"Голодные" Игры Сенеки Крейна

      Слова Пейлор о моей удачливости, впрочем, были не совсем верны. Да, ни одного серьёзного ранения действительно не было, но это не помешало докторам в Тринадцатом вытащить из моих солдат с полдюжины осколков разной величины и диагностировать два сотрясения. Впрочем, надо отдать им должное — даже я не заметил, что что-то не так до прибытия в Дистрикт.       — Доброе утро, Китнисс.       Я слегка запинаюсь об почти вылетевшее “мисс Эвердин”, но вспоминаю о вчерашнем уговоре. Китнисс досталось больше всего, она проспала почти сутки и слабо была похожа на человека, для которого утро могло быть добрым. Тем не менее это не мешало Койн настоять на её присутствии на собрании в штабе. Я же не мог не вызваться в сопровождающие.       Катить инвалидную коляску, на которой мне почти не пришлось настаивать, оказалось куда как менее приятно, чем нести Китнисс на руках. И не отметить этого по дороге в штаб я тоже не мог.       Нам демонстрируют ролик, который уже успели смонтировать и транслировать по всем дистриктам. Работа потрясающая, уж в чём-чём, а в мастерстве Крессиды я не сомневался.       — Результат превзошел наши ожидания, — произносит Койн после вполне заслуженных од съёмочной группе и самой “звезде экрана”. — Но я должна вынести на обсуждение тот риск, которому вы подвергли себя во время этой операции. Я знаю, что рейд был непредсказуем. Однако, учитывая обстоятельства, я считаю, мы должны обсудить решение направить Китнисс в реальный бой.       К слову, отчитывался перед ней за всё произошедшее всё-таки я. Койн не нужно было знать о своеволии Китнисс, она и не узнала. Плутарх быстро со мной согласился, и Хеймитч, пусть и бросал на Китнисс хмурые взгляды, делал это скорее из принципа. Тем не менее он не преминул сказать мне, стоило нам остаться наедине: “Я думал, больше нервотрёпки, чем Эвердин с Мелларком, мне никто не преподнесёт. И вот на тебе! Эвердин с Крейном, оказывается, ещё более опасная смесь”. Честно признаться, это мне польстило.       — Это было трудное испытание, — говорит Плутарх, потирая лоб и не удержавшись от взгляда в мою сторону. — Но все согласны, что мы бы ничего не добились, каждый раз во время взрывов запирая её где-нибудь в бункере.       Президент поворачивается к Китнисс, которая в свою очередь задумчиво разглядывает столешницу:       — И ты согласна с этим?       Я замечаю движение Хоторна, без зазрения совести пинающего Китнисс под столом.       — О! Да, полностью поддерживаю. Это здорово — делать хоть что-нибудь для изменения сложившейся ситуации, — быстро говорит Китнисс, сообразив, что вопрос был к ней.       — Что ж, тогда давайте разумно использовать её влияние. Тем более что Капитолию известно, на что она способна, — говорит Койн, делая ударение на “разумно”.       — Точно, мы же не хотим потерять нашу маленькую сойку, когда она наконец-то начала петь, — добавляет Хеймитч, ухмыляясь. Насколько я его изучил, от выговора он всё-таки не удержится. И если мне досталась одна фраза, Китнисс перепадёт минимум с десяток. Даже не знаю, стоит ли беречь её от них?..              С Хеймитчем я встречаюсь ближе к вечеру у входа в больничный отсек. Увидев меня, он с донельзя довольным видом демонстрирует железный хомут, в котором я при более пристальном разглядывании узнаю довольно специфичный аудиоприбор. Я видел такой пару раз, но так и не понял, для чего именно он может быть использован. Разве только в качестве орудия пыток — металлическая пластина оборачивается вокруг головы и застёгивается под подбородком на ключ. Массивная и жутко неудобная вещица.       — Любой замок можно сломать. Тем не менее очень наглядно убеждает в преимуществах наушника.       — На случай сломанных замков я взял у Бити ещё и это, — ухмыляется Хеймитч, доставая из кармана маленький серебристый чип.       Я и не сомневался.       — Богатый арсенал. Для пыточной мелкого пошиба сойдёт. Особенно если говорить всегда будешь только ты.       — Ты меня недооцениваешь, Сенека.       — Это у нас, полагаю, взаимно.       Хеймитч, прищурившись, оглядывает меня, неопределённо шевелит бровями и, бросив “Возможно, капитан”, уходит. Не сказать, чтобы у нас были натянутые отношения, но Хеймитчу определённо не нравятся мои вполне успешные попытки заслужить доверие Китнисс.       — А, это вы, — оборачивается Китнисс, когда я захожу в больничный отсек, — а я уж думала, Хеймитч раскаялся и принёс мне обед.       Я замечаю пустую миску на прикроватном столике.       — Не очень то вежливо с его стороны. Впрочем, отчасти он в своём праве…       Китнисс смотрит на меня огромными глазами и я спешу добавить:       — Но лишать больную витаминов это слишком жестокая месть. Я скажу, чтобы вам принесли обед.       — Спасибо, но незачем. Скоро ужин, я не успею проголодаться дважды.       Моё присутствие явно вызывает неловкость. Стоит наступить паузе — Китнисс начинает изучать мнущие пододеяльник пальцы. Это длится с минуту — я специально не говорю ни слова, а потом она не выдерживает:       — Президенту Койн что-то от меня нужно? — всё ещё не поднимая глаз.       — Президенту Койн постоянно что-то от вас нужно. По крайней мере, пока вы — Сойка.       Она отрывает взгляд от собственных рук и оглядывает от меня исподлобья:       — А что будет, если я перестану ей быть?       — Учитывая недавнее выступление президента — это будет следствием окончания революции.       — Либо? — Китнисс смотрит слишком взволнованно, чтобы утверждать, что сама она не знает ответа.       — Без “либо”. Я пришёл не по просьбе президента. У меня к вам вопрос.       — Какой же?       — Что значит “гуси”? — спрашиваю, улыбаясь тому как светлеет её лицо. Интересно, каких же вопросов от меня ожидали?       — Вы запомнили? Это наша с Гейлом система… для охоты. Ну, чтобы не стрелять в одну и ту же птицу.       — Очень кстати. Но мы с вами тем не менее удачно попали в один и тот же планолёт.       Я не мог не вспомнить.       — Это были вы? А как вы узнали?..       — Вас всего двое со стрелами. Несложно отследить.       Особенно когда каждые несколько секунд бросаешь взгляд в её сторону, проверяя, не случилось ли чего.       — Мне кажется, во время боя — сложно. Я очень смутно всё помню, — она помотала головой. — Только общий… хаос.       — У вас сотрясение. Это плохо сказывается на памяти. А внимательность к деталям приходит с опытом.       Китнисс приподнимается и ёрзает, выбирая положение.       — Как же мне надоели больничные койки… — и тут же добавляет, будто боясь, что я сменю тему: — Какого рода опыт?       — Имеете в виду мою работу распорядителем? — я вежливо улыбаюсь. Ну вот и настало время.       — Главой распорядителей, — она уточняет очень аккуратно, будто ступает на хлипкий мост. И я понимаю, что это было сказано не в обвинение.       — Разница невелика. Но в чём-то вы правы. Будучи главой приходится подмечать самые мелкие детали — вроде полутонов Сноу при очередной обязательной беседе.       Китнисс, на этот раз внимательно вглядывавшаяся в моё лицо, молча кивает.       — Подмечаете полутона? — усмехаюсь я.       — У меня с этим плохо. Может… научите?       Она неловко улыбается.       — Я плохой учитель, Китнисс. Но если вам вдруг покажется, что жизнь стала слишком скучной, — обращайтесь.       Я встаю со стула.       — А если она станет слишком запутанной? — Китнисс слегка подаётся вперёд.       — В любом случае обращайтесь.       Я не могу удержаться и, наклоняясь, беру её за руку.       — Только сначала убедитесь, что отсутствие наушника не помешает вам услышать мой ответ.       Китнисс слегка краснеет. Видимо, Хеймитч или Плутарх успели рассказать ей, что произошло после того, как она бросила наушник.       — Извините.       — Уже, — я отпускаю руку. — Доброго вечера.              Этим же вечером меня вызывает Койн. И причина мне небезызвестна. Во время ужина произошла трансляция очередного “промо с Питом”. Худшие ожидания оправдались.       — Вы уже видели? — кроме Койн в штабе находится Боггс. И выглядит он недовольным.       — Достаточно, чтобы просить разрешения на проведение спасательной операции.       Боггс одобрительно кивает, но взгляд у него при этом такой тяжёлый, что я понимаю — именно за этим он сюда и пришёл и ему только что отказали.       Койн сидит, поджав губы, и перебирает отчёты побелевшими пальцами.       — Президент?       Так или иначе, я намерен добиться своего. И Койн это понимает, равно как и то, что ей ещё ни разу не удавалось меня переубедить.       — Я не намерена рисковать своими людьми ради спасения предателя, — она отрывает глаза от бумаг, но на меня не смотрит.       — Мы не можем никого называть предателем, пока нам не ясна полная картина происходящего. И не забыли ли вы о мисс Мейсон, которая, как вам известно, не отличалась гибкостью характера и, вполне вероятно, именно поэтому и не появлялась ни в одной из трансляций.       Койн устало потёрла виски, будто мои слова вызывали у неё мигрень.       — Говори прямо, Сенека.       — Вы прекрасно понимаете всё, что я говорю. Кроме того, каждое выступление Мелларка в Капитолии — это психологический удар по всему сопротивлению в дистриктах. Если его считают предателем — что, как вы думаете, могут вынести о Китнисс? При том, что именно на ней сейчас держится вся революция?       — Мистер Крейн!..       — А если бы мы его вытащили, это была бы отличная демонстрация того, как слабеет власть Капитолия, — добавляет Боггс.       — Это слишком опасная операция. Даже ваши…       — Мои бойцы готовы. И, более того, скажу вам, что им не терпится выступить.       Ещё немного и Койн сдастся. Но, этого она мне никогда не простит. Поэтому я добавляю куда более спокойно и даже отчасти мягко:       — Тем не менее, решающее слово за вами. И каким бы оно не было, мы ему последуем.       Боггс недоверчиво смотрит на меня. Я встаю, иду на выход, но у самой двери оборачиваюсь:       — Ваша Сойка мечется в сетях. Предлагаю уменьшить их количество, оставив только ваши. Может, тогда ей удастся хоть немного подлететь, — делаю паузу, демонстративно оглядывая зал. — Всего доброго, президент. Капитан, — киваю ошарашенному Боггсу и быстро выхожу из зала.              — Мистер Крейн?       Надо же, какие гости. Значит, она тоже видела трансляцию.       — Китнисс? Проходите, — я освобождаю проход в комнату и прикрываю дверь. — Вас уже выписали?       С разговора с Койн идут вторые сутки. Президент молчит. Впрочем, я и не рассчитывал на ответ так скоро.       — Садитесь, — я пододвигаю стул, а сам сажусь на кровать. Быт Тринадцатого не располагает к излишествам. Даже к такой мелочи, как два стула. — Полагаю, вы видели промо.       Китнисс вскидывает голову:       — Откуда вы?       — Ну просто так ведь вы ко мне прийти не могли, не правда ли? — хочется улыбнуться, но ситуация не позволяет. — Я уже разговаривал по этому поводу с президентом. Второй раз. Сразу после трансляции. Она категорически против спасательной операции. Но, думаю, не позже, чем завтра, она изменит своё решение.       Китнисс хмурится:       — Почему вы так думаете?       — Я просто хорошо её знаю.       — Вы ведь знакомы всего год.       — Я уже говорил про полутона.       Она робко улыбается:       — Вы сказали “второй раз”...       — Я заводил об этом разговор сразу по прибытии в Дистрикт в день, когда мы вытащили вас с Арены. Но тогда отказ был более категоричен, а аргументов в пользу куда меньше.       — А сейчас?       — Мы вытащим их, Китнисс. И Пита, и Джоанну. И у меня нет никаких сомнений, что они всё ещё живы. Вам стоит успокоиться. Насколько это возможно.       Сноу не настолько глуп, чтобы убивать столь значимые фигуры. Но это не значит, что они в безопасности. И я куда больше боялся за Джоанну — Пита по крайней мере оставляли в виде приемлемом для выступления в шоу. Что могли сделать с ней — не хотелось и представлять. Но выступить напрямую против Койн при всём моём желании я не мог. Мне приходилось точить её постепенно, как большой камень.       — Я не могу успокоиться… Я не могу спать… Я постоянно думаю о том, что с ними могут сделать там, в Капитолии. Я знаю, на что способен Сноу… Он не оставит от них ничего, если это сыграет ему на руку…       Я молчу, давая ей возможность выговориться.       — Ещё и Гейл… Он всё знал и ничего не сказал мне. Я чувствую себя… преданной. Я так устала от людей, врущих мне ради моего блага. Постоянно одно и то же. Соврите Китнисс о восстании, чтобы она не натворила глупостей. Отошлите её на арену без единой подсказки, так как мы можем вытащить её оттуда. Не говорите ей о промо с Питом, потому что это может её расстроить…       Так оно и есть. Только...       — Это не ваше благо.       — Что? — от удивления она произносит это очень громко и сама же пугается, добавляет на порядок тише: — О чём вы, я не понимаю?..       — Вы сказали “ради моего блага”. Это неправда. Ради блага революции, если быть точным. Мы все здесь выбираем между своим и чьим-то ещё благом в пользу революции. Такова суть войны. Приходится отбрасывать что-то, чем-то жертвовать, — я говорю ровно, глядя глаза в глаза. — Я знал, что вы так отреагируете, но как бы мне ни хотелось сообщить вам о плане до Игр, я прекрасно понимал, что это всё разрушит. Не было времени, чтобы подготовить вас к этому знанию, чтобы объяснить, как нужно себя вести, чтобы не вызвать подозрений. И точно так же, как я жертвовал своим местом, чтобы спасти вас год назад, я жертвовал тогда вашим доверием, чтобы спасти революцию.       — Зачем вы это всё мне говорите?       — Вы хотели правду. И сейчас вы вполне готовы её вынести.       — То есть теперь я ничего не испорчу? — Китнисс говорит язвительно, но на лице видна только усталость.       Я усмехаюсь:       — Не испортите. Впрочем, если уж разбирать всё по полочкам — ваше благо и благо революции сейчас связаны. Вы и есть революция, Китнисс. Без вас ничего бы не было. Спасибо вам.       Теперь она смотрит с недоумением. Кажется, пора заканчивать этот разговор. Завтра у неё полёт в Двенадцатый, а она и так еле на ногах держится.       — Вы странный человек. Я не могу вас понять.       — Возможно, вам удастся со временем, Китнисс. А теперь я бы посоветовал вам хорошенько отдохнуть. Попросите в медблоке снотворное, если нужно, — вам не откажут. Полагаю, вас опять никто не предупредил, что завтра вас везут в Дистрикт-12, чтобы сделать очередной ролик. Это едва ли можно назвать приятной прогулкой.       — Я устала от съёмок, — Китнисс вздыхает и откидывается на спинку стула. — Мне кажется, участвовать в бою было куда проще.       — В бою всегда всё проще. Нет полутонов. Есть враги и желание выжить. Но революция — это не один только бой. К сожалению.       — Я удивлена, что вы участвуете в сражениях. Мне казалось, как советник, вы должны постоянно находится при президенте...       О, нет. Увольте. По опыту могу сказать, поле боя куда как приятнее, чем тот же Сноу. И примерно наравне с Койн.       — Я устал от президентов не меньше, чем вы от съёмок, Китнисс, поверьте мне на слово. Надеюсь, когда всё это кончится, я смогу спокойно жить где-нибудь вдали от них.       Китнисс усмехается:       — Или вы можете сами стать президентом.       Теперь моя очередь удивляться и недоумевать.       — Вы действительно считаете, что я мог бы стать президентом? — усмехаюсь. — Боюсь, я слишком честен для этой должности.       Китнисс коротко смеётся. Мне радостно, что я смог вызвать в ней положительные эмоции. Особенно после столь тяжёлого разговора.       — Я считаю, из вас вышел бы лучший президент, чем Койн. И… мне, пожалуй, действительно пора. Спасибо, что выслушали. И… за правду… тоже спасибо.       Она встаёт и выжидающе смотрит. Я тоже встаю, киваю:       — Не за что. Я уже говорил, что вы можете обращаться в любое время. Передавайте привет Прим. И удачи на завтрашних съёмках.       — А вы разве не будете меня сопровождать? — Китнисс оборачивается у самой двери.       — Если вы того желаете, — я смотрю вопросительно вместе с тем чувствуя, как растёт внутри напряжение. Самому смешно — будто на свидание приглашаю.       — Я бы попросила… Если можно. Мне так... спокойнее.       Китнисс сжимает дверную ручку. Она взволнованна и, кажется, не менее напряжена. Надо же… Моя речь из всех исходов, судя по всему, имела благоприятный. И всё-таки я наговорил лишнего. Правильного, но лишнего. Хорошо, что я абсолютно равнодушен к Койн. Иначе играть с ней у меня бы не вышло.       — В таком случае я к вашим услугам. Доброй ночи, Китнисс.       — Доброй ночи… Сенека.              Весь путь до Двенадцатого и большую часть времени, проведённого там, меня не отпускало ощущение, что мной бессовестно пользуются, чтобы лишний раз не оказаться в опасной близости от Хоторна. Китнисс выглядела отдохнувшей, в меру бодрой, в меру воодушевлённой и отчасти съехавшей с катушек. Чего стоило одно её “Капитан, можно я поведу?”, произнесённое тоном дурачащегося ребёнка. Планолёт был на автопилоте, но, казалось, Китнисс важен только сам факт просьбы.       По прибытии в опустошённый Дистрикт она таки посерьёзнела. И погрустнела. Долго стояла на развалинах своего старого дома, глядя в небо. Потом с большой неохотой плелась в лес, стараясь держаться в самом конце. И, как апогей, пела запрещённую Капитолием “Виселицу”, стоя у клёна на берегу лесного озера. Крессида осталась довольна. В отличие от меня. Мне не нравилось напряжение, повисшее между Китнисс и Гейлом. Не нравилось угнетающее влияние разбомблённого Дистрикта на них обоих. Я чувствовал недовольство Китнисс тем, что съёмочная группа направилась в лес, стремясь проследить путь беженцев. Я чувствовал неловкость и отстранённое раздражение Хоторна. И ко всему прочему меня беспокоило молчание Койн. Я решил про себя, что если она не даст мне ответа сегодня, я ночью же соберу отряд для спасательной операции. И мне уже будет плевать на то, что подумает и сделает президент.       Под конец я не выдержал и практически заставил Китнисс поговорить с Хоторном. Всю дорогу обратно она находилась рядом и не переставала сверлить меня обвиняющим взглядом, но налаженные отношения того стоили.              — Президент?       — Я ждала вас, капитан. Признаться, ваши слова заставили меня задуматься. Операция слишком рискованна. Особенно, если учесть, что вы собираетесь участвовать в ней лично...       Надо же, это первая операция, в которую Койн боится меня отпускать.       — ...Тем не менее я даю своё согласие на проведение. Собирайте отряд. Позаботьтесь о всех приготовлениях. Завтра вечером вы выступаете.       Я знал, что ответ будет именно таким ещё со слов “Я ждала вас, капитан”.       — Благодарю вас, — говорю ровным тоном, без малейшей благодарности в голосе. — Что-нибудь ещё?       — Завтра перед тем, как выступать, обязательно зайдите ко мне. Это всё. Можете быть свободны.       Этим же вечером я собираю отряд из пяти своих лучших бойцов и даю им необходимые указания. Главное из которых — хорошенько выспаться. С утра занимаюсь подготовкой планолёта — самого быстрого в Дистрикте-13 и, со слов Бити, во всём Панеме, — чей ремонт был закончен всего три дня назад. Путь до Капитолия на таком занимает не более шести часов. Так, если всё пройдёт удачно, уже к обеду следующего дня мы вернёмся обратно.       После обеда всех созывают в штаб — появилась информация о прямом эфире из Капитолия.       — Бити говорит, что нашел способ пробиться в трансляцию. Так что наши ролики увидят все, в том числе и Капитолий, — сообщает Боггс, когда я сажусь в соседнее с ним кресло.       Трансляция не заставляет себя ждать. Под аккомпанемент гимна на экране появляется эмблема Капитолия. Потом — Сноу за своим помостом, приветствующий народ Панема. И наконец показывают Мелларка. Выглядит он ещё хуже. Стопа его протеза выстукивает нервный ритм. Взгляд странно рассеянный, но в то же время полный ярости. Где-то я уже видел что-то похожее… Не могу вспомнить, что это за наркотик…       Мелларк начинает говорить — отчаянно и пылко. Но не успевает он сказать и десятка фраз, как эфир прерывается — на экране появляется Китнисс, на развалинах Дистрикта-12. Мгновение — и снова лицо Мелларка, но уже куда более растерянное, чем яростное. Он тоже видел отрывок. Он пытается продолжить речь, но изображение снова меняется — несколько секунд на мониторе видна нарезка из сцен в Восьмом дистрикте... Мелларк, говорящий о бомбардировке продуктовых складов — лесное озеро и “Виселица” — сбивчивые слова о необходимости разоружения — ролик в память о Руте — обращение к бунтующим дистриктам — снова помехи...       В течение нескольких минут трансляция из Капитолия то и дело сменяется отрывками из промо роликов. Бити отлично подготовился к “информационной атаке”.       Плутарх громко восторгается, и ему вторит большая часть штаба, аплодируя изобретательности Бити. В то время, как Китнисс и Хеймитч переглядываются с отчётливым ужасом в глазах. И я их прекрасно понимаю. Каждый новый ролик, какое бы торжество повстанцев он не нёс, буквально загоняет Мелларка в могилу.       На экране снова эмблема Капитолия, которую сменяет изображение студии — Сноу подаётся вперёд, обвиняя повстанцев в попытке прервать распространение нежелательной для них информации и спрашивает Мелларка, есть ли ему что сказать Китнисс Эвердин.       Лицо того натужно искажается, будто сам вопрос приносит ему боль:       — Китнисс… как ты думаешь, чем это закончится? Что останется? Никто не спасется. Ни в Капитолии. Ни в Дистриктах. И ты… в Тринадцатом… — он резко вдыхает, будто ему не хватает воздуха, и смотрит прямо в камеру поблекшими полубезумными глазами, — к утру будешь мертва!       — Прекратите это! — приказывает Сноу и трансляция обрывается. Но нескольких последних секунд хватает, чтобы увидеть, как кто-то в суматохе сбивает камеру, и как кафельный пол, оказавшийся в поле её зрения, обрызгивает кровью под аккомпанемент полного боли крика.              Хаос из студии мгновенно перебирается в штаб. Гул споров стихает только прорезанный властным голосом Хеймитча:       — Заткнитесь! — теперь все взгляды прикованы к нему. — Чего тут думать! Мальчик говорит, что нас вот-вот атакуют. Здесь. В Тринадцатом.       — Как он получил эту информацию?       — Почему мы должны верить ему?       — Откуда ты знаешь?       Хеймитч раздражённо вздыхает.       — Его кровь на кафеле достаточно веское доказательство, — громко говорю я, не давая Хеймитчу открыть рот. Мне достаточно было услышать голос Сноу, чтобы понять, что Мелларк говорил чистую правду.       Хеймитч говорит что-то ещё, к нему присоединяется Китнисс, я слышу, как дрожит её голос, но не разбираю слова — и так знаю, что они несут. Я слежу за Койн — она не выглядит ни испуганной, ни удивлённой. Умение сохранять спокойствие в трудных ситуациях перед большим количеством людей, пожалуй, лучшее её качество.       Она кратко говорит о рисках и вероятностях и отдаёт приказ о немедленной эвакуации.       Лучшего момента для спасательной операции не найти. Пока Капитолий занят бомбардировкой Тринадцатого и думает, что Тринадцатый занят попытками выжить, мой отряд сможет проникнуть в подземелья Тренировочного центра — а в том, что пленных держат именно там, нам уже удалось убедиться.       Я перехватываю Хоторна и быстро отдаю ему последние указания — он и так не должен был участвовать в операции, но теперь у него есть куда более ответственная миссия — любой ценой обеспечить безопасность Китнисс и Примроуз. Хоторн коротко кивает и быстрым шагом следует за потоком людей.       Через пятнадцать минут планолёт уже взлетает над Дистриктом и берёт курс на Капитолий. Ещё через десять на радарах появляются первые капитолийские бомбардировщики, в отличие от нас не утруждавшие себя маскировкой. Мы бы могли сбить две-три штуки, пока нас не обнаружат… Но оставалось только надеяться, что все успешно эвакуировались в бункер на самом нижнем уровне, куда не достала бы ни одна бомба.              Идёт второй час ночи, когда мы оказываемся в непосредственной близости к столице. План довольно-таки прост: через систему вентиляции распространяется усыпляющий газ, вместе с тем — взрыв бомбы в правительственном здании и отключение электричества. Дальше дело за моим отрядом — пробраться к опорному пункту, оттуда — через систему подземного сообщения, о которой мне стало известно только как Главе Распорядителей, — в подвалы Тренировочного центра, найти Джоанну и Пита и всё так же через подземелья выбраться из города.       Начальная и конечная позиции находятся в противоположных сторонах от центра. И за то время, пока мы вызволяем заключённых, наш пилот должен, минуя все радиолокационные вышки, переместить планолёт к заранее условленной точке. Если по истечении трёх часов мы не дадим о себе знать — операция считается проваленной, и он обязан, не задерживаясь ни на минуту, отправить планолёт обратно в Дистрикт-13. Если что-то пойдёт не так и его засекут — запустить систему самоуничтожения. В этом случае операция тоже считается проваленной. На случай плена у каждого из моего отряда был специальный кармашек с капсулой в районе ключицы — так, чтобы можно было достать без помощи рук. Быстрая смерть без мучений, либо заключение у Сноу с очень малой вероятностью спасения — каждый мог выбирать сам. Одно условие — не выдавать никакой информации. Впрочем, насколько я знал своих солдат, — они бы скорее выбрали первый вариант.       Все детали я повторяю — в этом нет особой необходимости, но выполнение стандартной процедуры успокаивает. Пусть внешне этого не видно — все мы волнуемся.       Как только слышен взрыв — сигнал к началу операции — мы немедля выступаем. Подземелья при отключенном электричестве выглядят совсем иначе, чем я их запомнил, но это не мешает быстро сориентироваться. По пути нам попадается пара переродков, но эта встреча более чем ожидаема — после многочисленных экспериментов в подобных системах обязательно найдётся какая-нибудь тварь. И хорошо, если одна.       У электронного замка на двери, ведущей из тоннеля в подземелья Тренировочного центра, обособленный источник питания — приходится потратить несколько минут на то, чтобы его отключить. За это время к нам успевает подобраться ещё один переродок — огромный зверь, чем-то напоминающий помесь быка и собаки. Таких я ещё не видел. Часовой едва успевает его заметить, и это спасает ему руку. Переродок пролетает мимо — пасть в десятке сантиметров от плеча — и всем весом впечатывается в стену тоннеля, оставляя на ней вмятину. С потолка падают несколько небольших камней. Зверь поднимается на лапы — и тут же снова валится на землю, подкошенный очередью из двух автоматов одновременно.       Парню всё-таки достаётся — у него на бедре три царапины от когтей, глубокие, но недостаточно, чтобы помешать ему продолжить путь.       — Может, завалить проход? — спрашивает у меня один из автоматчиков.       Отключенная от питания дверь уже не сможет быть препятствием ни переродкам, ни возможной погоне. Но если дальше что-то пойдёт не так — этот путь может пригодиться. С другой стороны, если нам придётся возвращаться, — это будет означать, что операция провалена и планолёт ушёл без нас…       — Делайте, — говорю я, прикинув, что и в случае успеха, второй раз воспользоваться тем же путём мы не сможем.       Вскоре мы находим тюремный отсек. Весь персонал спокойно спит, и ничего не мешает нам пробраться к камерам, где держат Джоанну и Пита. По дороге я отмечаю, что третьего трибута, доставшегося Капитолию, — Энобарии — нигде не видно. Возможно то, что она была из Второго дистрикта, помогло ей избежать заключения.       Действие усыпляющего газа истечёт не раньше, чем через одиннадцать часов, поэтому двум из солдат приходится убрать оружие и взять пленников. Это немного замедляет передвижение.       На связь ни с союзниками, ни с планолётом мы не выходим — велика вероятность, что сигнал перехватят. Но, стоит нам выйти из центра и пройти пару сотен ярдов по подземному тоннелю, как рация оживает:       — Капитан Крейн. Правительство догадалось о вашей операции. К вам направляются два отряда. Будьте осторожны. И удачи вам.       Ну просто “Добро пожаловать на Голодные Игры, и пусть удача…”       Мне не приходится ничего говорить — бойцы сами понимают, что от них требуется. Два замыкающих вскидывают на изготовку автоматы. Проходит около десяти минут, и мы слышим гул от шагов преследователей. До выхода остаётся ярдов сто, не больше.       У нас ещё есть взрывчатка, но в отличие от предыдущего, этот тоннель почти не укреплён. И я не могу гарантировать, что он не обрушится прямо на нас. Равно как и то, что на выходе нас не поджидают ещё несколько отрядов.       — Капитан? — кажется, не меня одного посетили подобные мысли.       — Нужно успеть выбраться до того, как нас догонят. Дейнис, — я обращаюсь к замыкающему, — как только мы окажемся на поверхности — обрушьте тут всё к чёртовой матери.       Я начинаю ругаться — это плохой знак, но, что удивительно, он всегда придаёт моему отряду больше сил, чем любая задушевная речь.       Дейнис кивает, останавливается, чтобы достать взрывчатку, но нагоняет нас уже несколько секунд спустя.       Мы успеваем выбраться из люка ровно, когда снизу слышится: “Вот они!” Отряд готов к сопротивлению, но нам везёт и на поверхности ещё не толпятся, поджидая нас, полсотни миротворцев. Дейнис сбрасывает вниз взрывчатку, приправив её одной гранатой из собственного арсенала, и захлопывает люк. Четыре секунды спустя под нами сотрясается земля. Достаточно сильно, чтобы это можно было почувствовать и в радиусе сотни метров.       — Будьте готовы дать отпор, — говорю я, не удержавшись. Просто чтобы что-то сказать. Они и так готовы, это прекрасно видно.       Выход из подземелий находится в узком переулке, лишённом каких бы то ни было средств наблюдения. Отсюда до места, где нас заберёт планолёт, считанные ярды. И где-то на половине этого пути мы сталкиваемся с миротворцами. Тех только шесть человек — видимо, один из многочисленных патрулей, скорее всего отправленных на наши поиски. Двое сразу валятся на землю — мы реагируем быстрее. Один успевает выстрелить, но у меня нет времени проверять, попал он или нет. Я открываю огонь сплошняком, давая бойцам время оттащить в укрытие бывших пленников, а потом сам отскакиваю за угол ближайшего дома. Быстро выглядываю, чтобы оценить ситуацию — одного я убрал, остальные успели спрятаться в нишу между домами. Дейнис прицельно бросает туда гранату, и я зажимаю уши, отворачиваясь, чтобы как раз увидеть, как с другой стороны улицы к нам бежит ещё дюжина миротворцев. Они пока слишком далеко, чтобы стрелять.       — Уходим! Быстро! — кричу я, подхватывая Джоанну, так как нёсшего её солдата задело в плечо. Мы пробегаем в переулок, пока замыкающие отстреливаются, замедляя преследование. Ещё немного — и вот ворота. Здесь нас уже ждут: мы останавливаемся в двадцати ярдах от заграждений, за которыми укрываются солдаты.       — Сложите оружие и отпустите пленников! — доносится из громкоговорителя. На секунду мне кажется, что это голос Сноу. Видимо, я плохо зажимал уши во время взрыва.       Несколько секунд — и ворота разносит мощным выстрелом. Ещё один попадает в заграждения и миротворцы разлетаются в стороны, как пластиковые куклы. Мы бежим в образовавшуюся брешь и только оказываемся на расстоянии десятка ярдов — в уцелевший кусок стены попадает ещё один выстрел, обрушивая массивные камни и преграждая путь нашим преследователям. Всё. Планолёт израсходовал все заряды. Теперь нам остаётся надеяться только на его скорость.       Планолёт быстро садится, не снимая маскировки, — но мы видим проём открывшегося люка. И стоит последнему солдату переступить его, как пилот резко берёт вверх. На ногах удаётся удержаться только мне и Дейнису — мне подвернулся поручень, а Дейниса бросило на закрывшийся люк, от которого он не успел отойти.       — Надо сказать Бити огромное спасибо, — говорит Луций, — будь это посудина чуть медлительнее, ваши задницы оказались бы на сковородке у старичка Сноу.       Луций — инженер и пилот, причём он сам не намного младше президента. Он не состоит в моём отряде, но вызвался добровольцем, так как участвовал в усовершенствовании судна и лучше всех (кроме самого Бити, конечно) знал, на что оно способно. И это, похоже, спасло нам сегодня жизнь.       — Нас преследуют, — киваю я на радар и перекладываю Джоанну на скамью.       — Не догонят, — ухмыляется Луций, что-то нажимая на панели управления. Очередной рывок всё-таки сбивает меня с ног.              Луций оказывается прав — мы легко отрываемся от погони. И тут же выходим на связь с Тринадцатым. Там всё ещё продолжается бомбёжка, но все благополучно успели укрыться в бункере. Это вызывает облегчение.       Тем не менее нам приходится задержаться в пути, пока Капитолию не надоест бомбить Дистрикт. Топливо подходит к концу — его заливали чуть больше необходимого, чтобы не утяжелять планолёт, поэтому мы принимаем решение приземлиться в полусотне миль от Дистрикта и переждать.       Вскоре приходит в себя Джоанна. Она медленно моргает, с трудом поднимает обритую голову и оглядывает всех, кто находится в поле зрения.       — Крейн? Какого чёрта? — голос тихий и хриплый, Джоанна морщится и пытается сесть. — Неужто? Я уж думала, сгнию там, — исхудавшее тело сотрясается в кашле. — И говорить разучилась уже, — она слабо усмехается и прислоняется плечом к борту планолёта.       — Мисс Мейсон, постарайтесь не тратить силы попусту. Сейчас мы не можем оказать вам полноценную медицинскую помощь, и будет очень печально, если вы не доживёте до окончания бомбардировки, — я подхожу и кладу ладонь на её плечо, намереваясь уложить её обратно.       Джоанна дёргает плечом, сбрасывая мою руку.       — Не волнуйтесь. Доживу. А вот его я на вашем месте связала бы, — она кивает на Пита.       — Почему?       Джоанна морщится.       — Я не знаю, что с ним сделали, но он в последнее время совсем ненормальный. Я ему не доверяю.       — Ты же знаешь, что он предупредил нас о бомбардировке? — интересуется Луций. Он внимательно слушал разговор, как и весь остальной отряд.       — Знаю. И, кстати, спасибо, что не стали ждать её окончания. Иначе, боюсь, я бы вашего прибытия просто не дождалась. А Мелларку досталось, да. Но это мелочи…       Говорить у неё получается лучше, но она настолько бледна, что я буквально заставляю её замолчать, пока дело не дошло до обморока. На планолёте есть запас провизии на несколько дней — благо, это мы предусмотрели — и наблюдать за тем, с какой жадностью Джоанна поглощает абсолютно безвкусную пищу, практически больно. Впрочем и на Мелларка смотреть не менее тяжело. Мы не связываем его, это мне кажется излишним. Да и он, вопреки опасениям Джоанны, ведёт себя спокойно, пусть и мало похож на того, каким я его запомнил. Он не задаёт вопросов — более того, вообще ни слова не говорит, а рассеянно смотрит в потолок, иногда обводя пустым взглядом присутствующих. Это почти страшно. Нам остаётся только ждать момента, когда мы сможем передать их в руки врачей.              Лицо Китнисс, когда она врывается в палату, в буквальном смысле сияет, да и на губах Хеймитча играет столь редкая для него улыбка. Вместе с ними приходит и Финник. Я провожаю их в конец коридора, где поместили Мелларка. Над ним как раз сейчас хлопочут три врача. Но, завидев Китнисс, он отметает их в сторону и бросается к ней. Впервые его взгляд не пустой, но полный… ярости?..       В этот момент я понимаю, что не так уж и не права была Джоанна. И успеваю вырубить Мелларка точным ударом в голову через секунду после того, как его пальцы сжимаются на шее Китнисс.