Разум заперт изнутри

      Дима прилетает уже после того, как П-3 сдается передовой советской химии — где-то через час от инъекции. Харитон считает, что П-3 еще долго боролся — дозу ему вкатили не жалея, так что появление своего Волшебника он в этот раз пропускает.       Может, к лучшему.       — Мы так не договаривались, Тош! — говорит Дима с порога. — Я просил тебя помочь мальчику, а не обрушивать на него Коллектив за моей спиной.       — Серьезно? — Харитон сейчас не считает нужным выбирать ни интонацию, ни слова, все равно П-3 не слышит. — Поэтому выложил яблочками дорожку к шлюзу? Перестань врать, Дима! На это ты и рассчитывал, что я сделаю за тебя всю грязную работу.       — Я отметил дорогу к шлюзу, — соглашается Дима. — Но надеялся, что в силу нашей договоренности ты удержишь его от этого шага до некоторого времени. А тебе оказались важнее собственные амбиции — попасть в Коллектив любой ценой! И даже то, что ты используешь фактически ребенка, тебя не остановило!       Когда Дима хочет, он умеет сказать так, что это выглядит оплеухой.       — Это ты только сейчас вспомнил, что он фактически ребенок? — Харитон рад, что у него тела, иначе выброс адреналина был бы гарантирован. — Почему не тогда, когда накачал его боевыми навыками поверх непрема и начал рулить им без его ведома? Сломанный черный «лаборант» на твоей совести, правда? Не верю, что, найдя ключ от импланта, ты не решил опробовать, как им пользоваться. Ну и как? Понравилось? Отличается от тех, кто сидит в клетках АПО?       — Я дал ему максимальную защиту для психики, — Дима уклоняется от ответа на остальные вопросы.       — От чего? Или правильнее сказать — для чего? Чтобы он устранил твоих врагов физически, не испытывая никаких угрызений совести, потому что не будет этого видеть и не будет об этом помнить?       — Если ты о том, что я делаю из него наемного убийцу — то нет. Такого у меня в планах не было.       — Меня ты тоже включил в число вероятных противников? Потому что П-3 рано или поздно связал бы свои провалы в лимбо с разрушениями вокруг и перчаткой на руке?       — Харитон, это мелко.       — Конечно, для академика Сеченова это мелко, у него в планах тотальный охват полимерами населения страны и единоличное ведение людей к счастью, после вычеркивания несогласных. И чего этим людишкам не хватает, правда, Дима?       — Ты опять ошибаешься! — Димкин голос звучит почти мягко. — Я настаиваю, чтобы ты перестал считать Коллектив злом. Это зло, если считать, что люди тупы, умеют только потреблять и совокупляться, а в Коллективе будут реализовать свои низменные инстинкты и потребности. Я никогда не смотрел на них так унизительно и пошло. Люди хотят развития! Просто не каждый человек дифференцирует свои желания, большая часть не успевает даже задуматься над ними! Коллектив дает огромные научные и бытовые возможности, доступ к любой информации по щелчку пальцев, поразительные перспективы для всего и всех! И если человечеству суждено объединиться в единую сеть, так пусть объединяются у меня на глазах и под моим руководством. Это единственное, что я могу для них сделать — помочь и оградить от злоупотреблений. Защитить. Если уж я действительно лучший ум человечества, это имеет обратную сторону в виде повышенных обязательств.       — Но и права тоже дает, не так ли? Что гораздо приятнее любых обязательств. Только знаешь, твое обожаемое человечество в твоем представлении как-то странно отличается от индивидов, которые его составляют, меня или П-3, например. Помнится, был такой персонаж в книге, чем больше любил человечество вообще, тем меньше любил его в частности, как отдельных лиц. Например, за то, что один долго ест за обедом, а другой сморкается. Но в целом был, конечно, искренне предан людям.       — Тош, ты не годишься на роль Зосимы, — морщится Дима. — Что до любви к человечеству, то есть деятельная любовь, а есть праздная. Последняя не требует никаких затрат и телодвижений, сиди и жди нового витка эволюции и выхода на более высокий уровень развития, которые случатся как-нибудь сами собой. Нет. Не случатся. Не случатся, пока каждый, кто одарен хоть чем-нибудь полезным, не вытащит это из кармана и не положит на общий стол. Служить своим единоличным интересам означает служить энтропии, которая спит и видит разделять и властвовать, чтобы загнать разум обратно, в состояние атомной взвеси в великом вакууме.       — Твоя казуистика тебя всегда вывозила при слабости доказательной базы.       — Я не собираюсь ничего тебе доказывать. Эволюцию нельзя остановить. Коллектив будет запущен после всеобщей полимеризации, хочешь ты этого или нет. Люди получат свободу, равенство и братство, к которым стремились, пусть пока только информационные.       — То есть твои слова о единице в вакууме были заведомым враньем?       Дима улыбается.       — Почему враньем, Тош? — уточняет он. — Ты при первой возможности затолкал эту единицу в Коллектив без моего участия и его согласия и провел эксперимент самостоятельно. Результат я нахожу удовлетворительным.       — Как интересно! Не поделишься со мной этим результатом? Тебе нравится, что П-3 продолжает смотреть на тебя с обожанием, хотя ты и есть причина его нынешнего состояния? Или это о том, что в Коллективе человечество в его лице будет настолько растерянно и сбито с толку, что примет любое руководство со стороны? Добровольно откажется от всех твоих широких возможностей в пользу поводырей, потому что не сможет самостоятельно интерпретировать то, что падает в руки?       — Грубо и утрировано, но, по сути, верно. Из всех планет во вселенной мы тоже обитаем пока только на одной, идеально пригодной для нашего вида. Коллектив — та же вселенная, но кто-то же должен первым указать на возможность расселения по космосу.       — Знаешь, если я не гожусь на роль Зосимы, то и ты не Иван, потому что никакая слезинка ребенка для тебя не аргумент, когда ты танком прешь к звездам, таща людей на аркане! Хоть рыдайте в голос всем человечеством!       Дима подходит снять перчатку с руки П-3, и Харитон использует этот момент для того, чтобы петлей из «усов» примотать его шею к кисти П-3. Близняшки остались снаружи, до конца затянуть петлю ему тоже не составит труда. Дима замирает, но страха в нем нет, только досада на глупую выходку.       — Харитон, прекрати! — укоризненно говорит он. — Ну представь, как это будет выглядеть со стороны П-3, когда он проснется? При твоей заботе о его психике это даже для тебя чрезмерно цинично — привести его в сознание с трупом на руках.       — Дима, остановись! — рычит Харитон, понимая, что делает это от бессилия больше, чем от злости. — Черт тебя подери, остановись!       — Знаешь, лимботензия и феномен возрастного регресса оказались никак не связаны между собой, — вдруг говорит Дима, со стороны это выглядит попыткой сменить тему, но Харитон все-таки слушает. — Результаты получены недавно, но они однозначны. Все дело в том, что Элькино лимбо хранило еще одну матрицу. Ту, в которую она вложилась полностью перед смертью, забыв о себе. А П-3 просто налетел на нее голым мозгом, как на мину — и она сработала. Жизненного опыта там не было никакого, да и сформированной личности тоже, но Плутоний был в свое время неплохо развитым человеком, поэтому только снизился в показателях. Будь он дураком, произошло бы полное обнуление. Вот такие дела, Тош.       Харитон медленно разжимает петлю, «усы» сползают, Дима выпрямляется, но перчатку не надевает, продолжает держать в руке.       — То есть сынок — это буквально? — Харитон спрашивает просто так, чтобы не молчать.       — В общем и целом. — Дима садится на кровать в ногах П-3, кладет перчатку рядом и наклоняется вперед, растирая глаза ладонями. — Как видишь, речь идет не о каком-то абстрактном чужом ребенке.       Глаза у Димы серые, как выцветшее от жары казахское небо, оно никогда не было здесь голубым, как в Москве или Ленинграде.       — Это плохо кончится, — бормочет Харитон. — Так исторически складывается для таких детей.       — Постараемся не доводить до этого.       Харитон не спрашивает, что будет дальше, он и так знает. Войны нельзя избежать, ее можно лишь отсрочить к выгоде вашего противника. Военную кафедру они оба прогуливали, но это он помнит.       Дима поднимается.       — Когда П-3 проснется и придет в себя, отправлю его подальше от Предприятия, — говорит он. — Вызову, когда будет нужен, до той поры ему лучше не вариться в нашей каше. Там за ним присмотрят и помогут восстановиться, а полимеризация быстро не закончится, времени хватит, чтобы нивелировать его регресс насколько удастся.       — Где он будет находиться?       Дима качает головой.       — Извини, Тош.       — Значит, я с ним не еду?       — Нет.       — По-хорошему мне стоит спросить — почему.       — Тош, мы оба знаем, почему. Но если тебе так надо это услышать, то ведь в разгроме этой комнаты П-3 не виновен, как и я. Ключ от импланта есть и у тебя, и если тебе нужна была причина вызвать меня сюда, ты ее создал. Его руками. Ему я об этом, конечно, не скажу, но подвергать еще раз такому стрессу тоже не хочу.       — Зачем бы мне все это было нужно?       — Думаю, ты решил убить меня после того, что узнал в Коллективе, — спокойно объясняет Дима. — Правда, почему-то не смог. О причинах не спрашиваю, но тому, что ученый в тебе опять победил преступника, я все-таки рад. Держать тебя в «Челомее» смысла не вижу, вряд ли дальнейшие события тебя обрадуют, да и мое присутствие тебе будет тяжело. От тела ты отказался, поэтому предлагаю поработать с Игорем на «Токамаке». Тихое место, интересная программа, но у органики есть ограничения по технике безопасности, а ты у нас чистый полимерный разум, мог бы принести огромную пользу. Головин перед тобой ни в чем не виноват, мстить ему вместо меня ты не станешь. Будет лучше для всех, если ты согласишься.       При видимом выборе выбора никакого нет, Харитон это понимает так же ясно, как и Дима.       — Хорошо. Ответь мне на последний вопрос — почему яблоки?       Дима опять улыбается.       — За познанием и грехопадением следовало изгнание из рая. Почему-то никто не обращает внимание, что, по сути, этот эпизод с яблоком — торжество науки. Научное любопытство победило и в тот раз, и в этот.       — А если бы я не воспользовался приглашением?       — Ты не мог. Я все еще знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было.       Секунду Харитон думает, а потом говорит:       — Я тебя ненавижу.       — Я знаю, — смеется Дима, направляясь к дверям палаты.