***
«Клетка Ринды» — … гхр… гххх… хр… нгхх… Пытаюсь раскрыть глаза, но веки слиплись из-за оксиданта… Изо рта вытекает тёмная лужица, и мне приходится сплёвывать её. Голова чувствуется тяжёлой, как и весь корпус… Я начинаю двигаться, кое-как пытаясь поставить себя на ноги. Не выходит. Наконец, глаза приоткрываются, но я вижу лишь темноту. Свет не пробивается сквозь решётки, намекая о наступившей ночи. Похоже… что я потеряла сознание. Ещё раз пытаюсь опереться на ногу, но она тут же скользит по полу, и я снова заваливаюсь. Повреждение протеза? Перекатившись на бок, пробую манёвр с другой ногой. В этот раз держится… Хорошо… Теперь нужно поставить… Нет… Она плохо отзывается… Мой правый протез повреждён: наколенный щиток вмят, а сама конечность с трудом сгибается и разгибается. — Ясно… До койки я уже не смогу добраться, не без помощи рук, которые до сих пор сведены за спиной. Кормить меня тоже явно не собирались. Остаток ночи я проведу на полу. Но мне не впервой терять сознание, лёжа в своей компонент-крови… Как бы меня подбодрила Ундина…? «Эй, сбежала с места дежурства, а теперь взяла в привычку спать где попало? Сколько правил с постеров ты уже нарушила?» — Гха-ха… кхк-кхк-кхк… ха… ха… Ундина…***
«Щёлк» — !.. ГХагх!.. — Проснись и пой. А то на голос охранниц не отзываешься. В голове ужасно покалывало. Что-то силой заставило меня раскрыть глаза. Подняв голову выше, я гляжу на стоящую передо мной Колибри в чёрном пальто. Через распахнутые двери камеры виднелась пара моих сестёр, с отвращением смотрящих в мою сторону… — Не можешь сама подняться? — Не могу… Мой голос вырвался изо рта сдавленным и сиплым. Чтобы сделать его громче, я стала прокашливаться. Подошедшая Колибри встала рядом со мной, затем присела на корточки, внимательно глядя на меня. — Ага. Ты мне вот что скажи… Что это за дрянь в твоей голове? Ухх... Лучше бы ты спросила что попроще. Я скажу ей то же, что говорила и самой себе: — Это… это кошмары. — Хм. Ну, в голове деградировавшей я ничего другого и не ожидала увидеть. Но меня беспокоит не это, а то, как несколько реплик моей серии просто свалились, и сейчас они отлёживаются в разных камерах. — Не лезь им в головы... — Работа у меня такая — проверять мозги новоприбывших. Воспоминания позволяют увидеть, что совершил нарушитель и как к этому всё шло. А кстати, по поводу твоих знакомых мне есть, что сказать: вчера паре твоих соумышленниц дали кое-какие вещи. Ну, знаешь, ради любопытства. Так их трясло и дёргало, как психов перед расстрелом. А одна из «Ойле», похоже, рехнулась и всё время повторяет: «Ринда, Ринда, Ринда»... Не знаешь такую? — Нннггххх! Я начала стонать от бессилия. Хотелось подняться и сделать… что-нибудь… но тело предательски не слушалось. Я слишком слаба. — Задела за живое? Да не трясись ты. — Н-не трогайте их... Отпустите хотя бы гражданские реплики... — Все, кто попадает сюда, заслужили наш гнев. Все. В тюрьме не держат невиновных. Гештальт убивает кого-то? Мы вскрываем ему голову и ломаем конечности. Реплика нарушает свои директивы? Мы вскрываем ей голову и нейтрализуем. Жаль, что ваши головы переполнены мусором. Встав во весь рост, Колибри-дознаватель вышла из камеры, а затем кивнула в мою сторону. — Увести её. Подошедшие сёстры начали поднимать меня за руки, небрежно волоча по полу. — Сколько же от тебя проблем. Почему ты просто не сдохла где-нибудь? «Шторхи» никогда не плачут, поэтому я выдержу...***
«Кабинет надзирателя Уоренна» «11:12 по местному времени» — Господин надзиратель? Утро вам. — Утро. Всё ещё позволяешь этим Шторхам называть тебя «Щелкунчиком»? — Ну, оно мне не мешает. Тем более что щёлкать я действительно люблю. Что на повестке дня? — Пришли новые «рекомендации» по делу этих реплик. Приговариваются к казни сегодня вечером. Вся «троица протекторов». — Вот как. — Однако один из членов комитета Модрова оспорил данный приговор. Вилли Штольц попросил воздержаться от этого, так что он отсрочил деактивацию гражданских реплик. Летит сюда из своего уютного кресла, чтобы что-то там самому узнать. А вот насчёт бывших протекторов указания были чёткие из Хаймата, чему он уже не смог помешать. — По поводу этой троицы… Меня крайне заинтересовало поведение вчера той «Штар» и «Ойле» по соседству. Никогда не видела, чтобы кто-то так своеобразно реагировал на оружие. Так что предлагаю пока что списать только С3901, ибо её голова не так интересна, как у других. Словно её кто-то «прочистил» перед отправкой сюда. Там всё ещё муторно, но похоже, что настоящий «клад информации» находится у «Колибри» — A1129. Просто концентрированный хаос. Люблю такое. — Она ведь деградировавшая... Ты ведь навредишь себе, если полезешь к ней в голову. — Судя по всему, никто не стал допрашивать её, а зря. Похоже, что она знает больше всех вместе взятых, для чего мне и нужно провести тщательный осмотр. И на секунду, когда я пролистывала их головы, словно книгу, я увидела нечто странное... Тяжело объяснить, но там не просто деградация, а нечто, связанное с самой «Фальке». Мне нужны эти дефектные. — Хорошо, тогда оставлю тебе её на некоторое время. Сегодня, значит, списываем «Шторх». Насчёт модуля «Тринити» я не получил внятного ответа, сказали только: «Если не проснутся — деактивировать». А разбрасываться «Колибри» просто так я не буду. Всё же они — твоя родня и драгоценная серия. — Спасибо. Я попробую посмотреть, чем смогу помочь им. Сегодня я в хорошем настроении, так что проявлю немного сестринской солидарности. — Осторожнее с ними. В отчёте сказано, что они работали с той спятившей, что дезертировала. Она неадекватна, а эти вообще вырубились. Так что долго в их головах не находись. — Хмм… Я понимаю. Что насчёт двух гештальтов-офицеров? — А, эти? Всё ещё держим их в камерах. Подписали бы бумаги — давно бы ушли на волю. — Понятно. Брифинг получила, теперь можно и поработать. Я тогда схожу сначала к «Тринити», а затем к дезертиру A1129. — Удачи там. — Не беспокойся. Я ведь опытнее, чем многие мои сёстры.***
«Допросная комната. Первый этаж. Блок 4А» «12:40 по местному времени» «БАМ» — Ух, хороший был звук. А теперь с другой руки… «БАМ» — Кхх… хрхрк… … — Эй, эй, не спать, сеструля. Если ты сейчас отключишься, то нам будет уже не так интересно. — Не называй её сестрой. Мне противно думать о ней, как об одной из нас. — Ну, а ты что скажешь? Как нам тебя называть? Кто-то схватил меня за волосы и поднял мою голову… В глазах мутно из-за сотрясения… Хотелось бы разглядеть лицо говорившего, но думаю, что меня там ждёт лишь выражение ненависти на лице... — Что затихла? Зубы выплюнуть хочешь? Давай, я в сторону отойду. А…? Был вопрос? Что я должна ответить…? — Молчит. Сама знает, как нам её называть. — А может, она просто туго соображает? Ну знаешь, один раз она уже не подумала головой и очутилась здесь. — Три протектора разом дезертировали… Я ума не приложу, как вы до этого вообще додумались?! — Ох, мне ещё раз захотелось вдарить по ней. Что насчёт той «Штар»? — Лежит в камере, забившись в угол. Мы ей револьвер по просьбе Щелкунчика примотали к руке, теперь не выбросит. — И та «Ойле»? — Аналогично. Но к ней особенный вопрос. Её подозревают в том, что она до этого уже находилась на дознании. От всех этих новостей я не знала, чего в данный момент мне хотелось больше: встать и попытаться добежать до их камер или же оглохнуть окончательно, лишь бы не слышать, как истязают моих подруг. — Нгххг… К комнате допроса стал подходить ещё кто-то… — «Тридцать шестая», «Тридцать третья», давайте её обратно в камеру. Сегодня её вопрос решится окончательно. — По стандартной процедуре? — В закрытом виде. — В закрытом? Хотя бы остальные не узнают о её существовании. Повезло им. — Эта рухлядь уже не в состоянии сама передвигаться. Давайте тащите в её «апартаменты». — Взяли. Цепляясь за останки сознания, я услышала те слова… Мой вопрос… Решится окончательно?***
«Камеры 17Б и 18Б. Второй этаж» «15:34 по местному времени» — Эй, Вальтер. — Гмм?.. — Это ведь у тебя не первый раз в подобном месте? — Ха… Можно сказать и так. — Мы ведь не станем подписывать эти бумаги? — Они просят нас отказаться от воинских почестей и собираются признать нас соучастниками преступления. Нас отпустят — это так, но лишь с формулировкой: «Сдохните где-нибудь подальше от наших глаз». — Мда… — И ко всему прочему… я кое-кому зарядил по наглой харе. Так что мне пару годков ещё накинут. — Ха-ха… Ну, он сам напросился. Я бы тоже вмазала, но была слишком ошарашена вестями. — Гретэль, дорогая, послушай… — Давно ты меня так не называл. — Верно. За это мне следует извиниться. — В тюрьме так романтично, не находишь? — Не сбивай меня с мысли, я ведь серьёзно. — Ха-ха-ха…! Ну хорошо, говори. — Послушай… я им мозолю глаза как тот, кто постоянно гавкался с комитетом. И я же руководил разведывательной операцией. Ты можешь подписать эту бумагу и уйти на лучших условиях. Они ведь только на меня зуб точат… — Ты бы такие вещи не говорил. Они мало того, что портят мне и без того дурное настроение, так ещё я потом буду чувствовать себя погано всю оставшуюся жизнь. — Но ты проведёшь её остаток не в тюрьме. — Вальтер, заткнись. — … Я понял. И что ты нашла во мне такого? — Ну, кто-то же должен за тобой присматривать. — Кгхр… Кгрх… Кха-кхак-кха! — Смотри, та Колибри в пальто идёт. — Ты простыла, дорогуша? — Не ваше дело, что и как со мной. Лучше ответьте мне, почему вы не остановили Тринити от попыток проникнуть в голову к деградировавшей? — Мы пытались. Но они были упрямы. «Тринити» решили довести дело до конца. Возможно, вы все разделяете эти черты. — Проклятье... Знала бы, во что ввязалась... После того сеанса одна из них стала кашлять и более-менее шевелиться. — Тогда… мы должны сказать тебе «спасибо». — За что? — За то, что помогаешь им. — Эта сестринская солидарность доведёт меня до списания такими темпами. Но оставлять дела незаконченными я не люблю. Потяну слабачек на себе, если они сами не могут выбраться из своей головы. — Героически. Не оставайся там надолго. Если ещё и ты «уснёшь», то на нас всё спихнут, ха-ха… — Нгрр… Пойду пощёлкаю кого-нибудь. — Думаешь, она пробудит Тринити? — Хотелось бы в это верить. Я уже привыкла к ним.***
«Камера 9В. Северная стена. Третий этаж» «16:21 по местному времени» — Юта, ты как себя чувствуешь? — Мне кажется, будто я во сне. Словно какой-то ужасный сон, не имеющий конца. — Ты должна питаться, не дай этому чувству взять над тобой верх. — Я переживаю о нас, об остальных, Сюз. — Ещё и туалет у них грязный… — Эмили, мы в тюрьме, а ты всё о чистоте думаешь. — Лучше думать о чём угодно, чем о обо всей этой ситуации... — Арьяна, что ты делаешь? — Кирпич. Выглядит не особо надёжным. — В твоей голове возникли шальные мысли? — Я просто осматриваю всё, что меня окружает. — Единственное, что нам остаётся — это смотреть на прутья этой решётки... И ждать неизвестно чего...***
«Камера 17В. Восточная стена. Третий этаж» «16:22 по местному времени» — Лорна, ну что ты… — Ты слышала, что они сказали… что Аделин кричала… моя… Адели… — Ну, не плачь, не плачь… — А как тут не плакать…? Как тут можно не плакать? Скажи мне, Илса, ты же оптимистка, как тут можно не плакать?! — … — Что, Илса, сдаёшься наконец? — Капи... — Я не хотела тебя обидеть, прости. Давай я помогу тебе успокоить Лорну. — Это какой-то кошмар… Почему они поступают так с нами?!***
«Камера 28В. Южная стена. Третий этаж» «16:22 по местному времени» — Помогите, прошу вас! Нашей подруге плохо! — Отойди от решётки, сопля. — Да как в-- — Шел, они не помогут Рине. Они уже забрали Тес. Они не помогут Рине. — Арргх! Проклятье… — Рина, спокойно… давай… положи голову мне на колени. — Ринда придёт за нами. Ринда придёт за нами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами. Риндапридётзанами...***
«Клетка Ринды. Первый этаж» «17:59 по местному времени» Я вновь лежу на полу в своей компонент-крови, размазанной по моему лицу и корпусу. И всё то оставшееся у меня время пытаюсь изгнать из головы мрачные мысли. Глупо. В моём положении всё ,что у меня осталось — это одни мрачные мысли. Мои воспоминания уходят назад... назад и назад, в моменты, когда я могла поступить иначе. Что, если бы я осталась на посту? Что, если бы я никогда не познакомилась с Ойле? Что, если бы я сломала тот магнитофон…? Остатки моих воспоминаний, искажённых словно во сне, говорили мне, что я была бы покойником. Но стоило ли оно того? Ни хорошие воспоминания, ни моё положение в тюрьме, а то, где оказались мои подруги. Не ради этого я сражалась, чтобы они сгнили бесславно за решёткой. — Уу-х… Повторяю себе наше негласное правило, что «Шторхи» не плачут. Чёртовы Ойле… смягчили меня слишком сильно… — Радостные дуры… Я не провела с ними много времени, нет. Но даже в те тяжёлые часы они умудрялись поднимать мне настроение. Улыбка сама расползается по лицу, пока голову наполняют тёплые воспоминания. Жаль, что мы не встретились раньше… Снова звук пары шагов направляется к моей камере. Похоже, что пора. — Время. Голос снаружи намекал на мою судьбу. Дверь распахнулась, и меня вновь потащили куда-то. Я пробыла в своей камере всего лишь пару суток, но уже возненавидела это место. Давно пора распрощаться с ней…***
Меня дотащили до комнаты, в центре которой располагалось кресло. Сверху светила лишь одна лампа, а сам вид помещения намекал на то, что вошедшие сюда заключенные обратно не возвращаются. Посадив меня и закрепив конечности железными замками, к моим вискам подвели излучатели тока, которые должны были выжечь мне мозг и все микросхемы. Видимо, на меня пожалели пулю. Конвоиры зашли мне за спину и стали, как и я, смотреть на дверь, ожидая некую персону. В голове вертелись мысли по поводу моих подруг. Оставят ли их в покое после того, как меня не станет? Эти мысли слишком долго мучали меня, так что я хотела поскорее покончить со всем этим. Я просто устала бояться. Наконец, в помещение вошёл гештальт-охранник, державший папку в руке. Личного прихода надзирателя я тоже оказалась недостойна. Закрыв за собой дверь, он начал быстро перелистывать страницы, пока не остановился на моём деле: — «Шторх» — С3901 обвиняется в дезертирстве, в оставлении боевого поста, в оставлении командующей позади и бегстве с режимного объекта, не имея соответствующего указания старшего по званию. Вы согласны с этим обвинением? Стоящая сзади сестра схватила меня за волосы и начала качать мою голову вверх-вниз: — СО-ГЛАС-НА. — Кх… ... ... — Отлично. Приговор: деактивация через удары током. Я даже не успела удивиться тому, как быстро мне зачитали обвинения. Даже в этом месте наблюдается спешка. Закрыв глаза, я выровняла спину и схватилась за кресло покрепче. Противное ощущение того, что я ничего не успела сделать во время своего существования, пронизывает меня изнутри. Рина…***
— Вы ещё не казнили Шторх? — Нет. Приём. Наш общий взгляд уставился на тюремщика, общавшегося с кем-то по рации. «Шторхи» позади меня недовольно зарычали из-за задержки суда. — Тут сообщение поступило по поводу этой заключённой. Доставьте её в мой офис. — Не понял, повторите. — У кого-то возникли на неё другие планы. Вытаскивайте эту Шторх оттуда. — Что? Что за бред? Кому она могла понадобиться? — Понятия не имею, но ты слышала, что сказали по рации. — Что там потребовалось надзирателю от неё? — Не могу поверить своим ушам… — Поднимайся, рухлядь, попробуй хоть немного перебирать своими ногами. Меня тащили до кабинета управляющего тюрьмы столь же ошарашенные конвоиры, как и я сама. Весь путь туда я пыталась хоть немного помогать им с передвижением... правда пыталась, но они шли слишком быстро, то и дело злобно пыхтя. В голове же творился сущий бардак от непонимания происходящего. Добравшись до офиса надзирателя тюрьмы и «пройдя» внутрь, я сразу приметила лежащую на кушетке «Колибри», по всей видимости, Щелкунчика. Она придерживала свой лоб рукой, словно испытывая мигрень. Справа от меня сидела секретарша-гештальт, что-то набиравшая на клавиатуре. Дойдя до стола управляющего тюрьмы, мои конвоиры остановились. И вся наша троица замерла в тишине. Возвышаясь над человеком, мы терпеливо ждали, что же он нам скажет, пока его глаза медленно скользили по экрану монитора. Наконец, он заговорил, всё ещё смотря в компьютер: — Значит, вот какое дело: пришло сообщение, адресованное прямиком из одной ведомственной структуры, где говорится, что данную реплику необходимо предоставить им для исследования. — Кому это — им? — Им. «Тридцать шестая», давай, думай, это не настолько таинственно. — АЭОН? Зачем им деградировавшая реплика, к тому же и дезертир в придачу? — Знать не знаю, но одно другому не мешает. Реплику было приказано деактивировать, как потраченный материал, но если они захотят, то потом закончат дело неофициально. Я кое-как поставила себя на обе ноги, упираясь на конвоиров, и внимательно смотрела в глаза этого сотрудника тюрьмы. Неофициально? То есть получается, что по бумагам я уже мертва? — А вы не станете сообщать в комитет, который нам их и отправил? — Их участие закончилось на передаче нам нарушителей, и теперь мы вольны делать с ними всё, что хотим. Благодаря этому, у нас... всё ещё находятся сёстры нашего «Щелкунчика». К её же беде, судя по всему... Так бы я уже давно освободил все камеры. — Ух-х... Мы обернулись на Колибри, ожидая, что она что-то скажет. Но она лишь потёрла лоб рукой и перевернулась на бок. Ундина предупреждала меня, что ей не следует выбираться со станции, ибо это чревато угрозой для других. Но как бы нам не хотелось, они всё равно пытаются исследовать её переполненное сознание. Лишь бы им не повторить катастрофу С-23. Надзиратель тем временем продолжил говорить: — Эту реплику выведите во двор, где уже ждёт машина. По данному адресу мы вывезем её в район Т-4, где люди АЭОН уже заберут её к себе. — Почему бы им самим сюда не приехать? — Я спросил то же, из ответа следовало, что в том месте они проводят работу, и так им будет ближе. — Всё равно звучит странно. — Может и так, «Тридцать шестая», но напомни мне философию нашей тюрьмы. — «Наши камеры не должны быть всегда переполнены. Они должны быть всегда пусты». — Именно так. Нет никакой гордости в том, что у нас хранится много преступников и нарушителей. Нет никакой гордости в том, чтобы они очерняли Нацию своим присутствием. — А теперь я обращусь лично к тебе, заключённая... «Шторх» — С3901 — Нация не любит давать вторые шансы. Ибо нарушивший закон единожды способен нарушить его снова. Грех позора за содеянное всегда будет висеть на тебе. «Шторх» — С390 ̶1̶ — Официально ты сгнила в этой тюрьме сегодня вечером. Все твои накопленные за годы службы рацион-марки были изъяты и конфискованы ещё несколько циклов назад. «Шторх» — С3 ̶9̶0̶1̶ — Ты разжалована и лишена статуса протектора… «Шторх» — ̶С̶3̶9̶0̶1̶ — … Ты теперь никто, и звать тебя никак. ̶«̶Ш̶т̶о̶р̶х̶»̶ ̶—̶ ̶С̶3̶9̶0̶1̶ — А теперь выведите её во двор.***
От всего услышанного у меня были широко раскрыты глаза и приоткрыт рот. Весь путь до транспорта я не издала ни звука. В голове был полный бардак, состоявший из мыслей о моей судьбе и вопросов по поводу остальных. Мы спустились до ворот, где уже стоял заведённый грузовик. Не тот, что сделан для перемещения протекторов, а обычный невзрачный гражданский тягач, обтянутый брезентом. Я не видела часов, но мне хватало и природных: снежные облака сгустились и темнели от уходящего вдали солнца. Ночь я встречу не в тюрьме на полу, а в кузове. Но всё так же одна и без друзей. — Стой. Протяни руки. Послушавшись свою сес… конвоира, я вытянула руки перед ней. Она нажала на пульт, а затем стала снимать с меня магнитные наручники, после чего я рефлекторно стала потирать запястья. — Полезай. Меня отпустили, и я ощутимо зашаталась, но смогла опереться о грузовик. Нет нужды в стремянке, когда ты выше, чем большинство реплик и людей, поэтому, оперевшись на руки, я запрокидываю свой корпус вовнутрь кузова… затем подтаскиваю себя к сиденьям. Моему взору предстала та же тюрьма, но теперь я видела её более полно и с другого ракурса. Где-то там сидели все остальные... Мой взгляд упал на окно верхнего этажа, где я заметила фигуру надзирателя, наблюдавшего за мной. Его слова всё ещё звучали в моей голове, отчего я не могла выдавить из себя ответ на конкретный вопрос: кем я теперь являюсь? Без звания, без должности... Я ведь была создана как протектор и ничего другого больше не умею… — Она внутри. Можно ехать. Конвоир отошла в сторону и хлопнула по дверце грузовика, давая сигнал водителю. Грузовик двинулся с места, отдаляя меня всё дальше и дальше от старого кирпичного сооружения, где меня лишили всего. Простите меня, девушки, но боюсь, что, как протектор, я больше не смогу вам помочь. Я — никто, едва передвигающийся на старых протезах… Опустив голову, я больше не смела думать о себе как о защитнице. Я больше не смела думать о них.***
Мы ехали долго. Я едва спала, но холод и тряска не располагали к этому. Хотелось закрыть глаза не из-за того, что я устала, а просто чтобы вычёркивать эти отрезки без каких-либо событий из моего сознания. Хорошо отоспаться мне «дали» в камере, куда меня бросали, и где я теряла несколько раз сознание. А ещё было какое-то поганое чувство… как тогда, в комнате «Ойле»… чувство стыда. Что я бросила их всех. Но… что теперь в моих силах сделать? Я рвалась через всю «Серпински», потому что могла это сделать, могла как протектор. Теперь я лишилась по сути… смысла своего существования. Пытаясь отвлечься от этих мыслей, я осматривала повреждённый протез ноги, пока было ещё видно хоть что-то. Подвигала рукой щиток на колене, но он лишь скрипел и не отводился до конца. Схватив его обеими руками, я пыталась силой отдёрнуть его в сторону, чтобы он перестал клинить мою ногу, но без инструментария успех у меня был незначительный. Левый протез отзывался приемлемо, так что буду использовать левую ногу как опорную. Повреждённая рука иногда всё так же теряла контакт с основным телом, отчего болталась как чужая. Я уже научилась класть её к себе на колени, если предчувствовала момент рассинхронизации. Если бы у меня был карман, чтобы убирать её туда всё время, было бы отлично. Наступила полная темнота, и я прикидывала в голове, сколько мне ещё ехать. Может, километров триста-четыреста, и к утру будет остановка, если район был назван как Т-4. Сама система районов обозначалась так: что было под единицей — считалось центром основного города этого региона, а все остальные цифры, само собой, обозначали отдалённость от центра. Первые три обозначения предписывались сугубо гражданской и густонаселённой части, но уже с номера «четыре» шли отдалённые районы, где надзор протектората был не столь бдителен и концентрировался в основном вокруг фабрик и зданий производства. Следующие цифры, вроде «пять», «шесть» и «семь» обычно предназначались для узкоспециализированных мест, вроде шахт, космопортов, аэропортов или местного отделения армии. Я слышала, что жителям городов «первой тройки букв» предоставлялись даже больше номерных цифр регионов, ввиду размеров этих мест. В этой же «тройке» располагались цеха, где и создали меня. Тюрьма, откуда мы уехали, находилась в районе Т-8, как можно дальше от основного центра. Моя служба на Ротфронте, что ощущалась, будто в прошлой жизни, проходила в районе Е-4, так что я примерно представляла, куда мы едем. Относительно тихая и спокойная периферия, где шумно бывает лишь в паре мест, и то в рабочее время. Но если это те, о ком я думаю, то странно, что они выбрали место вдали от их офисов и штабов… Может, просто им было ближе забрать меня там, а затем доставить в Т-1? С этими размышлениями я постепенно встречала рассвет. Из-за пасмурного неба дорогу ещё не скоро можно будет разглядеть. На Ротфронте нечасто бывает ясное небо, но у нас в общежитии был слух, что есть особые регионы на планете, где потоки туч проходят так быстро, что гештальты успевают загореть под солнцем. Звучит больше как наивная сказка для тех, кто устал чистить территорию от снега. Открыв глаза вновь, я различала через отверстия в брезенте не чёрный цвет ночи, а тёмно-синие цвета окрестностей, означавшие рассвет. Значит, что осталось проехать совсем немного. Я приподняла брезент, и моя догадка оказалась верна: стали видны жилые дома, в окнах которых постепенно загорался свет. В отдалённых районах не было подавляющего большинства огромных жилых массивов. В основном небольшие дома от двух до пяти этажей в высоту. Пара сонных человек шли по своим рабочим местам, пока грузовик проезжал мимо них. Каких-либо реплик я не наблюдала, видимо, мы не достигли «центра» этого района. Через десяток минут езды, множество поворотов и остановок, грузовик ещё несколько раз завернул в сторону, пока мы не заехали в некий переулок. Звук тормозящих колёс и отсутствие каких-либо светофоров поблизости означало конец нашей поездки, но я ждала команды водителя «на выход». В этот раз я была намерена передвигаться самостоятельно. Через скрип снега к кузову подошёл шофёр, державший в руке «Протектор» и наставивший его на меня. Не думаю, что со злобы, это не читалось в его уставших от недосыпа глазах. Мера безопасности, не более. — Вылезай, да побыстрее. Мне ещё на стоянку ехать. Молча высунула ноги и попыталась спрыгнуть, придерживаясь за кузов. Пошатнулась и едва не завалилась на гештальта, отчего он даже немного испугался. Я смотрела на него сверху вниз и ждала дальнейших инструкций. — Указан этот адрес... но выглядит как трущобы. Ладно, тебе приказано стоять здесь и ждать, когда за тобой заедут. — Ясно. — Стоять и ждать мне нет смысла. Раз назначили встречу, значит, что они неподалёку. А с твоими-то ножками ты далеко не упрыгаешь. Пройдя в центр этого переулка, моему взору предстал старый кирпичный четырёхэтажный дом без нанесённой на него какой-либо штукатурки и с окнами, от которых тянулась сажа от когда-то произошедшего здесь пожара на втором и четвёртых этажах. По всему фасаду дома были расклеены различные плакаты, один из которых гласил: «Будь внимателен к себе и не забывай о других». Под другими подразумевались соседи и все, кого охватывал круг общения честного гражданина. Один из толпы на этом плакате был представлен в чёрном цвете, намекая на нежелательного нарушителя, шпиона или контрреволюционера. Я обернулась, но водитель уже направлялся в кабину грузовика. Похоже, что он полностью уверен в том, что мне некуда бежать и меня могут схватить, едва я покажусь на улице. Не стану спорить с этим мнением. Под рокот мотора отъезжающего грузовика я попробовала сделать несколько шагов, используя левую ногу в качестве ведущей. Проклятье! Я чуть вновь не свалилась и едва удержалась на месте… Мне нужна опора, хоть какая-нибудь. Едва грузовик отъехал в сторону, как из-за угла дома показался маленький силуэт. Гештальт-подросток так рано утром в таком месте? Беспризорник? Мои мысли начали перемешиваться, когда я осознала, что он направлялся ко мне. — Это... Это вам! Бросив свёрсток мне под ноги, он тут же помчался прочь. — Стой...! Бежать за ним я не могу. Поэтому, всё ещё пребывая в растерянности от его поведения, наклоняюсь, чтобы поднять свёрнутый лист бумаги. Развернув его, я прочла адресованное мне сообщение: «В этом брошенном доме в одной из квартир состоится встреча. Для сохранения престижа нам нежелательно иметь контакты на людях с дефектной репликой и преступником.» Поняла. Не хотят иметь ничего общего с такой как я. Не могу их судить за это, никого не могу, хоть и считаю, что с другими обошлись несправедливо. Но не следует заставлять их ждать. Стараясь не упасть, я начала шагать к зданию напротив. В подъезде было темно. Ещё одна причина, почему «Штары» лучше подходят для операций с проникновениями — это их рост. Чёрт… Мне приходилось подниматься, согнувшись, по осыпавшимся ступенькам. Но хоть под рукой были перила, пусть и покачивавшиеся под моим весом. Стены были изрисованы и наблюдались следы откровенного вандализма, вплоть до выбитых подъездных окон. Похоже, что за местными хулиганами особого надсмотра не было. На моей памяти именно отдалённые районы и заселялись малосостоятельными гештальтами, которые не могли позволить себе проживание в более дорогих квартирах. Поднимаясь выше, я просматривала номера квартир. Все они были заперты, кроме одиннадцатой с широко распахнутой дверью. Очень странное место они выбрали для встречи, что меня немного смущало. Я осторожно начала входить внутрь, но не обнаружила следов пребывания в ней хоть кого-нибудь. Не став никого звать, я прошагала вперёд и стала осматривать комнаты: ванная, совмещенная одним санузлом с туалетом, кухня с пыльным столом, зал, где висели старые нарисованные от руки картины, закрытая дверь, где, по всей видимости, располагалась кладовка, и спальня, в которой была одноместная кровать на пружинах со стоявшим рядом шкафом. Вернувшись в зал с торчащими из-под потолка проводами, я уселась на разваливающийся диван и принялась ждать. И ждала… мой взгляд уходил то на висевшие на стене часы с застывшими стрелками на 12:00, то на треснутые окна, из которых пробивался тусклый свет утренней зари. Вскоре солнце вышло в зенит и помещение осветилось ярко, позволяя мне разглядеть большие слои пыли, покрывавшие всё это место. Весь дом был мрачным напоминанием о когда-то бурлившей здесь жизни. Словно остывший корпус павшей реплики… Я вновь обошла всю квартиру от безделья. Дверь в кладовую привлекла моё внимание снова, но я не хотела пытаться выбить её, чтобы пройти внутрь. Я здесь не за этим. Проверила наличие воды, но можно было и догадаться, что она отключена по всему зданию. Как же давно я уже не принимала душ. Хотелось бы смыть с себя всю накопившуюся пыль, грязь и свою же компонент-кровь, покрывавшую весь мой корпус. Девушки проводили уход за мной, пока я была без сознания, отчистив меня от следов борьбы на «Серпински». Но сейчас никто не мог обо мне позаботиться. Устав слоняться без дела, я решила выглянуть наружу, подождать кого-нибудь там. Спустившись вниз, я находилась какое-то время рядом с лестничной площадкой, смотря то в один переулок, то в другой. Решила доковылять до соседнего подъезда и проверить квартиры там, но по всему этажу они были заперты. Вздохнув, я вернулась обратно на улицу и просто стала осматриваться по сторонам. Дом, находившийся рядом, пострадал от другой причины, нежели пожар — от недостройки. Его четвёртый этаж не успели закончить, похоже, из-за нехватки бюджета, а может, по каким-то иным причинам. В регионе «К» были случаи сейсмической активности, когда повреждались дома и бросались недостройки, вплоть до полного обезлюдивания района.***
Прошло уже очень много времени, солнце начинало уходить за горизонт, но никто так и не явился за мной. Я успела сходить и проверить второй дом, но единственная открытая квартира была мной давно найдена и посещена. Значит, что ждали меня именно там. Вот только я уже давно как на месте. Где их черти носят!? Поднявшись обратно в квартиру, я вновь уселась на диван и гневно, пополам с недопониманием, смотрела в пол. Кроме этих чувств, я также чувствовала и голод. Прошло уже два цикла без питания, слабость переполняла меня. Сейчас бы сход… Ах да, у меня же нет больше марок, которыми я могла бы расплатиться в магазине. У меня вообще ничего нет. Ни номера, ни статуса… Ни сестёр... Ни друзей… «Шторхи» не плачут, говорила я сама себе, но я ведь больше не Шторх, так что… — … … … … .! …!.. … !!!.. !!!!!!!!!!! !!!!!!! !!!!! !!! !..***
Проспала какое-то время после произошедшего… Как добралась на крышу не помню, помню, что чувствовала себя ужасно. Сейчас уже сильный вечер, а я стою и смотрю вниз, совершенно не думая о том, что мне стоило кого-то дождаться. В голове прокручивается странная мысль, дающая мне покой: если я упаду головой вниз, то этого может хватить. Если до этого я считала себя деградировавшей лишь из-за функциональной неисправности, то теперь это ощущается как настоящий сбой в моём сознании, раз такие идеи приходят ко мне в голову. Некая часть меня хочет сделать шаг вперёд… но другая отговаривает меня, давя на чувство стыда. — Ох… Я не выдерживаю и отхожу от края назад, возвращаясь в ту квартиру.***
Всё также сидя на диване, я уныло смотрела в пол. Сил уже было не так много, чтобы вновь мучатся со спуском вниз и подъемом наверх, поэтому я решила остаться тут. Дверь я не стала закрывать, поэтому любой мог зайти сюда. Вдруг стали слышны шаги, отдающиеся эхом по подъезду. Я немедленно повернула голову в сторону двери, но не решалась встать. Шаги тем временем приближались, достигнув лестничной площадки третьего этажа. Затем я увидела свет фонаря, рыскающего по прихожей. Кто-то явно не решался зайти... — Ау-у? Здесь кто-нибудь есть?.. К моему удивлению, это были не взрослые люди в форме, а обычный гештальт-подросток, обращающийся скорее в пустоту, нежели ко мне. Похоже, что тот, которого я раннее встретила утром. Наконец, он прошёл внутрь и вздрогнул, испугавшись моего силуэта, но затем, подуспокоившись, он начал светить на меня фонариком. — Вы… он сказал мне, что вы будете здесь… Ничего не ответив, я также смотрю на нервного парня. На вид лет тринадцать-четырнадцать, а по измазанной в снегу одежде, видимо, некто встретил его на прогулке в свободное от учёбы время. В его руке был небольшой бумажный пакет, который он вытянул перед собой. Похоже, что это для меня, но парень так напуган, что боится приближаться. Разомкнув сухие и побитые губы, я тихо отвечаю: — Не кусаюсь. Вроде подействовало, вроде… Он стал двигаться ко мне медленными шагами, волнуясь, видимо, из-за того, что я некогда являлась Шторхом. Дойдя до дивана, он положил пакет на него, а сам стал отходить назад. — Там это… мужчина меня попросил сюда доставить пакет. Сказал, что это вам… Ну, я это… пойду, ладно? Я кивнула ему, после чего парень мигом помчался из квартиры, а затем и из подъезда, чуть не свалившись на лестничной площадке, судя по шуму. Протянув руку к пакету и взяв его, я осмотрела содержимое и к своему удивлению обнаружила один питательный батончик, предназначенный для реплик, а также записку. Прищурив глаза, я прочла её содержимое, больше являющееся вопросом, направленным ко мне: «Есть ли пятая стадия рака?» Не совсем поняв, что это значило, я перевернула бумажку и увидела продолжение или начало текста, адресованное для меня: «Не уходи с места. 20:00» Я хлопнула себя по лбу за то, что не спросила парня, который час. Ну ладно… Уходить я всё равно никуда не стану, но буду благодарна хоть за батончик. Удивительная забота от АЭОН.***
Закончив с «ужином» и убрав обёртку обратно в бумажный пакет, я сидела и внимательно вслушивалась в окружающую меня тишину. Хотелось узнать, что же от меня хотела эта организация. Допрос? Однозначно. Что-то кроме этого от такой рухляди, как я? Не уверена. Послышались шаги, там, внизу. Шёл кто-то один, уверенно и не спеша. Похоже, что парень ему сообщил о моём присутствии и о выполненном курьерском поручении. Я даже немного стала волноваться, ведь тот батончик придал мне хоть каких-то сил для этого. Достигнув этого этажа, я не увидела света от чьего-либо фонарика. Сотрудник АЭОН вошёл внутрь и встал в дверном проходе, отчего я могла разглядеть красный огонёк на кончике его сигареты. Мы внимательно смотрели друг на друга, но я ожидала, что он заговорит первым. Он молчал. На секунду в голове промелькнула мысль… что сотрудник АЭОН пришёл сюда один, без какого-либо сопровождения. Может, остальные стоят снаружи? Сотрудник АЭОН пришёл сюда один… Он стоит и молча смотрит на меня. Встреча произошла в малооживлённом месте, где нас никто не мог видеть. Сотрудник АЭОН пришёл сюда один… Та мысль стала валиться, словно снежный ком, обрастая всё новыми и новыми деталями… Мы находимся вдали от посторонних глаз, а гештальт, назначивший мне встречу, теперь смотрел на меня, как на чужую. Может, из-за того, что я была арестована как дезертир? Сотрудник АЭОН не пришёл бы сюда один… Я не выдерживаю и нарушаю тишину: — Вы хотели меня видеть…? Это ведь из-за вас я тут? Что министерство АЭОН от меня хочет? Он молчит. Огонёк на его сигарете разгорается всё ярче. Наконец, я разглядываю его пальто… Это не униформа АЭОН! До меня начинает доходить страшная правда, отчего я немедленно вскакиваю с места и сжимаю кулаки. — Вы… вы не из АЭОН… Это ведь так… Вы…! — Ну а чего ты ждала? Длинные усы, рога на голове, тугую бородку… и надпись снизу «Смерть имперскому шпиону»?***
Я была в полном ступоре и не знала, что мне хочется сильнее всего: схватить его и начать избивать, как и следовало мне поступить с имперцем! Или же сперва выслушать, а затем начать избивать его, как и следовало мне поступить с имперцем! Вот же он — символ моей ненависти с момента моего создания! Или же… всё это больше не имеет для меня никакого значения… Имперец, на вид пребывавший в середине своих тридцати лет, шагнул вперёд, держа руки в карманах своего пальто, а затем кивнул на меня. — Ты проживёшь чуть дольше только благодаря моему вмешательству. Иначе тебя бы стравили твои же властители. — …! Гррнгх… Я выдыхаю и расслабляю кулаки, но продолжаю смотреть на него с нескрываемой злобой и… любопытством? — Тебя я вытащил только из-за интересов моего народа. А также личного интереса. Давай-ка ты мне расскажешь всё, что знаешь о произошедшем на Ленге. И будем считать, что ты расплатилась. Как тебе такой «мирный» вариант действий? Мой взгляд упал на его правый карман, из которого что-то выпирало. Это что-то наверняка могло стрелять патронами калибра 10 миллиметров. Этого бы сразу не хватило для меня, пребывавшей когда-то на пике своей формы, но сейчас я могла лишь лечь на пол и истечь оксидантом. — Ты сиди. Вашей «сестре» тесновато будет на кухне, так что я могу и здесь тебя принять. Дверь я закрыл, нам никто не должен помешать. Ты садись… садись… Присев на диван, я стала смотреть, как имперский шпион подкатывал недалеко стоящий столик ко мне, а затем поднёс к нему стул. Сходив на кухню, он принёс оттуда свечку, зажёг её через сигарету и поставил на стол. Из стеклянной вазы он сделал импровизированную пепельницу. После он выложил из своих карманов диктофон, блокнот и карандаш. — Ну… сейчас, при свечи, ты можешь воочию увидеть своего врага. Настоящего врага, а не тех людей, которых вы забиваете как скот. Как первое впечатление? — Гхх… Я… — Перегрузил реплику. Понимаю. Забавные вы. — Я… я испытываю множество разных чувств. Но ни одно не могу выразить словами. — Можешь ударить по столу, но не разбей его. «БАМ» — Ну как? — Вроде полегчало… — Ага. Что ж, в твоих же интересах говорить правду, потому что ложь я умею различать. — Тогда об этом не беспокойся, лгать я не стану. Но… Я призадумалась над всем этим положением, в котором я оказалась… Если этот человек смог вытащить меня из тюрьмы, быть может, я могу использовать его, чтобы вытащить и остальных? — Скажи мне… можешь ли ты вызволить ещё несколько реплик из заключения? — В обмен на что? — В обмен на мой рассказ. — Я вытащил тебя в обмен на рассказ, ты и так мне обязана. — Это правда. Но я потеряла чуть больше, чем просто свободу в той тюрьме. Я могу отказаться, и тебе придётся меня пристрелить, что ты скорее всего и так со мной сделал бы. Но вряд ли ты захочешь тратить патроны на ту, ради которой ты встретился лично, рискуя прикрытием. Имперец откинулся на спинку стула и стал вертеть карандаш между пальцев. Он приподнял бровь, явно удивлённый моей наглостью. — Сколько реплик? — Четырнадцать. — Ты ужасно наглая, даже среди своей серии. Тебе в таком случае лучше иметь при себе несколько секретов Евсана, иначе ноль цены твоему рассказу. Ко всему прочему, даже если я их вытащу, вы всё равно останетесь ни с чем. В конспиративной квартире я вам жить не дам, ясно? Сначала нужно вывести их из места, где им угрожает опасность. Прямо как тогда… Честно, я никогда бы не подумала, что гражданин враждебной для меня страны будет моим единственным и отчаянным шансом... — Я готова начинать. Часть рассказа будет как есть, часть — мои мысли по поводу произошедшего. — Хм. Посмотрим, что я могу добавить к этому. Подведя диктофон ко мне, Имперец нажал на кнопку записи, после чего мой допрос начался: — «Серпински-23» занималась чем-то, помимо добычи полезных ископаемых? — Нет. — Являлся ли Ленг испытательным полигоном для оружия? — Нет. — Тогда как ты объяснишь возможную пятую стадию рака? — Никак, если не дашь контекст. — Хорошо, чуть раскрою твои горизонты: один из наших наблюдательных челноков находился вблизи этой планеты… Мои глаза сузились, а кулаки вновь стали сжиматься. Похоже, что та паранойя на станции по поводу лазутчиков всё же была частично обоснована. — … И в какой-то момент был потерян контакт с ними. Камера в кабине пилотов показывала, как их тела в буквальном смысле разваливались на части. Я знаю про четыре стадии рака, но похоже, что нечто повлияло на них так, словно это была пятая стадия. Подсказку нам дало то, как один из пилотов начал выплёвывать зубы, а другой ответил, что узнаёт симптомы, которые испытывал его дед, пострадавший от радиационного излучения. И скажу честно, что увиденное вызвало суматоху на моей родине. Что ты можешь сказать насчёт этого? — То было не оружие. У нас это происходило по всей станции и было названо эпидемией. — Про эпидемию мы в курсе. Но увиденное явно контрастирует с обычной болезнью, поэтому вопрос стоял о возможном использовании биологического оружие спустя столько лет тишины. — В шахтах было что-то найдено. Оно и стало убивать всех вокруг. — Хм… Значит, в недрах станции С-23 и было то самое «оружие»… — Считай, что ради одной реплики я, так и быть, снова зайду в их систему. От этих слов внутри почувствовалась некое счастье, но в голове забегала ещё одна дикая мысль: «Если он не освободит всех, заставь его сделать это во имя подруг и Адмирала». Шпион тем временем отметил напротив одного из вопросов в блокноте галочку и что-то принялся дописывать. — Значит, в недрах станции было нечто, что вызвало у вас эпидемию. Что вы потом сделали с этим «нечто»? — Ничего. Все, кто спускался в шахты, заболевали и либо выходили из строя, либо погибали, что было в случае с гештальтами. Моя подруга подтвердила, что один из добравшихся до неё шахтёров умер также, как и ваши имперские пилоты-шпионы-угне-- — Ну всё, всё. Я понял. — Кхрм… Прошу прощения. По правде говоря, я никогда не думала, что моя встреча с вами будет… такой. Во мне всё ещё кричит некогда протектор нации. — А теперь ты без звания и без должности. — Да. — Печальные реплики напоминают мне о чём-то. Но вернёмся к вопросам. Ты сказала, что в случае гештальтов все погибали. А что в случае с репликами? — Выходили из строя. А затем нападали на других. — Что это за болезнь, которая так влияет на реплик? — Ты не первый, кто задаётся таким вопросом, имперец. Мы сами не знали, что это, но моя подруга «Штар» предположила, что реплики всё ещё пребывают в неком сознании, просто они видят всех вокруг как возможную угрозу. — Сбой программы, значит… — Дополнительно всё сопровождалось потерей кожного покрова и… регенерацией. По-настоящему избавиться от наших бывших сестёр можно было лишь через кремацию или через полное разрушение основания черепа, знаю из моего личного опыта. — Хмм… Интересно… — На троих реплик я, так уж и быть, составлю документ. Ладони стали тереться друг о друга. В голове представали образы моих подруг, находившихся в камерах. Если бы мне дали выбрать только троих, то я выбрала бы Всех, Всех и Всех. Иначе никто бы мне не простил иного исхода. — Тебе есть, что добавить к предыдущему пункту? — Да. Некоторые реплики испытывали проблемы с тем, что они видели невозможные вещи. Такие, как свои смерти или нападения на других реплик. Как та, что пришла ко мне в одну из ночей… чёрт, если бы я знала тогда, может быть, с ней… — Видели свои смерти? — Да. Как будто мы все переживали эти дни, непременно завершающиеся нашими смертями. — Мы?.. — Я тоже имела проблемы с головой. Это как… как будто чужие воспоминания лезут в твою голову. Но они твои… твои воспоминания. Я видела, как когда я разрушила магнитофон «Ойле», те стали сходить с ума, а затем… как я убила одну из них… и как мы спустились в шахты… К моему удивлению, те кошмары остались лишь как отголоски того, что я видела. Быть может, Ундина помогла мне с этим? Чтобы добраться до моего разума, ей пришлось прорываться через весь этот поток негатива. Но благодаря ей… я едва помню те события. — Ты говоришь не очень уверенно. — Если вы перехватывали наши сообщения, должно быть, там было что-то про «Колибри»? — Что пребывала без сознания на «Брюсилове»? Да, читал. — Она была последней из своих сестёр. И после того, как она заглянула в головы деградировавших реплик, она впала в это состояние. В тюрьме находятся ещё пара моих подруг, которые тоже испытывали проблемы с этими воспоминаниями. С днём, которого не было. Я одну спасала от деактивации, когда из-за психоза она напала на гештальта. Из-за кухонного ножа ей виделось, что она сражается с остальными. Можете проверить, лгу я или нет. — Гм… Это всё просто звучит черезчур паранормально, чтобы вписать в вашу эпидемию. — Я знаю. Это всё кажется слишком сюрреалистичным для какого-либо объяснения. Шпион вминал останки сигареты в импровизированную пепельницу, другой рукой потирая лоб. Взяв карандаш, он хотел что-нибудь добавить в блокнот, но у него самого отсутствовала чётко сформированная картина. Меж тем, любопытство возобладало надо мной и я решила спросить у Имперца: — А как давно вы за нами следили? Даже не смотря в мою сторону, он ответил: — А вы как давно следите за нами? Я смутилась, но он посмотрел на меня, приподнял бровь, а затем улыбнулся: — Реплики же не задумываются над этими вещами, верно? Хорошо вам в этом небольшом и уютном мирке. Скажи мне, ты никогда не считала, сколько уже идёт война? — Нет… — Очень давно. Тот майор, что летел с вами, участвовал в боях ещё тридцать лет назад. И до него шли бои. Иногда бывают перемирия, но лишь для того, чтобы восполнить потерю в живой силе и технике. Постоянно выявляем друг у друга разведчиков, а некоторые сети столь стары, что агентура живёт в виде «обычных семей» под прикрытием. — Так долго… а сколько ты уже на Ротфронте? — Одиннадцать лет и восесь месяцев. — Ты одиннадцать лет не видел своего дома — Буяна? — «Буян будет гореть»? Нет… я столько лет не видел Китежа. — Не знала, что Империя вербует людей где-то, кроме своей основной планеты. И как там, на Китеже? — Дыра. Скучное место, где всё кажется однообразным. — А я думала, что Ротфронт — это однообразное место. — Хех, нет. Тут бывает депрессивно, но по крайне мере за это место не велись недавно войны, а население не выглядит как сборище сбежавших заключённых. Можешь слетать на красную планету, да сама всё посмотреть. — Пас. Желание прошло. Мы улыбнулись друг другу после этой лёгкой разрядки атмосферы. Но нужно было продолжать отвечать на его вопросы. — Что-то ещё ты можешь сказать по этой теме? — Могу. Всё началось с «Фальке». — Она спускалась в шахты? — Да. — Мощный биорезонатор, подхвативший болезнь… Я думаю, да… Кажется, что-то может быть… — Моя подруга «Колибри» сообщила, что у «Фальке»появился странный и искажённый сигнал. Я не знаю, как поход в глубины шахт повлиял на неё, но могу лишь отталкиваться от слов напарницы. Тот сигнал они подхватывали и разносили между собой. Так, я думаю, устроены «Колибри». — И уже от этого сигнала у вас и начались проблемы? — Верно. — «Великая революционерка» могла утянуть за собой всю станцию, это ей вполне по силам. Но радиус всё же слишком большой... Гмм... — Пять реплик ты себе обеспечила. Пять… Меня начинает волновать, что моего рассказа может оказаться недостаточно, чтобы освободить остальных. — Фальке пребывала в болезненном состоянии, не приходя в сознание. В день, когда вся станция полетела к чёрту, я бросила её, отчего стала дезертиром. Небольшая группа «Штар» попыталась проникнуть к ней, но их судьбы кажутся мне трагичными. — Стой. Вы бросили «Фальке»? Значит, что она осталась на станции? — Разве в рапортах ничего об этом не было? — «Фальке» — это очень мощное оружие, дорогуша. Возвращаясь к тем дням, когда велись масштабные бои на Винете, прибытие такого модуля держалось в строжайшей тайне, что выходило моей стране боком. Но из твоего рассказа следует, что её можно считать погибшей? — … Учитывая произошедшее на станции… да. Я думаю, что она мертва. Мы не смогли её забрать с собой, а девушки ничего не сообщили мне о ней при моём пробуждении. Имперец присвистнул, после чего начал что-то усиленно писать на новой странице блокнота. — За новость, что модуль «Фальке» уничтожен, я добавлю ещё пятерых на твой счёт. Их ведь совсем мало, а тут ещё и небоевая потеря… Итого десять… Имперец был явно взволнован тем, как мы героически бросили своего лидера… Он достал из кармана ещё одну сигарету и зажёг её через свечку. — Небольшой перерыв. — Тяжело было освободить меня? — Не совсем. Надзиратель слишком помешан на статистике. Впрочем, как и у нас. — И сильно отличается Империя от нашей нации? Он помрачнел, а затем начал стряхивать пепел с сигареты. — Одно из моих величественных разочарований заключается в том, что я не вижу особой разницы между двумя государствами… И здесь, и там арестовывают, без предупреждения. Охрана, имеющая полномочия на расстрел на месте. Ну и вышки, кричащие про введение комендантского часа. В отдалённых регионах Китежа ситуация другая, кхм, знаешь, почему? Да потому что там инфраструктуры почти нет, следовательно, нет ни новостей, ни гвардии, вообще ничего. Тишина от информационного шума. Правда, чтобы получить хоть что-то от жизни, нужно бежать с планеты, если ты, конечно, не ищешь место, где можно встретить тихую старость. — Ясно. А ты был на Винете? — Голубая планета, истерзанная траншеями? Я бы хотел там быть в более спокойные времена. Поверь мне, если бои на какое-то время прекратились, это не значит, что там до сих пор не окапываются и не строят циклопических орудий для новых сражений. — Да, но планета такая красивая на плакатах. «Колыбель человечества». — Там есть ещё места, нетронутые войной. Города, от которых горячо в сердце. Я был на той планете лишь пару раз, и то ненадолго, но вид там действительно красивый. У нас поговаривают, что некоторые нейтральные города специально не обстреливаются, так как служат «местами отдыха» для различных вышестоящих офицеров с обеих сторон. Пока что не обстреливаются. Зато множество картин пейзажистов именно про Винету. Моря и берега, солнце и песок, горы и голубое небо. — Вот как… Я бы хотела там побывать. — С твоим телосложением тебя бы отправили на передовые части следить за порядком, а не по мостам и улицам гулять. Да и твоему роду тоже доставалось на фронте, раз твой серийный номер был с четырёхзначным числом. Но планета и вправду великолепная… Между нами, я бы хотел именно там встретить свою старость. Не в большом городе, который могут легко разбомбить, а где-нибудь в стороне. Слушая его истории, в моей голове вырисовывалась картина моста, по которому я прогуливалась под небом столь же голубым, как и на плакате. Но затем я думаю о разрушенных городах и красном от многочисленных пожаров небе. Может, жить где-нибудь в стороне не столь плохо? Ещё мне было любопытно насчёт реплик в Империи. Я ведь даже постеров с ними не видела, где их бы изображали как врагов народа. — А как дела с репликами на вашей стороне? — Скверно. Шпион снова помрачнел, видимо, я задела за что-то личное. Не став развивать тему, я заткнулась. — Паренька хоть не сильно напугала? — Я сидела ровно и не двигалась. — Славный малый. У этого района репутация места, где людей лишают не только кошельков и всё в таком духе. Немного я с этим помогаю, но лишь словесно, хех. — Батончик был, чтобы подкупить меня? — Не совсем. Я перехватывал передачу, что вы прибудете в тюрьму района Т-8. Как я и сказал раньше, наши государства очень похожи. Прикинул в голове, что раз тебя приговаривали в закрытом суде, то тратить на тебя рацион никто не стал бы. У нас с этим тоже не заморачиваются. Поэтому решил тебе отправить что-нибудь пожевать, пока встреча задерживалась, чтобы были силы говорить. Помню, был курьёзный случай, когда заключённого прибили в тюрьме, а ему надо было ещё на суд явиться. Случился натуральный бюрократический спектакль, где пойманный «во всём сознался» и был приговорён к смертной казни по бумагам, хотя он уже в морге два цикла лежал. — Ясно… Взглянув на него, я кивнула головой. Выдавить из себя «спасибо» Имперцу я всё ещё не могу, но поблагодарю его хотя бы так. Затушив сигарету, он кивнул в ответ, и мы продолжили: — Несколько вопросов были посвящены возможному оружию, но думаю, их можно проигнорировать. Можешь ещё что-нибудь добавить к происходящему на станции? — Да, есть… моя подруга «Колибри» наблюдала странные вещи, которых не было в реальности. — Объясни. — Она видела тела или лужу крови там, где их не было. — Хмм… — Мы встретили нашего администратора, когда поднимались наверх, и он выглядел так, словно тоже знал о происходящей аномалии в комплексе. В момент, когда я возвратилась за одной из «Ойле» назад на второй этаж, я тоже стала видеть творившиеся изменения… Какие-то органические наросты и много крови, льющейся отовсюду… Помню, проходила через душевую, а из всех шлангов начало струиться красное вещество. — Органические наросты…? — Да. Как пульсирующие щупальца. Ты наверное читал книжки о животных, из тех, что жили на Винете? Там был этот… кальмар. Щупальца, похожие на кальмаровы, тянувшиеся вдоль стен. Они блокировали двери и рвали метал на части. Я до сих пор удивлена, что пережила тот ужас. Имперец замолчал, а глаза его расширились. Понятно было, что когда мой рассказ дойдёт до этой части, он мне не поверит. Нереально поверить в то, что там происходило. — Невозможные вещи… Фальке… Хмм… Чёрт… Он схватился обеими руками за голову и начал что-то тихо шептать. — Я думаю, то была не Фальке, а кто-то другой. — Другой? — Ты ведь никогда не видела «Фальке» в действии? Я мотнула головой. Мне довелось видеть плакат с ней, и несколько раз мы вживую пересекались в коридорах. Один раз я видела, как она левитировала на месте, но на этом всё. — Смотри. То, что может «Фальке» — это как этот листок на блокноте. Мы видим её обычной. Но затем идёт второй листок — копья. Никто никогда не видел, чтобы она таскала свои золотые копья. Но когда наступает сражение, копья тут же оказываются за её спиной. Они всегда при ней, но находятся где-то вне нашего поля зрения, недоступные глазу. Словно в каком-то пространственном кармане. Потому что мы проводили тест на невидимость этих копий, и он был отрицательным. Наше ведомство детально изучало эти модули, и мы примерно представляем, на что она способна. Но чтобы исказить материальный мир до такой степени на всей С-23? У неё бы не хватило сил. — Тогда… кто бы это мог быть? — Гмм… Хороший вопрос… Если этот кто-то находился бы прямо на Ленге… Да даже на Хаймате, то радиус поражения был бы намного шире. Не думаю, что ты смогла бы выбраться в таком случае. — Значит… кто-то был в космосе, когда это происходило. — На космическом корабле? Всё равно бы вас всех зацепило. Разве что кто-то находился вне Солнечной системы. — Может, некто был на Корабле программы «Пенроуз»? Их отсылали в глубины космоса для исследований. — … В таком случае выходит, что кто-то на том корабле мог обладать достаточно мощным биорезонансом, чтобы влиять на целую станцию. — На эти корабли отправляются обычные гештальты-пилоты и реплики серии «Эльстер». Никто бы не стал отправлять туда кого-то с такими способностями. — А что, если они открылись с течением времени? Мы задавали друг другу вопросы, пытаясь вдвоём разобраться в произошедшем, пока нас наконец не осенила одна и та же мысль: — Пробудившийся могущественный биорезонатор… — Причем заметь, что сила была столь мощная, что затмила собой прототип для реплики «Колибри». Да и «Фальке» она тоже могла бы затмить, мне так кажется. — Невозможно кому бы то ни было обладать той же силой, что была и у Великой Революционерки... — А что, если это была её спящая реинкарнация? — Гм… Я не знаю… Это кажется таким странным, что где-то в глубине космоса летает опасный биорезонатор… — Если она ещё жива. Вас бы постоянно атаковала паранормальщина в таком случае. — И те воспоминания, словно из прошлой жизни, это же могли быть просто галлюцинации?.. — Не знаю. Я не знаю... Повисла тишина. Мы оба пытались осмыслить то, к чему привели наши умозаключения. Всё это может быть лишь теория, просто догадки. Но если мы и впрямь тогда были атакованы извне, значит… Не знаю, что это значит. Я не была готова принять тот факт, что некий гештальт-пилот единолично уничтожил «Серпински». Пусть и неосознанно. — А вы… разве вы не следите и за «Пенроузами»? — Я лично — нет. Но если кому-то в моём министерстве и понадобятся эти корабли, то важен лишь результат их поисков новых миров для заселения. — Информация от тебя действительно будоражит, но в ней полно пробелов, которые не слишком нравятся моим нанимателям. Дам трёх реплик за это. Итого тринадцать. Мне нужно выиграть билет из тюрьмы для ещё одной. Но… Мой рассказ уже весь закончился… — Ещё есть что добавить? — Нет… — Прискорбно. Но даже такие куски информации были хорошими… Что ж… Я напишу для них подобные «запросы», как и для тебя. Но учти, что это не значит, что всех освободят по щелчку пальцев. То, что от тебя решили избавиться первой, говорит лишь о том, что тебя посчитали наименее значимой. И повторный номер с АЭОН может не сработать. А ты… что ты сама будешь сейчас делать? У тебя ведь ничего не осталось. Ты просто бывший протектор на двух протезах. Даже твои подруги могут быть уже казнены. — Н-нет… они ещё живы… — Пойдёшь обратно в тюрьму, чтобы сама в этом убедиться? — Да…***
— Ринда! Ты спасла нас однажды, так спаси нас вновь!***
— Как-то глупо, не находишь? Реплика без имени и серийного номера бредёт прямо туда, откуда её кое-как вытащили.***
— Тогда, когда ты в первый раз познакомилась с нами, ты сказала, что клички стоит заслужить в боях. Ты заслужила носить имя «Ринда».***
Ринда… Я не всё потеряла! У меня ещё осталось моё имя... — Нет… меня зовут Ринда. И… Ринда умеет лучше всего ходить туда, где её ждёт опасность без какого-либо плана… Ха-ха… Я решилась. Я вернусь за ними. Моё имя… Оно ничего не значит без моих подруг. Пока живы они, жива и «Я». — Гмм… Какая же ты дура… Забавные вы… реплики… Всё-таки дала напомнить о старой ране… — А…? — Ты хотела знать, как у нас дела обстоят с репликами? В Империи… После революции и раскола нации… К репликам стали хуже относиться. Был образ у них, как у главного оружия нашего врага, и пропаганда старалась отделить их от нашего народа. У нас на Китеже милая учительница-реплика руководила в моём классе, когда я был совсем малым. Её было невозможно отличить от настоящего человека, столь жива и полна энергии была она. Да и мы с ребятами любили её. Затем… стали говорить по радио, помню, ещё отец сделал погромче… что реплик использует враг, что они ненадёжные и деградируют, что «Великая революционерка» — это символ позора… Что будут их заменять на что-то «получше»… И в один крайне паршивый день к нашей учительнице пришли. Мне тогда лет семь было… Её схватили за руки и начали уводить куда-то люди в форме. Нам сказали, что она «заболела», но мы всё равно стали хватать солдат за ноги и руки, пытаясь уберечь её. Хулиганы, одним словом. Я помню, как у неё дрожал голос, когда она сказала нам не беспокоиться, и что всё будет хорошо. — Ты хотел защитить реплику? — Хотел, но не вышло. А теперь смотрю на тебя и вспоминаю свою детскую дурость. — Желание кого-то защитить не является дуростью. Я тоже хочу защитить реплику. — Нужно трезво оценивать свои возможности для подобного. — Я... я думаю, что у меня есть всё необходимое. — Ни черта у тебя нет, кроме дурного стремления. — Пусть так. Это и будем моим основным оружием. — Гхм... Имперец начал устало тереть переносицу, а его лицо исказилось в напряжении, словно он испытывал некий внутренний конфликт. Я не знала, что мне с этим делать, но решила дослушать его рассказ до конца. — И что случилось потом в твоей истории? — Через пару дней мы нарисовали плакаты с ней, подписав «Вы не видели нашу учительницу»? Это дало ноль эффекта, несмотря на нашу заботу. Сейчас в Империи реплик заменили на более тупые машины. Эти не знают ни страха, ни каких-либо других эмоций. Зато их можно накачивать боеприпасами и отправлять отыгрывать роль двуногого танка. В каком-то плане, они действительно оказались лучше… — Это печально слышать. Но твой рассказ ещё больше укоренил во мне желание действовать. Я тоже хочу защитить тех, о ком забочусь. — Забота, забота... Вот что... Ринда... Я, так и быть, напишу заявление на всю твою группу. Но учти, что это может и не сработать для столь большого количества обвиняемых. А ещё твоя идея вернуться назад в тюрьму — натуральное самоубийство. Но своё слово я обычно держу, так что начальный запрос будет оформлен при тебе. Я ощутила, словно некий огонь зажёгся внутри меня. Не пожар, пожирающий всё вокруг, а огонёк, наподобие этой свечи... Что-то, что даёт мне сил. — Спасибо… Я никогда не думала, что скажу это какому-нибудь имперцу… Имперец… Мне даже неловко его теперь так называть. — У тебя есть имя или прозвище, по которому я могу к тебе обращаться? — Хм… Имена для друзей, поэтому у меня его давно нет. Но ты можешь звать меня Патрон. — Это ведь не твоё настоящее прозвище? — Хех… Нет. «Патрон» встал с места и направился к запертой двери в кладовой, держа в другой руке свечку. Когда он открыл её, у меня глаза забегали от удивления… Так вот оно какое, «тайное логово врага». В узком пространстве находился небольшой компьютер с плоским экраном, стоящий на столике и подключённый к переносной батарее, а рядом было что-то, вроде сложенной антенны. Справа висели различные пальто, на части которых угадывались знаки отличия офицеров Евсана. — Ты можешь заглянуть внутрь. Тут тесновато, но я использую это место в основном для работы, а не для жилья. Скоро перееду, как говорят, «нашёл себе квартирку получше». Поэтому и назначил встречу здесь. Встав с дивана и пройдя в кладовую, я заметила, как занимаю почти всё свободное место. Но вроде я ему не мешала. «Патрон» тем временем включил компьютер и стал что-то набирать на нём. Ещё над столом была прибита полка, где я увидела паспорта с обложками, относящимся к АЭОН, к офицерам протектората, и даже к партийному работнику внутреннего круга города. — Настоящие? — Ты про эти паспорта? Фальшивые. Но за столько лет — да, можно считать за настоящие. — Могу ли я получить новый паспорт? — Здесь — нет. Я их получал давно и в другом месте. — Жаль... Патрон, спросить хочу… А много твоих поймали? — Спрашиваешь, насколько эффективны меры по выявлению шпионов? Смотрела новости про того работника космопорта, что задержали в прошлом году? — Да. — Он был не из наших. — Чёрт… — Я слышал, что есть те, кто продаёт секреты на обе стороны… Может, он был одним из них… А если честно, за прошлый год было выбито и поймано около пяти агентов и связных по всему Ротфронту. В этом году ещё двое. Но это те, кто держался ближе к центру. Я, как видишь, стараюсь быть в стороне. На Буяне поймали четверых, но это из новостей времён шестимесячной давности. — Ясно. Выходит, что контрразведка не зря получает зарплату. — Выходит, что так. Снова улыбнувшись друг другу, мы продолжили делать свои дела. В моём случае — осматривание его вещей. Рядом с паспортами лежал небольшой шлем, больше походивший на наушники, и странного вида устройство с длинной иглой и некой кнопкой посередине. На медицинский шприц он не походил, слишком много электроники внутри него находилось, а какой либо поршень отсутствовал. — Что это? — Это? Это набор «Анти-Колибри». Не слишком новая разработка. Ты надеваешь этот шлем, чтобы защитить себя от волн биорезонанса, лезущих в твою голову, а затем подходишь в упор к атакующему и вкалываешь этот шприц ей в глаз, навсегда лишая её возможности использовать свои способности и временно нарушая связь среди остальных. — Ух… Ого. — Нет, конечно, нас снабжают подобными наборами, чтобы мы действовали в радиусе «Колибри», но ты не подумай. По плану, мы сначала нейтрализуем эскорт данной биорезонансной реплики, а затем уже и её саму. Я очень хотел бы посмотреть на того, кто попробует провернуть подобное, не раскрыв себя и не получив несколько пуль в живот. Тот кретин из А-2, по всей видимости, попытался повторить героя из обучающего фильма полгода назад, но что-то пошло не так. Штар, что вонзила его же иглу ему в шею, я могу лишь похлопать. — И… шлем действительно помогает? — Этот? Этот сгорел давно. Ничего он не блокирует, а лишь давит на уши. Я пытался починить, но безуспешно. Но по сути он работал так, что твои мысли просто не могут прочесть. — Тогда… я хочу взять этот «шприц». — Для чего он тебе? — Я думаю, что он может мне помочь сделать добро. Отплатить кое-кому за спасение. — Ты говоришь о той Колибри, что доставили вместе с вами? — Она моя напарница. Ей не даёт покоя биорезонанс. Если есть хоть какой-то шанс лишить её этого дара, обернувшегося проклятьем, значит, что она станет как все остальные и больше не будет представлять опасности. — Это идиотский план. — Другого у меня нет. Взгляни на меня, Патрон, будь у меня хороший план, стала бы я калекой? — Гмм… ладно, забирай. Повторюсь, что твой поход — это чистое самоубийство: 312 километров пешком, так как не каждый транспорт сможет тебя везти. — Ничего. Если того требует ситуация, я пройду эти километры. — Гмм... Всё... Я оформил первый документ для твоих подруг в подтверждение моих слов. Останусь здесь и буду готовить «документацию из Хаймата». — Поняла. Тогда я отправлюсь прямо сейчас. — Подожди. Присядь пока на диван. Я послушно вернулась на своё место, держа в правой руке «шприц». «Патрон» тем временем стянул с крючка чёрное пальто и бросил его мне, после чего вновь вернулся в кладовую и принёс оттуда… зеркало? — Это мне?.. — Вот бутыль с водой, вот вата. Смочи её и протри своё лицо наконец. А зеркальце используй, чтобы ориентироваться. Я смутилась, но стала стирать с себя пятна своего же оксиданта. — Сейчас не время думать о красоте. — Верно, но твоя разбитая харя и так привлекает слишком много внимания. Хотя бы сделай вид, что ты не беглец. — Одинокая реплика в пальто, идущая неизвестно куда. Я и так буду выделяться. — В следующих районах особой массы людей-то и нет. Так что тебе, главное, пройти этот, а дальше — как получится. Как протезы? — Хромаю на одну ногу. — Ну, значит, будешь «одинокой репликой в пальто и с тростью, идущей неизвестно куда». — С тростью? «Патрон» направился в спальню, оставив свечку на столе. Пока он копался в шкафу, а я пыталась вытереть своё лицо, мне захотелось прямо спросить его об одной вещи... Даже не смотря на моё положение, я всё ещё хотела это знать: — Патрон... а ты убивал кого-нибудь? — Тебя волнует, убивал ли я кого-нибудь, находясь в тылу врага? Да. Да, я убивал. У меня были все полномочия для этого, ибо моя легенда находилась под угрозой. Можешь меня ненавидеть за это, но держи это при себе. — Хм... Думаю, да... думаю, что я зла на тебя. Просто... я могу оправдать все свои случаи, когда замарала руки, кроме одного. — Откровения от тебя? Ну давай. — Я сражалась со множеством дефектных реплик по всей станции и желала им смерти. Но однажды я стала свидетелем того, как «Шторх» атаковала нашу группу, за что она была казнена моей напарницей. — Справедливо, на мой взгляд. И в чём проблема? — По правде говоря... я думаю, что мои подруги простили бы её в свойственной им манере, если бы я вступилась за неё. Я много размышляла об этом случае, пока была в перелёте на Ротфронт, что той смерти можно было избежать. Она атаковала другую реплику, потому что не доверяла ей и боялась за свою жизнь. А я просто смотрела на то, как она корчилась от выжигания мозга. Думаю... я должна поступать лучше. — Проще думать о том, что тебя заставили так поступить. Помогает крепче спать. — Этим можно злоупотреблять... — Злоупотре... О, нашёл наконец. Через несколько секунд шум в спальне прекратился, а затем послышался звук закрытия дверцы шкафа. «Патрон» вернулся в зал, держа перед собой увесистую трость с металлическим основанием. — Приметил её в одной из здешних квартир. Теперь твоя. Настраиваемая под рост. Рекомендую это сделать на улице, а то через подъезд тебе будет неудобно тащить её. — На моих протезах тоже можно регулировать высоту, но я не знаю, как это сделать без техников. — По-хорошему, тебе надо заменить их на что-то поновее. — Знаю. Закончив убирать с лица грязь, я начала примерять пальто. Размер не самый большой, но хватит, чтобы налезло на тело и прикрывало от холода. В боковом кармане оказались бумажки, по совместительству — марки. — Можешь оставить себе. Купи что-нибудь пожевать или воды. Я дал тебе всё, что мог для этого похода. Твоя безопасность осталась лишь на тебе самой. Ты хоть знаешь, что будешь делать, когда доберёшься туда? — Нет. — Идиотка. — Знаю. — Эхх... Как ты умудрилась стать и моей головной болью? Я поднялась с дивана и приготовилась выходить. На улице уже была ночь, так что я планирую затеряться в темноте. Но перед тем как уйти, я вытянула руки вперёд и махнула ладонями, приманивая к себе: — Это ещё зачем? — Так надо. «Патрон» нерешительно подошёл вперёд, после чего я быстро обняла его. Он от неожиданности даже вздрогнул. — Нгх… — Душить не буду. — Знаешь... Ты ведь можешь совершить какое-нибудь нарушение, чтобы мигом оказаться там. — Меня могут пристрелить, если поймут, что я — сбежавший дезертир. — Ты ведь и так собираешься встретиться с другими протекторами, когда доберёшься до своей цели. — Применю... дипломатию. Только они знают, что меня «кто-то» забрал. Для всех остальных я уже на свалке. — Ну всё, можешь отпускать. — Тебя до этого не обнимали? — Это было давно. Разве вы, «Шторхи», умеете это делать? — Меня научили «Ойле». — И… эти Ойле в той тюрьме? — Эти Ойле в той тюрьме. И я иду туда. — Что же... Тогда желаю тебе доброй дороги на всём твоём путешествии. Подойдя к выходу, я нащупала щеколду и открыла дверь. Взглянув на «Патрона» снова, я кивнула ему и покинула эту квартиру. Спустившись вниз, я достала трость и, нащупав кнопку, вытянула её по длине до упора. На улице тем временем шёл снег. Густой, с крупными снежинками. Одна из них приземлилась мне на нос, вновь давая прочувствовать ощущение… свободы. Я была сама по себе, но это не пугало меня. Сделав первые шаги с тростью, я убедилась в её удобстве. Мне предстояло преодолеть 300 километров до района Т-8, где и располагалась тюрьма.***
— Ринда! Ты спасла нас однажды, так спаси нас вновь!***
И я иду. Иду назад к тем, для кого «Ринда» существует. Пока живы мои подруги, я не буду одинока. Пока живы мои подруги, буду жить «Я». А пока жива «Я», я не перестану возвращаться к ним.***
— … А когда этот день закончится, разбуди меня снова, чтобы я опять пришла к вам. — … Хорошо. Я обещаю разбудить тебя вновь. — А я обещаю, что вновь встречу рассвет с вами. Ну… договорились?