Пыльная антресоль

      Деревья неровными рядами убегали вверх по обе стороны от дороги. Неяркое солнце скромно показалось из-за огромных облаков и тут же спряталось, уйдя в чертоги своего небесного мира.       Рина неуверенно шла по разбитой дорожной колее. Босые ноги неприятно вязли в каше из земли, песка и мелких камней. Ступать было не больно: ее ступни никогда не были чувствительными, потеряв это чувство при пожаре, случившемся, когда девушка была маленькой.       Мысли о невзгодах прошлого, будто насекомые, зажужжали внутри черепной коробки. Но если насекомых можно отогнать, махнув рукой, то от подобных назойливых мыслей избавиться не так-то просто.       Воспоминания о вчерашнем, наоборот, будто кто-то сшил крепкими нитками, разорвать которые не представлялось возможным.       Рина привыкла, что в своем желании забыться, она часто переступает различные грани: приличий, моральных принципов, отношений, совести, собственных душевных и телесных шрамов…       Мысли клубились, будто едкий дым от пожара, от которого в горле копилась желчь, а на сердце лежал неприятный ком запоздалых сожалений о горах содеянного.       Вчера она снова напилась до беспамятства в компании однодневного знакомца, очнулась в очередном неизвестном ей месте. На этот раз ещё и на улице, в чьей-то пижаме, да ещё и без обуви.       Девушка пыталась соорудить нечто из листьев и веток, чтобы хоть как-то защитить ступни, но быстро поняла, что в подобном является полным профаном. Возможно, следовало смотреть передачи о выживании. Сердце неприятно кольнуло. Подобные программы любила смотреть ее младшая сестра. Сейчас той было бы 16, будь она жива.       Слева от дороги расстилалось необъятное в своем великолепии поле. Тысячи ярких маков убегали в рассветное небо красными всполохами.       Даже ковер из цветов имеет конец. Даже цветы исчезают за рассветным горизонтом так же, как исчезла из жизни Ника.       В глубине себя Рина ещё не отпустила тупую боль, хоть и пыталась казаться тем, кто смирился с утратой, чтобы родители не волновались. Ей было тяжело одновременно думать и о своем благополучии и о благополучии других людей. Рина пришла к выводу, что это — вещи несовместимые. Или ты думаешь о себе без оглядки на других. Или ради кого-то забываешь о собственном я.       Рине хотелось забыться. Почти постоянно это желание, будто заевшая на повторе кнопка, жгло грудную клетку. А кому не хочется подобного забытья, хотя бы на одну крупицу в песочных часах своей жизни? Ведь, кто знает, когда песок вовсе перестанет сыпаться?       Её жизнь была как эта дорога, по которой она сейчас шла — неясное месиво, неизвестно куда бессмысленно ведущее…       Вдалеке послышался шум двигателя и Рина поспешно сошла по пологому склону обочины вниз. Не хватало найти очередные приключения в здравом уме. Почти здравом, если говорить честно.       Кончики травы, недавно скошенной, но уже засохшей, острыми шипами закололи незащищённые ноги. Не обращая внимания на неприятную боль, она спокойно ждала пока проедет машина в тени раскидистых деревьев.       Когда звук смолк вдали, Рина выбралась обратно на дорогу, стискивая зубы, чтобы не вскрикивать от колющих прикосновений сухих мертвых трав.       Девушка остановилась и огляделась. Всё тоже поле с одной стороны дороги и небольшой скупой лес. Пейзаж был однообразным, но на задворках сознания появилась мысль, что она уже преодолевала этот участок ранее.       Рина отметила, что это не единственная странность.       Ветер обдувал лицо с одной и той же скоростью.       Солнце выглядывало и исчезало, как исправно смазанный часовой механизм.       Деревья, будто сломанная голограмма, коренились в противоположную сторону от той, куда дул ветер. Словно чья-то рука быстренько смастерила простые природные явления и поставила их на повторяющееся снова и снова воспроизведение.       В висках застучало.       Живот содрогнулся от спазма напряжения.       Во рту пересохло.       Сердце забилось быстрее.       Руки похолодели.       Она согнула ногу, подняв лодыжку вверх и уставилась на неисколотые травой стопы.       Понимание происходящего только больше ускользало с каждым новым событием этого странного утра.       Голова загудела обволакивающими вибрациями.       Как будто что-то или кто-то пытался пробиться сквозь воздвигнутые защитные слои памяти.       Сознание, будто шаткие стены, из последних сил держалось под неведомым напором извне.       Девушка на всякий случай закатала рукава пижамы и проверила вены. Следы уколов не виднелись на бледной коже. Почему же тогда весь окружающий мир кажется ей сплошной галлюцинацией, наспех слепленной какими-то любителями?       Неловко покачиваясь на вновь разбитой машиной колее, Рина снова побрела вперёд.       Растирая виски, она посмотрела себе под ноги и остановилась, как вкопанная. Колея приняла очертания подсохшей полевой дороги. Изменился даже цвет земли, став светлее. Девушка растерянно обернулась и обнаружила позади себя такую же картину. Как могла дорога, по которой буквально 10 минут назад проехал автомобиль и которая консистенцией была похожа на чавкающее болото, превратиться в пустыню за такой короткий промежуток времени?       Рина погружалась в ступор, не представляя что предпринять дальше. Ясно мыслить мешала усиливающаяся головная боль.       Пейзаж стал блеклым и неестественным, будто на ее глаза наложили серый фильтр.       Вместе с фильтром боли, наложенным мигренью на разум, уходили физические силы, необходимые для того, чтобы двигаться дальше.       Рина осела прямо на землю. Подтянула колени к подбородку, усевшись в позу зашуганного ребёнка.       Деревья приняли очертания склоненного в молитве человека, накоренясь ближе к земле. Были ли они таковыми, когда она пряталась в их тени, скрываясь от проезжающего авто? Девушка никак не могла этого вспомнить, как не напрягала память. На передний план пробивались воспоминания, о которых она предпочла бы не помнить вовсе: о многочисленных попытках забыться, от которых пробирали мурашки; о страшном пожаре в доме ее детства, случившемся из-за оброненной гостями сигареты; о десятках терзаний, не оставляющих мысли ни на одну скупую минуту.       Словно стая летучих мышей, в голову с болью ворвались посторонние звуки, перекрывая все остальное.       Рина закрыла уши ладонями, до боли стискивая голову, но звук раздавался не из мира извне, а из мира внутри.       Ваше сердце… Барабаны… Ваше дыхание… Бас…*       Звук проникал, словно солнечные лучи через облака, постепенно становясь всё громче.       Звук захватывал.       Звук стирал.       Звук поглощал.       Ваше сердце — барабаны… Ваше дыхание — бас…       Понятия о происходящем и о том, кто она — стёрлись.       Осталась только фраза, бьющая, как в набат, заполнившая тело, как жидкость наполняет сосуд.       ВАШЕ СЕРДЦЕ — БАРАБАНЫ.       ВАШЕ ДЫХАНИЕ — БАС.       Звук бил наотмашь.       Звук отбирал.       Звук наполнял.       И снова отбирал.       Звук оставлял оболочку обессиленно барахтаться. Словно выброшенная на берег больная рыба, отвергнутая родной и любимой стихией, в которой жила и которой жила.       Без надежды.       С болью.       Без выбора.       С отчаянием.       Тело содрогнулось и разум откликнулся на ритмично повторяющуюся фразу, вынырнув из пучины чужих чувств, с неохотой ревнивого собственника отпускающего сознание.       — С пробуждением, Макс. Пожалуйста, оставьте нашим разработчикам отзыв и свою оценку от 0 до 100 о пробной версии нашей новой визуально-чувственной новеллы.       Я открыл тяжёлые веки, пытаясь сфокусировать внимание на болтающем роботе.       Аккуратно поднявшись, сел на постели и, прислонившись спиной к мягкой спинке кровати, скучающе ждал, пока мир перед глазами перестанет кружиться в зрительной воронке.       Робот, не переставая говорить стандартный набор фраз, услужливо снимал разноцветные провода. Электроды, как пиявки, присосавшиеся к моему телу, не желали отпускать. Они отходили с неприятным чавкающим звуком и оставляли на коже покраснения круглой формы, пульсирующие лёгкой болью.       Я задумчиво уставился на следы, напоминающие мне о Рине.       Быть ею было странно, но хотелось узнать подробнее о том, что привело её на ту дорогу. И познать её нелицеприятное и трагичное прошлое.       Последние минуты очередного моего погружения были не похожи на те новеллы, что я проживал до этого момента. Но я испытывал непонятную жажду вернуться к этой девушке. Её отчаяние было настолько реалистичным, что я не мог вспомнить, когда испытывал столь простые, но будоражащие эмоции.       В нашем мире, увы, невозможно познать их так, как чувствовали и ощущали люди прошлого. Тем, кто хочет испытать какие-либо чувства, необходимо погрузиться в симуляцию. Я занимался этим часто, проводя почти все свободное время либо в поиске новых историй, либо в полюбившихся воплощениях рыцарей, самураев, шерифов, преступников, королей.       Обыкновенность Рины заворожила меня, пресытившегося визуально-эмоционального наркомана.       Зрение вошло в привычный фокус. Робот приобрел четкие очертания и я произнес команду осипшим голосом:       — Оформить заявку на доступ к полнометражной версии визуально-чувственной новеллы «История Рины».       Никто не слышал, как незавершённая новелла разрывалась от криков, сходя с ума: от одиночества, безысходности, бессилия, жестокой вынужденности существования разума, которым была когда-то Рина.       Её истошные крики поглотило, бесповоротно заглушая, равнодушное программное обеспечение.