К тебе, моя любовь

      Жизнь не щадит глупцов. И в особенности глупцов самоуверенных. Сейчас Ольга понимала это лучше, чем когда-либо. Сквозь полуопущенные жалюзи в палату проникал слабый свет. Говорят, на улице весна. Но с тем же успехом там могла быть и зима, и лето, и апокалипсис. Особенно учитывая постные лица медперсонала последнее очень актуально. На любые вопросы медсестры лишь слабо улыбались, а потом предлагали выпить таблетки или поспать. Хотя сил и правда хватало лишь на это и не больше. Но все же. Что случилось? Где Паша? Смутными воспоминаниями, больше похожими на ощущения, перед глазами мелькали образы: свадьба, белое платье, цветы, торт. Ольга нахмурилась, напрягая память. Замуж выходила явно не она. Ведь Паша итак её муж. Хотя в их скромной свадьбе тоже были эти атрибуты. -Послушайте, можете вы мне сказать хотя бы, где мой муж? - последняя отчаянная попытка и медсестра сдаётся. На её лице безошибочно читается сочувствие. Ольга напрягается, боясь и одновременно желая услышать ответ. -Он в хирургии лежит, в реанимации, мне очень жаль, - на мгновение показалось, что она не может вдохнуть. Только тщетно хватает ртом воздух. Осознав, что происходит медсестра тут же затараторила. -Вы не волнуйтесь, он ведь жив, все наладится, - с трудом сдержав внезапный порыв встать и пойти на поиски Оля прохрипела -Что случилось?       Сколько тонн требуется, чтобы сделать из целой, полностью рабочей машины лишь смятую груду металла? Не так много, как может показаться. Минуту назад они целовались, любили, жили, а теперь... Паша открывает глаза первым, с губ против воли слетает болезненный стон. Боль повсюду, одним огромным синяком обнимает с головы до пят. Но он почти сразу забывает об этом. Оля не двигается, кажется, даже не дышит. Паша тянется к ней. Сейчас она важнее всего. Картинка перед глазами мутнеет, лишь её бескровное лицо посреди этого мрака. В окно кто-то стучится, дверь дёргают, бесполезно. Нужно собраться и действовать. Потом, вся боль потом. Стиснув зубы посильнее он снимает с себя ремень безопасности, открывает дверь и почти вываливается на улицу. Капот дымится. Черт возьми! Нужно достать её. Скорее достать. -Помогите мне, - бормочет он внезапно оказавшемуся около него мужчине. Тот что-то говорит. Слишком быстро, слишком непонятно, но делает, что у него попросили. Чёрное пальто сливается с мокрым асфальтом. По-прежнему ничего не видно, кроме её лица. -Она не дышит, брат, мне очень жаль, - Паша пропускает слова мимо ушей и наклоняется, с трудом двигая правой рукой. Видимо, сломана, мелькает на задворках слабая мысль. Зато вызубренные наизусть тридцать надавливаний, два вдоха идут сами собой, ровно по маслу. Даже считать не приходится. Ведь он чувствует. Чувствует, как по ней вновь начинает течь жизнь. -Позвоните, - он сует мобильник в руки мужчине, имя которого никогда не узнает. Паша говорит слишком невнятно, почти теряя сознание, но тот понимает и набирает последний номер. На фоне слышно музыку и веселые крики -Паш, ну где вы там? Мы вас уже заждались -Здравствуйте, извините, ваш друг попал в аварию, перекрёсток...       Потом все завертелось слишком быстро. Паша до последнего не желал подпускать к себе врачей. -Помогите ей, я её одну не оставлю - и только после того, как услышал: -Операция прошла успешно, все будет хорошо, - он улыбнулся и начал оседать на пол. Разрыв селезенки, обильное внутреннее кровотечение, анемия, в довесок к переломам. И если Оля очнулась два дня спустя в палате, то Паша до сих пор лежал в реанимации. -Вы не бойтесь, он так за вас боролся, пока вам не помогли никого к себе не подпускал, он вас ни за что одну не оставит, - приятного мало. Вопрос образовался на языке мгновенно -Можно к нему? Одним глазком посмотреть, пожалуйста, - медсестра кривит губы в поддельной улыбке. Оля уже успела изучить её за этот день, но требовать нет сил. -Прошу вас, - видно что-то ёкает в груди у женщины и она кивает. -Хорошо, но позже, когда пересменка будет и недолго, а потом сразу спать, - Оля охотно кивает на все требования. Только одним глазком бы. Женщина устало вздыхает. Смесь сочувствия и недовольства. -А ведь сама только очнулась, куда уже торопится, - это добродушное ворчание против воли вызывает на губах улыбку.       Время в ожидании течёт медленнее. Оля успела выспаться, прощупать аккуратный ровный шов на животе и несколько раз проанализировать услышанное. Почему-то поступок мужа вызывал лишь праведный гнев. Брюнетка не пыталась задать себе вопрос: а что было бы, если...если бы он не продолжил бороться за неё на том мокром асфальте, если бы потерял сознание раньше, если бы умер от потери крови и болевого шока. Она просто злилась и хотела высказать ему. Сказать, как сильно любит и ещё, что он ни за что в жизни не должен так собой рисковать. Ведь эти "а если" все глубже проникали под кожу, пока, наконец, на пороге не появилась медсестра в компании инвалидного кресла. -Это ваш транспорт. Надеюсь, что все пройдёт хорошо. Я узнавала у коллег, говорят, что скоро ваш рыцарь должен прийти в сознание, - тихий радостный шепот, полный счастливого предвкушения, мгновенно завладел сознанием. Оля и сама хотела увидеть его, а теперь совсем не могла усидеть на месте. Длинные коридоры будто и не собирались заканчиваться. Но вот надпись "Реанимация" и они входят внутрь под тихий звук разъезжающихся дверей. Спрашивать откуда пропуск нет никакого желания. Внутри холодно, почти, как в морге. Брюнетка ежится, опасливо косится по сторонам, пока они быстро проезжают мимо одинаковых дверей. -Мы на месте, только прошу вас, не шумите, - казалось слова обращены вовсе не к Ольге, потому что стоило им оказаться в палате, как язык прилип к небу.       Ряды коек, равномерный писк приборов, словно огромный оркестр, играющий на расстроеных струнах души. Паша лежал посередине, третья койка от двери, прикрытый лишь тонкой простыней. От этой очередной схожести с моргом стало ещё более тошно. В свете холодных потолочных ламп он казался белее той самой простыни. Оля протянула руку, чтобы потрогать его, чтобы просто убедиться, что он жив, как мужчина зашевелился и открыл глаза, тут же вздрагивая от холода. -Паша, - едва ворочая языком прошептала она и все же схватила за руку. Холодная. Он сжал её в ответ.       Очень скоро их с медсестрой прогнали. Но никто не стал ругаться, вместо этого пол часа томительного ожидания принесли Оле хорошие новости. Скоро Пашу переведут в палату. Значит самое сложное позади. Дальше они справятся. -Эй, я могу есть сам, - мужчина куксится, тянет руку за ложкой, но супруга недовольно качает головой -Ну хорошо, вот, - она быстро достаёт из тумбочки малюсенькую чайную ложку и торжественно вручает её -Что это ещё за детсад, - бормочет он, но стоит попробовать эту ложку поднять, как он очень быстро сдаётся -Чёртово тело, скорее бы домой отпустили, - на ее губах ласковая улыбка -Для этого нужно хорошо кушать, - в этот раз он не стал противиться. Больничный суп казался ему пресным, но мельком взглянув на то, как сосредоточенно его кормят мужчина сдался и решил просто съесть все. В конце концов желудку же лучше такая еда.       Оля до сих пор лежала в больнице. А по прошествии недели уже и смело бродила по ней. Все-таки странная вещь эти ремни безопасности. Они оба с Пашей были пристегнуты. И вот насколько по-разному это обернулось. Сломанные ребра болели, а синяки превратились из ярко фиолетовых пятен в жёлтые. Но все это мелочи, главное что они оба живы. Она вновь вошла в Пашину палату. Он ещё спал, сморенный лекарствами. За закрытыми жалюзи угадывалась весна. Оля подошла к окну и слегка приоткрыла его. Внутрь тут же залетела птичья трель и запах свежести, разительно отличающийся от застоявшегося запаха лекарств. Паша пошевелился -Привет, - брюнетка повернулась, одарила его широкой улыбкой и шагнула навстречу. Вкус его губ сейчас казался самым прекрасным, что есть на всем свете. Возможно она влюбилась в него снова, с новой ещё большей силой. А ругать? Она обязательно отругает его потом, а сейчас... -Ты голодный, покормить тебя?