе некогда попить. - Да я ненадолго. Цепляюсь за любой предлог: - Мам, слушай, у меня тут запарка, у меня статья горит. Я тебя даже встретить не смогу! Увы, ее это не сбивает: - Да, не надо встречать, сама разберусь, не маленькая. Или ты меня стесняешься? - Чего это я тебя стесняюсь? - Ну, вот и отлично! Тогда скоро буду. Ничего сказать в ответ не успеваю - слышатся короткие гудки. Задумчиво опустив телефон вниз, захлопываю крышку. Плач, смейся, вешайся, но это конец. Мне душно и тоскливо. Положив обе руки на спинку кресла, веду головой из стороны в сторону, вынося себе печальный вердикт: - Все Ребров, кажись, приплыли… Последняя надежда – Анька, может она, что-то подскажет, или поможет. Снова суетливо открываю крышку телефона и набираю знакомый номер. Длинные гудки… Тряхнув головой, откидываю волосы назад, сопя и вздыхая, жму трубку к уху и жду отклика. Как только на том конце появляется связь, загробным голосом, сходу, объявляю приговор: - Ань, мне кранты. Это даже не капец, это все – полный alles! Ты мне передачи в тюрьму носить будешь? - Почему сразу в тюрьму? - Да потому что мне ничего не остается сделать, как грохнуть Зимовского! - Гош, ты толком можешь объяснить, что случилось? Меня всю колотит, и я уже перехожу на крик, на вопль: - Потому что мама едет в издательство! - Зачем? - Поговорить! Соскучилась она, понимаешь, по Гошиным друзьям! - Так, Гоша, возьми себя в руки и готовься. Про Тамару Ивановну не знаю, но как отвлечь Зимовского подумаю. Бессильно роняю руки и чуть не плачу – готовься к чему? От воспоминания, как Наумыч вышвыривал из редакции Верховцева, пинком под зад и мордой о стенку лифта, меня передергивает. *** Не знаю, чего там Анька придумает, но я уже минут двадцать то торчу в кабинете у стеклянной стенки и таращусь сквозь жалюзи в холл, то бегу на кухню и болтаюсь там, ожидая развития событий. А вот и Зимовский о чем-то энергично беседующий с начальником охраны - Антоша срывается к лифту и несколько раз тыкает в кнопку вызова, а потом стремглав несется вбок к выходу на лестницу. Через пару минут двери лифта раскрываются, и оттуда выплывает моя маман с довольной улыбкой. Она шустро направляется к Люсиной стойке и даже успевает что-то у нее спросить, но я выскакиваю из кухонной засады и бегом устремляюсь на перехват: - Тамара Ивановна, так быстро! Вы уже здесь! Схватив за локоть двумя руками, пытаюсь увести к себе в кабинет. Мать ошарашено вертит головой, явно опешив от такого наскока: - Здесь же близко, пробок не было. Не очень то близко на самом деле, где Раменки, а где Большая Татарская... Мы потихоньку продвигаемся к заветной двери, хотя и медленно. Неожиданно Люся вылезает из-за стойки с пачкой писем и направляется к нам: - А-а-а, получается вы мама? Не даю закончить - быстренько обхожу вокруг матери и, приобняв ее, вклиниваюсь, оттесняя Людмилу в сторону: - Люся, а что там у нас там с типографией? Пробники уже принесли? Та, хоть и сгорает от любопытства, но сразу переключается на деловой лад и мотает головой: - Пока еще нет. Какие пробники, если нет центральной статьи и разворотов, не знаю. Но пусть поспрашивает... Черт, чем бы ее еще озадачить? Судорожно поправляя локон, повышаю голос: - Ну, что значит, нет?! У нас все горит! Давай, иди быстренько, поторопи их! Люся ошарашено смотрит на меня и неуверенно блеет: - Я им могу позвонить. Включаю начальницу по полной: - Нет, что значит позвонить? Позвонить и я могу. Ты, знаешь, иди постой у них над душой! Они тогда хоть как-то начинают торопиться. Вижу, Людмила никак не успокоится - пялится на мать, и все порывается что-то у нее спросить. Уже психуя, сильнее повышаю громкость: - Люсь, ну давай, иди же! Обеими руками машу в сторону лифта, придавая направление и ускорение. Людмила недовольно ворчит: - Хорошо, как скажете... Главное отходит! Отступает назад. Я тут же одной рукой снова подхватываю мать под локоть, а другую демонстративно прикладываю ко лбу: - Ой, дело в том, что у нас перед сдачей номера вечно такой бардак! Все бегают, шуршат. В общем-то, собственно из-за этого я и не хотела, чтобы ты приезжала. Вдруг замечаю, что Людмила продолжает стоять чуть позади матери, улыбаясь и слушая нас. Буквально, рявкаю: - Люсь, какие-то проблемы?! - Нет, нет. Снова машу рукой в сторону лифта: - Ну, иди же тогда! Приходится стоять и смотреть ей в спину, пока не уйдет подальше. Мать вдруг интересуется: - А какая сдача? Вы же обычно в середине месяца выходите? Ну, правильно, скоро середина августа. Правда, теперь у нас ритм рваный - один полноценный номер в месяц, а иногда и второй, урезанный, вдогонку, в зависимости от объемов рекламы. И это вызывает иногда путаницу. В общем, сложно объяснять. Чешу ухо, не зная как ответить. Наконец, набрав побольше воздуха, киваю: - Ну, да... Ну, дело в том, что у нас такая ситуация… Журнал купили испанцы… Мать распахивает широко глаза и в радостном недоумении смотрит на меня: - А какие еще испанцы? - Да… Ну, какие, какие испанцы. Наигранно смеюсь – мне все никак не удается увести мать в кабинет, а стоять здесь с каждой минутой все опаснее: - Богатые конечно… Дело в том, что… Испанские инвесторы вложили в это издательство крупную сумму. Снова пытаюсь подтолкнуть ее к двери в кабинет, в нужном направлении, но это не так-то просто – мама без конца крутит головой и ей все любопытно. Приходится заговаривать зубы и тараторить абы о чем, судорожно вздыхая и нервно улыбаясь: - И, в общем, мы теперь шуршим, как веники, чтобы, как говорится, у них и проценты капали нормальные, и все было бы хорошо у них. Вот, так что, у нас теперь - и сдаемся гораздо раньше, и дергают нас гораздо чаще. Я тоже начинаю опасливо крутить головой, нервно высматривая Зимовского – фиг его знает, как долго Сомова сумеет его продержать. Тронув мать за плечо, корректирую движение, но она останавливается вообще: - Странно. Мне Игорь ничего про испанцев не говорил. Еще раз оглядываюсь по сторонам и автоматически бормочу дальше: - Ну, он много чего тебе не говорил. В глазах матери недоумение: - Например? - Ну… Убираться отсюда надо, а не трендеть! Чуть помешкав с ответом, радостно киваю: - Например, про меня! Мать отворачивается: - А, ну да, да… Наконец, мне ее удается развернуть к распахнутому кабинету, и мы идем туда. Громкий глас шефа заставляет вздрогнуть: - Тамара Ивановна! Так резко оборачиваюсь, что взметнувшиеся волосы хлещут по лицу. Черт!!! Схватившись за голову, отступаю в сторону - все, капец и кранты, сейчас ложь раскроется, и дело Василисы пополнится еще одним криминальным эпизодом. Наумыч идет к нам, излучая радость: - Какими судьбами? Он тянется поцеловать маме руки, и она расцветает в ответ: - Боже, Борис Наумыч! Добрый день. - Добрый. Отворачиваюсь, делая вид, что одергиваю блузку – спокойствие, только спокойствие. Не надо психовать раньше времени. Егоров продолжает светскую беседу: - Э-э-э... Решили посмотреть место работы Игоря? - Не только. - Понимаю. Егоров косится на меня, и я напрягаюсь, готовая вмешаться. Шеф и правда благодушно начинает закладывать: - Заодно решили проведать свою… Перебиваю, влезая в разговор: - Дочь… Дело в том, что Тамара Ивановна мне, как мать родная. Выходит притянуто, и я нервно смеюсь, активно жестикулируя для верности. Наумыч кивает: - Да, я понимаю… Начальник становится серьезным и, тряся головой, вдруг начинает меня расхваливать: - Значит, Марго работает безупречно … Блин, что же делать - то? Нет, чтоб о погоде поговорить. Совсем растерявшись, стою с отвисшей челюстью, снова и снова поправляя волосы. Что же делать? Что делать? Егоров добавляет: - Местами даже лучше, чем брат. Шеф тыркается войти в мой кабинет первым, но я этот порыв пресекаю: - Борис Наумыч! Господи помилуй, еще и брат! Стоп - машина! Схватив за локоть шефа, увожу его в сторону от удивленно взирающей на нас матери. - Борис Наумыч, э-э-э… Дело в том что… Приглушаю голос: - Понимаете, Тамара Ивановна… Выглядываю из-за плеча шефа, бросая взгляд на маму: - Она пришла поговорить со мной об одном деле, очень личном. Вы не возражаете, если мы воспользуемся моим кабинетом? - Да, вообще, какие проблемы. Как только я отпускаю его руку, он возвращается к посетительнице: - Я все, все удаляюсь, очень рад был вас видеть. И наклоняется поцеловать мамины руки. Та расцветает: - Спасибо, это всегда взаимно. - Спасибо. Легенда о личном деле срабатывает, Егоров сразу разворачивается в обратную сторону, смущенно качая головой, и изменяет вектор движения, направляясь к себе. Так-то лучше. Остаемся одни, провожая спину шефа взглядами. Слава богу, пронесло, но я уже вся на нервах, и мой зашуганный вид не заметит только слепой… Мать с любопытством бросает взгляд в мою сторону: - А что, у тебя есть брат? Поморщившись, отмахиваюсь: - Ну да, есть... Двоюродный! Ой, терпеть не могу, когда меня с ним сравнивают, алкаша этого. Так, давай мам, нам сюда. Надеюсь, вопросов про брата больше не возникнет. Схватив обеими руками мать за локоть, заталкиваю ее в кабинет и прикрываю плотно дверь. *** Мама ходит по кабинету, осматриваясь, а я таскаюсь следом как собачка. Меня волнует скорое возвращение Зимовского и если он начнет орать в холле, тонкие стены и дверь будут служить слабым препятствием. - Хм…, э-э-э… Марго, а это, по-моему, кабинет Игоря? Задумавшись о голосистом Антоне и возможных последствиях, киваю в подтверждение слов матери и снова бросаю взгляд в сторону двери: - Совершенно верно, именно здесь я его и заменяю. Мать, зайдя за стол, удивленно смотрит: - Ты-ы-ы? А почему не Антон? Черт, я же ей ничего не говорил, кем я здесь и сейчас. Сделав губы трубочкой, зависаю, судорожно пытаясь придумать, хоть какую-то версию: - Ну-у-у…. Ничего умного в голову не лезет, и я пожимаю плечами: - Дело в том, что Игорь с Антоном, в последнее время, не очень ладили. Как это увязать с тем, что назначили именно меня, а не Антона не очень представляю и потому вру, черпая вдохновение в импровизации. Проникновенно смотрю на мать: - И вот, Гоша попросил Бориса Наумыча, что бы я… Ну, сама понимаешь… Кто-то приехал на лифте и гундосит возле Люси… Зимовский? Бросаю напряженный взгляд на дверь, прислушиваясь. Мать качает головой, а потом усаживается в мое кресло за столом: - Нет, честно говоря, не все понимаю…. А что у Игоря с Антоном? Думай, Гоша, думай! Самая искренняя лапша получается, если говорить полуправду. Вздохнув, сажусь на край стола, не забывая прислушиваться к голосам в холле. - Дело в том, что… Ну… Антон, в последнее время, он очень изменился… Чем угодно готов поклясться – истинная правда. Снова кинув взгляд на дверь, добавляю: - И, честно говоря, не в лучшую сторону. Мать тут же вскакивает: - А, кстати, я хотела с ним поговорить, ты не подскажешь мне, где его кабинет? Черт! И кому я все это говорю, если меня не слушают? Молчу, широко открыв рот, потом выдавливаю из себя междометия и звуки: - Так…, э-э-э… Его сейчас, по-моему, нет на месте. Ты сейчас, ты присядь. Я сейчас узнаю! Да. Мать усаживается обратно в кресло, а я наоборот вскакиваю и тянусь к городскому телефону на столе. Набрав внутренний Людмилин номер, прикладываю трубку к уху: - Люсь… Люсь, ты уже пришла, да? - Я на месте. Смотрю на дверь. Не дай бог, вздумает прийти. - Ну и что там, в типографии? - Спрашивают, когда будет макет номера. - А, угу… Перехожу к окну, за спину матери, ей вовсе не обязательно лицезреть как я ловко выкручиваюсь. Держась рукой за спинку кресла, топчусь там: - Слушай, ты не подскажешь, Зимовский на месте? - Да, у себя. Плохие новости. Значит, это действительно он шумел: - А…, м-м-м… Он не сказал когда вернется? Голос Людмилы растерян: - Так я же говорю, он у себя в кабинете. Вас соединить? - Ну, что ж,, жаль…Ладно, жаль, очень жаль… Давай! Даю отбой и тянусь снова через стол поставить переносную трубку в гнездо: - Ну, вот, собственно, как я и думала. Пожимаю плечами, как бы извиняясь перед матерью за проделки Антона: - Уехал играть в сквош. Выпятив нижнюю губу, смотрю на дверь. Главное, чтобы он сейчас сюда не приперся, или не стал орать под дверью. Мамин голос растерян и расстроен: - В сквош? А что, красивое слово. Не знаю, правда, как в него играют, да это и неважно. Виновато улыбаюсь: - Ну, да… Причем все закрывают глаза. Может прямо посреди рабочего дня встать и свалить. Мать с ошарашенным видом переваривает мои слова, и я домазываю портрет черной краской: - А потом скажет, что был, где-нибудь, на встрече в модельном агентстве. - М-м-м... Мне кажется очень удачная история, хотя и мрачноватая… Главное не перегнуть палку. Брат - алкаш, друг – игроман. Осторожно интересуюсь: - Ну ты, конечно, можешь подождать. Демонстративно смотрю на часы, потом на дверь: - Минут, этак, сто двадцать! Мать, слава богу, верит моим сказкам и встает: - Нет. Дело в том, что… Э-э-э… Я через полчаса записалась в парикмахерскую! Отлично! Полностью поддерживаю такую идею - делать тут тебе совершенно нечего. В меня словно живую воду вливают, и я, от неожиданной радости открыв рот, завороженно смотрю на мамулю. Она добавляет: - А потом еще на маникюр! Прекрасное женское занятие. Правда позавчера мы вместе уже были в парикмахерской и ей уложили волосы, но может теперь она, хочет сделать что-то другое? Не знаю, завивку или подкраситься. - Решила красоту навести, да? - Ну, да. Мать смущено глядит на меня: - У меня же сегодня встреча. Черт, она, все-таки, не выкинула из головы своего виртуального мачо. Улыбка сползает с моего лица, и я сжимаю зубы, чтобы с ходу не матюгнуться про любителя-извращенца: - А... Так ты, все-таки, решилась, да? С этим упырем? Презрительно отворачиваюсь. Материн голос приобретает жесткость:. - Так, Маргарита, я тебя очень прошу - давай больше не будем обсуждать эту тему. Ты свое мнение высказала, я все поняла. Я его еще не высказала! Набираю побольше воздуха в легкие, но следует строгий окрик: - Все! Вынужден заткнуться и поджать губы. Вижу, что матери разговор неприятен, и она ускоряет свое убытие: - Проводишь меня? И почему она меня не слушает, не понимаю! Я же самый родной для нее человек. Ну и папа, конечно, тоже родной. А она ведет себя, как прыщавая малолетка, перегретая гормонами! Киваю со вздохом: - Да, конечно. Дергаю рукой в сторону двери: - Прошу. И хлопаю себя по бедру. Сам иду первый, оглядываясь - идет она за мной или нет, а у дверей пропускаю вперед. В холле, слава богу, нет ни Зимовского, ни Егорова и мы благополучно проходим к лифту, гостеприимно распахнувшего двери. Провожаю ее до самого выхода из редакции и примирительно целую в щеку: - И во сколько у нас прием высокого гостя? - Пока, точно, не знаю. Наверно полдевятого, а что? - Да нет, ничего. И мы расходимся.