Терапия

      — Можно ли вам задать один каверзный вопрос?       — К-конечно.       Рамирес посмотрела на мистера Ларссона, закинула ногу на ногу, скрестив руки на груди. Напряжение мерзко сжимало всё внутри, заставляло напрячь все мышцы, словно она была кошкой, готовой вот-вот атаковать незваного гостя.       — Вы выглядите слишком зажатой на последних занятиях. Я сделал что-то не так? — его голос был всё таким же мягким и ровным, но она улавливает нотки беспокойства, от чего сердце обливалось кровью.       — Всё хорошо, — уверяет она его.       Ларссон склонил голову на бок, его ясный внимательный взгляд из-под очков чуть ли не приковал её к спинке кресла.       — Правда? А что тогда случилось, если не секрет? — сказал он заговорщически, будто они обсуждают не её проблемы, а ограбление банка, что должно пройти накануне.       — Секрет, — Рамирес чувствует, что щёки предательски краснеют, а уши горят.       Ларссон хмыкает:       — Как пожелаете. Тогда, думаю, нам пора закругляться.       Рамирес, кивнув, посмотрела в окно. На улице уже давно стемнело, шёл сильный холодный ливень, завывал ветер, и она без понятия, как будет добираться обратно без зонтика или дождевика. Может, попросить лишний зонт у мистера Ларссона?       — Какой сильный дождь, — заметил он, подходя к окну и постукивая длинными пальцами по стеклу. — Рамирес, не желаете поужинать?       — Чего?!       Она с удивлением покосилась на него, он обернулся, его губы плавно растянулись в мягкой, но странной улыбке, будто он знал гораздо больше, чем стоило. Рамирес по совету Астрид начала прочёсывать интернет-страницы, в поисках информации о Стиане Ларссоне. И её было достаточно. Частный врач, что три раза менял своё место жительства, хотя до своих двадцати девяти лет ни разу не уезжал из столицы. Отзывы о нём разнились. Кто-то называл его святым с чутким нутром, что помог справиться с переживаниями, «заговаривая» своим глубоким и приятным голосом. Кто-то называл его резким и излишне рациональным, говорящим всё прямо и в достаточно грубой манере, хоть и завуалированной под доброту. Но все сходились в одном мнении: ему практически всегда удавалось помочь. Будто очищал от плохих эмоций, вытаскивая из тёмных глубин паникующий разум, сдувая с него липкие навязчивые мысли, вручая его в руки пациента и напоследок давая советы, что нужно делать при подобных ситуациях. И почти все в один голос заявляли, что Ларссон как будто знает их не только по рассказам, что наталкивало некоторых на мысли, что он любит сталкерить за своими пациентами. Правда, бездоказательные.       — В такую сильную непогоду обычно я подвожу клиентов до их домов. Но, к сожалению, моя машина сейчас в автосервисе. Поэтому предлагаю вам поужинать и посидеть у меня, пока ливень хотя бы немного не стихнет. Боюсь, что вас там попросту смоет.       Последнее прозвучало нагло и самоуверенно, но Рамирес улыбнулась, осознав, что она не стеснит его.       — Значит, вы согласны? — она утвердительно кивает. — Прекрасно. Молох, сегодня у нас будет ужин на троих, — говорит он, открывая дверь и выходя в коридор.       Где-то в глубине квартиры недовольно мяукнул сфинкс, будто не он буквально час назад снова приветственно тёрся о ноги девушки, требуя уделить ему хоть чуточку внимания. Раньше Рамирес не заглядывала дальше прихожей с коридором и комнаты, где они занимались, поэтому ей было любопытно следовать за Ларссоном, что так любезно разрешил посмотреть на его личную жизнь, что скрывалась за прикрытой дверью во всё том же коридоре. За ней скрывалась гостиная, совмещённая с кухней.       — Ванная комната и туалет по левую руку, — мистер Ларссон кивает в сторону двух дверей, что казались чуть уже обычных. — По правую руку моя спальня, но там ужасный бардак, заходить не советую.       Он, что-то напевая себе под нос, двигается на кухню, открывает холодильник и разглядывает содержимое. Ей под ноги бросился Молох, истошно взывая обратить на него внимание и взять на ручки. Ларссон шутил, что у кота характер такой же отвратительный характер, как и у него самого. И Рамирес сложно было сказать, правда это или нет. Молох не был отвратительным, он просто требовал ласки, а когда злился — соблюдения личных границ.       Рамирес бегло осмотрела ту часть, где была гостиная. Большой чёрный кожаный диван явно из той же серии, что и кресла, стоял спинкой к кухне и явно предназначался для просмотра телевизора, что должен был крепиться на стену. Но вместо телевизора во всю стену расположилось несколько книжных стеллажей. Книги стояли ровными и плотными рядами, полностью заполняя выделенное им пространство. Парочка из них были всё же вытащены и лежали на журнальном столике из тёмного дерева. В одной из книге в качестве закладки торчал карандаш, в другую же и вовсе заложили небольшой блокнот. По полу были разбросаны кошачьи игрушки, рядом с диваном была лежанка Молоха.       — Я собираюсь приготовить питтипанну, — сообщает ей Ларссон, тем самым отрывая от изучения его квартиры. — У вас есть аллергия на что-то или какие-нибудь нелюбимые продукты?       — Кролики… — Рамирес подошла ближе, посмотрев в холодильник. — Брокколи и морковь.       От него послышалось ворчание, в котором она отчётливо услышала: «Словно дитя». Но он считается с её предпочтениями, оставив злополучные овощи на месте.       — Вам помочь? — спрашивает она с готовностью и желанием помогать.       — Благодарю, но не стоит, — быстро остужает её пыл Ларссон, замечая, как она расстроилась. Он вздыхает, продолжает уже более дружелюбным тоном: — Я привык заниматься этим в одиночку.       — Вы всегда готовите одни?       — У меня нет сожителя…       — А друзья? С друзьями тоже готовят, — не унималась Рамирес.       Он красноречиво поморщился, и ей сразу стало понятно. Не было никаких у него друзей. Ему вполне хватает профессионального рабочего общения с пациентами. А свободное время он проводит, видимо, с Молохом и книгами и чувствует себя прекрасно. Хотелось бы Рамирес быть счастливой в одиночестве… Или Ларссон тоже несчастлив в одиночестве? Она посмотрела на Молоха, что громко мурчал у неё на руках, зацепившись передними лапами за рукав её кофты и перебирая лапками. Посмотрела на его кофточку ручной вязки, а затем на мистера Ларссона, что поправлял привычно закатанные свои рукава, точнее, она смотрела прямо на его руки.       — Скажите, а это вы связали Молоху кофточку?       — Ага, — коротко отвечает он, перехватывая её взгляд. Она смущённо его потупила, чувствуя, как её сердце бешено колотится. — Всё ещё желаешь помочь?       — Желаю, — моментально оживилась Рамирес, хотя на долю секунды выпала из реальности, услышав это.       Молох, вновь недовольно мякнув, соскользнул с её рук, мягко приземлившись на пол. Потянувшись, он зашагал в сторону хозяйской спальни.       Мистер Ларссон торжественно вручает ей овощечистку и несколько картофелин, и что нужно было с ними делать — понятно даже ребёнку. Рамирес с радостью берётся за предложенное дело. Ларссон продолжал что-то напевать, изредка бросая долгие и внимательные взгляды на неё, будто она может сделать что-то не так.       — Мистер Ларссон, — говорит Рамирес, видя, как тот моментально отвернулся, продолжив дорезать ветчину. — Можно задать ещё один вопрос?       — Конечно, спрашивай.       — Это на счёт вашей работы, — Рамирес споласкивает пару картофелин, кладёт их рядом с доской. — Расскажите, почему вы бесплатно ведёте приём родственников пропавших детей?       — Ну, не совсем бесплатно… — она выгибает бровь. — Я участвую в госпрограмме, что помогает таким людям справиться с утратой. Ты же сама отлично знаешь, что это, к сожалению, остросоциальная проблема. И мне приходят небольшие начисления от проделанной работы.       — Вот оно как, — протягивает Рамирес.       Ларссон кивнул.       — Отлично, давай сюда остальное, — говорит он, когда она закончила чистить картошку.       Нож в его руках скользил плавно и будто не совсем естественно. Костяшки на цепких руках слегка побелели от напряжения, можно было рассмотреть совсем маленькие венки, что были слишком близко к коже. Рамирес стыдно, что она так открыто пялится на человека, но она ничего не может с собой поделать, чувствуя, что действительно вляпалась по полной.       Ларссон заканчивает нарезать продукты, перемещается к плите и творит чудеса уже со сковородкой в руках. Она быстро разогревается, масло приятно шкворчит, когда он сбрасывает в него лук, а затем картофель. Рамирес пристраивается рядом, заворожённо наблюдая. В их семье отец пренебрежительно относился к готовке, от чего было необычно наблюдать за взрослым мужчиной, который этим спокойно занимался и не гнал взашей прочь с кухни, как это кучу лет делала мать. У мистера Ларссона сегодня снова было приподнятое настроение, как и во вторую их встречу. В такие моменты уголки его губ невольно подёргиваются, изредка приподнимаясь, растягивая губы в улыбку. Он мог нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, что-то петь себе под нос или растягивать слова, вертеть ручки и иные предметы в руках. Казалось, в этот момент энергия бьёт ключом, и он попросту не знает, куда её выплеснуть на такой мирной и сидячей работе.       К картошке с луком постепенно добавляется стручковая фасоль, а затем ветчина с небольшим количеством бекона. Помешивая питтипанну, Ларссон достаёт вторую сковородку, наливает на неё немного масла, распределяя его по поверхности.       — Достань пару яиц.       Она открывает холодильник, достаёт с полки дверцы яйца, передавая их в его руки. Он, кивнув, забирает, слегка дотрагиваясь до неё пальцами, продолжает готовить, не обратив внимание на неловкость с её стороны. Рамирес старается взять себя в руки. Чувство влюблённости приносило эйфорию, но при этом она чувствовала себя так глупо, не зная, как и с какой стороны ей стоит подобраться.       Ларссон выключает конфорки, раскладывает еду на заранее приготовленные тарелки, приглашает Рамирес за стол. Сам он, слегка пошатываясь, некоторое время продолжает стоять, что-то обдумывая. Затем лезет в холодильник, немного повозившись и постучав различными стеклянными и консервными банками, достаёт пару банок пива.       — Будешь?       И Рамирес почему-то соглашается.