***
Праздник Долины, Опет, из года в год отмечали в Фивах, но на этот раз Менес решил изменить традициям. Когда фараон совершил поход из Фив в столицу, Амен подозревал, что за веселье его ожидало. Иногда он изображал личную стражу Аиды, однако со временем подобное занятие начало надоедать. Вместо исполнения обязанностей эпистата и изучения необходимой литературы он исполнял роль няньки. Когда они оказались в Мемфисе, люди стекались многочисленным потоком. В честь Праздника Долины еще около десяти лет назад выстроили храм. Внутри сооружения расположились зала*** с троном для фараона, статуей бога Ра и расписанными стенами с Исфет и Маат, а также были возведены высокие колонны. Во втором зале находился длинный стол, вырезанный из дерева, покрытый скатертью из тонкого хлопка. Кроме этого, внутри предоставили две комнаты для уединения, укрытые от людских глаз и занавешенные шторами-дождиками. Праздник отмечали во втором зале. После того как фараон предстал перед народом храм сразу наполнился гостями. Женщины, разодетые в элегантных платьях и юбках с топами, с вырезами, то и дело смеялись за столом, отпуская шутки. Мужчины обсуждали военные дела, стратегию на южном фронте и отлов шезму. Амен не участвовал в разговоре; наевшись вдоволь лакомств, он стоял поодаль от беззаботных гостей и наблюдал мельком за полуголой Аидой. При упоминании шезму Амен навострил уши и… почувствовал себя странно. Он самолично занимался их отловом, присутствовал на казнях. Он сдирал с них маски, как их снимают с самых отъявленных преступников. Теперь плохое предчувствие не покидало и его. В светлый праздник, пока все находились в Мемфисе с усыпленной бдительностью, шезму могли поразить самое сердце Фив. Амен подозревал: сны неспроста намекали на девочку в маске. В Египте сновидениям придавали особое значение. Амен не был исключением, но каждый раз его настораживало появление девочки, той, которую он не видел. Для него она осталась прежней девочкой с абрикосами. Прошло столько лет, казалось, ее черты лица затесались в памяти. И девочка снова приходила к нему. Амен представлял, что девочка приобразилась в девушку, приобрела женственные формы, расцвела. Раньше он считал ее маленьким прекрасным цветком. А прекрасное не могло затеряться среди серой массы. Она создана для великого… — подумал Амен. Поправив волосы, Амен перевел взгляд в сторону Аиды. Девушки и след простыл. Амен растерялся, глаза заметались, при этом он сохранял спокойствие. Аида тут как тут выросла из-под земли. — Меня искал? — смрадным дыханием опалила ухо эпистата девушка. Амен почувствовал как к восточному аромату примешался запах алкоголя. Амен исподлобья взглянул на девицу, которую язык не поворачивался назвать девушкой. Аида нагло приблизила лицо, Амен отвернулся. — Ну дорогой, — застонала Аида, как ребенок, выпятив губу. По голосу она была трезвой. — Ты на праздниках всегда не пьешь? — А ты следишь за мной? — с вопроса на вопрос перескочил Амен. Слово «дорогой» не укладывалось в его голове. Он хотел уйти отсюда вон, лишь бы не видеть развратную Аиду с ее выпяченной грудью. Аида мягко улыбнулась на замечание эпистата и протянула бокал с плещущейся темной жидкостью, который все это время держала за своей спиной. — Это вино, — ответила девушка. Амен не взглянул на бокал. — Я не собираюсь пить эту гадость. Аида не отступала. — Попробуй! Всего лишь глоток… — Я на службе, Аида, — перебил эпистат и раздраженно взглянул на девушку. Перед соблазном выпить красное, как кровь, вино было трудно устоять, особенно в разгар праздника. Амен впервые за день посмотрел на содержимое бокала. Красная жидкость плескалась в стекле, ударяясь о стенки, словно волны моря о скалы. Он пил всего один раз в жизни, на свадьбе дяди. Хмельное пиво оказалось не вкусным, на любителя. Вино он не пробовал, поэтому бардовый цвет притягивал магнитом, манил к себе, как манит пастух на дудочке овцу. Аида, заметив неподдельный интерес, усмехнулась. — В священный праздник Опет можно все, — вкрадчивым насмешливым голос сказала Аида. — Не бойся, я не скажу отцу. Женская рука с бокалом, казалось, повисла в воздухе возле мужчины. Амен старался не поддаваться на провокации, но соблазн был велик. Что такого в том, что он попробует? Никто и не заметит. — Смелее, — словно гипнотизер, прошептала Аида. Амен заметил ее острые ногти, как у кошки. Мимолетно он коснулся кривых пальцев и забрал из рук вино. Опрокинув бокал, Амен почувствовал, как жидкость попадает в горло, растекается и горит, будто пламя изнутри. В голову вдарило и подсознание помутилось. Зал закружился, смех гостей доносился до Амена, словно на него надели глиняный горшок. Пощупав лицо, он обнаружил, что щеки и лоб были огненными. Жестокая правда ударила его по голове. Отравили. Все было как в бреду. В висках стучало, а пульс заходился. Амен фокусировал взгляд на Аиде, которая расходилась пятном. Он видел, как она улыбалась, и улыбка походила на отцовский оскал. Такая женщина способна пойти на что угодно, пока не достигнет своей цели. — Что ты наделала? — задал, скорее, риторический вопрос Амен, закрывая лицо руками. Глаза обволокло пеленой. Кто-то взял его под руку властно, с нажимом. Он догадался, что это была Аида. Отточенные, как бритва, ногти впились в кожу. Его повели. Куда — Амен сам не знал. Ноги были ватные, словно он отбил их чем-то тяжелым. Амен не знал, смотрят ли на них гости и обсуждают с презрением и упреком. Состояние граничило с тем, которое он испытывал при обмороке. Амен почувствовал, что они пришли в нужное место, когда резкий запах ароматизированных масел застал врасплох. Посторонние голоса стихли. Он встал как вкопанный, вбирая грудью воздух, вместо которого вдыхал цитрусовый аромат. Аида толкнула эпистата и он, как тряпичная кукла, полетел вниз. Амен удивился такому повороту событий, но ничего поделать не смог: сил было недостаточно для сопротивления. Он больно ткнулся в мягкий диван с бархатной обивкой. Аида приблизилась, эпистата это взбесило. Ногтями провела по выраженному рельефу и дошла до паха. Она буквально оседлала эпистата, вскинув полы своей юбки, приблизила лицо и мягко, словно для нее это было ежедневным занятием, поцеловала мужчину в губы. От этого прикосновения Амен дернулся, электрический ток разошелся по телу. Но ощущение не принесло удовольствия. Зато после шока он стал приходить в себя. Амен догадывался, что, выпив не так много, его разум отравится ненадолго. Аида продолжала настойчиво впиваться в полные губы. Она энергично целовала эпистата, будто за спиной был пройденный большой опыт. Ловким движением Аида расстегнула топ и отшвырнула в сторону. Она схватила грубые мужские руки и прислонила их насильно к себе, упиваясь моментом. Амен отодвинулся, но Аида присосалась к нему, как пиявка. — Долго будешь бегать от меня, дорогой? — озорным голосом проворковала Аида. Амен думал о том, как поскорее убраться из комнаты для уединения. Он испытывал исключительно отвращение и ни доли симпатии, о какой любви могла идти речь. Когда Аида уже предстала перед ним нагая, Амен практически пришел в себя и сдвинулся с места. Он оттолкнул Аиду, которая ударилась о пол, и с отвращением сказал: — Шлюха, — сплюнул эпистат, давая таким образом Аиде невидимую пощечину. Он возвышался над ней, как коршун. Аида казалась маленькой, жалкой. Амен стряхнул наваждение и отвел глаза. — Думала, я ничего не пойму. Ему было плевать, что Аида передаст слова фараону. Тот все равно не одобрял брака между им и нею. Они были разными, небо и земля, да и Амен не переносил на дух подобных потаскухам. И даже если его жизнь зависела от самого повелителя, Амену тоже было наплевать. Пускай делает то, что хочет. Поэтому Амен ни секунды дольше не задержался в покоях. Аида разрыдалась. Ее унизили, и слухи об унижении могли распространиться со скоростью света.***
В голове пульсировало, Амен ощутил, что после алкоголя ему стало намного нехорошо. Он возвращался к элите общества, гонимый мыслями о том, что предстоит отчитываться перед фараоном. Да плевать ему было на него. Добираясь интуитивно, Амен слышал возню. Как оказалось, в зале переполошились гости. Амена одернул один из приближенных фараона и исподлобья неодобрительно оглядел эпистата. — Ходят слухи, что в Фиванской гробнице видели посторонних. Амен насторожился. Кому понадобилась гробница средь бела дня? Но Амен мгновенно взглянул наружу и увидел, что на улицу наползали сумерки. Приближенный перехватил удивленный взгляд эпистата. — Местный страж подтверждает, что видел, как люди в черном вошли в гробницу. — Чертовы шезму, — пробубнил Амен и прошел мимо жреца, задев плечом. Чины ему ни о чем не говорили. Нутром он чуял, что что-то обязательно произойдет. Амен перехватил отряд, забрал колесницу с двумя лошадьми и отправился один на задание. Он решил, что дело касается его одного. Добравшись в Фивы, Амен оставил колесницу недалеко от гробницы, но так, чтобы не оказался замеченным. Издалека в глаза бросился приличных размеров шатер. Амен подобрался ближе, заглянул внутрь. Пусто. Простынь была смята. Амен дотронулся до нее: ткань была еще теплой, значит, человек, покинувший скромную обитель, ушел совсем недавно. Амен коснулся и медного чайника, который оказался тоже теплым и опустошенным. Эпистат выбрался на улицу. На улице начиналась буря. Песок завихрился и полетел в глаза. Амен прикрыл лицо рукой и заторопился в гробницу. Необъяснимое предчувствие подсказывало ему действовать быстро. У входа Амен заметил темную фигуру, сплошь покрытую в черный цвет. Это была девушка. С грацией кошки она ловко вошла в проход. Ведомый непонятными чувствами, Амен прошел следом, выждав несколько минут. Внутри было темно и сыро, а он даже забыл в спешке захватить факел. Пришлось двигаться наощупь. По пути Амен выругался сто раз и, наконец, понял, что добрался до цели. Сообщники перешептывались, боясь кого-то спугнуть или, хуже того, услышать постороннее лицо. — Что ты здесь делаешь, Эва?! Я же сказал тебе оставаться снаружи! Воскликнул мужской голос, выражавший одну-единственную эмоцию - злость. Амен дослушал их диалог и решил, что путников необходимо припугнуть и пойти на штурм. — Проклятые шезму! — прокричал мужчина. Тишина наполнила толстые стены. После этого сообщники зашуршали, пытаясь что-то отыскать. Амен пошел на шорох, у него был прекрасный слух. Когда он подошел ближе, то услышал еще более интересный диалог. Переговаривались мужчина и девушка. Первого одолевало сильное беспокойство, но девушка была гордая и упрямая, настаивала на своем. — У меня с ним личные счеты, — неожиданно сказала она. Голос был с хрипотцой, что придавало легкой интимности атмосфере. Такого поворота событий Амен не ожидал и сам. Личные счеты? И с ним? Кому он мог перейти дорогу? Амен шагнул в покои, где не так давно похоронили предшественника Менеса. Фигура в черном стояла возле саркофага, перебирая руки. По плечам струилась копна темных волос. Он узнал эти волосы. Амен обошел девушку, приблизился, осторожно, пытаясь войти в доверие. Он был больше уверен, что внушает страх. — Ну здравствуй, шезму, — как можно язвительнее сказал мужчина. Она молчала. Девчонка была ниже его на две головы. Она внимательно разглядывала его так же, как и сам Амен. Не надо было слов, он понял по ее взгляду: перед ним была та самая девочка с абрикосами. Он понял, о каких личных счетах говорила девчонка. Амен разглядел в расщелинах маски те медовые карие глаза. Они заблестели, и Амен не сдержался, улыбнулся. Она дрожала перед ним. Тоненькая, как кипарис. Амен нерешительно дотронулся до маски, пощупал. С момента их встречи он не собирался сбрасывать маску. Руки переместились на волосы, которые Амен нежно и бережно погладил. Эва замерла. Он коснулся мягкой, как персик, щеки. Дотронувшись до этой девчонки, Амен ощутил определенную связь между ней и собой. Ему было приятно это прикосновение. Вобрав в легкие едва осязаемый цветочный аромат волос, Амен резко отпрянул от непорочной, чистой девушки. Все навалилось - ему было мерзко от ощущения, что он пробыл с Аидой, мерзко от самого себя. Амен отпрянул и ему показалось, что девушка вздрогнула вместе с ним. Он приказал ей уходить. Она ослушалась его, продолжая покорно стоять перед собственным палачом. Тогда Амен повторил свой приказ холодным, чужим голосом, что его самого покоробило от такого тона. — Уходи, маленькая девочка с абрикосами. Прочь! И она убежала. Амен впервые увидел, как слезы застыли в женских глазах.