***
В стальной перчатке Император сжимает сердце – багровое, скользкое от крови, больше человеческого. Он вырезал его из груди убитого дремора, разломав чёрные рёбра кинжалом из дэйдрической стали: таково испытание смелых, шептал ему голос данмерской жрицы. Таково испытание достойных. Прошло время величественных статуй и белокаменных постаментов; первоцветный ветер с Нибена несёт гарь и превращает снег в чёрно-багровую слякоть, перемешанную с грязью. Небольшой гротескно-уродливый алтарь, выстроенный жрицей за несколько дней из костей и залитого воском пепла, стоит у подножия скал, врытый в кашу из тающего снега. Идёт война. Даже лордам дэйдра придётся поступиться роскошью. Жрица предупреждала его, что три месяца как миновал день призыва, что гнев того, к кому он обратится, неминуемо коснётся Империи, и даже необходимая дань – сердце старшего дэйдра – не смягчит волю лорда, но Тит Мид приказал ей молчать. Он не мог позволить себе скакать на другой конец Сиродила к настоящему алтарю, разыскивая его у берегов Камышовой реки. У него не было времени. Акатош, смотрящий во всевечное слепыми глазами, полными золота, отмерял ему не недели – дни. Империя истекала кровью, и кровь сочилась из дэйдрического сердца в его руке, стекая по начищенной латной перчатке, капая в грязный снег и на почерневший воск. Костяной алтарь принял подношение, и Тит Мид с невольной горькой иронией подумал: каждый Император, прославившийся в веках, обращался к повелителям Забвения. Даже святой Мартин. Каждый житель Империи присягает на верность Императору – верность до смерти и в смерти; каждый Император клянется в верности Империи. Император должен быть готов заплатить любую цену ради неё. Шёпот Боэтии – тысячеголосый хор; женский голос, вплетающийся в мужской, становящийся единым целым внутри, там, куда не дозволено проникать даже мысли. Дэйдрические лорды отвечают на подношения – особенно на подношения Императора. — Тит Мид Второй, смертный без крови Дракона, — звенит не то шёпотом, не то громом голос-мысль в его разуме: жарко, жадно, любопытно, всезнающе. Всеобъятность дэйдра и бессилие смертного, могущество Боэтии и упрямство Тита Мида; вначале он различает сущность лорда в бесконечности, рассматривающей его – потом бесконечность становится его частью. Боэтия впитывает его ярость. Его ненависть. Его жажду мести. И замирает там, где месть переплавляется в долг, а долг – в верность; верность сродни клинку, в сердцевине его – вера, и за верой стоит Дракон. Боэтии нет нужды идти дальше. — Помоги мне спасти Империю, — говорит Тит Мид, и шёпот-шелест голосов дэйдра стихает, вслушиваясь. – Мне нужна смерть Наарифина. Освобождённые от Доминиона провинции Империи. Но мои люди слабы – духом и телом, и мне одному не создать из них армию, способную на это. Боэтия хохочет в его голове, бесплотная, но формирующаяся; её голос, всесильно-едкий, обретает пол и тембр, оставляя прочее лишь эхом в бездонной глубине звучания. — Ты хочешь убить Наарифина, незаконный Император, — шепчет Королева Теней, — ты хочешь увидеть его распятым и четвертованным, хочешь отправить его изуродованный труп в Алинор – или скормить босмерам, что прежде ему служили; о, Император, как же я могу отказать тебе? Империя кричит, клеймённая раскалённым золотом, растоптанная и униженная, ещё немного – и Доминион вырвет ей потроха, а потом доберётся до сердца. Я могу дать тебе то, чего ты жаждешь, смертный. Но потом я приду за платой. Алтарь сияет лиловым – кажется, свет Забвения сжирает останки своего слуги, забирая его обратно. Дэйдра бессмертны, вспоминает Тит Мид, все дэйдра. Все они возрождаются в Обливионе. Но у смертных есть только этот мир. Из Этериуса возврата не будет. — Какой платой? Та-Кто-Разрушает смеётся – тысячеголосым шелестом, хором шёпотов. — Разве тебе не всё равно, Император? Ты готов заплатить любую цену, а я готова принять её. Такова судьба достойных моей милости, смертный. Ты сам призвал её. Я стану мечом, что позволит тебе сразить любого противника – и выиграть любую войну. Я стану твоим голосом, и твои воины пойдут за тобой в любое сражение – и победят. Согласен ли ты на такую сделку? Южный ветер приносит смрад и пепел. Там, чуть дальше на юг, на подступах к Румару, задыхаются в дерьме и ледяной слякоти тысячи, больше десятка тысяч людей; людей, готовых выгрызать себе право на достойную смерть, потому что сейчас они лишены даже его. Златоглазый Акатош смотрит на него, незаконного Императора, заключающего договор с дэйдрической леди обмана, и глазницы его кровоточат пустотой. — Да, — говорит Тит Мид, потому что они оба видят истину. Они оба знают, на что он готов пойти. Он верен своей клятве. — Тогда встреть Наарифина огнём и золотом, — шепчет Боэтия, и в голосе её прорастает ревущая жажда крови, разгораясь в бурю, в неостановимый шторм, в грохот и рык, в ярость и силу; ладонь Тита Мида смыкается на рукояти меча – и даже сквозь сталь латной перчатки жжётся пламя клинка. Золотого клинка. Алтарь рассыпается горсткой костей в холодной мокрой грязи, и голос дэйдра остаётся лишь наваждением – наваждением, которое стирает новый порыв ветра. На тускло-золотистый металл угасшего лезвия падают капли не то снега, не то дождя. Тит Мид смотрит на него – одно невыносимо-долгое мгновение – и криво улыбается, не в силах сдержать растущего внутри торжества. Эльфийское волшебство Мудрых Алинора, лорд Наарифин? По зубам ли тебе окажется такая магия? Он втаптывает в снег остатки рассыпавшегося трухой алтаря, воск смешивается с мокрой вязкой слякотью, уцелевшие кости хрустят и ломаются под сапогами. Когда земля на месте призыва напоминает всего лишь грязную кашу, Тит Мид уходит прочь – обратно, к лагерю, к (всё ещё не-мёртвым) своим солдатам, сжимая в руках Золотой Меч. Позже наступит время думать о плате. Сейчас – славься, гордая Империя, в грязи и ничтожестве, славься!***
Империя собирает силы для последнего удара. Для последней, беспощадной волны, что сметёт армию Доминиона – или встретит смерть в бою. С разорённых полей Сиродила можно не ждать урожая; зима была долгой, и провианта в Бруме остаётся всё меньше. Обозы из Скайрима идут через горы Джерол, медленно и с потерями, и их недостаточно, чтобы удержать голод в узде. Солдаты Дециана, кто – после пытки Марша Жажды, кто – только из солнечного запада Хай Рока, выглядят лучше измождённых людей Летилия; скайримские легионы рвутся в сражение, отбивать Сиродил, зубами вцепиться в остатки Империи. Джонна, сумевшая провести армию через горы с минимальными потерями, похожа на оскалившийся сталью клинок; у Дециана сквозь усталость пробивается свирепое упрямство. Летилий бесстрастно разворачивает карты на неустойчивом столе, разбухшем от сырости Руки Дождя. Выдержим. Победим. Утопим разорённый Имперский город в эльфийской крови. Очистим ею осквернённую Башню Белого Золота. На всех картах, исчерканных набросками и стрелками, выделяется жирно пропитанная чернилами линия, смыкающаяся в круг. Она проходит по Красной Кольцевой Дороге. Она станет петлёй, в которой задохнётся Наарифин. Тит Мид поднимает голову, чтобы в последний раз обвести взглядом трёх генералов, и в его глазах стынет холодная решимость. Дециан чуть усмехается – для него, после мучительного бегства через Алик‘р, после бойни у Скавена, Тит Мид сейчас – не государь, но полководец. И поэтому Дециан говорит: мы выпотрошим их, Император. Все силы Наарифина в столице будут стянуты к западному мосту. Джонна, сжав губы, кивает: мы не пропустим ни одного ублюдка, Император. Юг будет закрыт. Летилий щурится, и Титу Миду впервые за невероятно долгое время кажется, что его генерал скрывает кривую улыбку. Маги готовы, коротко говорит Летилий – и этого достаточно. Об остальном позаботится Тит Мид. Остров Имперского города – идеальный капкан, лучшего не придумать. Если выстоят люди Дециана на западном мосту, если удержит Джонна южные укрепления, Наарифину конец. Каждый из них знает, на что идёт. — За Империю, — коротко цедит сквозь зубы Тит Мид, и сила Обливиона струится в его голосе дэйдрическим могуществом. Тридцать второй день Руки Дождя. Под ногами – всё ещё слякоть, но скоро, очень скоро Император будет ступать по крови и камню. Имперский город снова пропитается ею – так, что залы под Ареной будут полны доверху. Остатки поставок из Брумы – партии целительных эликсиров – увеличены почти вдесятеро, разбавлены так, чтобы едва-едва сохранить щепотку магии. Два дня назад Коловианское нагорье ощетинилось мечами легионеров и копьями рыцарей Хай Рока: Дециан повёл армию на прорыв, через западный мост, единственный надёжный путь в Имперский город. Два дня назад легионы Джонны двинулись на юг вдоль Красной Кольцевой, пересекая Нибен, стеной закрывая пути к отступлению из Имперского города, чтобы объединиться на западе с людьми Дециана – и встретить атаки альдмерских подкреплений с юга. Два дня назад Наарифин понял, что недооценил Империю – что генерал Дециан, предположительно завязший в песках северного Хаммерфелла в битвах с армией леди Араннелии, уже в Сиродиле; что скайримские легионы Джонны, ещё не истощённые войной, готовы встретить и выдержать натиск Доминиона; и, наконец... И, наконец, что он недооценил Императора. Тит Мид Второй стоит на возвышении перед многотысячной армией, перед Имперским Легионом вперемешку с Клинками, наёмниками и фермерами, и по правую его руку стоит генерал Летилий, вместе с Императором ведущий войско на Имперский город. Сегодня багряные знамёна Империи, вновь поднявшиеся над армией, больше не кажутся лишней роскошью – как и вычищенные до блеска доспехи военачальников, как и гордость, и смелость, отчаянно-безрассудная гордость и смелость тех, кто сумел дотянуть до этого дня. — Сегодня, — кричит Тит Мид, и неслышный шёпот Боэтии вторит ему послушным эхом, — Империя вернёт своё величие! Эту битву Альдмерский Доминион запомнит надолго – и нескоро ещё решится бросить вызов наследию Тайбера Септима. Наарифин будет повержен, и эльфийской кровью будет омыт каждый камень осквернённой столицы. Мы отомстим за Восьмой легион, звенит в застывшем предгрозовом воздухе. Мы отомстим так, как никогда ещё не мстила Империя. Чёрные драконы на гербах изгибаются резкими ломаными линиями, щерятся острыми клыками: Акатош с нами. Талос с нами. Император, истинный наследник его, ведёт нас в бой, беззвучно нашёптывает Боэтия солдатам; искусством Боэтии в каждом из них просыпается неумолимая ярость, неистощимая сила, несломленная доблесть. Вскидывая в салюте дэйдрический клинок, Тит Мид не знает, ведёт ли их Акатош, или Талос, или Боэтия. Их боги остались безучастны, и он заплатил за право на победу другим богам. Неважно, сверкает ли на его груди Амулет Королей или горит в руке беспощадным пламенем Забвения Золотой Меч. Он ведёт своих людей в бой во имя Империи – во имя её и во славу.***
Даже с северных берегов Румара можно услышать далёкий лязг оружия, рёв битвы, грянувшей на западе. Все силы Наарифина оказались стянуты к единственной дороге в Имперский город – к войску Дециана. Румар надёжно защищает остров, а у легионов Тита Мида больше нет кораблей. Имперских кораблей вообще больше нет в водах Румара и Нибена – только их покорёженные и сожжённые остатки на дне. Летилий отдаёт приказ – Тит не слышит, что он говорит, но знает, что произойдёт дальше. Шеренга магов выступает вперёд, к самой кромке берега. Многие – спасшиеся из Университета Магии, некоторые – удачливые беженцы со всех уголков Сиродила. Почти никто из них не умеет сражаться. Но им и не нужно сражаться. Воздух чуть подрагивает, когда шеренга озаряется светом – изумрудным, перетекающим в лиловый; будто кто-то незримо и беззвучно перебирает струны, так, что остаётся только предчувствие. Ощущение. От количества магии, брошенного в общее заклинание, щедро разлитого вокруг, теплеет рукоять Золотого Меча. Тит Мид иронично думает, что век божественных чудес, должно быть, закончился. Теперь они сами создают необходимые им чудеса. Впрочем, разве не так поступали все правители Империи?.. Свет расползается лиловой дымкой над водой; неслышен, но ощутим слабый треск, неявная дрожь, и, Тит Мид готов поклясться, сейчас алинорские маги бросаются прочь от центра сражения к северному побережью Городского острова. Сейчас Наарифин поймёт, где просчитался. Но будет уже поздно. Рябь проходит по озёрной глади, словно лопается натянутая струна. Лиловое свечение врастает в поверхность Румара – и вода становится плотной, как камень. Плотней, чем камень. Дороги, проложенной магами через озеро, достаточно, чтобы Городской остров оказался открыт и уязвим с севера, и Тит Мид не медлит. Лучше не испытывать продолжительность чуда. К тому же, Дециану требуется подкрепление. Солдаты Доминиона сражаются неистово, как загнанные в угол звери, но им не поможет хвалёное взращённое совершенство. Разграбленный Торговый квартал достаётся легионам Летилия практически даром – но на подступах к Башне Белого Золота стоят маги, элитная гвардия Наарифина, и их намного больше, чем полуобученных волшебников Университета. Их магия сожгла две сотни человек в неполную минуту – атака, что должна была смять укрепления у Императорского дворца, захлебнулась почти мгновенно. Тит Мид ухмыляется: ничего, Красное Кольцо уже смыкается, и скоро сомкнётся окончательно. Мы можем подождать. На пятый день его предсказание становится явью. Имперский город залит кровью, грязью, магией, отсвечивает золотом и багровой чернотой, задыхается гарью пожарищ, запахом железа и мяса. Потом, когда Наарифин будет повержен, настанет время скорби и похорон павших, сейчас все едины – эльфы, люди, твари. Мясо убитых сенче идёт в пищу, всё остальное – на костры. Столица кажется сплошным пылающим факелом. Последний бой идёт у стен Башни, и Тит Мид усмехается под забралом шлема, глядя, как подаётся назад потрясённый Наарифин, узнав безжалостное пламя меча в руках Императора. Воздух дрожит от творящихся заклятий, от звона оружия, но громче предсмертных криков направляющий шёпот Боэтии. Боэтия ведёт его, защитника и правителя сиродильской Империи, и смертная магия алинорского лорда неспособна противостоять им. Когда Наарифин падает на колени – когда Имперское знамя вновь поднимается над столицей – Боэтия говорит о плате. Тит Мид смеётся, остро и счастливо: забирай, дэйдра. Сиродил возвращён Империи – Доминион убирается прочь, а тех, кто не успел сбежать до прихода отрядов Легиона, не берут в плен. Империя платит за голову каждого Клинка десятком трупов. Скавен взят, и войска Араннелии отступили через Алик‘р, преследуемые воинами пустыни – это достойная расплата за Марш Жажды. Золотой Меч покоится в ножнах, спящий и пока ненужный. Слепящим золотом распят Наарифин на шпиле Башни, и это – тоже достойная плата. Тридцать три дня, зло усмехается Тит Мид, помня условия сделки; тридцать три дня, и я постараюсь, чтобы ты запомнил их лучше пыток в Обливионе, ублюдок. За Восьмой легион. За Имперский город. За Империю.***
— Наарифин – цена победы в Великой Войне, — сухо говорит Император, собранно-уверенный, и шелест голосов Боэтии подтверждает его слова. – Но Великая Война – это только начало. — Так и есть, смертный, — иронично усмехается тысячеголосая дэйдра. – Но каждая победа имеет свою цену. Тебе не понадобится больше мой меч, Император. — Но понадобится твой голос. Он подписал Конкордат, согласившись на беспощадно-унизительные условия, согласившись стать предателем и подлецом в глазах собственных людей. Империя была обескровлена, опустошена, разорена; они не могли продолжать войну сейчас. Позже, знал Тит Мид, позже Империя встанет против Талмора вновь, и он – её Император – должен дать ей время. Должен дать ей силы. Звание подлеца и предателя – не столь большая цена. — Я могу спасти Империю, — продолжает Тит Мид, бездумно глядя мимо белокаменной статуи дэйдрической леди обмана и предательства. – Но я не могу защититься от каждого, кто захочет убить меня. Мне нужен твой голос, чтобы обратить на свою сторону тех, кто предаст меня, тех, кто предаст Империю. Боэтия смеётся – властно и торжествующе одновременно; они оба знают, что будет ценой. — Позже, — говорит Император, — я заплачу сполна. Над Имперским городом знамя Дракона окрашено красным, и при свете заката кажется, что розовый оттенок белого камня – всего лишь лучи Магнуса-Солнца. Пусть в это верят. Люди должны верить. Пожалуй, Талмор оказал бесценную услугу Империи, запретив поклонение Талосу: вера в вознёсшегося смертного-бога никогда прежде не была так сильна. Тит Мид Второй знает, что будет наречён предателем: так Империя провозглашает его верность. Он знает, что стоит по колено в крови: так Империя нарекает его достойным. Он знает, что голос Боэтии однажды обернётся против него: так Империя одарит его бессмертием. Ему не о чем молиться Акатошу и Талосу, ибо он уже получил все божественные дары, в которых нуждался. Поэтому, преклоняя колени перед алтарём Бога-Дракона, он говорит только: славься, моя Империя. Славься вечно.