Кафедра спиритизма и оккультных коммуникаций

- Вот такие пироги, - устало вздохнул Иваныч, окончив свой не то рассказ, не то отчёт, не то обличение. – Кстати, вы опаздываете на пару. Считайте, что я вас с неё официально отпустил. - Да мы пойдём, может... ну, постараемся успеть... – сквозь зубы попробовал проговорить Ваня, но Катя толкнула его пол стулом ногой. - Рановато, - многозначительно поднял седеющие брови Иван Иваныч, - беседа ещё не окончена. Да и я думаю, что Никольскому не принципиально. Хотя о безопасности жизнедеятельности вам и правда стоило бы задуматься. Хотя бы из-за избранных вами методов. Но сейчас важнее поговорить именно нам втроём. Тереховы ощущали, что по иррациональной причине они словно единый организм, в мозгу которого бьётся фразочка: «Штирлиц ещё никогда не был так близко к провалу». Да что там, даже это было неверно и запоздало – ведь провал уже совершился. И раскрыл их на пустом месте не кто иной, как Иван Иваныч, которого братюня ещё и обозвал этак снисходительно, когда после посиделок на кафедре Тереховы на пятой космической скорости уматывали домой. Катя тогда уже выскочила за порог вслед за братом – но в досаде придержала готовую захлопнуться дверь и озабоченно насупилась: - Слышь, Терехов, может, историю подотрём? - Да ладно, Францев такой хлебушек, что туда и лазить не станет, - усмехнулся Ваня с деланной беспечностью. - Блин, ну мало ли, - нерешительно протянула Катя, косясь в темноту щели между дверью и косяком. Она украдкой глянула на брата и обнаружила, что он смотрит туда же. И явно не хочет снова оказаться внутри даже с включенным светом. А больше всего хочет задраить эту дверь ко всем чертям и вообще к ней не приближаться – а потом усвистать вместе с сестрёнкой домой, чтобы проснуться на завтрашнее утро и мысленно объявить случившееся просто «стрёмными глюками». В итоге Ваня пробубнил: - Да ладно, Кать. Нормально всё будет. А возвращаться – плохая примета... В иное время она бы что-нибудь съязвила, но сейчас промолчала в знак согласия, плотно прихлопнула дверь и с облегчением повернула ключ в замке. А ведь когда они всё затевали, у Катьки и мысли не проскакивало, что элементарное заметание следов превратится в такую трудную задачу. Она вообще мало о чём думала. У неё внутри всё горело и звенело в предвкушении необычного опыта, о котором она иногда украдкой мечтала. Притом с тех самых пор, когда из детского страха при виде откровенных фотографий замороженной в канадской ледяной пустыне мумии из энциклопедии «Сто великих морских экспедиций» её эмоции перетекли в сочувствие и сопереживание, то и дело отдающее сладкой болью. Ну и как это было теперь объяснить Иванычу? Да притом изложить ладно и складно – желательно ещё и по сокращённому варианту, чтоб не пропустить две пары вместо одной. А главное, чтобы завкафедрой не подумал, что они с Ваней не то башкой совсем поехали, не то оборзели вкрай. Впрочем, поздно было переживать – сейчас Иван Иваныч имел все основания считать, что имело место и то, и другое. Хотя по его тону нельзя было этого сказать. Но это-то как раз парадоксальным образом рвало душу – точно так же, как и его интеллигентные, но очень красноречивые намёки. Уж лучше бы это был орущий и матерящийся Крозенко! А Францев кашлянул, нарушая затянувшееся молчание: - Итак, ребятушки? Как видите, мне известно больше, чем должно бы. Я тут подытожил все свои наблюдения за эти две недели... А ещё - как говорят обычно всякие дальние родственницы на семейных праздниках – я «вас вот таких знал». - Он сделал характерный жест, отмеряя в воздухе полметра от пола, и пристально посмотрел на брата с сестрой: - Поэтому я сейчас практически уверен в том, кто был вашей целью. Ваш, так сказать, тёзка, - глянул Францев на Ваню, и тот нервно сглотнул. А Катя потупилась. Терехова понимала, что это она являлась инициатором, и теперь ей было стыдно уже перед четырьмя условными Иванами: завкафедрой, братом и пострадавшим от прилетания папки в лоб аспирантом Ивиным - а главное, тем, на кого намекал Францев. А у завкафедрой хватало ума и памяти сопоставить и прежние факты, и нынешние улики – да и фраза о давнем знакомстве была никаким не преувеличением. Пускай Иваныч и знал их не так близко, как Родионыч, но Ваня с Катей были своего рода детьми полка, и курс их жизни постоянно пересекался с курсами Крозенко, Францева и всех, кто был с ними связан. В общем, все вращались в одном пространстве, на одной орбите – и шила в мешке было не утаить. Катя даже не понимала, от чего она сейчас больше нервничает: от уверенности Иваныча или от того, что он может всё-таки заставить её давать развёрнутые объяснения и обоснования сотворённой дури. И тут уж пришлось бы действительно, как на исповеди, выворачивать душу. Впрочем, и момент с Иванычевой уверенностью оказался скользким. - Да-да, Катерина, - глянул исподлобья Францев, - очевидно, мы думаем сейчас об одной и той же личности. Здесь другой нюанс – которым чреваты использованные вами, кхм, оккультные практики. Вы можете гарантированно заявить, что личность пришла заявленная, вот именно та? – с напором произнёс Иваныч. – Нужная вам? И не кто-то другой? У Кати вспыхнули уши, а выражение лица было настолько неописуемое, что Ваня даже не выдержал и слегка пихнул её локтем: держись, мол. Настала новая пауза. Но Францев сжалился и нарушил молчание: - Ну, справедливости ради, в нашем случае вероятность достаточно высока. Ничего по-настоящему опасного не произошло. Так, мальчишеские проделки. Энергетика или – как там у вас говорится? – ах да, вайбы! – здесь тоже черноты вроде нет. Но согласитесь, когда начинается что-то вроде мной описанного, так с непривычки можно и нервный срыв заработать. Или сердечный приступ. Ваня с Катей обречённо, пристыженно переглянулись. Да, теперь они знали, что Францев был чуть ли не первым свидетелем – и было невыносимо стыдно, да и страшно представить, как бы ему поплохело. Тем временем, Иван Иваныч сцепил руки и доверительно наклонился к Тереховым: - Ребятки, ну вы же думайте, что вы творите. Точнее – нужно ли в принципе пытаться это делать. На свете есть только один Творец, всё знающий, умеющий и способный на «настоящие-пренастоящие» чудеса, которых вам так отчаянно хотелось. Но не зря ведь некоторые штуки находятся под запретом? Эти ограничения неспроста. Ну не лезьте вы туда, где ничего по сути не знаете, как оно там устроено и как сработает. А в нашем случае никому из людей это не дано. Вот вы, например, Катя... Она вздрогнула, как ужаленная, хотя обращался Иваныч чуть ли не мурлыкающим тоном. Первой мыслью промелькнуло: а почему всё я да я? Но тут же настигла вторая: ты заводила – так что поделом. Катька только вздохнула. А Иван Иваныч продолжал: - Вы же не программист? А представьте, что узнали бы нечто элементарное и на радостях полезли бы в чужой код – зачем? А интересно же! А хочется что-то новенькое в программу внести! Но был бы из этого толк? Ответ, я думаю, очевиден. Не вы писали код – не вам и копаться в нём. А у нас тут с этими эксцессами всё по тому же принципу, но серьёзнее. Так что синий экран угрожает совсем даже не компьютеру... Тереховы сидели как на иголках, уже окончательно морально уничтоженные, и даже не смели глянуть Иванычу в лицо. Лучше бы на них орали и угрожали вышвырнуть из шараги. Тем временем, Иван Иваныч усмехнулся: - Ну что ж, дети мои? Анафеме я вас подвергать не буду. Епитимью тоже пока не придумал. Но покаяться всё равно придётся. Рассказывайте, хорошие мои, как вы сами до таких идей дошли и как нам всем тут устроили развлечение. Повисло неловкое молчание, и выжидательно-укоризненный взгляд Францева делал его ещё более неловким. Катя заёрзала на стуле, понимая, что справедливость требует держать ответ именно от неё. Но всё-таки не удержалась и посмотрела на брата, то ли ища поддержки, то ли надеясь, что он хотя бы озвучит преамбулу. Однако Ваня выступил как истинный старший брат, и выдал: - Даже не смотри на меня, не я придумал. - Терехов, я оценила, - съязвила Катя в манере героини из любимого советского фильма и незаметно вздохнула, поняв, что отдуваться все-таки придется ей. - Уф… Честно, Иван Иваныч, даже не знаю, с чего начать. - Ну, Катя, уж с чего-нибудь да начните, пожалуйста. В голосе Францева настойчивость граничила практически с мольбой, и это заставило Терехову ещё ниже опустить взгляд. Среди всех вещей, которые она не могла вывезти морально, расстроенный Иван Иваныч занимал одну из лидирующих позиций. Поэтому Катя собрала волю в кулак и таки начала свою апологетику.