***
Он явился к ней сегодняшним утром, один, и без лишних разговоров усадил в своё авто, едва обронив, что они возвращаются в город. Ни Габриэль, ни Гермиона не спешили обсуждать то, что случилось два дня назад на кухне полузаброшенного дома. Она очнулась некоторое время спустя, не располагая точными данными о времени, которое провела в отключке. Но внутри уже никого не было, камин ярко пылал, а на столе оставили чайник с кипятком и чай. Судя по всему, в неё пытались влить немного коньяка, но потерпели неудачу. У неё было достаточно времени, чтобы обдумать отвратительный поступок Эйвери и странное поведение Розье. Ей было известно, что старший брат Друэллы всегда отличался хорошими манерами и сдержанностью вкупе с уважением к каждой представительнице женского пола. Этим она могла бы объяснить его несдержанность к Альберту Эйвери, когда он застал его за нелицеприятным действом, которое навсегда закрепило за Гермионой абсолютную ненависть к нему. Однако, это так же значило, что Эйвери действовал без договоренности, и никто не планировал её изначально топить в бочке с водой. По крайней мере, ей хотелось в это верить. Она перевела взгляд на водителя, который ровно вел машину, не отвлекаясь ни на что по дороге. Через полчаса унылый пейзаж сменился на первые городские постройки, и Гермиона еще никогда не была так счастлива видеть ровные улочки и почтовые отделения. После долгого заключения в пыльной коробке, которую почему-то звали домом, все казалось ей таким гигантским, светлым и в каком-то роде непривычным, что пару раз она все-таки сощурила глаза, окружая себя привычной темнотой. Еще через некоторое время машина тихо припарковалась неподалеку от дома Яксли. Не дожидаясь, пока Розье выйдет наружу и откроет ей дверь, Гермиона поспешно нажала на ручку и выбралась самостоятельно, желая свести любое их взаимодействие к минимуму. Развернувшись, она, хромая на одну ногу, последовала к дому, нарочно игнорируя дорожку и ступая по траве, чтобы не разбудить пронырливых соседей. Она не могла представить, что будет, увидь её кто-то в таком состоянии. Она выглядела просто отвратительно. Розье, видимо, был такого же мнения, потому что тоже мягко прошел по траве к двери. — Прошу прощения, — он с куда большей галантностью, чем днями ранее подвинул её в сторону и извлек ключ из кармана, вставив его в дверной замок. Гермиона сжала губы в тонкую полоску и сжала руки в кулаки. После всего, что с ней случилось, всего, на что её толкнул этот мужчина, он вынимает ключ от её дома так, словно гостья тут она. — Минуту вашего внимания, миссис Яксли, — негромко проговорил консильери, когда они вошли. Дальше прихожей он не пошел, сразу же закрыв дверь, поэтому Гермиона тоже замерла на пороге. — Следствие всё еще продолжается, поэтому настоятельно рекомендую вам не делать глупостей. Похороны вашего мужа уже состоялись, однако, послезавтра за вами заедут и отвезут на кладбище, чтобы вы могли проститься с покойным. Известие о том, что церемония похорон Корбана прошла без её участия, больно отозвалась в груди. Она сглотнула. — Значит, всё уже улажено? — Именно так, мэм. — А что после? — хмуро спросила женщина, разглядывая дверную ручку. — Вы отвезете меня обратно? Габриэль поджал губы. — Все зависит от обстоятельств. Мы должны рассматривать любую вероятность будущих событий. Гермиона хмыкнула. — Вы прирожденный юрист, мистер Розье. Мужчина коснулся рукой шляпы и ответил без тени на насмешку: — Благодарю за вашу высокую оценку, мадам. Послезавтра к двум часам. Будьте готовы.***
Утренний туман медленно рассеивался, пробуждая сонных жителей города. Деловито сновали автомобили, шуршал гравий подъездных дорожек, соседи стучали калитками и здоровались друг с другом. Были слышны недовольные возгласы Моники Браун, взволнованной тем, что её старший сын снова забыл собрать ранец в школу вчера вечером. Их отец уже поджидал в машине, большую часть утра занятый тем, чтобы придать ей респектабельный вид. Младший сын Фрэнсис жаловался ему на медлительность старшего брата, из-за которого учительница сделает ему замечание за опоздание. Мистер Браун спешил заверить, что они успеют вовремя. Кто-то очень торопливо стучал каблуками по тротуару, направляясь к автобусной остановке в конце улицы. Скорее всего, это одна из молодых девушек, которые снимают квартиры в новом высотном здании неподалеку от улицы Святого Паскаля и работают секретаршами. Вдали залаяли собаки, послышались скрипучие звуки велосипеда. Это был почтальон. Стая бродяг часто сопровождала его на утреннем объезде, потому что у Джона Кэрли в кармане всегда было несколько сухарей, обернутых в носовой платок. Закончив с почтой, он обязательно задержится возле новенького заборчика миссис Форс и раздаст им угощения, пока зоркие глаза старушки его не видят. Но пока что юноша остановился возле дома Яксли, прислонил велосипед к ограде и толкнул калитку. В отличии от двух предыдущих посетителей, он шагал по тропинке. Замерев перед дверью, он открыл большую сумку, шумно порылся в ней и извлек несколько свежих бумаг. Изловчившись, Кэрли просунул их в отверстие для писем и дождавшись характерного стука, удалился.***
Гермиона моргнула и проснулась. Ударившись о её шляпу, письмо отскочило и отлетело под полку для обуви, а свежий выпуск газеты неловко шлепнулся рядом. Женщина вздрогнула и потянулась за ней, ощущая тупую пульсацию в области макушки. На первой полосе красовались популярные кинодивы Мэрилин Монро и Джейн Рассел, позирующие для новой коллекции зимней одежды. Внизу были колонки свадеб, дни рождения звезд или политиков, последние светские сплетни и новости кино, а далее типичные частные объявления, реклама и страница кроссвордов. Сидеть на полу своего дома, подпирая спиной дверь и разглядывать газету, было странно. Её глаза не видели ничего печатного почти неделю, и она уже стала опасаться, что ослепла. Там Гермиона ничего не читала и не слышала никаких звуков, кроме редких шагов под окнами и поскрипывания деревянных досок внутри. А сейчас, окруженная привычной, старой атмосферой, газетами и звуками из соседских домов, женщина чувствовала себя ненормально. Ощущать жизнь было непривычно. В негативном смысле. Для многих людей прошедшая неделя не отличалась ничем интересным или захватывающим, они днями копошились в саду, выращивая душистый горошек и хризантемы, подстригая газоны и натирая свои автомобили до блеска, а после собирались все вместе в гостиной посмотреть телевизор или обсудить знаменитостей. Она же провела эти шесть дней, находясь в абсолютном ужасе и отрицании, пытаясь заставить себя принять факт того, что скоро умрет. Но она не умерла и ощущала от этого неестественно странное раздражение, которое не могла сама себе объяснить. Гермиона свернула газету и поднялась на ноги, придерживаясь за стену. Наверное, она просто уселась на пол после ухода Розье и случайно уснула. Неизвестно, сколько времени она провела так, скрючившись у двери в собственном доме, но, полагала, что много. Женщина прислушалась. В прихожей тикали часы, ветки деревьев ласково стучали по окнам, на улице шуршали, опадая, желтые листья. Она протянула руку к голове и медленно стащила шляпу, аккуратно разместив её на полочке. Тишина просачивалась в уши, но это была не та, пугающая и недружелюбная, а знакомая, можно даже сказать, уютная и атмосферная тишина, которая была знакома ей с детства. От неё часто в животе скручивался щекочущий узелок, но пропадал так быстро, что она не успевала насладиться этим сполна. На столике, который она принесла сюда с верхнего этажа неделю назад, стоял симпатичный деревянный поднос, на котором лежал ворох различных газет, бумаг и квитанций. Она положила свежую газету рядом и потянулась руками к корреспонденции, просматривая выпуски новостей за прошедшие дни. Среди них была небольшая голубая записочка, сложенная вдвое. Она узнала любимую бумагу миссис Браун. Женщина развернула её и прочла: Дорогая Гермиона, Прошло уже несколько дней, но ты так и не ответила на мою последнюю записку. Надеюсь, с тобой всё хорошо, и заявлять о твоей пропаже не стоит. С любовью, Моника. P.S Свяжись со мной, как только у тебя будет такая возможность. Я очень волнуюсь. Гермиона скомкала эту записку и потянулась за второй, обнаружив под последней газетой целый ворох разных бумажек. Все они были преимущественно голубого и розового цветов, которые были написаны рукой Консуэло Тинли. Гермиона распечатала конверт и вчиталась в строчки. Письмо было почти идентичным к тем, что писала Моника. Миссис Сэтлфил вежливо интересовалась её самочувствием и выслала рецепт апельсинового джема, который Гермиона когда-то очень хотела получить. В другом письме, более коротком, авторства Элизы Дож, она интересовалась её делами, и выразила надежду, что они скоро смогут вновь увидеть друг друга. Там было еще много писем от соседей, и она вскрыла их все в надежде, что кто-то из них видел, что происходило в ту ночь. Однако, почти все из них были одинакового содержания, и женщина разочарованно положила их обратно на поднос. Осторожно, словно опасаясь чего-то, она сложила пальто вдвое и оставила возле двери. Туфли, в которых она была вынуждена ходить всю прошедшую неделю, тоже остались стоять на коврике в прихожей, пока их хозяйка медленно ступала по коридору, рассматривая его так, словно действительно была в гостях. То ли неделя вдали от дома брала своё, то ли произошедшее повлияло на неё сильнее, чем она думала, но Гермиона не могла избавиться от мысли, что что-то не так с её домом. Чего-то не хватало. Однако, вся мебель стояла на своих местах, дорожки были аккуратно постелены на полу, картины висели прямо, а милые сердцу безделушки находились там, где она их поставила, что наталкивало её на мысль, что контраст слишком сильно ударил по ней вот и всё. Она очень плохо помнила события той ночи. Женщина была так разбита и потеряна, что не обращала внимание ни на что вокруг. Сейчас, пытаясь выловить из памяти ключевые этапы, она натыкалась лишь на размытые образы и лица. Какие-то из них были более отчетливые, например, встревоженное лицо Пенелопы и серьезный вид невесток Блэк, но больше она ничего не могла вспомнить. Скорее всего, виной тому были неделя, проведенная в заточении и сопутствующий этому сильный стресс. Ей следовало бы сразу же позвонить подругам и все узнать, но в голове всплыло предупреждение Розье, и Яксли тотчас же отмела эту идею. Неизвестно, считался ли звонок Пенелопе глупостью, о которых он её предупреждал, но Гермиона определенно не собиралась жертвовать своим и без того шатким положением. У неё еще будет время сделать это позже. Она потерла лоб рукой и двинулась дальше. В гостиной все казалось таким, каким его оставила хозяйка, шторы были неровно задернуты, бахрома на подушке, которой развлекалась миссис Малфой, завязана, криво стоящий столик, разбросанные подушки и даже стакан воды с успокоительным, который она допила не до конца. Кухня тоже не потерпела никаких изменений. Гермиона прошла вперед и потушила горящую с тех пор лампочку. Она прошлась по другим комнатам и всё осмотрела, принимая к сведению, что в доме все в порядке. Проигнорировала она только курительную комнату, пока не решаясь приблизиться к этому месту. Однако, она никак не могла избавиться от щемящего чувства. Подумав о том, что это, скорее всего, не имеет никаких причин и скоро пройдет самостоятельно, она решила наконец привести себя в порядок.***
Ближе к двенадцати она вышла из ванной комнаты, выжимая мокрые волосы желтым полотенцем. Гермиона провела в ванной около двух часов, с силой растирая свое тело мочалкой, словно она могла смыть не только грязь, но и неприятные воспоминания. Несколько раз она вымыла голову с шампунем; каждый раз ей казалось, что этого было недостаточно, и она все еще очень грязная. Успокоилась она только тогда, когда вся кожа была красной, а голова болела от принятых водных процедур. Та же судьба постигла и её зубы: она чистила их, по меньшей мере, раз пять, пока не решила, что этого достаточно. Облачившись в свежую одежду, она покинула ванную комнату, войдя в спальню. Ей хотелось передохнуть. Сомневаясь, Гермиона подошла к окну и открыла его, впуская прохладный воздух в душную комнату. До сих пор ощущая себя странно, она вернулась к кровати и легла, тотчас же чувствуя, как заныли и застонали её кости, вызывая слезы из глаз. Лежа на нормальной кровати, она поняла, насколько действительно устала, поэтому не заметила, как провалилась в долгий сон.***
Гермиона проснулась от того, что стало слишком холодно. Нахмурившись, она натянула пальто повыше и попыталась перевернуться так, чтобы не упасть со стульев вниз, что случалось с ней несколько раз к ряду. Но пальто почему-то было слишком большим и теплым, а стулья — мягкими и широкими. Позволив мозгу немного проснуться, Гермиона распахнула глаза, натыкаясь на кромешную тьму. Сразу же она подумала о том, что до сих пор находится в том доме, но постепенно пришла в себя и успокоилась, сообразив, где лежит. Женщина потянулась и включила ночник возле кровати, другими глазами осматривая знакомую обстановку спальни. Большая кровать находилась по центру, напротив массивный комод и круглое зеркало на стене, перед которым она имела привычку прихорашиваться. Справа высокая тумбочка с двумя небольшими ящиками и маленькая лампа с уютным абажуром. На правой стороне также располагалось окно и чуть дальше от кровати — дверь в ванную комнату. По левую сторону, где обычно спал Корбан, стояла такая же тумба с ночником и две небольшие полочки над ней, где её муж имел привычку хранить книги и другие нужные мелочи. Гермиона медленно села, превозмогая боль в спине, и бросила осторожный взгляд на левую часть кровати, словно ожидая увидеть там широкую спину Корбана и услышать его мирное сопение. Но, конечно, его там не было. Она сжала рукой простыни и отвернулась, не желая снова расплакаться. Вместо этого она встала, набросила на тело халат и закрыла окно. Солнце успело прокатиться до самого конца горизонта и исчезнуть, поэтому, в конце концов, она замерзла. Раздумывая над тем, стоит ли ей заправить кровать или она планирует еще вернуться и лечь, Гермиона наткнулась взглядом на свою одежду, в которой вчера приехала и бросила её на полу возле входа в комнату. Она еще не совсем решила, что со всем этим делать. Наряд был красивым и, возможно, еще поддавался починке, но она сомневалась, что смогла бы еще хоть раз надеть его, не ассоциируя желтый цвет со смертью своего супруга и неделей заключения в «оазисе». Приняв решение, она нагнулась и собрала все вещи в кучу, намереваясь сложить их и выбросить при первом удобном случае. Стащив всё на первый этаж, Гермиона вытащила из одного из шкафов мешок и остановилась, с сомнением взглянув на шляпу и пальто, а так же на дорогие вечерние туфли, которыми те когда-то были. Их, как и платье, тоже можно было попытаться привести в божеский вид, но она все-таки не собиралась этим заниматься. Поколебавшись всего с мгновенье, она принялась заталкивать в узкий мешок и их. Объем одежды был слишком велик для него, поэтому ей пришлось изловчиться и начать заново, решив аккуратно сложить одежду, а небездумно пихать её в кучу. В самый низ отправилось пальто, шляпа и туфли, корсет был аккуратно сложен и запихнут сбоку, пока Гермиона пыталась нормально уложить платье. В кармане что-то подозрительно топорщилось, привлекая внимание, и Гермиона, ничуть не колеблясь, сунула руку в складки ткани, извлекая сложенный в несколько раз кусок старого пергамента. В нём она узнала записку от доктора Нотта, которую ей случалось перечитывать несколько раз ко дню во время своего пребывания в «оазисе». Развернув бумагу, она еще раз вчиталась в текст и собиралась было отправить бумажку в мусор, но вскоре передумала. Закончив со всем, она перевязала мешок куском веревки и поставила возле двери, прежде чем вернуться в кровать. И только потом поняла, что делала всё это в кромешной темноте.***
В следующий раз она проснулась уже утром. Вытащив из гардероба теплую домашнюю юбку и свитер, она оделась и заплела волосы. Мельком взглянув на себя в зеркало, Гермиона недовольно поморщилась. Цвет её лица колебался от бледного до бледно-желтого, под глазами залегли синие мешки, а скулы стали намного более выраженными, в сравнении с предыдущей неделей. Она поджала губы и потянулась руками к косметичке, планируя привести себя в порядок. Однако, так и не смогла заставить себя нанести хотя бы помаду и просто просидела на одном месте все сорок минут, бездумно глядя перед собой. Предыдущие действия слишком сильно вымотали её.***
В доме еще осталось небольшое количество продуктов, из которых она могла приготовить себе сносный завтрак. Гермиона вошла на кухню второй раз после своего возвращения с желанием что-то сделать, но, стоило ей переступить порог, как оно моментально иссякло. Она не могла подобрать правильного описания своим чувствам, нечто, что она могла бы описать как лень в любой другой день, но то, что она сейчас категорически звать ленью не хотела. Когда она была в «оазисе», в её голове время от времени мелькала мысль о том огромном количестве вещей, которые она могла бы переделать, будучи дома. Временами, когда её голова не была занята прискорбными мыслями о скорой смерти или депрессивными эмоциями после гибели мужа, она ложилась спать, мысленно возвращаясь сюда и представляя то, как она бы работала в саду, готовила и играла с Чарли. Но когда она действительно вернулась, то ей ничего не хотелось делать. Гермиона грузно опустилась на стул и прислонилась головой к дверной раме. Часы ритмично тикали над ухом, за окном кто-то пытался чинить машину, лаяли соседские собаки. Её пса нигде не было видно, и это огорчало еще сильнее. Гермиона была достаточно деятельным человеком и редко бездельничала, поэтому сейчас её мозг, привыкший так поступать, отчаянно звал её в сторону холодильника, где, как она помнила, еще неделю назад лежали продукты с истекающим сроком годности. Но она никак не могла заставить себя подняться, поэтому продолжала тревожно сидеть на том же месте, закрывая глаза и игнорируя призывы изнутри. Спустя десять минут ситуация не улучшилась, поэтому она просто раздраженно вздохнула и вышла из кухни, так и не предприняв никаких усилий, чтобы избавить себя от чувства голода. Вместо этого она вернулась в спальню, решив начать с чего-то более легкого и заправить постель. Превозмогая желание просто лечь на неё и снова уснуть, она расправила одеяло, постелила сверху покрывало и взбила подушки. Ночную рубашку и халат, которые она оставила там же, женщина аккуратно сложила и сунула в ящик комода. Но, вдруг вспомнив кое-что, снова открыла его и извлекла из кармана халата сложенную бумажку. Записка доктора Нотта ни капли не изменилась с тех пор, как она смотрела на неё в последний раз, разве что делать это при лучшем освещении было непривычно. Но в этот раз она заметила то, на что раньше не обращала внимания. Гермиона впервые рассмотрела саму бумагу, а не на то, что там написано. Это был простой белый листочек в полоску, вырванный из большого ежедневника. Внизу можно было рассмотреть витиеватую букву «М», прожатую на бумаге. Это была фирма «Маверик», изготовляющая блокноты, записные книжки, дневники, а так же книги. У них в библиотеке была парочка романов от этого издательства, но она не могла вспомнить, были ли у них такие дневники. Но, наверное, да. У Корбана была просто мания на всевозможного рода книжечки с пустыми страницами. Своего рода, он их коллекционировал, потому что едва ли большая часть из них была хоть на половину заполнена. Листочек был довольно большим, как для маленькой записной книжки, поэтому она пришла к выводу, что Нотт воспользовался дневником в их доме, так как не могла вспомнить, чтобы он приносил что-то свое на праздник. На самом деле, она не знала, почему вообще уделяла этому время. Какая разница, на каком листочке доктор написал заключение? Гермиона вздохнула и сунула записку в карман, с усилием поднимаясь на ноги, чтобы снова спуститься вниз, в курительную комнату. Она откровенно избегала этого места с той самой минуты, как снова переступила порог своего дома, но понимала, что рано или поздно, ей придется это сделать. Спустившись вниз, женщина завернула в тот самый узкий коридор, из-за которого её обвинили в убийстве, и остановилась перед закрытой дверью. Ей вдруг стало страшно. Она почему-то не могла избавиться от мысли, что за этой дверью скрыто что-то страшное, чего она не должна видеть. Сжав челюсти, Гермиона вцепилась в ручку и решительно распахнула дверь, тотчас же прикрыв глаза. Ничего не произошло. — Разумеется, — сказала она вслух и слабо усмехнулась, словно это могло её подбодрить. В курительной комнате время словно застыло. Бильярдные шары беспорядочно лежали на столе, рядом с ними одинокий кий. Второй так и остался в специальном отсеке. Напротив стоял столик с партией в шахматы, которую Розье и Гонт так и не окончили. Стул, принадлежавший Джонатану Нотту, был опрокинут и лежал в углу, словно доктор яростно вскочил со своего места. Присмотревшись, она заметила под ним серый пиджак, очевидно ему принадлежавший. Наверное, он снял его, пока наблюдал за игрой. Шторы остались в таком же положении, как вечером тринадцатого числа. Малфой стоял подле них, выглядывая в окно. Ему было плохо после ужина. Рядом с шахматной доской Гонта и Розье стояла еще одна, за которой проводили досуг Корбан и кто-то из братьев Блэк. Если честно, она не помнила кто именно. Шахматы стояли аккуратно, по линии, намекая на то, что их партия была сыграна. Подойдя ближе, она заметила листок бумаги, где мужчины расписывали количество очков каждого. Внизу, под именем Корбана Яксли, красовался жирный ноль.***
Гермиона задержалась в комнате гораздо дольше, чем планировала. Большую часть времени она провела, собираясь с мыслями, чтобы спокойно всё осмотреть. Чашки с чаем и пирог отсутствовали, видимо, они забрали отсюда все для проверки. Окно так и было сломано, но сигаретами внутри уже не пахло. От них осталось только неприятное послевкусие, вынуждая Гермиону оставить дверь открытой. В остальном же там не было ничего интересного. Ощутив усталость и головокружение, она присела на стул и молча принялась все обдумывать. Некоторые книги выпали из полки и лежали на полу. Она бездумно сверлила их взглядом. «Всё о садоводстве», «Большая книга рецептов», «Энциклопедия канареек». Если честно, полки в их библиотеке, которая служила так же и курительной комнатой, давно пора было поменять. У Корбана были неугомонные аппетиты к новой литературе, которые не соответствовали отведенному для неё месту. Пространства катастрофически не хватало, и книги изредка выпадали из полок. Гермиона лениво раздумывала о способах, которыми романы и энциклопедии попадали в их дом, пока не сообразила, что мысли снова покинули свое устойчивое русло и понеслись куда не нужно. Ей следовало искать блокнот и думать о чем-то более существенном. Мафия все еще не выпустила её из-под подозрений, и она очень опасалась, как бы они всерьез не приняли во внимание способы Эйвери. Он мог бы убедить других пытать её. Гермиона вздрогнула. Но она все равно не могла придумать ничего нового, чтобы хоть как-то удовлетворить их интерес. Пока что существовал только листок из блокнота, который она так не смогла найти, и пиджак доктора, который не сказал ей ровным счетом ничего.***
Гермиона с усилием глотнула, заталкивая в себя последний кусок хлеба с сыром. Поднявшись со своего места, она подошла к раковине, принимаясь за мытье посуды. Тихо шумела вода, скрипела тарелка, постукивали о раковину столовые приборы. Вытерев все полотенцем, она принялась расставлять чистую посуду по местам, подумывая о том, стоит ли ей включить радио. Тишина её тяготила. Как только она вернулась домой, она была даже на некоторое время счастлива оказаться в покое и безопасности, словно это дарило ей какое-то умиротворение, но чем ближе была ночь, тем беспокойнее она становилась. На улице почти не было слышно людей, сегодняшний вечер оказался на редкость холодным, чтобы можно было выйти на увеселительную прогулку, и те разнообразные звуки, сопутствующие её утру, тоже исчезли. Соседи разошлись по домам, плотно захлопнули входную дверь и собрались вместе за круглым столом, наслаждаясь теплым ужином. Гермиона поморщилась, вспоминая свой перекус. Это был первый прием пищи, который она позволила себе за весь день, и он слишком сильно напоминал ей про еду в «оазисе», чтобы она могла испытывать от этого хоть какие-то позитивные эмоции. Хотя они все-таки были. Женщина так и не нашла в себе сил на уборку, однако приготовила себе поесть и вымыла посуду, что было, определенно, позитивным сдвигом. Она повернула голову к окну, к дому семьи Браун, и с удивлением обнаружила Монику, припавшую к окну и активно жестикулирующую в её сторону. Моника была рослой женщиной под тридцать с темно-рыжими волосами, которые она неизменно накручивала и укладывала на левую сторону крупными волнами. У неё были тонкие черты лица и широкий рот, который, нужно сказать, подходил под её достаточно внушительную фигуру. Они с семьей переехали в город относительно недавно, продав свой дом в одной из деревень неподалеку. Гермиона подняла руку и помахала ей в ответ, чем вызвала еще один всплеск энтузиазма миссис Браун. Она тотчас же скрылась за шторой. Проводив её удивленным взглядом, Гермиона расставила посуду и насухо вытерла руки. Часы показывали девять, радио вещало о прохладной погоде, ветки дерева под окном настойчиво стучали по стеклу, подтверждая рассуждения синоптика. Женщина погасила свет и двинулась в коридор, собираясь подняться к себе, как вдруг во входную дверь кто-то принялся очень настойчиво стучать. Имея подозрения, кто это мог быть, Гермиона поплотнее закуталась в халат и двинулась к двери, прислонившись ухом к дереву. — Кто там? — на всякий случай поинтересовалась она. — Моника Браун! — нетерпеливо воскликнули снаружи. — Ну кто же еще! Повернулся ключ в замке, скрипнула дверь, и на порог дома буквально ввалилась её соседка, держа в руках букет подвявших хризантем с мокрыми стеблями. — Гермиона, дорогая! — сунув ей в руки цветы, она схватила её за плечи и хорошенько встряхнула. — Господи, как же мы волновались. Я хотела несколько раз заявить в полицию, но Джеймс меня всячески отговаривал. Как я счастлива, что он это сделал. Как у тебя тут холодно! Ты не замерзла? — только сейчас Гермиона заметила, что на Монике было только платье, она не набросила сверху даже простой шали. — Я как раз собиралась протопить дом, — неуверенно ответила она, впуская соседку. — Заходи. Моника забрала у неё цветы назад, вызвавшись поставить их в вазу. Видимо, до неё только сейчас дошло, в каком не респектабельном виде они были, потому что она слегка потупилась и активно двинулась вперед. Но для Гермионы это не играло никакой роли; она была готова оценить дружелюбие Моники даже с таким букетом. Потратив некоторое время на то, чтобы включить в доме тепло, она вернулась на кухню, про себя отметив, что она и не заметила температуры в доме, пока соседка ей на это не указала. Моника стояла возле стола, поправляя цветы в бело-голубой китайской вазе, которую она увидела в коридоре. Обычно Гермиона не трогала её, опасаясь разбить, и ставила цветы в другую, подешевле, но менять их на глазах гостьи не стала. — Я заварю чаю? — предложила она, ухватившись за красный чайник в горошек. — Нет-нет, — Моника махнула головой, — я только успела крикнуть Джеймсу, что увидела тебя в окне, поэтому я ненадолго. Да и детям пора ложиться спать. Я заскочила поздороваться с тобой и спросить, как дела, пока ты снова никуда не пропала. Гермиона выдавила улыбку. — Больше не планирую пропадать. Мне жаль, что я заставила всех нервничать, но, боюсь, мне нужно было время, чтобы справиться со всем этим. — Яксли оставила чайник в покое и повернулась лицом к Монике. Соседка замерла, уставившись на её лицо и приоткрыв рот. До Гермионы только сейчас дошло, что в полумраке коридора изменения на её лице были плохо заметны, но сейчас, под яркой лампой, Моника могла четко видеть, как сильно она похудела. Женщина наблюдала, как её глаза становятся все больше и больше, а рот то открывался, то закрывался. Гермионе сделалось неуютно. — Милая… — Всё хорошо, — вскинув ладони вверх, мягко ответила Яксли, пытаясь сгладить углы. — Сейчас уже всё хорошо. Это была тяжелая неделя. Миссис Браун наконец-то пришла в себя. На её лице отразилось ярко выраженное сожаление. — Что же случилось? — осторожно спросила Моника, собрав руки на груди. Было видно, что она искренне сопереживала Гермионе, но вместе с этим в ней боролось присущее ей львиное любопытство. Не дождавшись ответа, она продолжила: — Всё произошло так стремительно. Понимаешь ли, весь вечер машины и люди мешали спать. Мы так и подумали, что что-то случилось, ведь от вашей семьи никогда не было таких проблем. Джеймс хотел пойти проверить, но я удержала его; было поздно и темно, мы ничего не поняли. Узнали об этом на следующий день, когда к нам нагрянула полиция. К счастью для Гермионы в этот момент она обернулась спиной к миссис Браун, чтобы закрыть окно, поэтому соседка не увидела, как её маска спокойствия резко спала. Мозг активно заработал. Она повернулась назад к Монике: — Врачи полагают, что сердце, — осторожно ответила она, пытаясь прощупать почву для благоприятного разговора, — ты же знаешь, что я пыталась контролировать его стиль жизни, но… — В этом нет твоей вины, — заверила Моника, положив руку ей на плечо, — ты сделала всё, что могла. Для него ты сделала всё. Он был счастлив в браке с тобой, поверь мне. Мужчины редко нас слушают, ты же знаешь. Гермиона сокрушенно покачала головой. — Иногда мне казалось, что я делала недостаточно. — Глупости, дорогая, я же видела, как вы были счастливы, как он был счастлив, — продолжала Моника, — ты была самым драгоценным, что было у него в жизни. Розы, которые он посадил специально для тебя, он ведь их обожал! Диалог начал давить на Гермиону, она почувствовала, как в уголках глаз защипало. Она бы предпочла, чтобы о факте его смерти вообще никто не вспоминал, словно этого никогда не было. Ей было достаточно и собственных тяжелых мыслей, и решение Браун вспомнить все хорошие моменты их совместной жизни сил ей не добавляло. Кажется, собеседница поняла это, потому что на мгновение между ними наступила тягучая тишина. Прежде чем соседка отпросилась бы домой, Гермиона поспешно вставила: — Я надеюсь, полицейские не очень потревожили ваш покой? — Нет, что ты, — оживилась Моника, счастливая, что они сменили тему разговора. — Джеймс был дома, они перебросились парой фраз, и он ушел к Коллинзам. Консуэло упоминала, что заглянули и к ним, но, кажется, других они не навещали. Селина, как минимум, об этом не говорила, — закончила она. — В таком случае, я рада, — без особой искренности ответила Гермиона, не зная, как выудить у неё побольше информации. — Я была в такой растерянности, что едва ли смогла бы прийти к вам вместе с ними. — Не думаю, что они бы разрешили, милая, — Моника бросила взгляд за окно, — да и, я думаю, ты была занята в доме? Гермиона состроила непонимающее лицо. Миссис Браун поспешила объяснить: — Я видела, как ты заходила с одним из них в дом около двенадцати, пока второй принялся ходить по домам. — Ах да, — понимающе протянула Гермиона, стараясь не показывать того, как внутри у неё все застыло. Кем была эта женщина, очевидно, выдававшая себя за неё, Гермиону? И зачем вообще полиция рыскала у их дома после смерти Корбана? Знали ли они, кем он на самом деле являлся? Вместо этого она улыбнулась: — Они хотели осмотреть дом. — Без понятия, почему они вообще провели так много времени здесь, — пожала плечами Моника, поглаживая пальцами ткань своего платья, — второй тоже хотел осмотреть? — Нет, — нахмурившись, ответила Яксли, — ну, технически да. Наверное, да. Сначала первый долго меня расспрашивал, потом вернулся второй и они обошли дом. Потом они уехали. — Я думала ты уехала вместе с ними? — удивленно переспросила Моника. — По крайней мере, я тебя больше здесь не видела. Гермиона прикусила язык. — Я говорю… что потом мы уехали обратно в участок. Я вернулась вечером, собрать вещи. Родственники мужа настояли, чтобы я погостила у его кузины, пока они будут заниматься всеми необходимыми формальностями. Ты понимаешь, это совсем не женская работа. Да и разговоры с полицией и врачами меня очень утомили, — добавила она спустя секунду. Соседка понимающе кивала головой. — К счастью, врачи хотя бы не таскались к тебе домой несколько раз к ряду на день. Мы с Джеймсом тоже не очень жалуем этих местных шерифов. Мы можем как-то помочь тебе? В конце концов, это стоит больших денег, церемония и похороны. Ей очень хотелось спросить, о каких нескольких разах она говорила, но Гермиона решила прикусить язык. Если ей повезёт, они встретятся за чаем на неделе, и тогда у неё будет еще одна возможность что-то узнать. — Нет, спасибо за заботу, но у нас были отложены деньги, да и семья мужа обещала помочь. Я не хочу взваливать на них это полностью, но, ты же знаешь, мы и так были не богаты. — Что ты планируешь теперь делать? С зарплатой секретаря особо не отложишь деньги, да? — Я пока не думала об этом, — честно призналась Гермиона. — К счастью, дом принадлежит нам, и я не окажусь на улице. Их внимание привлекло какое-то движение за окном. Повернув голову, они увидели супруга Моники, высокого светлого мужчину, который довольно настойчиво махал рукой в окно. — Боги, совсем забыла про время. Мальчикам пора в кровать, — спохватилась женщина, махнув мужу в ответ. — Увидимся, дорогая, я надеюсь, ты же никуда не планируешь пропадать? Дождавшись положительного кивка, она ступила в прихожую. — Тогда приходи на чай на выходных, если захочешь, ладно? С этими словами она еще раз махнула Гермионе и выскочила на улицу в ночь.***
Вторник встретил её дождем. Хмурые осенние тучи нависли над городом, не позволяя ни одному лучику солнца проникнуть сквозь себя. Утро было холодным, неприветливым и зяблым, отбивая всякое желание выходить на улицу. Гермиона пыталась готовить себе плотный завтрак, не обращая внимания на проплывающие мимо огромные серые тучи. Встреча с Моникой определенно пошла ей на пользу, и ночью она почти не просыпалась. Утром она решила железно стряхнуть с себя наваждение и приготовить полноценный завтрак. Но её запала хватило только на поджаренные сосиски с хлебом, и он снова иссяк. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, стряхивая с них желтые листья, носился по улицам и газонам, гоняя бродячих собак и пустые пакеты. Кажется, приближался шторм. Она махнула рукой Монике в окне и сняла с плиты сковородку, наполняя свою тарелку. Гермиона торопилась сесть за стол и покончить с завтраком не потому, что была сильно голодна, а потому, что боялась, что её желание позавтракать пропадет так же быстро, как и желание готовить еду. Она схватила в руки приборы и принялась быстро поглощать пищу, бесцеремонно набивая щеки горячей едой и хмурясь от неприятных ощущений. В считанные минуты проглотив завтрак, она запила все стаканом воды и вымыла посуду. Однако, еще спустя несколько минут её настигло резкое чувство тошноты, и еда покинула её желудок так же быстро, как и попала.***
Близился обед. Это был самый длинный день в её жизни. Стоило ему начаться, как она уже хотела, чтобы он закончился. Собираясь на кладбище она ощущала себя ни лучше, ни хуже того обычного состояния, в котором находилась. Гермиона просто знала, что ей нужно съездить туда, положить цветы, проститься с мужем и вернуться домой. Лечь в кровать. Проспать до следующего утра. Возможно, поесть. Выстраивая в своей голове эти несложные планы, она переодевалась в подходящую одежду: теплый костюм черного цвета, состоящий из пиджака и юбки. Сверху она набросила черное пальто. На голове закрутила простой, но аккуратный пучок и завязала под подбородком кружевной платок. Тяжело выдохнув, она надела серьги и перчатки, прежде чем спуститься по ступеням вниз. Её слегка потряхивало. Минутная стрелка неторопливо подбиралась к центральной отметке сверху, которая показывала два часа дня. Выглянув на улицу, она увидела лишь пустынный тротуар и прилегающую к нему проезжую часть. Дождь всё еще шел, но никого не было видно. Она вздохнула и села обратно на свое место, сжимая в руках ручку плотного черного зонтика. Видимо, машина задерживалась из-за плохой погоды. В десять минут третьего у их заборчика остановился небольшой серый автомобиль. Мужчина бегом покинул салон и остановился возле двери, постучав в неё. Гермиона открыла и взглянула на незнакомца. Молодой парень, которому на вид было не больше двадцати, растянул губы в виноватой улыбке. Он был ей не знаком. — Добрый день, мадам, — коротко поздоровался он. — Простите за опоздание. Меня зовут Люк Морланд. Мне было приказано забрать вас. Вы готовы? Гермиона кивнула, он посторонился, и она вышла из дома, вложив свой зонт в его протянутую руку. Люк довел её до машины, посадил внутрь и аккуратно закрыл дверь. Гермиона пыталась избавиться от беспокойного чувства и весьма неохотно проводила глазами свой дом, словно он мог бы защитить её от всего на свете. По дороге он больше ничего ей не сказал, а так как она была занята тем, что зорко следила, куда её везут, то едва ли обратила на это внимание. Спустя двадцать минут водитель аккуратно припарковался возле входа на кладбище и помог ей выйти, снова раскрыв зонтик над головой. Хлопнув дверью машины, она поправила платок и оглянулась вокруг. — Прошу сюда, мадам, — Люк вытянул руку и отодвинул для неё калитку. — Я могу пойти сама? — негромко поинтересовалась Гермиона, поправляя перчатки. То, что они действительно приехали на кладбище, прибавило ей уверенности. — Простите, но я должен сопровождать вас до могилы, — качнув головой, отказался Люк. Гермиона не планировала спорить, поэтому просто развернулась к нему спиной и первая двинулась вперед, ни одним движением не выражая своего недовольства. Люк снова замолчал, сопровождая её позади. Ровные ряды могил встретили их неприветливой сыростью. Белые надгробия тянулись вверх по горизонту, устилая своим присутствием весь пейзаж. Дождь размыл дорогу, поэтому её каблук то и дело скользил в грязи. Спустя десять минут на горизонте показалась небольшая группа людей, полукругом стоящая подле одной из могил. Гермиона замедлила шаг, вытягивая шею вперед и пытаясь рассмотреть их лица. — Мистер Морланд, нам туда? — обернувшись через плечо к своему сопровождающему, поинтересовалась Гермиона. Он кивнул. — Именно так, мадам. Подать вам руку? Гермиона покачала головой, вновь повернув голову к группе и поджимая губы. Глубоко внутри зашевелилось неприятное чувство, желающее, чтобы все они поскорее ушли. Но люди не собирались уходить, и ей не оставалось ничего другого, как подойти к ним. Приблизившись, она разобрала троих мужчин и одну женщину. Они все были в черном, подчеркивая своей одеждой унылый пейзаж. На женщине был теплый костюм и небольшая шляпа. В руках она держала букет красных роз. Мужчины стояли подле неё полукругом, все в одинаковых черных шляпах и пальто. Приглядевшись, она узнала Габриэля Розье, Абраксаса Малфоя и Тома Гонта. Они обернулись на звуки её шагов. Меропа Гонт повернула голову, и совсем на секунду Гермионе показалось, что она вот-вот примет такое же выражение лица, как Моника Браун. Но Меропа умела держать себя в руках намного лучше, чем Моника, и даже если была встревожена её состоянием, то виду не подала. Вместо этого она мягко улыбнулась и протянула к ней ладонь. — Моя дорогая, ты здесь, — сделав шаг к ней, Меропа взяла её за руку и крепко сжала. Мужчины сняли шляпы и поприветствовали вдову коротким кивком головы. — Конечно, — прочистив горло, ответила Гермиона, слабо улыбнувшись. — Надеюсь, что вы в добром здравии, мадам, господа, — она кивнула мужчинам в ответ, едва коснувшись взглядом краешка их пальто. Её обуревала тонна эмоций, и ни одна из них не была позитивной. Но она еще не была настолько уверена в своем шатком положении, чтобы усугубить его еще сильнее, поэтому, скрипнув зубами, склонила голову и поздоровалась. Однако, Меропу она действительно была рада видеть, и приятно, что это чувство оказалось взаимным. Леди Гонт опустила её руку и протянула букет роз, чтобы Гермиона могла возложить его на могилу. — Я рада тебя видеть, дорогая, очень рада, — она ласково взглянула на неё и сделала шаг назад, позволив вниманию Гермионы всецело завладеть могилой. Невысокое надгробие из белого камня высилось неподалеку от других таких же, ничем от них не отличавшееся. Земля возле могилы была мокрая и вязкая, и она не рискнула на неё ступать. На камне были вытесаны даты рождения и смерти, а так же имя:Корбан Вильям Яксли,
Рожден 13.10.1900
Умер 13.10.1955
В возрасте пятидесяти пяти лет.
Сверху над именем была высечена красивая маленькая птица, склонившая голову вниз. Люди позади не спешили уходить, мистер Морланд, неуклонно следующий за ней все это время с зонтиком над головой, стоял рядом, укрывая её от дождя, который снова угрожал пойти сильнее. Гермиона порывисто вздохнула и опустила букет подле могилы, выпрямляясь и складывая руки в замок в районе живота. Молчаливое присутствие гостей позади неё невероятно угнетало, и она хотела бы, чтобы они ушли. Чувство дискомфорта собиралось в области груди и беспокойно носилось по всему телу, словно она была заперта в клетке и никак не могла из неё выбраться. — Я бы хотела побыть одна, если это возможно, — негромко сказала она после, собрав в себе достаточно выдержки, чтобы не звучать резко. Ей не была видна их реакция, но они вскоре действительно удалились, оставив её наедине с Люком Морландом, которого она отправила следом за ними спустя некоторое время. Гермиона подняла голову к сизому небу, позволяя каплям хлестнуть себя по лицу.