"Голодные" Игры Сенеки Крейна

      — Сойка в плену!..       Сложно придумать худшую весть.       С того момента, как погиб Боггс и оборвалась связь с его отрядом, прошло двое суток, в течение которых я не мог найти себе места. Я ожидал, что Китнисс рано или поздно поймёт замысел Койн и начнёт действовать вопреки, руководствуясь собственным планом. Поэтому за несколько часов до отъезда вручил ей неотслеживаемый передатчик, взяв обещание обязательно им воспользоваться, в случае потери связи с основной базой. И в течение первого дня я ждал. Ровно в шесть утра на второй я предстал перед Койн, невозмутимой Койн, сообщившей мне всего два факта: что она тоже ожидала подобного и что Сойку, когда она будет поймана, отдадут под трибунал. И третий — приказ мне держаться подальше от любых мыслей о поездке в столицу. Возможно, Койн расценивала его как угрозу.       А после обеда прибыли новости. Новости и трансляция с Китнисс и Сноу в главной роли, после которых едва ли что-то могло меня удержать. Койн и не пыталась. “Берите планолёт и верните её мне. Живой”, — сказала она. Сверкнула глазами и вышла.       В Капитолий меня доставили этой же ночью. И эту ночь я практически не спал. Утро для моих, уже бывших моих, солдат началось рано. Двадцать два человека, не считая меня и Хоторна, который пропал вместе со всем отрядом и о котором, в отличие от Китнисс, ничего не было известно, стояли наготове, когда до нас добралась ещё одна новость. Новость была одна, но состояла она из двух человек — и ими оказались Пит и Финник. Не самое обычное сочетание. От них я узнал о том, как погиб Боггс, и как он передал командование Китнисс, как она направила их прямиком к дворцу президента, и как по дороге им пришлось пробираться подземельями, где и погибли от клыков и когтей десятков недородков двое солдат Боггса и безмолвный оператор Крессиды; о том, что раненый Гейл остался вместе с самой Крессидой у торговки мехами — нашей союзницы, что Китнисс поймали, когда она одна незаметно выбралась на разведку, и что их отправили обратно доложить обо всём этом, потому что ситуация вышла из-под контроля.       “Если Эвердин выйдет из-под контроля, я вынуждена буду отдать приказ о ликвидации”, — так сказала мне Койн. Но больше эта фраза не действительна…       И самое главное, что они сообщили, это нынешнее местоположение Китнисс. Я собирался проникнуть в дворец, но там бы никого не обнаружил. Китнисс держали в доме самого Сноу — большом поместье на окраине Капитолия, которое охранялось едва ли не лучше центральной резиденции. Но разве это могло мне помешать?              Подобраться к самому поместью не составляет трудности. У нас гранаты с усыпляющим газом и респираторы. Газ невидим и достаточно тяжёл, чтобы не раствориться в атмосфере, а лечь по всей территории хорошим слоем. Спасибо Бити за очередную разработку. По расчётам в доме охраны меньше, но мы настороже. Любую попытку связаться с кем-либо за пределами поместья блокирует передатчик — ещё одно “спасибо” Бити, а четверо солдат остаются охранять периметр, пока остальные расходятся по дому группами по шесть человек — нам неизвестно, где именно держат Китнисс. Я иду в одиночку, потому что у меня есть одно требующее выполнения дело. Можно сказать, дело чрезвычайной важности.       Я один знаю, где находятся личные комнаты Сноу, и выбираю себе именно то крыло дома. Ни один солдат не задаёт вопросов, они знают меня достаточно и безоговорочно доверяют моему опыту и моим умениям, пусть некоторые служили в армии Дистрикта-13 не один год до моего появления. Как говорил Боггс: хороший солдат ещё не значит хороший капитан, но хороший капитан обязан быть отличным солдатом. Светлая ему память… И я иногда задумываюсь, смог бы я сделать всё это, не побывав в шкуре Главы распорядителей?       Вся прелесть таких вылазок — в их уникальности. У любой твердыни есть свои слабые места, но люди умеют учиться на ошибках, а почти у каждой “твердыни” в этом городе есть близняшка. Выиграть войну вылазками можно. Но не одними ими. Впрочем, я мог бы попробовать, если бы это было мне на руку. И убей я сейчас Сноу это не принесло бы ничего. Мне. Вероятно, это ускорило бы течение революции и приблизило её конец. Но…       Я открываю дверь и обрываю свои рассуждения. Сноу оборачивается на звук.       — Сенека. Я знал, что эта встреча состоится, — говорит он своим обычным голосом. Ни толики удивления.       — Сноу, — приветствую я его. И сажусь в кресло напротив, удобно устраивая винтовку на колене.       — Что, стоит она того, эта Сойка? — невесело усмехается тот, внимательно следя за моими действиями.       Интересный вопрос. Кстати о Китнисс. У меня совсем нет времени на светские разговоры. А я почти уже завёл именно такой. Сноу всегда умел заболтать оппонента парой фраз — именно у него я и учился, как следует говорить.       — Что, стоит она того, эта власть? — отвечаю, полностью копируя интонацию.       Сноу ухмыляется в посеревшие усы.       — Тебе ли не знать, Сенека. Скажешь, что сейчас ты не держишь власти? Я видел твоё интервью. Умно. Даже отчасти лестно, что именно я тебя такого вырастил. Жаль, что упустил. Нелепая ошибка.       — Я держу куда больше власти, чем прежде. И ты это прекрасно знаешь.       — Власть развращает, — смеётся Сноу. — Но ты, смотрю, ещё держишься. Ты слишком хорош для этой деревенской девчонки, Сенека.       — Я рос для неё и из-за неё слишком быстро, что стал слишком хорош? Не ври себе. Это ты стал слишком плох для нас обоих.       Смех Сноу перерастает в кашель, и кашляет он кровью. Густые комки остаются язвами на белоснежном платке.       — Плох, да… Что, пришёл добить старика? — спрашивает он, кривясь и сплёвывая.       — Пришёл попрощаться с учителем.       Сноу игнорирует мою реплику и, откашлявшись, ворчит:       — Чертова отрава. Не было в моё время столь удачных революций… И как ты всё-таки пробрался сюда, а?       — Я знаю много тайных ходов. И некоторые из них ещё не кишат недородками, — я слежу за ним и не испытываю ничего кроме жалости. И этого человека я когда-то боялся… — Ты ведь уже сдался. Зачем ты продолжаешь сопротивление?       — Сдался! — Сноу гортанно фыркает. — Сдался я в борьбе с вот этим, — он указывает на платок, — а с вами у меня ещё есть шанс. Эта революция так просто вам не дастся, что бы вы не думали. Альме придётся показать свою сущность. Она не вытерпит. Не-е-ет, она не из таких.       Я догадывался, что Сноу с Койн могли быть знакомы.       — Моя смерть ничего не изменит, — продолжает президент. Нет, не президент, не тиран — просто старик. Умирающий от неизлечимой болезни.       — Тебе ещё рано умирать, — говорю я и встаю. В наушник передают, что Китнисс найдена и состояние её стабильное. — Можешь самоубиться, тогда тебе удастся немного подпортить мои планы.       — В какие игры ты играешь, Сенека? — налившиеся кровью от кашля глаза Сноу липко скользят по моему лицу. Точнее скользит только взгляд, но ощущение, будто это сами глазные яблоки, — отнюдь не из приятных. Сноу всё ещё похож на большого паука, сидящего на разорванной паутине, и с жадностью пожирающего пойманных ранее жертв. Я чувствую на себе остатки этой паутины. Но она уже давно не сковывает движений.       — В Голодные, какие же ещё. Выживет только один, не так ли? Несложно угадать, кто это будет.       — Знала бы Альма, какую змею пригрела на своей груди, — Сноу снова смеётся. — Или она знает, но уже слишком поздно? Да, знает. И поведёт себя непредсказуемо. Как ей кажется. И ошибётся настолько, чтобы дать тебе власть избавиться от неё. Причём скорее всего не своими руками.       Он снова кашляет, но продолжает:       — Ты змея, Сенека, настоящая змея. Знала бы это твоя Сойка, я бы поглядел, как она запела. Ну, иди, чего ты ждёшь. Стреляй, или иди. И ты ведь даже не боишься, что я ей это скажу. А я ведь ещё смогу поговорить с этой птичкой. Но ты слишком хорошо устроился, чтобы она мне поверила. Иди-иди. Ползи к своей Пересмешнице.       Смех и кашель перемежаются. Я немного волнуюсь, как бы старик не схватил себе инфаркт, но он крепче, чем кажется. Даже подточенный болезнью и властью.       — И что же всё-таки ждало меня после шоу? — спрашиваю я напоследок.       Сноу безошибочно угадывает, что я имею в виду:       — Морник.       — Я рассматривал этот вариант, — и уже закрыв за собой двери, продолжаю в передатчик: — сбор на означенной точке. Раненые есть?       Ответ отрицательный. На обратном пути я думаю о том, что же они, мой лучший из лучших отряд, будут делать в мирное время.              Обратно на базу мы не рвёмся. Всем известно, что именно ждёт Китнисс по прибытию туда, и никто не желает ей подобной участи. И я вижу во всём этом некую иронию: она рисковала своей жизнью и жизнями своих друзей, чтобы пробраться в резиденцию и убить Сноу. Убить — и более ничего. Я же мог это сделать играючи. Но это просто не входило в мои планы.       Мы снова делимся на группы и расходимся по убежищам, выбирая ближайшие к дворцу президента. Приходится устроить маскарад, чтобы слиться с толпой беженцев, потому что использовать подземные ходы становится слишком рискованно. Обезумевшая оборона Капитолия, похоже, выпустила в них всех имеющихся недородков, и сунуться туда сейчас посмел бы только такой же безумец. На пути в поместье мы отгоняли их специальным газом, запасов которого было недостаточно на обратную дорогу. И весь мой отряд ещё слишком хорошо помнил ту какофонию из воя, визга и лязганья зубов и когтей, что стояла тогда в тоннеле.       Китнисс молчит. Я мог бы предположить, что она чувствует себя виноватой, или боится, но похоже я совсем разучился разбираться в людских эмоциях. Я просто очень рад её видеть. Я держу её за руку, пока мы идём в убежище. На мне наряд женщины: в пышных юбках и длинных полах пальто удобно прятать оружие, а цветастый платок удачно закрывает половину лица, оставляя только глаза, по которым меня мог узнать разве что Сноу. Мы не держимся группой, чтобы не привлекать внимания. Я смотрю, как на расстоянии нескольких метров идёт, заглядывая в опустевшие витрины магазинов, мужчина в потрёпанной зеленой куртке. Больше членов моей группы вокруг не видно. Но за них я не волнуюсь.       Беженцы с окраин стекаются к центру, к дворцу. Их слишком много, чтобы даже резиденция президента могла всех вместить. А жители центральных районов запирают двери, притворяясь, что их нет дома. Миротворцы распахивают эти двери силой. Предчувствие хаоса осязаемо висит в воздухе.       Я связываюсь с базой, как только оказываюсь в убежище. Мне было обещано, что никто не начнёт активных действий, пока я не доложу о завершении операции, но союзник сообщает об обратном. Вот уже третий час, как повстанцы, захватывая квартал за кварталом, идут по направлению к дворцу президента. Ещё немного, и это станет заметно здесь, в квартале от него, и не только по возросшим потокам беженцев.       Плутарх успевает объяснить кратко, настолько кратко, что можно уложить в одно слово — “Койн”, — когда передатчик у него вырывает Хеймитч.       — Успешно? - выдыхает он нетерпеливо.       — Более чем.       — Ах ты змей, Сенека, — Эбернети облегченно смеётся. — Смотри, как тебя девчонка-то вдохновляет. Ты там ещё дворец не захватил в одиночку?       Уже второй раз за несколько часов меня называют змеем. Змеёй. Пора задуматься.       Плутарх, вернувший, наконец, себе микрофон, подтверждает мои догадки. Сноу был прав — Койн не вытерпела. И уже не только Китнисс ждёт трибунал по возвращении, весь мой отряд и я в том числе будут отправлены туда же.       Только к тому времени, как президент дотянется до нас, у неё уже не будет такой власти.       — Пит и Финник на базе, а Крессида с Гейлом остались там же, в убежище. Он в порядке, — говорю я Китнисс, чтобы хоть как-то начать разговор. — И с тобой всё будет в порядке.       Она поднимает голову и смотрит мне в глаза, а потом сразу — куда-то за плечо.       — Знаете, что сказал Гейл тогда? Они беседовали с Питом, пока я спала. И он сказал “Китнисс выберет того, кто, по её мнению, поможет ей выжить”. И я решила, что обойдусь без обоих. И ушла. Это было ужасно глупо… И, знаете, что ещё? Мне кажется, вы именно этим и занимаетесь всё последнее время — помогаете мне выжить.       Она снова переводит взгляд на моё лицо и продолжает:       — И когда вы говорите, что всё будет в порядке, вам я почему-то верю… Даже тогда, попавшись Сноу, я верила, что вы меня вытащите.       Она сглатывает и опускает глаза, пытаясь скрыть навернувшиеся слёзы.       Я не говорю ни слова, просто подхожу и крепко обнимаю, обнимаю так, чтобы показать, что никогда больше не отпущу. Китнисс всхлипывает и тихо произносит:       — А передатчик я потеряла, когда случилось всё это - сначала с Боггсом, а потом с остальными, и нам пришлось бежать… Мне так жаль… — и совсем шёпотом, быстро-быстро: — Вы ведь не оставите меня?..       — Никогда, — отвечаю я и касаюсь губами тонкой кожи виска.              Вскоре нам становятся слышны выстрелы. В небольшое окошко видно, как ускоряются беженцы и как суетливо снуют белыми пятнами миротворцы.       — Мы не можем больше здесь оставаться, — говорит Китнисс и я одновременно согласен и не согласен с ней. Я могу представить, что сейчас творится там, где силы Капитолия и повстанцев сталкиваются, — как гибнут десятки людей: и военных, и мирных жителей; как всё новое, и новое оружие бросается в бой, приводя к новым жертвам; как расползаются хаос и кровь. Сейчас начинается самое неприглядное действо - и нападающие, и защитники используют все силы и все возможности, не думая о последствиях. И я могу только надеяться, что нападающие всё же меньше.       Но с другой стороны, мы должны быть там, в центре, во время финала. И у нас одновременно разные и схожие причины.       На улицу мы выходим в той же маскировке, что и прежде. Нас двадцать четыре человека, каждый из которых, по-своему слившись с толпой, направляется к дворцу президента. Только мы с Китнисс держимся вместе. У меня под платьем полная экипировка, и я жду не дождусь возможности остаться только в ней. Начать действовать наравне, а не прятаться и вилять по улицам, уворачиваясь от шальных пуль. Повстанцы наступают, миротворцы палят наугад — и не слишком метко. Или слишком, но в обратном значении. Я стараюсь идти быстрее, чтобы не дать Китнисс разглядеть происходящее. Разглядеть причину криков и детского плача. Благо, мы не запоздали с выходом ни на минуту.       Мы обгоняем волну и оказываемся на площади у президентского дворца, заполненной людьми и их скудными пожитками. Затеряться здесь не составляет труда. Сам дворец ко всему прочему окружает невысокая бетонная баррикада, на которой сидят, сбившись в кучки, дети: и подростки, и совсем ещё малыши. Это удивляет нас с Китнисс, но ненадолго. Не успевает она прошептать, что они похожи на “живой щит”, как волна хаоса наконец нагоняет нас. Толпа бросается влево и, борясь с её течением, я забираюсь на баррикаду и вытягиваю туда Китнисс, в то же время вполголоса командуя своему отряду рассредоточиться вблизи. Теперь нам отлично видны группы повстанцев. И мы видны им не хуже. Я чувствую, ещё мгновение — и можно будет открыться.       Но мгновение наступает совсем не так, как хотелось бы. Прямо над баррикадой возникает планолёт с эмблемой Капитолия и из него сыплются маленькие серебристые парашюты. Дети оживляются, хватают их, обгоняя один другого, а я присматриваюсь — что-то в планолёте кажется мне знакомым… Планолёт исчезает, и я в тот же миг понимаю, что. Это мой планолёт. Тот самый, на котором мы добирались до Восьмого, который вытаскивал Китнисс с арены Семьдесят пятых, который…       Я успеваю спрыгнуть с баррикады, утянув за собой Китнисс и столкнув какого-то парнишку не успевшего ещё ничего подобрать, когда парашюты взрываются. Приземление довольно удачное — в груду какого-то относительно мягкого барахла, — и нас не задевает взрывом, но оглядываться сейчас страшно даже мне. Я отыскиваю взглядом того парнишку: он смотрит за мою спину и глаза его полны ужаса.       Толпа запоздало взвывает. Вторя слабым крикам и стонам оставшихся в живых детей. Я не позволяю Китнисс обернуться. Миротворцы, сами не ожидавшие того, что произошло, спешно разбирают завалы, пытаясь пробраться к детям. Я уверен, Сноу ожидал подобного, но именно такого — нет. Койн сама подписала себе приговор. Но революция уже выиграна.       Следом за миротворцами устремляется ещё одна группа людей в белой форме — это врачи. Наши врачи. И среди них я замечаю светлую косу Прим. Взгляд цепляется за что-то блестящее на краю баррикады. Металлический кусочек необычной формы… Черт!.. У меня секунды. Секунды…       Я бросаюсь вперед, срывая на ходу с себя платок, и кричу первое, что приходит в голову:       — Прим! Нет!       Она оборачивается, остановившись, и каким-то чудом останавливаются и остальные медики. Даже миротворцы делают несколько шагов в мою сторону, они явно меня узнали. Ещё пять секунд: удивлённая Примроуз делает неловкое движение мне навстречу, миротворцы замирают, никто ничего не успевает понять… И вот тогда срабатывает гениальное изобретение Бити. Взрывается остаточная часть, ещё более мощная.       Я чувствую жар с правой стороны лица и сильный толчок. И крики.