Кафедра спиритизма и оккультных коммуникаций

Иван Иваныч заглянул за плечо племяннице: - Ого, а я уж и не думал, что ты когда-то вернёшься к... как это вы там обзываете? «Традишке». Традиционной живописи, то бишь. Софья, отрываясь от листа, но всё так же сжимая карандаш, жеманно оглянулась и протянула: - Дядь Вань, вы же знаете, что нехорошо стоять над душой? И с художником, и с дизайнером, и с любым творческим человеком? - Знаю-знаю, - примирительно отозвался Францев. – Я просто хотел отметить, что у тебя пока что неплохо выходит, должен быть толк. - Всё равно не стоило пялиться, я тут, между прочим, сакральным действом занимаюсь, - проворчала Соня. Она, конечно, шутила – но на самом деле волновалась, потому что действительно давным-давно не брала в руки ни карандашей, ни красок, ни кистей, ни палитры. Тем более, она только-только начала и не успела преодолеть скованность. А Ивана Иваныча то было и правда нигде не сыскать, а то он появлялся в самый ненужный момент из ниоткуда, поэтому Софья красноречиво вздохнула. - Ладно, всё, я ушёл, - усмехнулся Иваныч. – И не делай тут вид, что ты злее, чем есть. - Вы ещё не знаете, какая я бываю! - Знаю тебя с малых лет, не рисуйся! А рисуй нашего арктического товарища. Ты выполняешь почётную миссию для всей нашей морской семейки, я отдаю должное. С этими словами Иван Иваныч наклонился и по-дедовски трогательно чмокнул племянницу в макушку. Та фыркнула и демонстративно передёрнулась: - А вот тут вы не узурпируйте полномочия Фёдора Родионыча! - Сама ему в них и отказываешь, - понарошку огрызнулся Францев, - а ещё на полномочия тёти Жени покушаешься, когда типа как рубашку мне поправляешь в течение двух минут, бесстыдница. Давай уже хоть свои таланты живописца подтвердишь, хорошо? И я знаю, что ты брала за основу Терехова, но это не должен быть буквально он. Это небезопасно. Ты понимаешь ведь? - Естественно! Я вообще понятливая. Да ещё Катя и Саамай мне всё объяснили как положено, целую лекцию прочитали не хуже тебя. С некоторых пор Расколова была в курсе всего происходящего в академии – и именно она придумала термин «кафедра спиритизма и оккультных коммуникаций». Поначалу Софья прикалывалась, но затем, услышав несколько рассказов от разных людей, посерьёзнела и признала, что если постоянно находиться в такой обстановке, то тут все, не только Ростов-младший и Левицкий, раньше времени обзаведутся седой шевелюрой. Но когда ей стало известно, чей всё-таки дух проказничал в стенах вуза, то она пришла в полнейший восторг. Мимо Софьи просто не могло пройти увлечение арктической темой в целом и франклиновской экспедицией в частности, а потом появился и роман Симмонса, и сериал по его сюжету, и Расколова взахлёб кинулась всех кругом «заражать» своим увлечением. Кто-то отнёсся с большим воодушевлением, кто-то с меньшим. Родионыч вообще сильно возмущался и каким-то чудом умудрился понаписать автору книги гадостей в соцсетях, за что благополучно улетел в бан, а когда только всплывала фамилия Симмонса, Крозенко обязательно прибавлял что-то нелестное. Но Софья Андреевна оставалась преданной фанаткой, так что теперь, когда она выслушала несколько сбивчивый рассказ Катюхи с заходами издалека, у неё так и напрашивались параллели между Ойунской и леди Безмолвной. - Фигасе у вас там битва экстрасенсов, - только и проронила Расколова. - Да никакой «битвы» и никакого противостояния, - вмешалась Саамай: очевидно, Катя поставила на громкую связь. – Тут, наоборот, ключевое слово – покой. Притом для всех, и для нашего приятеля Джонни тоже. Вот здесь и нужна твоя помощь – считай это спасательной операцией. - Ха, спасательные операции – наш профиль! – задорно отозвалась Софья на автомате, но в первую же секунду ощутила, насколько всё-таки удивлена и заинтригована. С одной стороны, и правда, чего она с Евгенией Ивановной ни навидалась и как только ни спасала своего незадачливого дядюшку, главным образом. Соня вызывала скорую и оказывала первую помощь, когда во время ректорства Ивана Иваныча довели до сердечного приступа. Она же носила ему в больницу передачи и тогда, и когда Иваныч умудрился упасть в канализационный люк и сломать ногу. Наконец, когда Францев и Крозенко пошли в дальний лес за грибами и заблудились, Евгения Ивановна и Софья подняли на уши весь дачный посёлок и живо сколотили поисковую группу. И они же вызывали эвакуатор, когда Иванычу и Родионычу невероятным образом «посчастливилось» прямо в новогоднюю ночь застрять на машинах в сугробах посреди леса практически без связи – впрочем, дорогой читатель, это уже совсем другая история... А пока что Софья Андреевна гадала, как именно ей предстоит участвовать в спасении «младшего тёзки» дяди Вани. Но Саамай объяснила всё максимально доходчиво. - Ну, тогда слушай. Мы имеем дело с типичной не упокоенной душой. Я тут немного пообщалась с нашим Джоном, и выяснилась интересная штука: душа его не знала покоя с самого начала, ещё до того, как его потревожил Битти со своей командой. Джонни было очень холодно, тоскливо и одиноко. Он хотел... домой. - Но разве кафедра не стала для него домом? – переспросила Софья. - В том и загвоздка, что нет, - возразила Саамай. - Он сейчас как бы болтается в междумирье, ни два ни полтора. И такое состояние для него тоже не слишком комфортно и не особо правильно. Хотя шанс ощутить себя живым он таки получил, потому и безобразничал – радовался, как дитё... - Ясное дело! Так что вы всё-таки хотите с ним делать? Не отправлять же обратно на Бичи! Как-то жалко пацана, - озабоченно произнесла Соня. В отличие от Кати, изначально она больше интересовалась «крупными деятелями» экспедиции, но постепенно Терехова вызвала и у неё любопытство к так называемой микроистории, то есть, истории простых, «маленьких» людей. Да и рассказывала Катя про Торрингтона, как про родного – так что и для Софьи он со временем стал «своим». И теперь она переживала, какая всё-таки судьба ждёт этого «попаданца». - Нет, про Бичи не вариант, - подтвердила якутка. – Но и оставлять его тут ни в коем случае нельзя. - Может, его удастся просто попросить вести себя поспокойнее? – снова вклинилась Соня. - Стоп-стоп, я ж ещё даже к сути не подошла! А она в том, что парнишке нужен новый дом. Ты-то у нас как раз по этой части, вот и поможешь, - весело и заговорщицки сказала Саамай и чуть помедлила. Барышня Расколова на том конце провода озадаченно хмыкнула, и якутка не стала тянуть: - Нет, интерьер для него дизайнить не придётся. Его душу нужно переселить в какой-нибудь знаковый предмет, старый или даже лучше новый. Вот мы с Катей посовещались и решили, что портрет – самое то. А ты как раз потрясно рисуешь. Ну что, возьмёшься нам подсобить? - Ой... – тихо отозвалась Софья. В первый момент она не знала, от чего смутилась больше, от того, что её давно заброшенные рисовательные навыки назвали «потрясными» или от характера задачи. Соня почувствовала себя и огорошенной, и польщённой от скорого осознания, что она тоже может поучаствовать в необычном священнодействии. Софья Андреевна была порой и насмешливой, и ироничной, но натуру имела романтическую, и теперь у неё захватывало дух от того, что она может стать «героиней рассказа», облечённой почётной миссией. И она решительно заявила: - Берусь! Высылайте техзадание хоть сию же минуту. Разумеется, Катьку Терехову упрашивать было не нужно, и она моментально закидала Соню пожеланиями и соображениями. Поначалу от этого потока голова могла пойти кругом, но Расколовой было не привыкать к общению с заказчиками, и она решила определиться с техникой, позой и колоритом самостоятельно. И вот через несколько дней – в течение которых, надо сказать, аномальная активность в кабинете почти сошла на нет, так что все спокойно выдохнули – в той же самой булочной на Косой линии встретились Софья Андреевна, Катя и Саамай. - Мы тут прям три девицы под окном, - пошутила Софья. - Ну так! Нарочно сюда сели, чтоб твой шедевр при хорошем свете оценить, - отозвалась Саамай. Они начали разговор привычно, с полу-светских фраз, но Катя уже чуть не подпрыгивала на стуле, а глаза у неё горели, как два маяка. Поэтому Расколова не стала её мучить, а сразу извлекла из пакета рисунок в стильной состаренной рамочке и протянула Тереховой: - Держи! Ну как, пойдёт? - Вааааау! – выдохнула Катя и аж вскочила, прижимая к груди подарок. - Смотри стол не переверни! – прыснула Соня. - И дай хоть мне рассмотреть, - подала голос Саамай. Когда Катька кое-как угомонилась и уселась, якутка внимательно изучила рисунок и размеренно, серьёзно произнесла: - Очень хороший портрет получился. Очень. Потому что он – живой. - Я старалась, - расплылась в улыбке Софья и даже сама несколько отстранилась, чтобы заново оценить творение своих рук. Парнишка в британской матросской форме середины девятнадцатого века стоял к зрителю чуток в вполоборота и задумчиво глядел в морскую даль. Ветерок ерошил его светлые кудри, глаза цветом перекликались с ясным небом, а уголки рта были жизнеутверждающе слегка приподняты. «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко», - подумалось Катьке, и она грустно усмехнулась. Но тут же её улыбка потеплела: портрет всё-таки не вызывал печального чувства, от него исходили исключительно светлые эмоции. Пожалуй, недаром Софья выбрала акварель – и цвета, и линии получились лёгкими, воздушными, свежими, от листа в рамке чуть ли не доносился аромат бриза. А главное, изображён был человек здоровый, весёлый, мечтающий, у которого вся жизнь впереди. Интереснее всего получился взгляд Торрингтона: портрет уже успел несколько раз перейти из рук в руки, Катя следила за ним взглядом с разных ракурсов, но как ни поверни картину, всё равно казалось, что её Джонни на неё смотрит. И это ощущалось странным образом приятно – он будто бы подавал сигнал: «Я здесь, с тобой!» Однако этого «здесь» на самом деле только предстояло добиться. - А как будет проходить переселение души, так сказать? – поинтересовалась Соня. - Не поверишь, как просто, - пожала плечами Саамай, - никаких отдельных обрядов не надо. Портрет нужно всего лишь оставить в кабинете на ночь, а наш юный друг сам осуществит «переезд». Ну, а дальше его место прописки – у Катьки дома, точнее, всюду, куда она надумает взять портрет. Терехова застыла с вдохновенно-мечтательным лицом. Она сейчас думала только об одном – что, наверное, так же, как некоторые возят с собой по миру игрушки или статуэтки и фотографируют в разных местах, она будет путешествовать вместе с Джонни... Наконец-то хоть так он сможет повидать и ощутить много хорошего и – пусть даже таким необычным способом – по-настоящему пожить. Её размышления были прерваны голосом Софьи: - Так, Катюх, вроде первые восторги улеглись, ты уже тут ничего не разнесёшь на радостях. Поэтому позволь мне вручить тебе дополнительный презент. - А что там? – вопросительно вытянула шею Катя под шуршание Сониного пакета. Барышня Расколова по-лисьи улыбнулась: - Картина маслом. Называется «Бьётся в тесной печурке огонь». Ладно-ладно, это акрил, а название – я ХЗ, если честно, сама придумай. И тут у Кати захватило дыхание вторично: - Ого... Сонь... ну ты... - Да, я разошлась! – притворно вздохнула Софья. – Ну, Кать, зацепила меня эта история. Вот и вдохновение попёрло. - Даже не знаю, как тебя благодарить, - покачала головой Терехова. Она держала в руках картину чуть покрупнее, уже на грунтованной фанере. И это был снова Джонни, притом у раскрытой дверцы топки – с растрепавшейся чёлкой, весь в отсветах пламени, он залихватски держал лопату и весело глядел прямо на зрителя. Тут уже не возникало никакого особого, таинственного ощущения, но Кате всё равно безумно понравилось: - Блин, какая энергия! Знаешь, оно такое... прям советская открытка! - С Первомаем, как грицца, - подмигнула Софья. – Я вспомнила, что он скоро, вот меня и понесло. - Честно, ну настолько круто. А я даже не знаю, чем заслужила такие старания с твоей стороны, что прям «сверх»... – неловко пробормотала Катя. - Чем? Любовью своей, - просто сказала Софья Андреевна. – Душевностью. Когда человека, даже умершего, настолько любишь и желаешь ему добра, то это не может не внушать окружающим, ну... прекрасные порывы. Вот. Кстати, насчёт «умершего» - а я вот лично считаю, что человек жив, пока о нём помнят, говорят – да и рисуют, почему бы и нет. Поэтому я Симмонсу – чего б там на него Федя ни бухтел – очень даже благодарна за то, что он привлёк внимание к людям, которые жили давным-давно. Но ведь жили же! Они заслуживают памяти, уважения, тепла. Пусть это, может, и слабая компенсация той страшной гибели, что их настигла, - пожала плечами Софья. - Спасибо тебе, Сонь. Огромное человеческое спасибо, - проникновенно произнесла Катя. А Саамай проронила: - А ведь всё верно сказала. Ну что ж, ладно! Пора выдвигаться на завершающий этап нашей операции. - Удачи! – пожелала Софья. - С таким классным артефактом она непременно будет на нашей стороне! – отозвалась якутка, весело кивнув на портрет. Когда они вместе с Катей шагали в сторону академии, притом снова молча, Саамай усмехнулась, глядя на Терехову: казалось, будто от радости она не идёт, а парит в паре-тройке сантиметров от земли.