Терапия

      — Мистер Ларссон! Я вхожу! — привычно сообщает Рамирес, заходя внутрь его квартиры.       Вчерашний вечер выдался на славу приятным. Они вместе неспеша поужинали, болтая на темы, отдалённые от его работы, немного выпили. К концу трапезы дождь немного утих, и Рамирес решила, что доберётся до дома пешком. Ларссон не сопротивлялся её решению, лишь когда она стояла на пороге, всучил ей в руки свой зонтик и попросил, чтобы она написала, как дойдёт.       И сейчас она зашла перед занятиями, чтобы вернуть зонтик. Но её никто не встречает, хотя они буквально час назад списывались. В квартире стояла звенящая тишина, будто всё замерло, в ожидании её следующего действия.       — Мистер Ларссон? — уже неуверенно снова позвала его Рамирес.       Ей стоило просто оставить зонт у порога и уйти, но тогда чувство беспокойства осталось бы с ней на неопределённый срок, пока он не решит написать ей какое-нибудь успокаивающее сообщение. Поэтому она разувается и, держа в руках зонт, проходит дальше, скользя по полу в носках. Первым делом заглядывает в кабинет. Хоть у порога чужой одежды и обуви не было, она всё же решила проверить. Чёрт его знает, где он сейчас. Вцепившись в ручку, она медленно тянет её вниз на себя, бесшумно открывая дверь. Отвратительная привычка, появившаяся у неё ещё в детстве, когда родители сильно ругались, но не было непонятно из-за чего. Тогда Рамирес бесшумно открывала дверь своей комнаты, выглядывала в коридор, замирала, прислушиваясь к ссоре, к отвратительным и ужасным словам.       В кабинете не было никого. Кажется, даже ничего не было тронуто со вчерашнего вечера. Рамирес загорелась желанием взять в руки перевёрнутую планшетку, прочитать, что он записывает, во время их разговоров. Мистер Ларссон уже давно выписал ей снотворное и транквилизаторы, но всё ещё не назвал никакого диагноза. Сказал, что для точно диагноза требуется куда больше встреч. Но промежуточные идеи должны быть?       — Это неправильно, Неудача, — говорит она сама себе, глядя, как за окном на деревьях гроздьями сидят чёрные птицы. Казалось, они наблюдали. — Но что может случится плохого?       Максимум, её поймает за этим Ларссон и неприятно, но справедливо отругает. Возможно, даже бранными словами, которые он не очень поощрял. Когда Рамирес случайно выругивалась, используя свой необычайно большой матерный запас, состоящий не только из шведских ругательств, тот не говорил ни слова против, лишь недовольно цокал языком и отводил взгляд.       Интерес с поразительным перевесом выигрывает.       Рамирес, прислушавшись к тишине и убедившись, что никто к ней не идёт, подходит к кофейному столику, стаскивая с него планшетку с листами. На первом листе не было ничего особенного, это были записи о последней встрече, стоило перелистнуть в самое начало. И когда она это сделала, по телу пробежался холодок.       «…Несмотря на то, что с того случая прошло много лет, Неудача отлично помнит практически всё… Как и предполагал, она страдает от кошмаров и видит то, что просачивается в этот мир. Зачастую последнее происходит из-за первого…»       Она прикусывает губу, пялясь на листы, что были исписаны аккуратным почерком, на местами грубо перечёркнуты целые абзацы. Руки дрожат. Она никогда не называла себя при нём Неудачей.       «…На первый взгляд кажется очень доверчивой, но на деле тяжело внушаемая. По рассказам становится ясно, что Неудача верит в происходящее, хоть и старается убедить себя в обратном. Довольно сильно развита паранойя…»       «…В Сенерсэди не удосужились даже нормально привязать душу к телу… Требуется обсудить…»       Рамирес никогда не говорила про Сенерсэди, она даже забыла, как называется мир, откуда был родом Бенджамин.       «…Снотворное даёт положительные результаты. По её словам, количество видений уменьшилось. Этого недостаточно…»       «…Когда нервничает, повышается вероятность видеть то, что не принадлежит этому миру. Сильный стресс из-за родителей. Лжёт, что всё в норме…»       Рамирес подпрыгивает, слыша, как сзади открывает дверь, загнанным зверем смотрит на Ларссона, точнее…       — М-мистер Голос? — голос дрожал, её душа была словно натянутая струна. Одно неверное движение, и она порвётся.       Он вздыхает, проводит рукой по волосам, что без специальных средств упорно не хотели укладываться назад.       — Моё милое дитя, нельзя рыться в чужих вещах.       Это он.       Рамирес действует инстинктивно. Бросает на стол планшетку, грубым и резким движением прижимает к его груди зонт, от неожиданности он делает полшага назад, неосознанно хватаясь за зонт. Рамирес выбегает из комнаты, а затем из квартиры. Мистер Голос не окликает.

***

      — Неудача, — её тихонько толкают вбок. — Неудача, меня не было всего одну пару. Что за пиздец успел произойти?       Рамирес неразборчиво мычит, закрыв лицо руками, не желая показывать Астрид (да и всем остальным) своё опухшее лицо и заплаканные глаза. Астрид, кажется, обводит взглядом однокурсников, но никто не может дать ей внятного ответа. Мол, ещё на первую пару пришла с глазами на мокром месте и забилась в самый дальний угол аудитории, чтобы её никто не трогал.       Она влюбилась в Мистера Голоса, что в облике обычного человека занимался её психотерапией. Такое нарочно не придумаешь. Он снова смог её обмануть. Снова. При этом даже особо не скрываясь. Но это предательство ощущалось, как очередной нож в спину. Почему всё именно так? Это очередная игра?       Рамирес, шумно сопя, глубоко дышит, стараясь заглушить панику с самобичеванием, но они с новой и новой силой возвращались обратно, накатывая ещё сильнее.       Это она виновата в том, что ничего не заметила.       В животе всё стянуло тошнотворно-болезненным узлом.       Это она виновата в том, что детей похищают.       Рамирес делает несколько глубоких вдохов.       Нет. Она не виновата в том, что детей похищают. Она знает это. Что она может сделать? Сообщить полиции? Донести на демоническую сущность, что по своей прихоти может раствориться в темноте, не оставив ни следа? «Прекрасно». Неудача отлично понимала, что её объяснениям, кто на самом деле похищает детей, никто не поверит, лишь вызовут врачей из психушки и положат на год, а то и больше.       Её обнимают. Астрид мягко и убаюкивающе поглаживала по голове, позволяя чуть ли не повиснуть на шее, уткнувшись ей в плечо.       — Это из-за мистера Ларссона? — Астрид слышит тихое утвердительное гуканье. — Вот мудак.       Рамирес, как ни старалась, почему-то мудаком его не считала, от чего было больно вдвойне, а то и втройне. Но она не могла сказать об этом своей подруге. Пусть считает его мудаком, разбившей нежное сердце и кристально-чистую любовь. Это можно было назвать правдой. Правда, с некоторой натяжкой. Внутри складывалось двоякое ощущение, будто она желала, чтобы Ларссон оказался Мистером Голосом. От подобных мыслей становилось не по себе.       — Как ты себя чувствуешь? — шёпотом спрашивает её Астрид, когда начинается пара и Рамирес, переборов себя, отлипает от подруги.       — Получше, — она вытирает тыльной стороной ладони глаза, что уже начали неприятно побаливать из-за сухости.       — Я вижу, что ты не хочешь это обсуждать, — Астрид улавливает её утвердительный кивок. — Хорошо. У тебя сегодня занятия с мелкими. Ты справишься?       Рамирес задумалась, вновь кивнула, но это выглядело слишком неуверенно.       — Я помогу тебе. А потом ты переночуешь у меня, — с этими словами Астрид достаёт телефон и спешно что-то печатает. Похоже, отменяет встречу с каким-то парнем. — Боюсь, что за тобой в родительском доме никто не будет следить.

***

      Астрид тихо ругается на себя, снова и снова пытаясь открыть несчастный замок. Наконец, он поддаётся, и они могут зайти внутрь. Рамирес вдыхает привычный запах цветочных духов, как в первый раз осматривает однушку. С первого взгляда может показаться, что в ней никто не живёт. Чисто, пусто, нет никаких вещей, валяющихся на полу. Только постель слегка помята.       — Извини за беспорядок.       Астрид убирает свою и её верхнюю одежду в шкаф, вешает рюкзак на предназначенное для него место. Рамирес знает, что эта привычка появилась из-за матери Астрид. Вроде, в этой привычке нет ничего плохого, но это далеко не так. Рамирес ещё в школе перестала предпринимать попытки привести свою подругу в гости, ведь у той при виде лёгкого беспорядка начинался нервный тик, а в глазах стоял настоящий ужас. Чуть позже удалось выяснить, что мать Астрид, когда была в бешенстве, могла выкинуть всё, что «лежало не на месте». Или вывернуть все комоды и шкафы, скинув все вещи в центр комнаты, а после наорать и заставить убираться. Естественно, что после такой дрессировки квартира будет вылизана с пола до потолка, но для матери всё равно будет грязно.       Рамирес вешает сумку рядом с рюкзаком, поглядывает на ванную.       — Можно…       — Да, конечно.       Астрид ясно всё и без слов. Она подходит к одному из шкафов, достаёт оттуда пару полотенец и выглаженную футболу, от которой приятно пахнет кондиционером. И Рамирес берёт это, зная, что завтра к вечеру всё это уже будет вновь перестирано, высушено, выглажено и убрано на место.       Стоя под душем, Рамирес снова перебирала свои мысли, как чётки. В голове как-то не укладывалось всё это. Морго играет с ней? Судя по всему, он питается плохими эмоциями, чужой болью. В детстве он искренне желал, чтобы она наткнулась на опасность, что могла навредить или даже «убить» её душу, тем самым, возможно, попросту перезапустив игру. Спасало лишь то, что маленькая Неудача со своей бурной фантазией могла в равной степени с Морго влиять на место между жизнью и смертью.       Но что он делал сейчас? Да, он работает врачом явно чтобы подпитывать себя негативными эмоциями. Но он… Помогал? Верилось с трудом, но ведь так и было. Лекарства были реальными, терапия была реальна, всё потихоньку помогало. Или…       Она выходит из душа расстроенная и сердитая. Рамирес не знает, что чувствовать к паразиту. Кто знает, может, реальная она где-то в больнице, а душа сейчас здесь, в игре? При этой мыли Рамирес сильно ущипнула себя, будто это поможет очнуться ей. Почему она тогда не видит ни Бенджамина, ни кого-либо ещё? Разве защитники из Сенерсэди не должны всем помогать?       Астрид что-то успокаивающе щебечет, усаживая Неудачу за стол и ставя перед ней кружку с чаем.       — Что-нибудь ещё хочешь.       — Нет.       Расчёсывает и высушивает её волосы, а после чая отправляет Рамирес в постель. Рамирес вслушивается, как Астрид моет кружку, расставляет всё по местам, а после тихо скользит в ванную комнату. Снотворного не было, но состояние было таким вымотанным, измученным, что она практически засыпает до возвращения подруги. Но всё же чувствует, как Астрид ложится рядом, приобнимая, нежно и по-матерински целуя в висок, от чего Рамирес лишь слегка поморщилась, окончательно засыпая.