"Голодные" Игры Сенеки Крейна

      Трудно описать то ощущение, что переполняло меня, когда я нёс её на руках до медицинского отсека. Много труднее — забыть его. Ещё труднее заставить себя вернуться на капитанский мостик. Но более всего — держать лицо, наблюдая, как Китнисс, столь близкая, живая, невредимая, такая же огненная, несмотря на измотанный вид, закатывает скандал Хеймитчу и Плутарху. Мне, в общем-то, тоже, но в меньшей степени — в мою сторону пока только кидают краткие опасливые взгляды.       Китнисс приходит в себя через несколько часов — нам остаётся ещё треть пути до дистрикта — и тут же требует объяснений. Постоянно прерываемый подробный рассказ занимает всё оставшееся время, а уже за несколько минут до посадки, когда по передатчику просят назваться и я впервые подаю голос, она, выкричавшая всю себя и теперь апатичная и задумчивая, вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:       — Как вы выжили?       Глаза, пытливо обращённые на меня, на похудевшем лице кажутся очень большими. Пожалуй, её лимит исчерпан, и отдых ей сейчас необходим точно так же, как была до этого необходима истерика. А подробная история моего “выживания” в понятие отдыха не вписывается. Мне и так хватает ума понять, что именно я сейчас — самый большой шок. Просто потому что самый первый. И не окажись я на пороге, она скорее всего не потеряла бы сознание, и объяснения последовали бы раньше.       — Мне помог мистер Хевенсби. Я выехал из Капитолия на одном поезде с вами.       Китнисс опускает глаза, быстро-быстро моргает, хмурится, качает головой, вздыхает и снова поднимает голову, упираясь взглядом мне в переносицу. Она смотрит рассеянно, как будто сквозь, и я понимаю что стою напряжённый, ловлю каждое движение, готовый броситься к ней в любой момент, случись что. Я чувствую себя мальчишкой…       — Сноу говорил, что вас нет в живых.       Легко улыбаюсь:       — Сноу нужно было как-то объяснить моё исчезновение. Прошу прощения, мисс Эвердин. Если вам столь интересна моя история, я могу рассказать её позже. А сейчас вам следует хорошо отдохнуть, а мне — посадить планолёт и, как капитану, доложить мисс Койн о проделанной операции.       Она рассеянно кивает и позволяет Хеймитчу себя увести. Я же подхожу к пульту. Посадка не требует ручного управления, просто мне хочется немного подумать. И немного забавно, что Плутарх тоже ничего не смыслит в технике.       Отговорка не проходит только с Одейром, но и он, понимающе улыбнувшись, покидает мостик.              В медицинском крыле Китнисс продержали неделю — следовало бы дольше, но тогда пришлось бы её привязывать к кровати или запирать. А свою “историю” я всё-таки рассказал. Но не ей, а её сестре — Примроуз. Той самой которая год назад чуть было не попала на памятные Семьдесят четвёртые.       Можно было бы сказать, что я представлял себе Прим “именно такой”, но правда была в том, что я никак её не представлял. Не до этого было. А сейчас только и получалось — узнавать и удивляться. Тихая, робкая, практически незаметная, тонкий домашний цветок, — когда дело касалось помощи больным, она выпускала колючки. Не просто врачевательница — целитель. И именно в этом случае вполне уместно употребить не особо присущее мне, атеисту, “от Бога”. Интересно всё-таки встретить человека, нашедшего своё призвание, особенно если этот человек — двенадцатилетняя девочка.       Прим подошла ко мне в столовой сразу после встречи с сестрой и, посмотрев в глаза, серьёзно произнесла: “Спасибо вам”. От кого она узнала, я не спрашивал. Она сама села рядом, улыбнулась: “Я Примроуз Эвердин, сестра Китнисс” и легонько нахмурила светлые брови, явно что-то вспоминая. Мне оставалось только протянуть руку со словами: “Сенека Крейн”. Пожатие вышло на удивление крепким…              — Сенека. Сделай хоть что-нибудь! — Боггс. Не люблю, когда прерывают мои тренировки.       — В чём дело?       Хотя я, кажется, догадываюсь. Только вчера Китнисс выпустили из медблока, а уже сегодня Койн пытается взять её в оборот. Несмотря на показное, терпением президент не отличается.       — Сойка хочет отправиться в Двенадцатый. Мы всем штабом не можем её переубедить. Я в жизни не встречал девчонки упрямей.       — Отлично. Через полчаса я закончу тренировку и займусь подготовкой планолёта.       Прозвучало как само собой разумеющееся. Про себя же я откровенно смеялся. И после, объясняясь с Койн, — тоже. Визит в Дистрикт-12? Почему бы нет. Сейчас в этом нет особой опасности.       Не прошло и трёх часов, как мы вытащили Китнисс с Арены, когда небо над Двенадцатым заполонили Капитолийские планолёты, и градом посыпались бомбы. В живых остались восемь сотен человек и все они, к слову сказать, были обязаны жизнью мистеру Хоторну — так называемому “кузену” Китнисс. Кажется так его представили, чтобы не мешал истории влюблённых своим существованием и пятилетней историей их с Китнисс дружбы. А в свете нынешних событий он — куда как более серьёзный соперник, чем потерянный Мелларк…       Выжившие блуждали по лесу почти сутки прежде чем к ним прилетел спасательный планолёт. И пусть они были благодарны и за спасение, и за выданные жильё, одежду и пищу, меня откровенно коробило это безразличие со стороны Койн. Весь штаб знал, что Дистрикт-12 — не жилец, но без разрешения президента никто не осмелился бы отправлять спасательную группу. А я оказался слишком занят спасением самой Китнисс и о судьбе её родного дистрикта спохватился только через несколько часов после прилёта. Досадное упущение.       Поэтому приводя сейчас весомые аргументы в пользу поездки, я практически наслаждался своим мелким противостоянием. Иногда президентам нужно ненавязчиво указать на их место. Жаль, со Сноу так не удавалось…              — Мистер Крейн? Вы за мной следите?       Я жду у обрушенного сарая недалеко от бывшего дома Китнисс. Она выходит оттуда с тощим и ободранным рыжим котом на руках. У кота откровенно недовольный вид, у Китнисс — тоже.       — Моя обязанность — доставить вас обратно в сохранности. Волей-неволей приходится следить, хотя я бы назвал себя скорее сопровождающим. Если вас не устраивает моё общество, что вполне закономерно, могу прислать вместо себя мистера Хоторна.       — Нет, не стоит. С вами проще представить, что я одна.       Она проходит мимо, в самый последний момент делая шаг в сторону, хотя до этого явно собиралась со всем недовольством задеть меня плечом. Это кажется мне столь забавным, что я не удерживаюсь:       — Что вы, мисс Эвердин. Пустоте неважно, толкнёте ли вы её. Она не имеет свойства обижаться, равно как и проявлять недовольство. Зато пустота может выслушать. Что угодно. Без каких-либо последствий.       Она запинается и оборачивается:       — Вы…       И в этот момент я понимаю, что что-то не так.       — Китнисс. Стойте. Ни в коем случае не отрывайте ногу от земли. И лучше не шевелитесь.       Она вздрагивает и тут же теряет весь свой запал, понимая что это значит. Капитолийцы не поленились оставить после себя пару сюрпризов, на случай, если кто-то решит вернуться.       К моему огромному облегчению мина оказалась самой обычной, без так называемых “наворотов”, которыми любили оснащать свои детища специалисты по вооружению последние шесть лет. Обезвредить её оказалось не так сложно, но у меня всё равно ужасно тряслись руки. А потом в этих же руках тряслась Китнисс, давя в себе рыдания.       — Кто же знал, что слежка окажется столь полезной, — звучит не очень. Надо же, Боггс бы отдал свои любимые часы, чтобы только лицезреть меня, растерявшего всё своё красноречие.       Китнисс скоро затихает, изредка шмыгая носом, но отстраняться не торопится. Я не знаю, чем это вызвано, и гадать не хочу — просто ловлю момент и, кажется, начинаю выстраивать в голове пятилетний план по завоеванию. Мальчишка, ей-богу. План лучше сократить лет до двух, пожалуй.       — Капитан Крейн? — вдруг подаёт голос рация. Китнисс снова вздрагивает и тут же отстраняется, стараясь смотреть куда угодно, только не на меня. Ей… неловко? — Капитан Крейн, у вас всё в порядке?       Гейл. Назначенный мне в помощники президентом. Хорошо, что я догадался отключить микрофон заранее.       — Всё в порядке, солдат. Мы будем через несколько минут. Подготовьте подъёмник.       — Есть, сэр, — чеканит рация и замолкает.       Китнисс упрямо смотрит на носки своих ботинок.       — Мисс Эвердин, — официальный тон куда-то улетучивается и моей интонации скорее подходит дружеское “Китнисс”, чем “мисс”. — Произошедшее может остаться между нами, если вы того пожелаете. И если вы не хотите, чтобы на следующую вылазку вас отправили в герметичном, пуленепробиваемом пузыре.       Можно было бы сказать, что я плохой шутник, не будь последняя фраза столь близка к истине. Если Койн узнает… Быть как минимум серьёзному выговору.       Глаз Китнисс так и не поднимает, но тихое “Спасибо” неожиданно вселяет в меня надежду.              — Это… Пит? — выдыхает кто-то.       Неожиданно. Мелларк, гость внепланового и похожего на взрыв среди военных сводок и пропагандистских роликов шоу Цезаря Фликермана, выглядит слишком здоровым для потенциального пленника. Он спокоен, улыбается зрителям, приветственно машет рукой — ничего вне обыкновения. Разве что сам Цезарь вглядывается в парня чуть больше обычного.       Фликерман берёт интервью — и Мелларк послушно отвечает на все вопросы. В его ответах — одна мысль: мы с Китнисс ничего не знали. Мы. С Китнисс… “Она сама не понимала, что делает”, “Она не знала, Цезарь! Никто ничего не знал. Мы только старались спасти друг другу жизнь!” Более чем убедительно, только вот… Кажется, я один из немногих, кто оценил его слова по достоинству.       Я успеваю наблюдать и за происходящим на экране и за самой Китнисс — краем глаза — на её лице с радостью мешается волнение. И я уверен, что где-то глубже прячется подозрение, пока невидимое мне.       Интервью заканчивается призывом к перемирию. Это всё, конечно, хорошо, а в исполнении Мелларка — и того более… Но, если учесть, что преимущество не на нашей стороне — перемирие сейчас приравнивается к добровольной капитуляции. И это уже понимают все.       В адрес Пита сыплются нелестные эпитеты. “Предатель” и “лгун” слышны чаще всего. Я молчу и смотрю только на Китнисс — она растеряна и как никогда уязвима. Хочется взять её за руку и вывести из зала. Но она меня опережает — срывается с места и быстрым шагом идёт к выходу.       — Вас никто не отпускал, солдат Эвердин, — произносит Боггс, удерживая её за плечо у самого выхода. Китнисс зло смотрит, вырывается и бросается уже бегом. Зная Боггса, он и держал-то некрепко. Скорее символически, чем взаправду. Он собирается пойти следом, но, прежде чем я успеваю, что-либо сказать, между Боггсом и дверным проёмом вклинивается Хоторн. Не очень-то вежливо вклинивается — и получает неслабый удар в лицо. Правда, не от Боггса.       — Хватит, — ответный удар Хоторна я успеваю перехватить. А бросившимся на подмогу своему начальнику солдатам хватает окрика, чтобы замереть. Они достаточно хорошо меня знают, чтобы слушаться, пусть мы с Боггсом и считаемся равными по должности. Его подчинённые несомненно верны ему, но меня они уважают больше.       Впрочем, Боггс тоже против подобных происшествий.       — Солдат Хоторн, ступайте. И не забудьте заглянуть в медблок.       Гейл кивает и выходит. Китнисс сейчас необходима его поддержка. Главное, чтобы она ему окончательно нос не сломала, пытаясь помочь. К сожалению, весь целительский талант отошёл к Примроуз…       — Солдат Тревор. Ваши действия были на данный момент неправомерны. Надеюсь, вы способны это осознать. Капитан Боггс распорядится о вашем наказании.       Пара нарядов вне очереди парню обеспечены. Были в Тринадцатом и более жёсткие наказания, но я выступал категорически против них. Мне нужна дисциплина, а не озлобленный страх.       Койн молча наблюдает, как я командую её людьми. Не вмешиваясь. Она достаточно умна, чтобы понять, что подрывая мой авторитет подрывает и собственный. И достаточно внушаема, чтобы полагать, что я ей не опасен.       Тревор вытягивается в струнку:       — Да, капитан Крейн. Виноват. Не сдержался.       И я прекрасно понимаю почему. Причина их с Хоторном вражды мне неизвестна, да и неинтересна, но быть в курсе нынешнего положения дел я обязан.       — Я жду, что вы выясните ваши отношения с солдатом Хоторном. И больше подобного не повторится.       — Есть, сэр.       Боггс еле заметно ухмыляется. Его ни разу не волнует излишнее повиновение собственных солдат капитану другого отряда. Впрочем, он и воспринимает уже меня, как кого-то вроде Койн — высшего по званию, но в то же время — товарища. Он шутлив и фамильярен до невозможности, но любого моего слова послушается без пререканий. И я не пользуюсь подобным не только потому, что это может вызвать подозрения у Койн. Боггс мне нравится.       — Капитан Крейн. Что прикажете делать с Сойкой?       “Пока ещё не Сойкой” — говорю я про себя. Боггс, будто в подтверждение моих слов, обращается ко мне, а не к президенту.       Я же в свою очередь оборачиваюсь к ней.       — Полагаю, президент Койн не будет против, если это я возьму на себя, — произношу полувопросительно. — Уверен, мне удастся убедить Китнисс Эвердин принять эту роль.       Койн кивает. Мои слова — жест подчинения. И ей это льстит тем более, что она только что в очередной раз лицезрела насколько велика моя власть.       В этот же вечер Хоторн почти нехотя докладывает мне, что Сойка, наконец, согласилась стать Сойкой.              — Но у меня несколько условий, — Китнисс разглаживает листок.       Койн всё так же невозмутима. Остальные начинают недоуменно перешёптываться. Естественно, они же в большинстве своём уверены — быть Сойкой великая честь, а тут — видите ли — условия…       У Китнисс было время всё обдумать. Вечером, сразу после ужина, я перехватил Примроуз и навёл её на мысль — Китнисс может потребовать чего угодно. Я не стал говорить, что постараюсь, чтобы эти требования приняли, но, уверен, Прим и сама догадалась.       — Моей семье будет позволено оставить кота.       Лютик. Милая зверюга. Сначала пытался разодрать мне руки, и даже отчасти преуспел, а потом — ластился к великому удивлению всех, кто хоть немного знал его нрав. Прим говорила, что он очень хорошо людей чувствует. Но сомневаюсь, что я настолько хороший — мне кажется куда более вероятным, что старый разбойник почувствовал во мне родственную душу. По крайней мере его лукавый прищур так и говорил — я всё о тебе знаю, хитрец. А в довольном мурлыканье слышалось — сам тако-о-ой же.       Кота оставлять не хотели. Удивительно, сколько невероятных причин тут же отыскали присутствующие. Впору тоже список составлять.       Я и сам задумался. Кот с нашего первого мирного знакомства в присутствии Прим перебрался жить в мою комнату — причём по вполне очевидным причинам: у меня было окно, и я редко его закрывал. А привыкшая жить на воле зверюга не могла довольствоваться постоянным пребыванием в четырёх стенах — выпускать кота из комнаты запретили строжайше. Подобного произвола не простили бы даже мне.       Выход из положения был очевиден.       — Кота мы оставим, — все повернулись в мою сторону. И даже замолчали. — Мисс Эвердин вместе с матерью и сестрой переедут в отсек на верхнем уровне. У животного будет свободный выход на поверхность — через оконный проём. Полагаю, он сумеет прокормить себя сам и, таким образом, не доставит никому хлопот.       С моим предложением нехотя согласились.       — Я хочу охотиться. С Гейлом. В лесу, — следующий пункт.       И повисает тишина.       Хоторн утверждает, что они не уйдут далеко, что дичь будут отдавать на кухню, Китнисс быстро добавляет, как ей тяжело постоянно находиться под землёй… Потом следуют возражения. Но на этот раз решение за президентом:       — Нет. Пусть охотятся. Два часа в день за счет учебных занятий. Радиус — четверть мили. С рациями и маячками на ногах, — разумно. — Что еще?       — Гейл. Нужно, чтобы он был со мной, — продолжает Китнисс, бросая взгляд на листок.       Далее идут уточнения, в которых абсолютно по-деловому интересуются, в качестве возлюбленного ли, кузена, друга детства… Услышав первое, Китнисс задыхается от возмущения и неудержимо краснеет. Несмотря на ситуацию, я нахожу это ужасно милым и едва удерживаюсь от улыбки.       Хоторна всё-таки оставляют “кузеном”.       — После войны, если мы победим, я хочу, чтобы Пита помиловали.       Снова тишина. И я чувствую, как напрягается даже стоящий рядом Боггс.       Китнисс идёт дальше:       — Он не должен понести никакого наказания. То же самое касается других трибутов, Джоанны и Энобарии.       Койн впервые говорит категорическое “Нет”. Они с Китнисс спокойно спорят в воцарившейся тишине. И я уже собираюсь снова вставить слово, как Китнисс вскакивает со стула и звенящим голосом говорит:       — Они будут помилованы! Вы лично поручитесь за это перед жителями Тринадцатого дистрикта и беженцами из Двенадцатого. В ближайшее время. Сегодня. Запись выступления будет сохранена для будущих поколений. Отвечать за безопасность трибутов будет правительство и вы, президент Койн, иначе ищите себе другую сойку!       Я бы поаплодировал, но меня куда больше беспокоит подобное, чем впечатляет. Китнисс сколько угодно может выглядеть капризной и вздорной девчонкой, но стоит ей реально проявить лидерские качества — Койн может принять это в штыки. Сейчас ей придётся согласиться, но это чревато последствиями.       Плутарх перешёптывается со своей помощницей, я слышу отрывки “То, что надо…”, “Ещё костюм, да дыма подпустить…”. Китнисс тоже это слышит — недовольно морщится, но продолжает сверлить взглядом Койн. Та смотрит в ответ.       — Президент? — Койн разрывает зрительный контакт, оборачиваясь ко мне. Я не говорю больше ни слова, мой совет она и так понимает.       — Хорошо. Я выступлю с заявлением. Есть еще условия?       — Только одно. Я убью Сноу.       Койн впервые позволяет себе улыбку. Впервые за последние полгода — в моём присутствии, по крайней мере.       — Когда дело дойдет до этого, бросим монетку.       Нет, девочки. Сноу мой. Но сейчас я об этом благоразумно промолчу. Всё откроется, когда тому будет время. И, зная Сноу и Койн, не удивлюсь, если к завершению Китнисс переключится на последнюю.              Утром следующего дня Китнисс и Гейл впервые отправляются охотиться. Мне ужасно хочется пойти следом, чтобы быть уверенным, что с ними (с ней) ничего не случится. Но я ограничиваюсь напутствием Хоторну.       Собрание назначают на шесть вечера. В Ассамблее. Зал огромен, в нём легко умещается всё население дистрикта, да ещё остаётся немало свободного пространства. Он редко используется — но сегодня как раз подходящее событие.       Одэйр впервые показывается вместе с Энни. Она похорошела с того момента, как я видел её в последний раз. Хотя, возможно, дело в счастливой улыбке, озаряющей её лицо. Она держит Финника за руку и буквально сияет. Одэйр замечает мой взгляд и кивает, благодарно улыбаясь. Его отправили в другой отряд, поэтому видимся мы с ним теперь редко.       Китнисс останавливается рядом с ними, о чём они говорят мне не услышать, но я и не пытаюсь. Прохожу ближе к трибуне и встаю в тени. Чувствую себя в этот момент этаким серым кардиналом, пусть формально я им не являюсь. Меня здесь знают все, и все знают, что я — не только капитан, но и личный советник президента. Если бы я стоял за её плечом на трибуне — здесь это было бы вполне уместно, но — слишком.       Койн призывает публику к вниманию и в мгновенно наступившей тишине сообщает, что Китнисс Эвердин согласилась быть Сойкой, при условии, что…       После оглашения о помиловании толпа неодобрительно гудит. Я замечаю направленные в сторону Китнисс взгляды. Недоумевающие, одобрительные и откровенно враждебные. Я мысленно просчитываю возможный ход событий. Сейчас ей ничего не грозит, да и после едва ли кто-то осмелится. Шепотки за спиной и взгляды — всё, что могут позволить себе жители Дистрикта-13, но лучше всё-таки позаботиться о безопасности.       В это время Койн продолжает заявление, уже выдвигая требования со своей стороны. Меня это не удивляет. Любое отступление от возложенной миссии — и сделка считается нарушенной. Вот только что именно вы посчитаете за отступление, президент?..              — Вот так, друзья, умирает революция.       Этими словами Хеймитча и завершается первая попытка съёмок. Плутарх удручённо рассказывает мне о произошедшем и, пусть не говорит прямо, я слышу между фраз — “это полный провал”.       На следующий день на собрании нам показывают ролик — и я понимаю, что он абсолютно прав. Китнисс скованна и неестественна. Она напоминает марионетку, а должна быть лидером. Её призыв на записи больше похож на мольбу о помощи, голос дрожит и срывается. И по лицу, пусть и спрятанному за плотной маской косметики, можно прочитать растерянность. Это не её место. Это — не её призыв. Китнисс не та, кто отлично повторяет заученные речи, сверкая белозубой улыбкой и идеально подбирая интонацию. Её сила — в искренности. К тому же столько косметики её старит.       — Кто-нибудь из вас считает, что этот ролик поможет нам выиграть войну? — усмехается Хеймитч.       Я давно его не видел. В Тринадцатом алкоголь запрещён, и всё это время Хеймитч провёл в изоляторе, избавляясь от пагубной привычки. Он осунулся и даже как-то пожелтел. У меня было что-то похожее с кофе первые две недели, только без изолятора. Впрочем, от недостатка кофе сейчас страдали все бывшие жители Капитолия.       — Тогда давайте все минутку помолчим, и каждый постарается вспомнить один случай, когда Китнисс Эвердин действительно задела вас за живое.       Примеров набирается много. Жатва, смерть Руты, Пит… Они сыплются один за другим без какой-либо последовательности. Но их объединяет одно…       — Китнисс была в них сама собой.       Все поворачиваются ко мне. Мой любимый подход — сливаться с мебелью, а потом резко вставить слово в наиболее подходящий момент. Уж что-что, а моменты за свою жизнь я научился определять мастерски.       — Никто не указывал ей ни что делать, ни что говорить. Мисс Эвердин не актриса, как бы вам всем не хотелось обратного. И ей нужен не сценарий.       Мои слова серьёзны, как и всегда. Обстановку разряжает Бити — он похлопывает Китнисс по руке и восклицает:       — Выходит, нам просто нужно тебе не мешать?       Все смеются. Но это немного не то, чего я ждал.       — К сожалению, здесь, в Тринадцатом, у нее нет таких возможностей проявить себя. Так что если вы не предлагаете бросить её в гущу сражения… — медленно произносит Фульвия, помощница Плутарха.       Уже ближе.       — Как раз это я и предлагаю, — Хеймитч прерывает её, не дав мне услышать продолжение. — Высадить её на поле боя и включить камеры.       Да. Это оно. Я вижу, что Китнисс не может сидеть на месте. Тем более в закрытом помещении. Но одной охотой здесь не обойдёшься. Она хочет сражаться. И как бы я не беспокоился за её сохранность — это её война, и я не имею права её отбирать.        С таким настроем ей будет сложно привыкнуть к мирной жизни. Но менять что-либо уже поздно.       — А если тебя убьют? — подаёт голос Койн.       — Вы снимете это на пленку и сделаете агитролик, — дерзко отвечает Китнисс. Я мысленно смеюсь.       — Что ж, полагаю, проблема решена. Предлагаю сегодня после обеда доставить мисс Эвердин в Восьмой дистрикт. Сейчас там относительно спокойно. С ней отправится съёмочная группа и четыреста пятьдесят первый отряд в качестве телохранителей, — Хоторн как раз находится под моим командованием. — Кроме того, мистер Эбернети будет наблюдать за происходящим с планолёта. И находиться на постоянной радиосвязи с мисс Эвердин и мной.       Койн несколько секунд что-то обдумывает. Потом согласно кивает:       — Отлично, мистер Крейн. Назначаю вас командующим операцией.       Формальности… Я уже сам себя назначил, просто немного подыграл президенту, сделав вид, что последнее слово остаётся за ней.       После этого собрание объявляется закрытым.