Второй шанс

Черноволосая девчушка спешно перебирала босыми ногами по прохладной траве. Её небесно-светлые глаза лучились радостью и трепетным предвкушением. Малышка выбежала на узкую тропинку, и под её ступнями заскрежетали гладкие мелкие камни всевозможных оттенков серого. Весеннее солнце, от которого было негде спрятаться, обжигало узкие плечи и смоляного цвета макушку, отчего Т/и вспомнила, как поутру мамины ласковые руки заплетали ей, неугомонной десятилетней имениннице, простую косу, шедшую изгибом от правого виска к левой мочке уха. Чтобы удержать на месте рвущуюся на улицу дочь, мама тогда положила ладонь ей на плечо и подхватила с табурета голубой платок, который повязала на голову малышке. — Вот так, — мелодичным голосом отметила она, поправляя выбивавшиеся наружу локоны. — Долго на солнце не гуляй, хорошо? — она прижалась мягкими губами к розоватой щеке. Т/и кивнула и улыбнулась, после чего под беззаботный материнский смех скрылась за скрипучей деревянной дверью. Сейчас же она торопливо возвращалась домой из небольшого леса, раскинувшегося на краю деревушки, прослышав, что к воротам их селения идут Мары. Девочка, конечно, знала про служительниц Мораны по рассказам отца, чья сестра покинула родные стены много лет назад, но сама никогда прежде их не видела. Она свернула влево у кузницы, и в конце улочки показалась соломенная крыша. Вокруг дома собирались поселенцы, но маленькая Т/и не придала этому значения, попросту подумав, что Мары пришли за соседской дочкой — Анькой. Только вот она имела тёмно-русые волосы, да и десять лет ей стукнуло уже как месяц, в отличие от светлоглазой именинницы, которая — одно лишь радует — встретила-таки Мар. Спустя многие годы, лёжа на твёрдом полу в покоях королевского дворца Серата, повзрослевшая Т/и подтянула колени ближе к груди и обхватила их длинными руками. Она невольно вспоминала о прошлой жизни, которая окончилась так рано. В тяжёлой голове возникали образы людей, их глаза и улыбки. Она не могла забыть ласковые прикосновения рук мамы, в память врезался её потерянный взгляд, когда она отперла дверь и встретилась с шестью женщинами в алых плащах. Т/и помнила, как на ясные голубые глаза навернулись слёзы и в них засквозили отчаяние и боль. Через распахнутое окно послышался глубокий, наполняющий и сотрясающий внутренности грохот, от которого по шее пробежала дрожь. Снаружи вновь загремело, и Т/и дёрнула головой в попытке скрыться от этого звука, пробирающего до костей. Следом на каменные выступы упало с десяток крупных дождевых капель, а затем ещё и ещё, пока шум воды не заполнил всё безжизненное пространство комнаты. Резкий раскатистый звук периодически рассекал мерную пелену дождя, а шелест капель походил на монотонный рокот в пустой и гулкой груди девушки, чья кожа приобрела более естественный, но ещё слишком бледный для человека оттенок. Т/и ощущала себя так, будто она лежала на тонкой ледяной корке глубокого озера. Его продолжало засыпать крупными и тяжёлыми хлопьями снега, которые впивались своими остроконечными узорчатыми иголками в её кожу, пробираясь глубже, и проникали в бегущую по телу кровь. Розовый пигмент уступал место белёсому морозцу, который покрывал её щёки. Над распахнутыми губами вилось облако пара, и, рассеиваясь, оно поднималось к тёмному небу, откуда грозовые облака хмуро смотрели на бессильную девушку. Под её телом на кристально чистой поверхности льда расползались изящные тонкие линии, отражающие изгибы молний, которые сверкали в предштормовом небе цвета её глаз. Хрупкий силуэт перестал разниться с окружающим миром — постепенно приобретая черты друг друга, они словно стали единым целым. Трещинки неумолимо ползли к берегу, играя с девушкой. Тяжёлое, заледенелое тело лишь чудом не погружалось вниз, в тёмные воды неизвестности. Едкий страх разливался под кожей и обжигал, будто оголённый провод, замерший возле упрямо не бьющегося сердца. Покрытая инеем кожа приобрела насыщенный серый цвет и могла сравниться с гранитной плитой, которую позднее установят у пустой могилы Мары. Т/и больше не боялась. Она лишилась всех родных, а значит, страху было нечего с неё взять. Она смело совершила последний и самый мучительный шаг, приняв свою смерть. Ощущала, как превращается в тот могильный камень, которого оказалась лишена, будучи захороненной на самом севере Серата, где вился свирепый ветер, чьи завывания походили на стенания обречённой юной души. Лёд глухо треснул, а на необъятном небе, к которому Мара потянулась худыми пальцами, сверкнула самая красивая на её памяти молния, исполосовав грозовую гладь. И вновь пробирающий до глубины души оглушительный грохот раздался над головой, а в уголках пустых глаз появились слёзы. В детстве Т/и всегда боялась грома… И вот лёд окончательно раскололся, а властные щупальца обвили бренное тело, утягивая его в тёмные воды безмолвия. Неизведанный страх до боли сжал горло, опаляя лёгкие, которые выпустили последний воздух. Т/и кричала. Не помня себя, она горестно, с надрывом стенала, сильнее сворачиваясь в клубок, точно маленькая девочка, которой она всегда была и будет. Но ей не хотелось больше «быть». Невыносимая боль, с которой ей не удавалось совладать, одолела Мару, и теперь она походила на безвольную тень прежней себя. Однако наложить на себя руки она не могла, ведь для Мар это было величайшим грехом да и сил у неё бы не хватило, а потому по прошествии семи дней Т/и начала умолять Александра вернуть её в землю. Тот, разумеется, отказался, ведь не для этого он и его отряд проделали столь долгий путь к безымянной могиле, которую искали целую вечность. Когда молодой человек смотрел в её остекленевшие глаза, его пробирали отвращение и ужас. Никогда он не видел такого отчаяния, и никогда ещё ему не было так противно от чьей-то слабости, а юная Мара с каждым днём выглядела лишь хуже. Он верил, что где-то внутри неё скрывался тлеющий уголёк жизни, который он мог бы превратить в яркое пламя, а потому всячески поддевал Т/и в тщетной надежде на проблеск хоть одной эмоции, но та по-прежнему кривила в рыдании губы и падала ему в ноги, умоляя вернуть её в могилу. Она была столь жалкой, что заставила его сожалеть о том, что он всё это начал. Сейчас же принц в очередной раз смотрел на сжавшуюся на полу девушку, чьё состояние неизменно ухудшалось. Две сотни лет пролетели, словно сон, но считанные дни пожирающего мрака… О, они длились целую вечность. Т/и трясло. В груди Александра закололо. Хоть она и была ему противна, она всё ещё была ему нужна… а он был нужен ей. Так сказал Северин, и его слова не выходили у принца из головы, как бы он ни противился. В несколько шагов Александр оказался рядом с Т/и, и его сильные руки ловко расцепили пальцы, которыми она впилась в собственные ноги. Он обвил её плечи и крепко прижал к себе, ни разу не дрогнув из-за прикосновений мокрых волос и одежды к телу. Один из слуг, сбежавшихся на крик, незаметно закрыл распахнутое окно, створки которого бились о стену, и покинул покои. Молодой человек уткнулся носом в шею девушки, согревая её горячим дыханием и нашёптывая ей неразборчивые слова. Т/и жмурилась и дёргалась в его объятиях, но у неё и при желании бы не хватило сил вырваться. Спутанные пепельные волосы коснулись щеки принца, а вопли стихли. Т/и нащупала руку Александра и холодными тонкими пальцами скользнула по его предплечью к сжатой ладони, когда он вздрогнул, как ей показалось, из-за контакта с её кожей. Она прерывисто глотала воздух, восстанавливая дыхание, но, распахнув глаза, тут же их закрыла вновь из-за яркого дневного света. И когда только закончился дождь? Принц без особых усилий поднял девушку на ноги, и та вновь открыла глаза и проморгалась. — И чего только из окна не выбросишься? — неожиданно спросил Александр хриплым голосом, отчего Т/и дёрнула плечом, отстраняясь, но ответа от неё не последовало. — Нравится так страдать — на здоровье. Только в следующий раз будь потише, слабачка. — Посмотрела бы я… — полушёпотом начала Мара, но была прервана. — Так посмотри! — громче ожидаемого выкрикнул Ласнецов и, схватив Т/и за плечо, развернул к себе. — Посмотри на меня! Скажи хоть слово, ударь, поцелуй — да сделай ты что-нибудь и прекрати жалеть себя! Думаешь, станет лучше? Думаешь, это вернёт твоих сестёр? — Александр подался вперёд и положил ладони на бледные щёки девушки. — Нет, ничто из этого, — с укором продолжил он, — и с каждым новым днём будет лишь хуже. Ты выглядишь как мертвец, Т/и. Ты жалкая и слабая. Ты и руки-то наложить на себя не можешь, ничтожество, — закончил Ласнецов и намеренно ухмыльнулся, вглядываясь в серо-голубые глаза. Губы Т/и дрогнули, и она попыталась убрать руки принца от лица, но у неё и впрямь не хватало сил. — Не нравится это слышать? — глумливо спросил Александр, на мгновение обрадовавшись хоть какому-то протесту со стороны безжизненной Мары. — Или тебе не нравится, когда тебя трогают? — Его правая рука спустилась к её поясу, задрала край рубахи и проскользнула под её подол. — Так? — Не надо, — плаксиво сказала Т/и, упираясь руками в широкую грудь сератианца. — Почему же не надо, а? — Александр подошёл ближе, запуская и вторую руку под её рубашку. — Хоть какой-то толк от тебя должен быть, верно? — прошептал он, касаясь влажной шеи губами. — Александр… — жалостливо попросила Т/и, продолжая безуспешно отталкивать парня, чьи руки исследовали её спину, а пальцы вырисовывали на коже круги и очерчивали линии рёбер. — Пожалуйста… — Пожалуйста — что? — приторно-сладким голосом, от которого ему самому становилось тошно, спросил принц, поднимаясь губами выше. — Мне продолжать? — он прижал девушку к стене. — Нет, не надо, — мрачно ответила Т/и, сознание которой подкинуло ей очередное воспоминание: молодой человек исступлённо целует её, зарываясь пальцами в чёрные, как смоль, волосы, и сжимает талию. Разорвав поцелуй, он проводит влажную дорожку по линии подбородка, минует шею и спускается к ключицам, а кончик его носа щекочет её кожу. Т/и тихо смеётся, поглаживая золотистую шевелюру юноши, который огибает формы возлюбленной и запускает руку под её рубашку. Юная Мара прерывисто вздыхает, смущённая жестом молодого человека. Ариан прижимает её к себе и вновь впивается в раскрытые губы. Следом сознание напомнило о подлости прекрасного принца, и девушка заметно напряглась, чувствуя отвращение от до боли знакомых прикосновений сератианца. Согнув ногу, Мара без промедлений нанесла несильный удар в пах неосмотрительному принцу, который сдавленно выдохнул. Её ладони скользнули по его корпусу, и она оттолкнула Ласнецова, презрительно отбросила его руки. — Ещё раз тронешь, и… — И что? — перебил её Александр, оправившийся от удара в причинное место. — Неужели не понравилось? — нагло спросил он, надвигаясь на девушку. Его лицо было угрожающе спокойным, а взгляд тяжёлым, однако за этой маской он самодовольно улыбался, видя огонёк в глазах Мары. — Ни капли не понравилось, а теперь выметайся, — Т/и кивнула на дверь за спиной парня. — Это мой дом, — развёл он руками, — а гости должны быть благодарны. — Возвращайся в Тень! — Уже не боишься? — Александр остановился и склонил голову, наблюдая за тем, как серость её глаз всё меньше походит на безжизненный туман и больше напоминает холодный металл. — Только не тебя, — выплюнула Т/и, скрипя зубами. Ей отчаянно хотелось врезать этому проклятому наследничку. Однако Ласнецов ничего не ответил, решив идти до конца. В два шага он навис над девушкой, которая в то же мгновение ловко нырнула ему под руку и оказалась у него за спиной. Когда Александр обернулся, на миг растерявшись, Т/и нанесла точный, насколько это было в её силах, удар в его левую скулу, отчего голова молодого человека дёрнулась. Он ошарашенно приложил пальцы к месту удара, а в следующий момент поймал вторую руку девушки, которая, казалось, вошла во вкус. Он сжал её кулак, и тогда Т/и занесла другую руку, но Александр и её остановил, сверля разъярённую Мару взглядом тёмных изумрудных глаз. — Больше никогда так не делай, — отчеканил он каждое слово, сдавливая её запястья. — Или что? Неужели не понравилось? — передразнила Т/и, принимая правила его игры. — Нисколько, — коротко ответил Ласнецов и, отбросив девичьи руки, покинул комнату. — Всё слышал? — позднее обратился он к младшему брату, которого встретил у приоткрытых дверей покоев Мары. — К счастью, нет, но мне хватило и того, свидетелем чего я стал. Кажется, ты с ней слишком жесток, — совершенно не пристыженный фактом подслушивания, сказал юный король. — С ней по-другому не выходит, — Александр невольно коснулся ушибленной скулы. — Ты просто по-другому и не умеешь, — хмыкнул Северин, сложив руки за спиной. — Милости прошу, Ваше Величество, — раздражённо бросил Ласнецов-старший, удаляясь в личные покои. — Ты только лицо береги.