Т-34. Свои и чужие

      Когда Аня впервые попала в концлагерь, она решила, что просто спит и видит навязчивый кошмар. Аня всерьез отказывалась воспринимать все это как реальность, но потом ее избили и она начала голодать. Постоянное ощущение голода отрезвило ее. Аня как чумная смотрела на толпы людей с номерами вместо имен и на нее накатывали волны панической атаки. Она ожидала, что ей тоже присвоят безликий номер, выдадут робу и отправят в женское отделение, но нет. Аня проговорилась. Не только назвала свое имя, но и сказала свои фразы на почти идеальном немецком. Только через несколько мгновений Аня догадалась о том, какую работу ей поручат в этом лагере. Аня не могла решить, что было бы хуже, работать как все или... На сердце Ани снова накатила волна панической атаки. Она попала как птичка в клетку и могла лишь мечтать о свободе как наивная маленькая девочка. Она вообще часто мысленно возвращалась в детство, даже не в реальное, а идиллически приукрашенное. Одна ее часть переводила немецкие слова, а другая упорно вспоминала детство. Аня рисковала заработать себе психическое заболевание. Подслушивая разговоры немцев и наблюдая за событиями в лагере, Аня узнала, что психов сразу убивали, считая их испорченными людьми, недостойными жизни.       "Тогда вы себя же первыми должны убить, - мысленно рассуждала Аня. - Вы же самые главные психи в мире".       Однажды один из немецких офицеров повел ее в кабинет для обсуждения заключенных, а Аня должна была сообщать ему все, случайно сказанное пленниками. Особенно планы о побегах и прочее в таком роде. Аня сказала какую-то ерунду, извинилась, что больше ничего не слышала, честно-честно, уже была готова испытать на себе гнев этого офицера, как вдруг он стал говорить с ней подчеркнуто ласково. Подошел к ней, погладил по руке, еще поближе подошел. Наивная Аня смутилась и развесила уши. Она ни разу в жизни не была с мужчиной, проводила время в мечтах о счастливой семейной жизни где-то там, в далеком будущем, но у нее не было даже парня. Аня посмотрела на немца будто впервые и отшатнулась от него как от пугающей галлюцинации.       "Я действительно схожу с ума, - лихорадочно подумала Аня, оглядывая кабинет и понимая, что не сможет из него никуда сбежать. - В голову лезет всякая пакость".       - Ну зачем ты так? - спросил у Ани офицер, манерно растягивая слова, держа ее за запястье, но не сжимая его слишком сильно. - Разве я такой страшный? - второй рукой немец снял фуражку, положил ее на стол и пригладил свои светлые растрепанные волосы.       Аня изо всех сил напрягала свою волю и приказывала себе молчать и не вестись на провокацию, не грубить немцу, но не смогла сдержать свой праведный гнев.       - Немцы напали на мою страну и убивают ее мирных жителей, - тихо, но с явным укором, произнесла Аня, смотря в пол, а не на собеседника-мучителя. - Я русская женщина и не могу даже думать о том, чтобы крутить романы с теми, кто вредит моей стране.       - Ты меня даже не знаешь, Аня, - ласково произнес немец. - Лично я никаких мирных жителей в твоей стране не убивал. Только солдат и офицеров Красной Армии, но на то она и война.       - Не мы ее начали, но мы закончим, - пробормотала Аня в забытьи. - Вы можете завладеть моим телом, но не моим сердцем и не моей душой. Мое сердце и душа принадлежат моей родной стране.       - Нет-нет, - немец склонил голову набок, - ты путаешь любовь к стране и любовь к человеку.       - Если вы любите свою Германию, - задыхаясь от волнения сказала Аня, - то русскую женщину любить не можете. Одно с другим не сочетается.       Какое-то время они оба молчали. Никто не дергался. Никто никуда не двигался. В кабинете было тихо, а на улице раздавались какие-то крики, но это было нормально для концлагеря.       - А советские дети? - вдруг спросила Аня у офицера. - Каких мирных жителей вы не убивали? Тех, кто был готов падать перед вами на колени и умолять о пощаде?       - Какие дети? - уточнил немецкий офицер и, не отпуская запястья девушки, присел на край стола в своем кабинете. - Пионеры, примкнувшие к партизанским отрядам и поджигающие казармы с нашими солдатами? Дети, которые часто подмешивали яд нам в пищу? Разве же это мирные жители? Мирные люди живут мирно, а не устраивают партизанские налеты и не пускают поезда с рельсов. Ты меня удивляешь, Аня. Ты не знаешь таких очевидных вещей?       Сердце Ани сдавила тоска и скорбь о счастливом прошлом, которое безвозвратно ушло.       - Эти дети уходили в партизанские отряды, чтобы помочь освободить свою родную страну от немецких захватчиков, - сказала Аня. - Они не могли жить мирно и принять немцев как господ. Советские дети не могут променять родную страну, язык и культуру на что-то иное, чуждое по духу, им совесть не позволит. Вы бы тоже, - добавила Аня, - не отреклись от немецкой культуры, попав в плен к советской армии, ведь так?       - Ты опять все путаешь, моя дорогая, - немец погладил запястье девушки большим пальцем. - Как можно сравнивать немецкую культуру и уровень жизни с советскими? Я же был на вашей, - немец откашлялся, - земле. Русские деревни не менялись века с восемнадцатого. Крестьяне ходят в, - немец припомнил русское слово, - лаптях. Это же какой-то позор. Не похоже, что советская власть дает вам процветание. Вы живете в грязи и даже не пытаетесь выбраться из нее. Грязь засасывает вас, вы утопаете в ней и привыкаете к такому существованию. Возможно, - добавил немец, - нам стоило как-то иначе позиционировать свое появление в советской стране, но факт остается фактом. В Германии образцовый порядок, а в советской стране нищета и хаос. Как можно любить такую страну? Скажи мне честно, Аня.       - Я просто люблю мою страну, - сказала Аня и заплакала как маленькая девочка. - Пусть у нас бедные крестьяне, но у русских людей есть духовное богатство. У русских людей чистые души и чистые мечты, понимаете? - Аня жутко улыбнулась сквозь слезы и теперь смотрела не на пол, а на потолок кабинета, упорно не глядя на дотошного немецкого офицера.       - Нет, не понимаю, - спокойно ответил он. - О каких чистых душах и о каких чистых мечтах ты говоришь? Коммунисты расстреляли не только царскую семью, но и тысячи священников. Взрывали храмы. Я лично видел как в остатках храмов без икон и куполов создавали склады для продуктов. Где же ты видишь тут духовную чистоту? - немец отпустил запястье Ани и положил обе ладони себе на колени. - Тебя использовали, Аня. Ты думаешь, что в этом лагере ты в ловушке? Что здесь нет надежды на спасение? Нет, Аня, - немец картинно погрозил девушке указательным пальчиком, - ты родилась и выросла в еще большей тюрьме. Ты хочешь сбежать отсюда и вернуться в нее, считая это благом. Бедное дитя.       Аня зарыдала громче. Ее плечи картинно содрогались, Аня картинно всхлипывала, прячась за своими слезами. Аня была хорошей актрисой. Сейчас она изображала свою невинность и слабость. Ей это было выгодно.