Разум заперт изнутри

      Тороидная камера стоит на отшибе от Предприятия с его полигонами — таково требование безопасности. Здесь вообще кусок заброшенной земли, густо поросшей травой и какими-то кривыми корнями, уходящими в скальные возвышения. Персонал живет в подобии пионерского лагеря — несколько корпусов друг за другом расположены в виде буквы U, обнесенной ограждением под высоковольтным током — от горных архаров, которые иногда забредают сюда и норовят проскочить препятствие. В центре лагеря скульптурная группа, созданная штатным архитектором Предприятия — мирный атом. Говорят, к дате запуска Коллектива по окончании всеобщей полимеризации, которая идет полным ходом, будет поставлен спектакль с таким названием, сюжет держится в секрете.       Головин в курсе, кого ему подбросили на содержание, но без имени, поэтому обращается к Харитону так, как написано на перчатке — ХРАЗ. Игорь вежливый человек, никогда не дает понять, что их положение в чем-то различно. Разве что перчатку носит на другой руке, где нет золотого браслета. Харитону его гамма-коннектор неинтересен, но приходится привыкать к тому, что теперь он смотрит на мир с правой стороны, а не с левой. Правой рукой люди делают в быту намного больше вещей, чем левой, соответственно, появляется больше возможностей видеть, чем Игорь занят. В основном это работа, в оставшееся время — она же, но с другой стороны.       Харитону, будучи биологом, тяжело вникнуть в тонкости жития токамака, Игорь охотно переводит термины в простой и понятный язык, по-своему даже образный, и их отношения можно назвать приятельскими.       К счастью, Игоря не интересует ни партийная борьба за власть, ни управление чужими мозгами, ни даже человечество в целом. Все, что он хочет от этой жизни — чтобы энергия, выделенная при ядерном синтезе, превысила ту, которая тратится на инициацию реакции. Простое человеческое желание, не противоречащее никакой морали.       — Неуправляемые реакции — прошлый век! — заявляет Игорь. — Лупить друг друга по головам с такой прорвой выделенной энергии безумное расточительство, недостойное разумных существ. Единственное оправдание этого направления в науке — как-нибудь использовать ее на нужды общества.       — Лупить друг друга по головам с помощью науки и есть «использовать» в понимание этого самого общества, — напоминает Харитон. — На личные нужды им хватает лучины и жареного мяса. Причем последнее — на костре.       — У цивилизованной общности нет и никогда не может быть основной целью разрушение и уничтожение другой общности, это признак деградации по массе параметров, все равно, что на лбу себе написать слово «дегенерат». Только жажда созидания говорит о перспективах общности в целом.       — Иметь идеологию вместо философии само по себе признак деградации по массе параметров, — Харитон вспоминает свой последний спор с Димой и поправляется: — Да и философия не всякая годится.       Головин, в отличии от академика Сеченова, не силен ни в какой философии. Он практик и даже чуточку мистик, как все молодые физики, поэтому их разговоры иногда сворачивают в отвлеченную от низкотемпературного синтеза область тайн и загадок вселенной.       — Не материя, а энергия — основа жизни, другое дело, что мы видим только один аспект ее проявления в нашем мире, материальный. Если у предметов нет массы и взаимодействия, для нас и энергии нет, а вместе с ней и фундаментальнейшего закона природы о сохранении энергии. И так во всем: железно определяем одно — рушится как карточный домик другое. В нашей картине мира сплошь зияющие провалы, а мы вместо поиска подходящих инструментов, берем то, что у нас есть, и создаем новые фатальные искажения. Потому и неэффективны до сих пор даже в простых задачах.       — Зато красивые слова хорошо придумываем, — сварливо отзывается Харитон. — Черные дыры, искажения пространственно-временного континуума, нейрополимерная альтернативная реальность, вместо того чтобы честно сказать: «А хрен его знает».       — Так ведь хрен приведет нас в креационизм, который противоречит науке, — хохочет Игорь — Вот какая физическая сила может сделать из белого — черное, из красного — синее?       — Палитра художника, — усмехается Харитон. — Тот же синтез, только очень холодный, на ручной тяге и с нулевым количеством выделенной энергии.       — Вот! По этой причине холодный ядерный синтез многие считают шаманством, — грустнеет Игорь. — Особо осторожные конформисты уже заменяют его сочетанием «низкоэнергетические ядерные реакции». Но ведь как ни назови, суть от этого не изменится.       — Видел в Коллективе твой доклад, ты заставил главный накопитель двигаться, — вспоминает Харитон. — Это тоже был низкотемпературный синтез?       — Больше случайность, — отмахивается Игорь. — Таскать накопитель в ванне тяжело, телега нужна, «вовчики» неповоротливые, да и пока нейтрализуется присадка, чтобы сделать его восприимчивым к новому поглощению цели, проходит время. Дим Сергеич торопится, говорит, сделай что-нибудь, чтобы ускорить процесс. Ну, я и не стал ждать, пока накопитель жидким станет, разогрел второй носитель из полимера и выстрелил им в желе, оно холодное, твердое, скорость и температуру погасило отчасти, но в месте удара запустилась цепная реакция, в полимере же дэ-два-о, вода тяжелая, кислород пошел высвобождаться, энергии деваться некуда, это мы сейчас ему отводы придумали, а тогда он оттаял да как выскочит из ванны! Одна лаборантка перекрестилась даже! Короче, паники навел! Дим Сергеич очень смеялся.       Игорь тоже смеется, заразительно и от души.       — А информация с носителя? — говорит Харитон. — Не исчезла?       — Никуда она не делась, носитель полимерный, там помимо дейтерия еще и кремний, который хрен растворишь, ему кислота нужна, а в накопителе кислоты нет. Ну и при выстреле тоже не образуется.       — Интересно, — Харитон делает голос нейтральным. — Допустим, с носителем понятно, а если человек умер? Остаточная полимерная память жива, но в человека не вставлен носитель, который можно вытащить, и смерть, допустим, внезапно произошла. Если его физически опустить в накопитель, информация усвоится?       Игорь задумывается, застыв в той позе, в которой его застал вопрос.       — Теоретически должна, — неуверенно говорит он. — От полимерной до клеточной органической, последняя идет с поглощением органической составляющей. Но если человек мертв, проверить, в полном объеме скопировалось или частично, возможным не представляется.       — Так давай проверим, — предлагает Харитон. — Иначе зачем я тут нужен?       У Игоря загораются глаза, Харитон это видит, главное теперь не спугнуть золотую рыбку и не остаться у разбитого корыта.       — А вам это не повредит? — запоздало спрашивает Игорь. — В том смысле, что…       — Ты же сам сказал про кремний, а органики у меня нет. Зато я могу в подробностях описать результаты, как ни один носитель не сможет. Представь, какое поле откроется для сохранения опыта и знаний тех ученых, кого смерть застала за работой. Никому не придется разбирать черновики и архивы и повторять весь путь проб и ошибок, последователи начнут с того места, на котором остановился разработчик идеи. А мы выясним, в каком состоянии полимер лучше передает и усваивает — жидком, твердом, газообразном или плазменном. Может, управляемый фазовый переход сделаем или движение накопителя упорядочим.       На последнем Игорь ломается окончательно, и они направляются в лабораторию.       На столе он отключает голосовой модулятор, снимает крышку со звездчатыми створками, отделяет «усы»-манипуляторы от основания и доходит до заглушки с надписью ХРАЗ 2.0. Откидывает ее и смотрит на золотое кольцо.       — Какое назначение у этой катушки? — спрашивает он. — По конструкции она здесь явно лишняя и не несет никакой функциональной нагрузки, даже для токопроведения. Я ее сниму на время?       Харитону нечем ответить, и вряд ли Дима рассказывал здесь кому-то о «Бете-0», поэтому Игорь без колебаний вынимает коннектор и насаживает себе на палец, чтобы не потерять. Из перчатки он вытряхивает полимерную капсулу и осторожно держит ее в ладони, стараясь не сжимать.       На лабораторном столе устанавливается компактный рельсотрон, Игорь закладывает Харитона в аппарат в качестве снаряда, после этого организует принимающий объем в соседней емкости и включает ток. Проходящие разряды Харитон ощущает как колебания среды, мыслительным процессам это не мешает, тем более что скорость выставлена щадящая. Аппарат стремительно выталкивает его из ствола в направлении емкости с полимерным аналогом желе и после некоторого времени, потраченного на остывание, Харитон полностью восстанавливается в первичных ощущениях. По крайней мере в способности мыслить.       Новую массу он осваивает быстро и полностью, что касается движения, то с ним есть сложности. Его физическая форма ближе к определению «полимерная сопля», но как биолог он сейчас отнес бы себя к простейшим. У простейших, как известно, есть всего четыре варианта движения. Мышечное сейчас отпадает за отсутствием мышц, а остальные три Харитон комбинирует в одно за счет избыточной на данной момент массы — амебоидное использует для перетекания с выбрасыванием «ложножек», простейшее — для колебательных движений, и сбрасывание части массы — для реактивного движения. Ему удается довольно резво покрыть всю поверхность стола в направлении перчатки и даже самостоятельно забраться в нее.       Онемевший Игорь, жаждущий подробностей, поспешно собирает конструкцию заново, забыв о кольце на пальце, выслушивает отчет и падает на стул в совершенном восторге. Перед его глазами носятся все возможные перспективы, правда, это длится недолго — через минуту дверь в лабораторию с ноги открывает «Аргентум» в количестве двух человек и такого же количества стволов.       — В чем дело? — Игорь непонимающе пялится на «реагентов».       — Носитель гамма-коннектора Головин пропал из сети, — объясняет старший в расчете. — Это вы? С вами все в порядке?       — Как видите, — Игорь даже оглядывается, чтобы понять, нет ли тут еще каких-то Головиных. — А что значит пропал?       — Не отображался в сети Коллектив больше минуты, — неохотно отвечает второй. — Положено реагировать.       — Можно вашу перчатку посмотреть? — второй протягивает руку, и Игорь вынужден положить в нее Харитона.       «Реагент» внимательно осматривает ее, снимает крышку с надписью и проверяет наличие коннектора. Без всяких церемоний забирает кольцо с руки Игоря и возвращает его на место, закрывая крышкой с надписью.       — Не надо вмешиваться в конструкцию манипулятора, — вежливо говорит он. — Личная просьба Дмитрия Сергеевича.       — Хорошо, — растерянно соглашается Игорь. — Сейчас я отображаюсь?       «Реагент» обращается к сети и кивает:       — Да.       — Наверное, здешние помехи, — виновато предполагает Игорь. — Мы тут на отшибе, техники много экранирующей, вот связь и не очень.       — Не исключено.       Перчатку Игорю возвращают, оба гостя исчезают в наступающих сумерках.       «Пчела» прилетает где-то спустя минуту после ухода «Аргентума», и единственное сообщение, которое она проигрывает в помещении, имеет своим отправителем «Волшебника» и звучит так: «Хорошая попытка, но — нет.» После этого «пчела» уматывает на всех скоростях в темное небо.       — Что за чертовщина? — подавленно спрашивает Игорь. — Сроду такого не видел здесь.       — Какой-то сбой, — спокойно объясняет Харитон сбитому с толку Игорю. — Слишком много экранирующей техники плюс помехи.