Проклятие // Bane

Я откинула голову, упираясь макушкой в стену. Глаза так привыкли к темноте, что видели каждую перекладину в решётке напротив. Не спалось. Сначала из-за шума с палубы, который, перемешиваясь с плеском волн, казалось, не утихал никогда. Потом – из-за качки. Тошнота подкатывала к самому горлу, я сглатывала, не желая терять последние крохи пищи, но она упорно возвращалась вновь. А ещё в борт корабля скреблось море. При мысли, что от бескрайнего ненасытного зева, в котором уже сгинуло бессчётное множество жизней, меня отделяет всего несколько дюймов английского дуба, становилось ещё хуже. Я старательно отгоняла от себя эти мысли прочь, но вот звуки не отгонишь. Я сидела у самого этого борта, прислонившись к нему спиной, и не могла отключить сознание. Голова наливалась тупой ноющей болью и усталостью. Элизабет повезло больше. Элизабет уснула – хотя тут будет правильней «отключилась», отключилась, не выдержав всех тягот и приключений этого бесконечного дня — головой на моём плече, но во сне скатилась на колени. Я не возражала, немного завидовала и иногда проводила ладонью по её волосам. Её тихое дыхание было единственным звуком, фокусироваться на котором было приятно. Не на жутком плеске и не на криках «Зенон, морской дьявол тебя задери!..», а на самом простом и обыденном дыхании спящего человека. Ночью нас никто не трогал, хотя ходили мимо много раз. В какой-то момент мне надоело вздрагивать и напрягаться каждый раз, когда приближались чьи-то шаги, и мысли скользнули глубже. Я вернулась к прошедшему дню, мучительно вспоминая, всё ли сделала правильно, как надо, и могла ли сделать что-то лучше. Мы разминулись с Эдвардом, должно быть, всего на несколько минут, не больше. Он должен был очень быстро понять, что что-то не так, и забить тревогу. Я очень долго вертела все события один за другим в голове, но всё сходилось так, что мы с Элизабет оставили достаточно подсказок, чтобы семья знала, в каком направлении нас искать. Если бы это было возможно, я бы оставляла по пути корабля след из белых камешков, как Гензель и Гретель, но, увы, их тут же утянет на дно. Теперь всё, что мне оставалось – тянуть время и ждать. И надеяться, что наши корабли смогут идти с не меньшей скоростью, чем этот фрегат с полными парусами ветра. Косточки корсета в неудобном положении так и впивались в кожу. Наверняка потом останутся уродливые красные следы. Я не могла от корсета избавиться или хотя бы ослабить шнуровку сама, для этого у леди всегда были вторые специально обученные руки. Тут мне могла бы помочь Элизабет, но тревожить её сон из-за мелочей я не стала. Ей понадобятся силы, о, много сил. Вместо этого я вытянула из окончательно распавшейся причёски ленту, светло-зелёную, в тон платью – я ведь, чёрт возьми, готовилась к этой прогулке – и несколько раз обвязала вокруг запястья, на манер нехитрого браслета. Пятернёй, как могла, расчесала волосы. С ними нужно быть особенно внимательной и осторожной, если не хочу потом срезать колтуны. Когда в нашем крошечном иллюминаторе показалось немножко света, Элизабет перевернулась на спину. Я поняла, что она не спит, по плотно сжатым векам и напряжённым бровям. — Утро, — тихо сказала я, не в силах заставить себя солгать и назвать его добрым. — Пожалуйста, скажи, что у меня был ужасный и очень реалистичный кошмар, а сейчас мы в поместье, дома, и Эдди спит в соседней комнате, — хрипло пробормотала Элизабет, не открывая глаз. Моё молчание стало лучшим ответом. Она издала мученическое хныканье и закрыла лицо руками, но не заплакала. Видимо, всё, что можно, выплакала ещё вчера. — Мне очень жаль. — Ты спала хоть немного? — Она села, потирая лоб. — Немного, — солгала я. — Качка мешает. Мы помогли друг другу с этими богом проклятыми корсетами, и жаль, что нельзя было снять их совсем, и Элизабет заплела мне волосы в простую косу. Стало будто бы капельку лучше. А потом… потом делать было нечего. У нас совершенно не было никаких занятий: ни книг, ни настольных игр, ни музыки, – и оставалось полагаться только на свою фантазию и то, что усталость свалит с ног как можно раньше. Но она всё не сваливала. Голова будто набилась ватой, только сотканной из чего-то тяжёлого и не такого мягкого. В животе было дискомфортно и пусто, а горло снова ощущало недостаток влаги. Тарелка с остатками рыбных костей лежала в углу, рядом с чаркой и туфлями. Отчасти хотелось позвать кого-то из пиратов и попросить чего-нибудь ещё, хотя бы снова бокала на двоих, но я твёрдо решила этого не делать, пока не станет совсем невыносимо. Чем больше мы не привлекаем внимания, тем лучше. К тому же… мне было просто и банально страшно. Я уронила голову на руки и прикрыла ноющие уставшие глаза. Сон упорно не шёл. Судя по звукам снаружи, пираты тоже начинали трудовой день. Часть команды не спала и ночью, но с восходом солнца их определённо стало больше. — Как думаешь, когда они придут? — спросила Элизабет хрупким голосом. Я вздохнула, потёрла лицо и выпрямилась. — Обычная скорость «Персефоны» пятнадцать узлов. Это примерно… двадцать восемь километров в час. А фрегата – где-то двадцать пять. Но я не знаю, когда они выйдут, из какого порта и как быстро встанут на этот курс… Не надейся увидеть их раньше, чем через несколько дней. Или недель… Но этого я, конечно, не сказала. — Откуда ты столько знаешь? Джей-Джей? — Да. Мысли о Джей-Джее, который мог говорить о море часами, ведя меня за руку вдоль берега, вновь причинили глухую боль, и я привычно от них отмахнулась. Мы ещё пытались уснуть, ложились на пол в разных положениях, садились, опирались на стены, укладывались на плечи или колени друг друга, но всё тщетно. Да и площадь выделенного нам закутка едва позволяла вытянуть ноги. Тесные неудобные туфли мы давно сбросили, теперь они вряд ли нам пригодятся. А жаль, я старалась над их вышивкой. Часа через два после рассвета я не выдержала, села, сложив по-турецки ноги. Элизабет с небольшой заминкой зеркально повторила за мной. — Давай вспомним какую-нибудь пьесу. Мне нужно что-то делать, не могу просто сидеть, — попросила я. — Руссо, про Элоизу? Я на мгновение задумалась. — Лучше Шекспир или Мольер. Нас могут услышать. Мы остановились на «Много шума из ничего». Эту пьесу мы с Элизабет читали последней в нашей домашней библиотеке. Вообще-то, я знала текст наизусть, мы часто играли в домашних спектаклях, и практически постоянно я играла Геро, в то время как сестра была Беатриче, а Элизабет – Маргаритой, но сегодня слова всплывали из памяти медленно, нехотя. Мы вспоминали сцены невпопад и часто приходилось договаривать слова друг за друга, однако чем дальше читали, тем легче становилось. К концу первого акта мы уже практически не путались, а второй отлетал уже даже с жаром и подходящими интонациями. В какой-то момент говорить пришлось, прижимая ладони к бурчащему животу, а потом, примерно в середине третьего акта, и вовсе замолкнуть. Язык начал прилипать к нёбу, а сглатывать вязкую слюну стало довольно трудно. И ещё позже, уложив голову на согнутую в локте руку, я наконец-то задремала. Сон был поверхностный, полный тревожных тёмных теней и крайне непродолжительный. Меня разбудил новый звон ключей и Элизабет, от страха впившаяся мне в ладонь. Кто-то вновь открывал нашу камеру. Я моментально оказалась на ногах и оттолкнула Элизабет в тёмный угол, подальше от входа. Неизвестно, кто и зачем сюда явился, так лучше пусть… От волнения в горле пересохло ещё больше, пальцы нервно сжали и без того уже безнадёжно измятую ткань платья. За решёткой был не Нейт. Впрочем, лицо этого пирата казалось смутно знакомым. Я до боли выпрямила спину и подняла подбородок, глядя на него со всем возможным достоинством, которое наскребла по всем углам своей камеры на пиратском корабле. Вчера капитан обещал мне безопасность Элизабет, но ничего не сказал обо мне. И хотя я на девяносто девять процентов была уверена, что он захочет быть первым, никто не отменяет того факта, что кто-то из команды мог просто не подчиниться приказу… Но пират улыбнулся, глядя на меня через решётку. — Вчера капитан Стоун заметил, что Нейт был несколько груб, поэтому сегодня за вами пришёл я, — сказал он и даже чуть поклонился. — Боюсь, не имею представления, с кем имею честь, — каким-то образом не заикнувшись, тихо сказала я. Губы пересохли и слушались плохо. Я быстро провела по ним языком, но это не помогло. К моему удивлению, пират почти театральным жестом коснулся лба ладонью. — Прошу прощения, нас не представили. Меня зовут Лаки, леди Бейн. Я бы подумала, что это мило, если бы ситуация была хоть немного иной. Я его вспомнила. Это он кричал на Нейта вчера и велел тому найти капитана. — Можно просто Розали. Слышать «леди Бейн» так непривычно. Дома меня называют только Роуз или Рози, а приятели за пределами поместья обращаются по полному имени. — Как скажете. Капитан Стоун ожидает вас на палубе. Мне выпала честь сопроводить вас. Возможности отказаться, разумеется, не было. Пока Лаки открывал решётку, я постаралась успокоить Элизабет жестами и беспечной улыбкой и собрала с пола пустую посуду. Она смотрела из темноты огромными глазами, прижимаясь спиной к стене и старалась держаться как можно дальше от входа. Лаки действительно оказался более… деликатным, чем Нейт. Он вообще не прикасался ко мне, и ощущение от него было куда легче. На лестнице он ловко и быстро поднялся первым, потом наклонился вниз, чтобы забрать у меня посуду, а когда я уже почти долезла до конца, подал мне руку и помог выбраться на палубу. Мы огляделись. Капитана нигде не было видно. Лаки поднял голову выше и тяжело вздохнул, качнув головой. Я проследила его взгляд и увидела фигуру капитана на одной из рей грот-мачты, тянущего за канат. На противоположном конце реи тоже сидел кто-то и делал то же самое под громкие команды, которые снизу было не разобрать. Оба сидели, перекинув одну ногу через рею, держась только силой своих бёдер и божьим словом. Дул сильный северо-западный, развёрнутые паруса гудели от натуги. Падение с такой высоты… у меня перехватило дыхание. Если этот капитан умрёт, со следующим я могу и не договориться. — С ним всё будет хорошо? — спросила я, не отрывая от него взгляда. — Непременно, — заверил Лаки. Он проводил меня к борту и сам встал в нескольких шагах. — Капитан Стоун очень удачливый человек, леди Бейн… простите, Розали. Просто ваша фамилия… не оставляет равнодушным. — Что с ней не так? Лаки удивился. — Он вам не говорил? Этот корабль называется «Проклятие». Я повернулась к нему резко, хрустнув шейными позвонками, но он был серьёзен. Смотрел на меня с лёгкой улыбкой и прищуром карих глаз, пожал плечами. «Проклятие»… Удивительное совпадение. Впрочем, как и девушка по имени Элизабет на пиратском корабле, но эту мысль развить я не успела. — Капитан этого не упоминал. Он вообще был несколько… рассеян во время нашей беседы. Лаки снова пожал плечами. — Значит, забыл. Это неудивительно. — Почему? — Пусть он вам расскажет. Я не стала настаивать. Впервые за сутки ветер обдувал моё лицо. Не тот, тихий и ласковый, а суровый, солёный. Отдельные крошечные капельки взлетали так высоко, что касались моей лежащей на борте руки. Солнце скрывалось за тонкими рваными облаками, и казалось, что всё погружено в лёгкую жемчужную дымку. Лаки отошёл, чтобы выбросить рыбные кости с моей тарелки в море, а затем сунул всю посуду в руки первого попавшегося пирата, что шёл к люку. Он вернулся ко мне с самой беспечной улыбкой на губах и снова встал рядом, молча. В любом другом месте близкое присутствие незнакомого мужчины бы напрягало и раздражало само по себе, но не здесь. Я чувствовала на себе взгляды. Много. Практически все пираты, работавшие на палубе, то и дело смотрели на меня, и причём совсем не пытались эти взгляды скрыть. Голодные до женского внимания в плаванье, они прожигали бы во мне дыру, даже будь я лет на тридцать старше и не имей передних зубов. Я это прекрасно понимала, но, боже, чувствовала себя натуральным куском ветчины, подвешенным за витриной мясной лавки в бедном квартале. Было так неуютно и противно, что я невольно сделала пару крошечных шагов поближе к Лаки. Вскоре капитан совершенно невредимым спустился с реи и двинулся к нам, потирая ладони о собственную рубашку на груди. Я напряглась, пальцы крепко, до боли, впились в гладкое дерево борта. — Спасибо, можешь идти, — сказал он Лаки и тот, отсалютовав двумя пальцами, ушёл. Я сглотнула, не зная, к чему готовиться. Первым делом капитан, грозно сдвинув брови, огляделся кругом. Я кожей ощутила, что количество взглядов резко уменьшилось. — Леди Бейн. — Капитан Стоун. Он встал на место Лаки и опёрся предплечьями о борт, сцепляя пальцы, но я успела заметить покрасневшие ладони и алую борозду, пролёгшую от края ладони до перепонки между большим и указательным. Капитан глубоко и шумно втянул носом солёный морской воздух. Он молча смотрел куда-то за горизонт, не на меня. За горизонт, на котором уже не было видно земли. Видно, мы успели углубиться в воды Атлантики. — Вы позвали меня в этот раз, чтобы полюбоваться просторами? — не выдержала я первой. — Боюсь, мне не по нутру морские прогулки. — Тогда что вам по нутру? — быстро спросил капитан. Я поморгала. — Прошу прощения? — Что вам нравится, леди Бейн? — Вы действительно хотите знать? — Мне стоило бы сбавить тон. Определённо стоило бы. Но вот этот бесцеремонный вопрос, заданный с таким видом, будто он имел на него право… Нервному напряжению нужен был выход. Я скрипнула зубами, едва не рыча. — Мне нравится мой дом. Мой дом в Лондоне и безопасность, которую он мне даёт. Он мог бы меня ударить. С лёгкостью. И едва ли я смогла бы его винить. Я стояла напротив капитана, впившись дрожащими пальцами в борт. Он был выше меня. Футов шесть с половиной, не меньше. А плечи, тренированные годами обращения с несговорчивым такелажем, раздавались в стороны фута на полтора, если не на два. Он мог бы выбросить меня за борт. Но он только вздохнул и стянул со своей головы бандану. Из-под неё на свободу немедленно вырвались кудри – светло-каштановые, густые, ложащиеся на лоб и уши крупными кольцами. Один их вид, развеваемых ветром, заставил меня ненадолго зависнуть. Кудри украшают волосы почти всех мужчин Виллардов. — Я обещаю, леди Бейн, что никто на этом корабле не коснётся вас… если вы сами не захотите, —добавил капитан тихо, но ветер донёс до меня. Что… От потрясения и омерзения я вздрогнула и отступила назад, едва не упала. — То есть, вот что вы задумали? — Голос всё-таки дрогнул. — Это… Заставите меня умолять о… о?.. Дождётесь, когда я от голода и жажды я… господи, это так низко и… Элизабет не было рядом. Слёзы наконец-то нашли выход, брызнули из глаз. Я прижала руку ко рту, чтобы запереть внутри рыдания и слова, которым не нужно быть услышанными здесь и сейчас. Братья гордились, что меня сложно довести до слёз. Говорили, это хорошо, что острые языки, сплетни и злые мальчишки не могут достать до меня, если я не показываю, насколько уязвима. Но ни Эдди, ни Джесси, ни Милли, наверное, не думали, что однажды мне действительно будут угрожать ночным кошмаром всех женщин. — Что?.. — переспросил капитан, широко раскрыв глаза. Мгновением позже он дёрнул головой в понимании, отвернулся и очень экспрессивно воскликнул: — Che cazzo!!! Ho un aspetto di merda? Итальянский я знала довольно поверхностно, но по интонации стало понятно, что это какое-то ругательство, в которое капитан вложил едва ли не всю душу. Он повернулся обратно. Я всхлипнула и притихла, ожидая его следующих действий. Капитан глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем заговорить. — Леди Бейн, — медленно начал он, — я должен принести вам свои извинения. Я неверно выразился, из-за чего вы неверно истолковали мои мысли и предположили… худшее. Позвольте сказать ещё раз: я обещаю, что на этом корабле вы и ваша спутница в полной безопасности. Вы обе под моей защитой. Даю вам слово капитана. Чего стоило слово пирата? Слово пирата, данное пленнице его корабля. Скорее всего, цена ему была дырявый пенни, но отчего-то внутри робко подняло голову странное светлое чувство и притупило страх. Надежда? Возможно, мне очень хотелось надеяться и верить, потому что больше ничего и не оставалось. Мы целиком и полностью зависели от прихоти этого человека, и всё-таки пока нам не сделали ничего плохого. В этот момент из-за облаков проглянуло солнце. Его тонкие лучи упали на наши лица. Я прищурилась от неожиданности, отвернула лицо в сторону. А капитан нет… Он смотрел на меня, не отрываясь, даже не дрогнув от света, широко раскрытыми зрачками. Я вдруг поняла, что у него удивительно гладкая загорелая кожа, почти без рытвин от оспы, и правильные благородные черты лица: высокий лоб, на который падали каштановые кольца кудрей, острый нос с ровной спинкой, чётко очерченные тонкие губы… И глаза. Солнце снова подсветило его глаза, зелёные с карими крапинками, и вот эти крапинки в свете вспыхнули почти золотом. …близко. Я была слишком близко. Я отступила на шаг, особо не думая, не в силах оторвать от него взгляда. Капитан продолжал смотреть на меня так внимательно, так жадно, что по коже снова побежали мурашки. В горле запершило. — Капитан, что?.. — Я был уверен, что вчера мне показалось, — пробормотал он, — свеча, отсветы, полумрак… но сейчас… Santa Maria… Я была слишком сбита с толку и напряжена, чтобы задавать вопросы. Он выглядел, как помешанный, а приставать к помешанным во все времена было плохой идеей. Мне просто хотелось, чтобы он отпустил меня и позволил вернуться к Элизабет, которая наверняка сходила с ума в догадках о том, что со мной может происходить. Я открыла рот, чтобы попросить об этом, но в этот момент пересохшее горло сжалось и издало только сухой кашель. Капитан нахмурился. — Вы хотите пить? Вам что, не приносили воду? Неужели! — Нет. — И, конечно, мой живот совершенно вовремя издал требовательное урчание. Лицо капитана потемнело. — Нейт, figlio di putana! — прорычал он и, отойдя на пару шагов, крикнул куда-то в корабль: — Лаки! Найл! Кто-нибудь из вас, живо ко мне! — Потом вернулся ко мне и совершенно образцово чуть поклонился, приложив одну руку к груди. — И снова я прошу прощения, леди Бейн. Я вовсе не пытался… Нейт должен был позаботиться об этом, но теперь, кажется, о нём позабочусь я. На зов откликнулся Лаки. Он проводил меня обратно, прямо в объятия облегчённо выдохнувшей Элизабет, а потом вернулся с двумя – двумя! – чарками и одной тарелкой, на которой было навалено еды на двоих. Элизабет смотрела на это большими глазами, но ничего не спрашивала, пока не разобралась со своей долей. Я утолила голод и жажду и, снова откинувшись спиной на борт, прикрыла глаза. Наконец-то пришёл сон.