Вырванные листы Апокрифа

      Об Ордене Клинков говорят всякое.       Говорят, что уже после Кризиса Обливиона, когда отдал свою жизнь за Империю последний Септим с драконьей кровью, Клинки отказались служить Потентату Окато, и потому был создан Пенитус Окулатус – имперская организация-наследник Ордена.       Будь это так, в семьдесят первом головы не саммерсетских и валенвудских Клинков покатились бы на камни Имперского города.       Долгое время у Ордена было преимущество перед Пенитус Окулатус – последняя оставалась разведывательной организацией, эффективно выполняющей свою работу... в разумных пределах. На стороне же Клинков было – не ошибусь, назвав это божественной волей.       Судьбой, если хотите.       Древние пророчества, связи с самыми могущественными мистиками Нирна, имена которых стирались из людской памяти с течением времени и выдумывались заново, дэйдропоклоннические ритуалы и сделки, бесконечно гигантская сеть влияния, в которой лишь сами Клинки могли разобраться. Но у них было достаточно знаний, чтобы не позволить себе поверить в то, что наследство Тайбера Септима потеряно навсегда.       Потому они и стерегли Империю – и до саммерсетско-валенвудской резни, и во время Великой Войны, и, да, даже тогда, когда Тит Мид Второй издал указ о роспуске Ордена и подписал смертный приговор Клинкам.       За Титом Мидом кровь текла реками. Так повелось еще с его предка, захватившего силой Имперский город и вместе с ним императорскую корону. Но кто посмел бы сказать, что не было оправдано его решение?       Клинки бежали – их находили, рано или поздно, и тогда им не было уже спасения.       Клинки сражались – их было слишком мало, чтобы защититься от всего мира.       Клинки приходили сами, повинуясь своей присяге – и их казнили, как вшивых воров.       Может, остались еще где-то беглые Клинки, удачливые и хитрые настолько, что их не выследили даже наши соглядатаи. Не знаю. Может, они отказались предавать свой Орден, но при этом сохраняют связь с Империей – впрочем, не думаю; таких убирают сразу.       Клинков вырезали подчистую. Не талморцы. Не мятежники. Мы сами.       Мало кто знает, что кое-кому из них было дозволено остаться – что кое-кто из них стоял за спиной Тита Мида незримой тенью всё время его правления; и были, конечно же, среди Клинков те, чьи настоящие имена не помнила уже ничья память, кто никогда не открывал своей настоящей личности, и даже Талмор не сумел узнать о них. Такие остались. Только уже не Клинками. Их заставили принести другую присягу – присягу агента Пенитус Окулатус.       Но они остались, и остались их знания, которых так боятся алинорские Мудрые.       И вот я смотрю на командира краем глаза, собранного, сосредоточенного и безжалостного, словно стальной клинок, и в который раз думаю: может, он тоже?.. Из них, прошедших беспощадную мясорубку Великой Войны – тогда он уже мог быть Клинком, достаточно удачливым, влиятельным, но пока еще малоизвестным, чтобы сохранили ему жизнь?       Мысли осязаемы. Он поднимает глаза от бумаг и бьёт меня взглядом, резко, словно кнутом.       Не отводить глаза: нельзя. Марон по глазам читает людей не хуже, чем звери. И взгляд ему служит оружием не хуже меча.       - Хелген, - коротко говорит он.       Слово стынет в воздухе тяжелым железным звоном.       Я вспоминаю: Хелген, есть такое поселение недалеко от Ривервуда, там еще имперская крепость стоит. Славное место, тихое, спокойное. И почему Хелген, рвётся на язык, но командир Марон опережает меня:       - Всё в своё время. Появление Драконорожденного значит одно: либо он станет нашим оружием, либо оружием Талмора. Допустить последнего нельзя. Поэтому я отправляю тебя.       - В Хелген, - говорю я и тут же умолкаю: уж очень темный у командира взгляд, нехороший. Не по себе от него становится.       Марон выпрямляется и делает несколько шагов вдоль широкого стола. Временный аванпост у Драконьего Моста – унизительное подобие наших сиродильских тайных крепостей, как и весь Север, охваченный больным безумием гражданской войны – лишь жалкий отзвук Сиродила, медленно восстанавливающего своё растерзанное тридцать лет назад величие.       Но не время жаловаться. Пенитус Окулатус никогда не гнался за роскошью, пусть когда-то она и полагалась нам, верным стражам Империи; но уж как-то так сложилось исторически, что нам и нашему облику куда больше подходила кровавая грязь. Уже два столетия мы только по ней и идем – когда едва касаясь ее, когда судорожно захлебываясь.       Работа такая.       - Все агенты рассеяны по Тамриэлю, из скайримских ты подходишь лучше всего. Скажи мне, - голос командира Марона становится тихим и шелково-вкрадчивым, отчего я настораживаюсь еще сильней, чем раньше, - что ты знаешь о Драконорожденных?       Я отвечаю сразу же, без паузы. Всё, что знаю, всё, что увидел мельком в книгах, в тех, которые считаются навсегда канувшим в Забвение наследием Клинков, рассказываю кратко: о Талосе, о династии Септимов, о даре Голоса. После этого делаю паузу и говорю:       - Ульфрик Буревестник.       Имя падает на стол между нами с определенной неизбежностью топора. Я надеюсь только, в моем голосе не прозвучала та безнадежная ненависть, окрас которой приобрело это имя к Последнему Зерну. Ульфрик Буревестник был тем человеком, о смерти которого мечтательно вздыхали наши агенты и грезили этой сладкой мечтой во снах.       Нет, агенты Пенитус Окулатус в большинстве своем не были бесчеловечными беспринципными убийцами с жестокостью редкого палача. Мы смотрели сквозь пальцы на происходившие в Скайриме беспорядки – во имя Талоса, когда в Скайриме не было беспорядков? У нордов междоусобные войны в крови.       А Ульфрик Буревестник, о котором мы знали, казалось, всё – и в то же время недостаточно, Ульфрик, чьи призывы к настоящему восстанию казались нам смешными, Ульфрик, успевший побывать на каждой стороне... убил Верховного короля Скайрима с помощью Голоса.       И вот тогда Тит Мид немедленно выслал в Скайрим и одного из лучших своих генералов с сиродильскими легионами, и командира Марона с немалым числом великолепных агентов.       Вот тогда нас и стиснуло между молотом и наковальней, да так и не отпускало.       Клял себя, наверное, предшественник Марона-старшего: повесить надо было Ульфрика сразу же после возвращения из альтмерского плена тридцать лет назад, но не до того было, Красное Кольцо свое клеймо на всех поставило. И уж слишком привлекательной фигурой казался тогда сын виндхельмского ярла, слишком удобной. Потому и маркартскую резню ему простили, и поклонение Талосу разрешили... ненадолго.       Кого он тревожил тогда, громогласный ярлов наследник? У молодых нордов, у знатных особенно, вместо крови мёд течёт, и печатью Пенитус Окулатус были заверены доклады Императору: не доставит Ульфрик проблем. Пусть займет пока нордов пылкими речами, а там привыкнут северяне, ослабнет хватка Талмора, повзрослеет и уймется будущий ярл.       Поплатился головой кто-то за эти доклады.       Сколько мы чистили хвостов дома и спустя двадцать лет после войны, но такого безумия, как здесь, я среди агентов не видел. Любой ценой надо было удержать Скайрим: дрожали цепи, связывающие нас с Хай Роком, и чем дольше жил Буревестник, тем сильней они дрожали. Талморские эмиссары щурили золотые глаза, обещая содействие – и честно содействовали, да только не нам.       А Ульфрик жил, будь он проклят, упрямо и вопреки всему жил, чудом избегая легионеров Туллия и ловушек Марона. По праву гордятся собой талморские агенты, ничего не скажешь. Мастерская работа.       Значит, меня посылают убить его. Ульфрика Буревестника. Верно, его заманят в Хелген под каким-нибудь предлогом, чтобы дать мне возможность избавить Империю от нависшей над ней угрозы.       - Так, значит, подтвердилось? Ульфрик – Драконорожденный, претендент на имперский трон?       Наше преимущество перед бывшим Орденом Клинков: нас не смущает подстроенное убийство полноправного Императора во имя Императора, который взял власть силой – но эту власть держал в стальном кулаке, да так, что Красное Кольцо мы ещё долго припоминать будем Талмору как величайшую издевку.       Да, Империя, которую унаследовал Тит Мид, больше не была Империей Септимов. Она рушилась изнутри. Он сумел сплотить её – так, чтобы она выдержала сокрушительный удар эльфов. Он доказал, что Императору более не нужна кровь Тайбера, чтобы быть правителем Империи – и это то, к чему так долго мы брели, спотыкаясь и путая тропы, то, что так боялись признать из-за своих устаревших, стиснувших нас железными цепями традиций.       Драконорожденный Ульфрик, предатель или дурак – против Тита Мида, героя Великой Войны, доказавшего свою верность и необходимость Империи? Клинки разрывались бы между двумя присягами.       Нам куда проще.       Но я ошибся. Марон качает головой.       - Неизвестно. Но императорские мистики наконец взялись за дело. Они следили за развитием воплощения пророчества куда тщательней с тех самых пор, как Наарифин взял Башню Белого Золота. Впервые за все эти годы от их работы есть какой-то прок: они назвали дату, когда должно исполниться остальное.       - «Когда Драконорожденный Государь утратит свой престол и Белая Башня падет, когда на Снежную Башню придут раскол, бесцарствие и кровопролитие, проснется Пожиратель Миров, и Колесо повернется на Последнем Драконорожденном», - нараспев – иначе не выходит – читаю на память я. При всей гибкости взглядов Пенитус Окулатус, сферы деятельности Клинков теперь подотчетны нам, а это значит – и пророчества, и дэйдрические ритуалы, и (очень своевременно устраненный) Мистицизм теперь наше оружие и наша линия обороны. – Раскол, бесцарствие и кровопролитие уже произошли. Пожиратель Миров?..       Я не углублялся никогда в пророчества. Моей работой были куда более приземленные цели и средства, но, помню, однажды я спросил какого-то седого норда из пассивных агентов: Пожиратель Миров, это что же, новый Кризис Обливиона? Он посмотрел на меня как на идиота. Но, мягко ругнув моих предков за тупость и беспросветное невежество их потомка, ответил: нет, это как если бы Дагон пришёл, поднял из земли Нирна своё тысячи лет мертвое войско и уничтожил самую основу всего, что здесь есть. Мерунес, он просто подчиняется своей сути – разрушению. Пожиратель Миров же освобождает место для нового мира после конца света.       Несмотря на то, что с нюансами я был не знаком, я думаю, я уловил общий смысл.       Марон мрачен, как глашатай этого самого Пожирателя.       - Да. Новый виток обещают семнадцатого этого месяца. У тебя почти не будет времени на подготовку. Мы соберем всех потенциальных драконорожденных в одном месте и либо склоним на свою сторону, либо уничтожим.       Я доверяю методам Клинков, но что-то в этой картине не сходится. Слишком много мы ставим на слепую удачу.       - Драконорожденным может оказаться кто угодно в этот день – как мы сможем собрать их всех?       Командир хмурится, вертит в пальцах красный флажок – иглу с лоскутком красной ткани. Такие мы используем для отметки на картах наших аванпостов, чтобы не портить их чернильными обозначениями.       - Мистики почти уверены, что это будет заключенный. И они уверены, что он будет как-то связан с Ульфриком. Слишком много на Буревестнике всего сходится, и внимание к нему Талмора это подтверждает. К сожалению, он весьма перспективный претендент на становление Драконорожденным.       - Заключенный, - повторяю я.       Любому агенту Пенитус Окулатус это слово говорит слишком многое. Его даже произносят так, словно оно свято: мы и обязаны ему слишком многим, чтобы не считаться с его важностью.       Во взгляде Марона я читаю подтверждение своим мыслям, но всё же задаю вопрос, чтобы убедиться.       - Мистики считают, что придет Герой?       Я немного знаю о Целестиалах. Вкратце, это бессмертные сущности, хранящие баланс Нирна и сам Нирн. Хранители: Воин, Маг, Вор... и Герой. Целестиал Героя приходил уже достаточно раз, чтобы спасти Мундус от разрушения. Последний – во время Кризиса Обливиона.       И своим сосудом Герой всегда выбирает узника, пойманного и осужденного преступника. Своеобразное милосердие Целестиала? Нерушимое правило, установленное в незапамятные времена нелепой случайностью?..       Марон скупо морщится, сжимает губы.       - Они не уверены. Но это вероятно.       Дальнейших пояснений не требуется.       Впрочем, если Пожиратель миров – это ещё хуже, чем Кризис Обливиона, то кому, как не Целестиалу-хранителю, под силу остановить его во времена, когда у нас больше нет наследников Тайбера Септима и живых полубогов? Победу в Великой Войне Тит Мид купил у дэйдра – за цену, о которой страшно даже перешептываться с агентом-напарником: тех, кто слишком много говорит о запрещенных вещах, Марон убирает без колебаний. Но видно, видно, что с каждым годом всё ближе подбирается что-то к Императору, всё темнее тени в его глазах, всё острей морщины на лицах его личных агентов.       Мы сделаем всё, чтобы его защитить, но договоры с дэйдра ломать нелегко. Даже нам.       Нам очень нужен Драконорожденный.       Нам очень нужен Герой.       Поэтому я не колеблюсь больше ни секунды.       - В чем заключается мое задание?       Командир словно ждал этого вопроса, ждал, пока я приготовлюсь. И он тут же указывает острием иглы флажка на небольшой круг на карте, отмеченный уже маленькой фигуркой дракона: знаком Легиона. На восток от Вайтрана, на юг от Виндхельма, у поселения на Черноводной реке.       - Здесь Туллий со своими людьми устроит засаду Ульфрику. Чтобы убедить Буревестника, что этот путь безопасен, я отдал жизни нескольких хороших агентов... но успех операции гарантирован настолько, насколько это вообще возможно здесь и сейчас. От Черного Брода Туллий с пленными мятежниками двинется к Хелгену через Айварстед, где к нему присоединится конвой с приговоренными к смерти преступниками, после чего Ульфрик и остальные будут конвоированы в Хелген, где их казнят. Ты задавался вопросом, почему Хелген. Сможешь ответить сам?       Я задумываюсь. В голову лезут совершенно дикие, сложные ответы – может быть, место указано мистиками, может, есть какая-то связь с Целестиалами именно там, может, в имперской крепости хранится неведомый мне артефакт, который поможет выявить Драконорожденного и убить его, если понадобится (а ведь множество в Нирне есть артефактов, древних, как Башня Белого Золота, и еще древней, только спрятали их от любопытных глаз хранилища тайных служб – и не только имперских, к сожалению)...       Много ответов у меня. И все неверные. Я это чувствую тем особым чутьем, что меня удерживает живым в зыбких и изменчивых рядах Пенитус Окулатус.       Да ведь я сам был в Хелгене. Я там служить начинал, еще ауксиларием. Но ничего особенного в той крепости нет... или увидеть мне это не дали.       - Не знаю, - честно признаюсь я. Марон глядит на меня неодобрительно.       - Думай, агент. Тебе Драконорожденного вербовать.       Легко сказать – вербовать Драконорожденного! Целестиала! Но ведь кто-то же вербовал и Неревара Воплощенного, и Защитника Сиродила, и тех, кто до них еще был. И сражались они за нашу Империю, кто – сам о том не подозревая, кто – осознанно и по собственной воле. Много у них ограничений, у всемогущих Целестиалов, странно прихотливые это сущности.       Но если вдруг мне придётся его вербовать в Хелгене – что я буду делать? В военной крепости его держать, где он казнь мятежников (а ведь к мятежникам еще людей подбросят, чтобы разбавить компанию) увидит и запомнит навсегда?       Нет, не лучшее место для такого Хелген. Там только на страхе играть можно, на нервном напряжении, которое человека заставляет глупости делать. Но верных стражей из тех, кто за страхом пошел, не получается никогда – а уж рисковать, дразня Драконорожденного, я не стану. А то окажусь потом на плахе сам, как те, кто писал доклады об Ульфрике тридцать лет назад.       Да и дэйдра бы с ней с казнью, но что с Империей будет, если я ошибусь? Целестиал – это один золотой шанс на тысячу, на десятки тысяч. Это наше выживание, наша победа в войне, если суметь грамотно разыграть все козыри.       Но вот, допустим, со мной Драконорожденный. Если он – враг Империи, я его убью, и конец операции. А если он не противник Империи, но его совсем не тянет сложить голову во славу её? Если жестокость, с которой мы расправляемся с мятежниками, ему противна? Нет, надо уводить его из Хелгена прочь и аккуратно показывать то, что его привлечет, что оставит тепло и доверие к нам.       И вот тут я наконец догадываюсь.       - Ривервуд! – выпаливаю я в лицо Марону, и тут же поясняю, - Ривервуд рядом с Хелгеном стоит, и там моя семья ещё живёт. Я могу привести его туда, принять, как гостя, одновременно направляя его в нужную нам сто...       Марон поднимает ладонь, останавливая мой поток объяснений. Ему достаточно и того, что я понял, как мне действовать – а я понял, и чувствую себя так спокойно, словно целая когорта Легиона меня щитами заградила. Если теневые агенты Пенитус Окулатус проектировали твою операцию, то ты всё равно что эгидой Акатоша укрыт.       Ох и ругался же, верно, Туллий на командира – ему тащить своих легионеров с Черного Брода (где можно было бы сразу Ульфрика и казнить) к Айварстеду (уж там-то наверняка стоит его на эшафот послать), но нет, в Айварстеде ждать подкрепления и новых пленных, которых зачем-то вести в Хелген, не слишком известную и не слишком большую имперскую крепость. И рискованно, и тяжело, и непонятно.       Но у Марона привилегии выше. У Марона – указ с печатью Императора. Туллий ничего не знает об операции Пенитус Окулатус, только догадывается, что повсюду будут шнырять шпионы – и не только имперские, но это не его забота.       Должно быть, злит это старого генерала, как дэйдрота цепи.       - Тебе придется соревноваться в скорости и качестве и с талморскими агентами, и, возможно, с кем-то из Братьев Бури – хотя это совершенно не их стиль. Неудобная и долгая операция, но без ее гласности невозможна гласность казни Ульфрика. Поговори со старшим мистиком. Через три дня ты отправляешься в Айварстед. Не забывай, никто, даже Туллий, не знает, кто ты такой и на кого ты работаешь – и узнать этого никто не должен.       Я киваю. Много сил немилосердно пожирают прожорливые чужие личности, под которыми агенты ходят по Нирну, но это стоит того. Я мог бы расстаться с прошлым именем и с прошлой памятью, с прошлой семьей и прошлым самим собой – дал мне Пенитус Окулатус другие личины, а у меня-первого, меня-настоящего было слишком много неприятных якорей, которыми надо было осторожно заниматься, чтобы не вызвать подозрений. И одним из таких неприятных якорей был Ривервуд с дядей Алвором. Я был вынужден изредка навещать его, притворяться тем неопытным мальчишкой, мечтающим о звании легионера и наконец до него добравшимся – пусть к Алвору не было у меня никаких нареканий, я любил его по-своему, менять личности без твердой и ясной цели мне никогда не нравилось.       А вот же – не зря я туда ездил.       Больше инструкций на данный момент у командира Марона нет, и он коротко разрешает мне идти. Красный флажок, что он крутил в пальцах, твердо красуется на карте – там, где обозначено имперское поселение Хелген.       Я салютую – за Императора! – и ухожу.       Старший мистик рассказывает мне многое из того, о чем я не знал, или, может быть, слышал не совсем верно. Он говорит, что есть возможность выследить душу Драконорожденного – у Талмора есть подобное устройство, скрытое далеко на Алиноре, а у нас могли бы послужить этой цели Свитки. Но нет больше Свитков. Все они исчезли из Башни Белого Золота, едва вступил под своды древней имперской твердыни Наарифин.       Защитный механизм – имперский или айлейдский, мне не говорят. Но Свитки затерялись по всему Тамриэлю, в разных временах, а то, может, и дальше сгинули – на берегах легендарных земель Акавира, или Атморы, или вовсе сказочной Йокуды. Какие-то из них мы нашли, и этого хватило мистикам для помощи Пенитус Окулатус, но основную работу придется делать вручную, без доступа к магическим подсказкам.       Как будто впервой. Агенты Уриэля Септима Седьмого имели доступ и к Свиткам, и к пророчествам, в то время еще не грянул Кризис опустошающей волной и не смели наши богатства и знания эльфийские армии, а ведь работали вручную, чтобы обеспечить надежность.       Старший мистик говорит и о чертах Целестиалов, которые я могу использовать при вербовке. Смешно, что Целестиал, обладая силой, способной остановить богов, не может убивать тех, кто является важным звеном в его судьбе – сам он об этом не подозревает, конечно же, но такой запрет есть. Если мне повезет, то до определенного срока от Целестиала (если Драконорожденный окажется Целестиалом) я буду защищен.       Славно быть смертным. Только мы можем вволю предавать и предаваться любой из страстей, будь то слепая верность, жестокость, отчаяние, власть или тысячи и тысячи других. Пожалуй, только зарывшись в пыль архивов Пенитус Окулатус, я по-настоящему начал это осознавать.       Меня готовят. Мне дают советы. Меня снабжают необходимыми деталями.       Меня отправляют в Айварстед.       Командир Марон стоит с каменно-непроницаемым лицом, в глазах – непримиримый железный холод. Если я не справлюсь и выживу, он лично позаботится, чтобы остаток моей жизни был наполнен яркими впечатлениями. Пенитус Окулатус умеет это гарантировать.       Он не задаёт вопросов, чтобы проверить, готов ли я. Он просто спрашивает – готов ли я, не осталось ли у меня невыясненных моментов.       - Нет, командир, - отвечаю я. И это правда. Вся эта операция – это большая, огромная, неподвластная провидению импровизация. Оттого и режет натянутой стальной струной взгляд Марона-старшего.       - Удачи, Хадвар, - говорит он и щурится на сверкающую вспышку портала.

***

      Есть одна вещь, которую Империя выполняет так быстро, как, наверное, никто другой: казнь.       Процесс казни не отличается продолжительностью, зверствами, прелюдиями, молитвами или прощаниями. Он краток и в кратости красноречив. Тем и отличается публичная имперская казнь от тайной имперской казни, проводимой агентами Пенитус Окулатус – последняя, напротив, может длиться даже годами, с отсрочками, фальшивыми помилованиями, заранее провальными побегами и притворно подкупленными стражами. Конечно, всё это затевается исключительно ради того, чтобы сломать волю заключенного и помутить его рассудок: от боли его магия может заградить, а от такого разве что безумие.       Я в таких мероприятиях, слава Акатошу, пока не участвовал. Мне достаются короткие следствия, короткие казни, дольше месяца ни разу не было.       И вот я хожу по Хелгену, молодой легионер Хадвар, с потрепанным пергаментом в руках: это список заключенных. Имена оттуда я уже наизусть знаю и в лицо каждого прибывшего запомнил надолго, но хожу по двору крепости, отыскивая каждого из осужденных. Имперская исполнительность, что поделать.       Наклоняясь к очередному солдату Бури и выслушивая его имя вперемешку с грязными проклятиями, я успеваю сделать множество вещей. Во-первых, я успеваю поглядеть на Туллия – генерал, так и не спешившийся до сих пор, занят беседой с парой талморцев – я узнаю Эленвен, первого эмиссара; другой эльф мне не знаком. У них острые взгляды. Острые – и потому я мысленно колеблюсь, вычеркивать ли их из списка своих конкурентов. Нет, тайный агент так никогда на задании себе глядеть не позволит – это его выдаст сразу. Но это у нас. А у талморцев чем надменней и презрительней вид рядом с низшими, чем отточенней наподобие копья взгляд – тем естественней.       Может, младший офицер и агент. С талморцев спускать глаз нельзя. Эльфы очень любят магией пользоваться в своих операциях, это мне совсем не нравится, я в магии смыслю только самое необходимое. Раны залечить могу. Чары слабые и короткие напустить. Сражаться никогда ею не любил да и не мог толком. Эльфы – совсем другое дело. Много можно придумать способов человека украсть прямо на моих глазах, я же этого обязан не допустить.       Сложно.       Во-вторых, я, словно бы проверяя искренность слов мятежника, пристально смотрю ему в лицо. Он думает, я не верю, что он имя подлинное назвал, хотя я вижу, что он не врёт. Мне надо запомнить каждую черточку его внешности и каждую ее проанализировать. Мне надо за каждым из списка так же пристально следить.       В-третьих, я вижу краем глаза въезжающую в Хелген телегу с последними пленниками. Это я понимаю мгновенно: мой взгляд выцепляет роскошный мех на одеянии того, кому бы я с огромной радостью вскрыл горло за каждую агентскую бессонную ночь и за всё то, что он натворил в моей родной провинции.       На эту телегу сейчас каждый во все глаза смотрит, и я сразу же выпрямляюсь, позабыв про солдата, и тоже смотрю. Трое в телеге. Нет. Четверо.       Четверо?       Эта мысль у меня не задерживается, хоть я и успеваю подметить ее необычность. Не нравится мне то, что их четверо. Не так что-то.       Телега подъезжает всё ближе, и я узнаю в ней еще одного человека. И внутренне скалюсь довольно, не могу удержаться: попался наконец! К этому у меня личные счёты. С детства мы грыземся, а как развела дорога – меня в Легион, его к Братьям Бури – до сих пор встретиться не удавалось.       Он мой взгляд встречает молча, исподлобья, но гордо, как и всегда прежде. Выдерживает. Но я не особо давлю, и он не особо давит – только в этом взгляде я узнаю что-то такое...       Родное. Особое.       И догадываюсь. Будто молния хлестнула наперерез, освещая то, что я не заметил в первые секунды.       Ведь Ралоф тоже из Ривервуда. Верен Братьям Бури. Пойман рядом с Ульфриком, несмотря на то, что даже не офицер – или какие там ранги у мятежников. Та же комбинация.       Он отводит взгляд, но я вижу, что и он обо мне догадался.       Ситис тебя побери.       Так и рвется с языка вопрос: продался Талмору за золото или околдовали тебя? Много есть способов верного агента заполучить, особенно из обычного солдата, с магией не знакомого: иллюзии, чары, дурманящие разум. Мы и сами так порой делаем. Но у нас после Кризиса Обливиона и второго Маннимарко с магией непросто, и даже специалисты Пенитус Окулатус не всегда способны на такое.       Но мы говорим о Талморе. О легендарных эльфийских искусниках.       Одному Шору ведомо, почему Ралоф делает то, что делает. Моё дело сейчас – проследить, чтобы топор палача угодил куда надо. Я ошибался прежде, подозревая в обычных людях шпионов, но упрямо звенит у меня всё внутри: не бывает таких совпадений. Не бывает.       Не бывает!       Но я вижу нетерпеливый жест Туллия и отрывистую резкую команду капитана рядом со мной, поэтому занимаюсь тем, чем должен: зачитываю оставшиеся имена. Мятежники спрыгивают с телеги один за другим, проходят мимо меня к плахе. Я задерживаю взгляд на человеке откровенно бандитско-воровской наружности: Локире из Рорикстеда; чем Свитки не шутят?       Но нет, Локир из Рорикстеда не осведомлен о том, что может стать посланником божественной воли. Равно как не осведомлены об этом и наши стрелки. Когда его тело уволакивают два солдата, я оборачиваюсь к последнему оставшемуся.       Его нет в списке.       Вот что мне показалось неправильным – четверо человек в телеге, когда в списке остаются не отмеченными только трое! За этой операцией наверняка не я один слежу. Неверно составленный список мне бы не дали – всё проверяется по несколько раз. Но...       Но его нет в списке! – это ли не первый сигнал мне?!       Нельзя торопиться. Я въедаюсь в него взглядом, но бесполезно – он невзрачен, как придорожный камень, и столь же незаметен. Мне почти тяжело рассматривать его. Тянет отвести глаза, забыть увиденное, и только многолетние тренировки не позволяют мне это сделать.       - Кто ты? – спрашиваю. Голос спокойный, вежливый, в меру мягкий – человеческий голос, правильно настроенный, может с людьми чудеса творить, равно как и взгляд, и вид, и жесты. Мне нужно быть Хадваром-легионером, помощником палачей, и одновременно другом Драконорожденному, если есть он среди осужденных. Потому я со всеми приговоренными сегодня так говорю.       А он молчит. Молчит, потерянно, словно сумасшедший, немилосердно выброшенный с Дрожащих Островов в бренный мир смертных. Да как долго молчит – теряет терпение капитан рядом со мной, вот-вот швырнет беднягу в поредевшую толпу заключенных.       Голос старшего мистика в моей голове прорывается сквозь тупую тишину и кроет меня последними словами. Я так это живо представляю, что почти вздрагиваю. Но это же и вытаскивает меня в реальность, где я (не торопливо! естественным тоном! словно и не было жуткой, нелепой, выдающей нас с потрохами паузы!) спокойно и капельку сочувственно говорю:       - Немногие из твоего народа осмеливаются прийти в одиночку в Скайрим. Мне жаль. Мы позаботимся, чтобы твои останки отправили домой.       Он смотрит на меня огромными круглыми глазами. У меня уже почти никаких сомнений не остаётся, но играть я должен по правилам: смотрят и имперцы, и мятежники, и талморцы, и Ралоф косится краем глаза, хоть это и почти незаметно.       Я поворачиваюсь к капитану.       - Капитан. Что с ним делать? Его нет в списке.       У капитана совсем не осталось терпения. Очень уж долго длится эта операция, хотя по меркам Пенитус Окулатус она происходит быстрее, чем «молниеносно». Но с момента поимки Ульфрика у Черноводной реки прошло слишком много времени, и слишком измотаны дразнящим ожиданием солдаты Туллия.       - В бездну список! На плаху его!       Я не спорю.       - Есть, капитан. Заключенный, следуй за капитаном, - говорю я. Не было пока никаких конкретных знаков, что указали бы, что именно он – Драконорожденный, или что именно он – Герой. Когда такой знак будет – я первым брошусь закрывать его от любой опасности собственной грудью, но пока что всё должно идти как намечено.       Пророчества, мистицизм, Целестиалы, будь оно всё неладно.       Генерал Туллий обвиняет Ульфрика, впрочем, с достаточным достоинством, чтобы это не выглядело жалким унижением пленника с заткнутым ртом. Сквозь кляп Буревестник даже не может ему ответить.       Я полностью согласен с подобной мерой предосторожности. Вдруг опять Раскричится. Торуга, говорят, для погребения по частям сшивали жрецы.       - Вы начали эту войну и погрузили Скайрим в хаос – теперь Империя воздаст вам по заслугам и восстановит мир!       Генерал Туллий никогда не любил долгие речи. Он человек действия. Поэтому ни для кого в Пенитус Окулатус не секрет, как часто двое доверенных Императора, Туллий и Марон-старший, спорят до хрипоты и сквозь зубы проклинают один другого, когда их интересы пересекаются. Тяжело командиру с Туллием. Да и с нами, наверное, непросто – удержать в руках верность и послушание стольких агентов.       Но, как по мне, они оба отлично справляются. Может, Тит Мид специально их таких подобрал для совместной работы в Скайриме, чтобы обострить конкуренцию.       Мои размышления обрывает далекий раскат грома. Я поднимаю глаза на небо, но на нём не видно тяжелых грозовых туч – ни над Хелгеном, ни насколько хватает взгляда.       Раскат грома?..       «Не теряй бдительности, агент.»       - Что это было? – спрашиваю я громко, но Туллий раздраженно машет рукой.       - Ничего. Продолжайте!       Конечно, генерала тоже измотала эта беготня. Он позволил Марону отсрочить казнь до Хелгена, но здесь-то он возьмет своё по праву: голову Ульфрика.       У меня очень плохое предчувствие, но я простой легионер. Я сдержанно киваю и замолкаю.       Жрицу Аркея прерывают очень быстро. Обычно человек перед казнью готов на всё, чтобы хоть лишнюю минутку ещё пожить, но мятежники, бывшие с Ульфриком, как минимум не робкого десятка. Если смертника долго до казни держать, он безумеет от напряженного ожидания, и пусть в дороге от Черного Брода к Хелгену это совсем не так показательно, как в наших камерах, эффект по-прежнему отчетливо ощущается.       Казнь первого мятежника вызывает несколько злобных восклицаний, но это только разминка. Я поглядываю на заключенных, пользуясь случаем наблюдать сразу за тремя интересующими меня: Ульфриком, Ралофом и маленьким оцепеневшим босмером. Эльф даже не замечает моего взгляда, во все глаза смотрит на плаху.       - Следующий!       И снова раскат грома. Нет, это не раскат грома. Одним богам ведомо, что это.       Я очень не хочу думать, что мистики не ошиблись.       - Опять. Вы это слышали? – нервно спрашиваю я. Капитан рычит:       - Я сказала, следующий!       Я подчиняюсь. Еще ничего явно говорящего о необходимости вмешательства не произошло.       - Иди к плахе. Твоя очередь, - обращаюсь я к эльфу. Он послушно подходит к телу обезглавленного мятежника, переступает через него и долго, словно ищет что-то, смотрит прямо мне в глаза – я стою напротив. Ко мне покатится его голова. Но пока что я встречаю его взгляд и пытаюсь различить в нём хоть слабый оттенок рассудка, но он чист, как у новорожденного звереныша. Только затравленный. Испуганный. Точно как у звереныша.       У меня очень, очень плохое предчувствие.       Капитан не выдерживает, толкает его в спину, заставляя повалиться на плаху – и на том спасибо, что не сапогом, большое спасибо от агента-вербовщика. Палач неторопливо заносит топор.       Я так занят наблюдением за казнью, что только изумленный возглас Туллия и дрогнувшая под ногами земля отрывают меня от этого дела. Ну и, разумеется, дракон. И, конечно же, падающие с неба огненные не то просто магические шары, не то целые камни.       Когда я понимаю, что палач уже не жилец, приходится позаботиться о своей голове. И заодно мысленно проклясть Туллия, который весьма однозначно приказывает мне заняться эвакуацией гражданских. Гражданские в панике мечутся прямо под огненным дождем, что мою задачу несколько затрудняет. К тому времени, как я оборачиваюсь к своему теперь-уже-точно подопечному, я успеваю увидеть только тонкую низкую фигуру, ныряющую в каменную башню, и Ралофа рядом.       Чтоб его дракон сожрал.       Я быстро соображаю: из башни им деться некуда, верх завален. Дракон твердо вознамерился сравнять Хелген с землей. Туллий безостановочно выкрикивает приказы солдатам. Гражданские всё ещё бестолково разбегаются в разные стороны.       Ладно. Пусть будут гражданские. Хелген небольшой, я отыщу своего заключенного чуть позже: доступный мятежникам выход из поселения один, Ралофу придется идти через него.       В суматохе вокруг Хелгена выясняется, что местные совсем не настроены расходиться по домам, вспыхивающим, как сухие лучины, а всеми силами поддерживают оборону, организуемую Туллием. Я с хелгенским стариком Гуннаром и местным же Торольфом успеваю поймать торольфовского мальчонку: очень вовремя. Торольф умирает прямо у нас на глазах в считанные мгновения, едва успев попрощаться с сыном.       И в это же время я ловлю краешком глаза маленького босмера рядом.       - Гуннар, выведи Хэминга! – бросаю я и поворачиваюсь к эльфу, - живой еще? Держись рядом, если хочешь продолжать в том же духе. Нужно найти Туллия.       Босмер ничего не имеет против. Кажется, он вовсе не расстроен тем, что я почти стал одним из его палачей. Я мимолетно оглядываюсь в поисках Ралофа, но в пылающем разгромленном поселении всё перемешалось: имперцы и мятежники, все сообща спасаются от почти верной гибели. Не разобрать, где кто.       Эльф на удивление послушен: когда я предупредительно кричу ему прижаться к стене, он так и делает, к моему великому облегчению. И, пока я занят осмотром местности и оценкой нашего положения, он несется прямо к Туллию, отчего я не на шутку пугаюсь: станется с генеральских лучников стрелу в него пустить, как в неудачливого беглеца Локира.       Но лучники заняты. Лучники по дракону самозабвенно лупят, правда, без толку. А Туллий оказывается весьма адекватен:       - Беги, идиот! Хочешь стать следующей закуской этой твари?! В крепость!       От командного голоса генерала эльф перепуганно прижимает уши и замирает, как дурак, прямо посреди творящегося хаоса, явно не зная, куда бежать. Я тут же этим пользуюсь:       - Быстрее, за мной!       Туллий замечает меня и орет уже мне, перекрикивая и рев дракона, и гул пламени, и вопли легионеров:       - Хадвар! В крепость, мы отступаем!       Ах, мудрого генерала Тит Мид нашёл. Дай Девятеро ему выбраться отсюда без потерь. Впрочем, о чём это я; это ведь Туллий – выйди он со своими людьми против дракона в честном бою на земле, я не знал бы, на кого и поставить.       - Ну что, - вполне спокойно для такой обстановки обращаюсь я к босмеру, - значит, ты со мной. Не отставай!       Вход в крепость недалеко. Пусть дракон хоть всю ее сверху обрушит – это имперская крепость, а в имперских крепостях всегда есть тайный подземный ход прочь из поселения, а часто и не один. Я отлично знаю, как его найти. За меня прорву работы другие агенты сделали, которые незаметными серыми крысами шныряли здесь неделями раньше, изучая каждую деталь.       Но, конечно же, судьба не слишком любит улыбаться тайным агентам. Я вскидываю меч, едва замечаю знакомую массивную фигуру светловолосого норда в одежде солдата Бури.       - Ралоф, проклятый предатель! – рычу я сквозь зубы больше от бешеной досады, нежели от злости на самого Ралофа. Не вздумай мою операцию сейчас сорвать! Помешаешь сегодня – я весь Скайрим вашими же партизанскими тропами обползу, чтобы повстречаться с тобой в имперской допросной, везучий ублюдок! – С дороги!       А Ралоф спокоен. Ралоф, пожалуй, профессиональней, чем я, держится. Ралоф глядит мимо меня, на прячущегося за моей спиной босмера.       - Мы бежим и сбежим, Хадвар. Тебе нас не остановить.       Я молю небо, чтобы сейчас кто-то из лучников неподалеку отвлекся от дракона и всадил в него стрелу или две. Небо меня не слышит. С напутствующим проклятием я позволяю Ралофу пробежать мимо – боюсь я с ним ввязываться в ближний бой, ну не верится мне, что Братья Бури сами бы провернули такую операцию. Не то из имперских агентов кто им сливает информацию, не то Талмор помогает. У Ралофа может быть козырь в рукаве специально против меня.       - Эй, ты! Быстро в крепость! – это Ралоф кричит моему подопечному у другой двери, ведущей внутрь.       - Сюда, за мной! – автоматически подхватываю и я.       Безумно дурацкая ситуация. Два тайных агента беспомощно стоят и перекрикиваются, пытаясь склонить Героя каждый на свою сторону. Схватить бы его за шкирку и потащить за собой, да жаль, далековато стоит – а босмеры, они шустрые, их поймать сложней, чем дикую лисицу. И к доверию такие действия не очень располагают.       Давай, давай, Герой. Ты же не зря так долго на меня смотрел перед плахой. Ты же что-то во мне увидел...       Пророчество мне благоволит. Босмер выбирает меня и первый исчезает внутри крепости. Я бросаю – победный, не могу удержаться – взгляд на Ралофа, но лицо того непроницаемо.       Ох и ждут нас ещё сюрпризы. Ох и придется постараться командиру Марону со всеми его агентами...       С Целестиалами есть одна беда. Сосуд, в который они вселяются – мер, человек, и так далее – заполучает великолепнейшую, самую качественную в Тамриэле магическую амнезию. При том, что они невероятно быстро учатся всему, чему угодно, поначалу они беспомощны, как дети, и о мире вокруг не знают ничего. Я надеюсь только, что за время своего знакомства с еще одной частью пророчества, а именно Пожирателем миров, Герой понял, что прыгать прямо в огонь – не лучшее решение.       Целестиалы, конечно, вроде как бессмертные – но всё-таки я за него головой отвечаю.       На данный момент кристально чистый взгляд будущего спасителя Империи был лишен всякого намека на глубокие мысли. Я похвалил его и за то, что он вспомнил (придумал?) своё имя – звали его Силгвир, обыкновенное имя для босмера.       Я мягко познакомил его с необходимостью не расставаться с хоть мало-мальски пригодным доспехом, но воплотить мои советы в жизнь не удалось, стандартный имперский доспех был ему безнадежно велик. Угораздило же Целестиала выбрать тело лесного эльфа! Говорили, Драконорожденный будет нордом – я был бы счастлив, случись так. О норде в Скайриме заботиться нужно куда меньше, чем о босмере.       Тем более, что рано или поздно он приобретет знания о своей «родине» - а на родине его не Империю чествуют. Впрочем, наши валенвудские агенты только фыркают, лесные эльфы вообще мало интересуются альянсами, даже теми, в которые вступают. В Валенвуде, где живые джунгли надежнее всяких крепостных стен охраняют их народ, им нечего бояться, кроме самих джунглей.       Но это не моё дело. Моё дело – я вспоминаю последующий шаг операции – научить Драконорожденного основам выживания в Тамриэле. Это едва не вызывает у меня улыбку; уж после дракона-то это будет нетрудно, и лучше начать прямо сейчас.       Уже в первые двадцать минут я успел послать на голову командира Марона не меньше десятка разномастных проклятий. И пожалеть о своём решении дать Герою оружие.       Нет, он не бросился на меня с мечом – он и держал-то его в руках криво, неумело – но нам попались Братья Бури, невесть как успевшие пробраться в крепость раньше нас или, что вероятней, убившие своих тюремщиков во время всеобщей паники. Я поначалу хотел с ними договориться по-хорошему, но нордские мятежники не способны слушать разумные доводы. На меня сразу же бросились с мечами наголо.       И потом они удивляются, что имперские легионеры злы на них, как голодные псы. Перевешать бы их всех...       Двое рядовых мятежников не представляют для меня серьезной угрозы, как и для любого активного агента Пенитус Окулатус. Правда, бой пришлось вести, как вел бы его легионер, без грязных приемов разведчика, но это не было слишком сложно.       Сложно было не зацепить мечом Героя, который вертелся под ногами, по-видимому, беспокоясь за мою жизнь и отчаянно стараясь мне помочь. К слову, от его меча мне тоже пришлось заслоняться не раз. Но – собачья работа – даже обругать его так, как мне очень хотелось, нельзя, поэтому я только деликатно советую ему обобрать трупы.       Не по-легионерски, да. Но ему привычка мародерствовать жизнь спасет не раз, а мне не до вопросов этики, я спасением Империи занимаюсь.       Я безжалостно нагружаю его всеми мало-мальски полезными вещами: зельями, хранящимися здесь, щитом, колчаном со стрелами, луком. При виде лука глаза босмера чуть-чуть освещаются разумным огоньком, и я тоже немножко радуюсь. Немножко – это потому что нет никаких гарантий, что он умеет с ним обращаться, и как бы мне самому стрелу не схлопотать от предполагаемого спасителя Империи.       Я не позволяю ему вступать в бой первым. Я отвлекаю внимание врагов на себя. Пока что мы живы и всё идёт неплохо.       Пока мне в нос не ударяет такой знакомый запах.       - Пыточные, - бурчу я себе под нос, спускаясь по каменной лестнице. Спускаюсь быстро, потому что слышу звуки борьбы, и мой меч как раз приходится кстати – добить одного мятежника, уже и так загнанного в угол пыточных дел мастером и его помощником.       При виде вполне соответствующей своей репутации имперской пыточной мой подопечный очень явно белеет. Я мысленно проклинаю строение крепости. Ближайший путь к пещерам ведет через пыточную, но это моей вербовке ни капли не помогает.       Ещё и надменный старик-маг с глазами бывалого палача цепляется ко мне. Отчаявшись убедить его, что Хелген сожжен невесть откуда взявшимся драконом (более точное обозначение, «Пожирателем миров», я решаю не употреблять сейчас), я пытаюсь научить белого как снег эльфа взламывать замки. Ту рухлядь, которая здесь запирает клетки, я бы вскрыл за две секунды. Но у Героя, по-видимому, руки растут не откуда Кин повелела, да к тому же ещё и дрожат как у пьяного. Уроки воровского искусства лучше оставить на более спокойное время.       Я надеюсь, он не задаётся вопросом, почему всему этому его, осужденного на смертную казнь, учит имперский легионер. Пыточных дел мастер крайне подозрительно на меня смотрит, но мне этот старик не нравится. Вздумает в меня хоть искрой пустить – получит сталь под ребра. Наверное, это он в моих глазах тоже различает, и потому молчит. Умный.       Тяжелый день. Нервничаю я.       Путь дальше довольно прост – мы задерживаемся, только чтобы избавиться от очередных Братьев Бури (их что, амнистировали в спешке? за что палач свой хлеб жевал?), да в пещере убить выползших на свежее мясо пауков. Герой почему-то предоставляет всю работу мне, и я это совсем не одобряю. Не потому, что мне сложно убить несколько тварей, нет – но по всему Скайриму-то Марон меня не отправит за ним таскаться? Пусть учится.       Поэтому с медведицей я предоставляю разбираться ему. К счастью, лесные эльфы животных касанием руки успокаивать умеют, это облегчает мне задачу спасти шкуру Драконорожденного, разозлившего зверюгу неумело пущенной стрелой. А тут и выход из пещер близко.       С каким наслаждением я швыряю его под здоровый валун, сложно передать. Тяжелая работа учить Героев, а так вроде и причина есть – от кружащего в небе дракона спрятать.       Он провожает крылатую тварь взглядом, и мне в этом взгляде чудится некая предопределенность: словно Герой уже сейчас знает, чувствует спящей-забытой сущностью Целестиала, что ему предстоит за этим драконом гоняться. За Пожирателем миров.       Так-то оно так. Дракона мы у тебя отбирать не будем, не в наших правилах с пророчествами спорить. Твоя это добыча, Драконорожденный. Но по пути Империю тебе спасать придется. Об этом я позабочусь, а если не доживу – на моё место придёт другой. Кто угодно может погибнуть. Я. Командир Марон. Даже сам Император.       Не думай, что, если так и случится, на этом всё кончится. Никогда так не думай. Это самая страшная и непростительная ошибка, которую только можно совершить – спроси у Наарифина, вкус этой ошибки за тридцать три дня ему в кровь, верно, навсегда въелся.       А я тебе, Герой, улыбаться буду. Буду мечом твоим и щитом, если понадобится. Доверяй мне. Нам обоим так легче будет.       Пойдем пока отыскивать неподалеку Камень Мундуса – старший мистик на Драконьем Мосту мне все уши про них прожужжал, что, мол, обязательно нужно посмотреть, как Целестиал взаимодействует с ними. Ну, пойдем посмотрим. Дракон улетел, Братья Бури за нами из крепости не выберутся. А потом к дяде Алвору – надеюсь, он меня ещё не забыл.       А дальше наши дороги разойдутся. Тебе мир спасать, мне командиру докладываться. У нас обоих срочные дела.       Я встречаю взгляд Героя и Драконорожденного – Силгвир, кажется, его звали? – и улыбаюсь незаметно, так, чтобы он только нутром эту улыбку почувствовал.       - Ну что, в Ривервуд?