***
И грозы покажутся тишью,
И буря сгинет на нет,
Коль будет с тобой на распутье
Твой
Родной
Человек.
***
Грозы бурлили в небе: это не проходило уже трое суток. Вова чувствовал их заряды, как будто из его рук к тем быстрым стрелам молний тянулись нити. Каждая гроза была в его крови, свербела под кожей, разливалась теплом по запястьям, а в груди со вчерашнего дня зудело неприятное чувство волнения. Как будто небо – такое беспокойное и бурное – поселилось у него в душе с того самого дня, как он едва остался в живых. Волшебник? Бред. Вова не был ребенком, чтобы в это верить. Другое дело, его могло ударить молнией. Он умер, в коме, спит? Сейчас проснется, и исчезнет этот старичок вместе с теткой, что забрали его из детдома. Вова очнется в больнице, а потом его отправят обратно. Вечером ему устроят прием: парни стащат хлеба из столовой, сгущенки со склада, заварят чай… - Вот мы и приехали, - приторно улыбнулась женщина и вышла из машины. Вова вылез следом. И замер. То, что он видел перед собой, не укладывалось в голове. Чтобы так фантазировать, наверняка надо хорошо приложиться головой. Огромный замок в шесть этажей убегал вдоль просторного луга. Его рябая стена из фиолетового темного камня тянулась, как тело длинной змеи. Башни перетекали в рубчики смотровых площадок, огромные окна вклинивались между мощных стен. Вова вошел за женщиной что его привезла, в здание и тихо выдохнул, когда увидел огромный зал с лиловым полированным полом. Люстры тут были такие огромные, что могли осветить маленький город. Свет бился о светлые хрусталики и падал на пол, выхватывая из темной плитки изображение:черного льва, вокруг которого вилась лиловая лента, на ней сребристыми буквами было написано «Чародол». Тут было полно мальчишек, и все они, как один, пялились на Вову, пока он шел за своей единственной знакомой. Она что-то говорила ему, но он не слушал – вертел головой и пытался запомнить это, чтобы, как проснется, обязательно попросить Машку это нарисовать. Местные парни почему-то переглядывались и шептались, когда он проходил мимо, и Вова поспешил догнать свою провожатую. - Так что это за место, вы говорите? - Это самая престижная школа волшебства во всем чародейском свете. Наш отдел занимается такими как ты, Вова, твой уровень силы очень высок, такая сильная гроза уже третий день… Весьма могущественные стихийники не могут ее унять, значит ты силен. Наш отдел отправил запрос господину Зведному о твоем обучении здесь. Он не возражает, социальное пособие от Магсовета ты будешь получать. Разовьешь свои способности и сможешь когда-нибудь тоже работать на нужды Магсовета… - А сколько учиться? - Ну, - пожала плечами провожатая. – Вообще-то, в школе волшебники учатся до четырнадцати лет, а потом поступают в университет. Но так как тебе уже двенадцать, и ты только начал… Думаю, ты будешь проходить программу с самого начала. Года за четыре управишься. Вова посмотрел на маленьких детей лет семи, что шныряли внизу, пока провожатая вела его по баллюстраде. - А отказаться можно? Но провожатая не ответила – только попросила подождать Вову здесь, а сама постучалась и зашла в кабинет. - Можно, - услышал он чей-то надменный голос слева и обернулся. Там стояла группа ребят его возраста: один был похож на колобка: не толстый, но какой-то круглый и противный, улыбался он всеми зубами сразу, а его волосы были гладко зачесаны назад. Он-то и подошел к Вове первым. – Меня зовут Гена Звездный, мой отец – директор. Если ты не хочешь здесь учиться, подпиши… Гена протянул Вове бумажку, а мальчишки за его спиной стали выглядывать и хитро щурить глаза. За годы, проведенные в детдоме, Вова научился многое понимать по прищуру глаз, общей реакции на происходящее, по улыбке и взгляду. Иногда он ошибался, но чаще… - А я Гагарин, - подмигнул он мальчишке и выхватил листок. – Так, что тут у нас… Я, жалкий человечешка, обещаю больше никогда не появится на пороге великой школы чар «Чародола» и не осквернить ее порог своим ничтожным человеческим существованием… - Вова рассмеялся и протянул лист обратно. – Свою школу, Звездный, оскорбишь разве что ты – «Чародол» надо без окончания было написать. Умник. - Оу, ребята, к нам занесло безродного грамотея. Останешься тут - будешь решать за меня контрольные. Вова засунул руки в карманы и приподнял бровь. - У тебя гравитация от фамилии не работает, или ручку держать не научился. Гена переглянулся с друзьями, и они обступили Вову. У него в ушах резко что-то зазвенело, как будто сотни струн начали рваться прямо у него в перепонках. Гена схватил Вову за воротник и грубо тряхнул. Учителя, проходившие мимо, почему-то опустили головы и поспешили убраться прочь. - Слушай сюда, человек, - презрительно сплюнул он. – Таким заморышам как ты здесь не место. Вова едва не взвыл, когда в его ушах стало совсем невыносимо. Он слышал, что ему говорили, но помимо того слышал и дребезжащие струны, которые лопались, лопались, лопались! - Ты запомнил?! Вова попытался отпихнуть его руки. Больно было так, что защипало глаза. Звук его глушил и не позволял соображать, становилось трудно дышать, да что он с ним сделал?! - Шаховской! Вдруг все резко прекратилось. Рука на воротнике разжалась, и Вова осел на пол, хватаясь за уши, но звона больше не было. - Че ты творишь? - Тебя спросить забыл. - Ноги в руки и уходите отсюда. - Слышь, Лазарев… Вова встал, держась за голову. Он стоял за спиной мальчишки, что выскочил вперед его и теперь, с важным видом, говорил тем пятерым убраться подальше. Гена насупил нос и сжал кулаки, он сделал шаг навстречу тому незнакомому мальчишке и указал ему пальцем за спину. - Это просто какой-то человеческий выродок. Я не собираюсь с ним учиться. - А это не тебе решать. - И не тебе! Че ты хочешь, Лазарев, чтобы в Чародоле училась людская шваль? И куда скатится наше образование, если сюда… Договорить он не успел, Вова обошел мальчика, что стоял на пути, и врезал этому… - Как там твоя фамилия? – громко спросил он, хватая парня за патлы. – Моя – Елагин. Запомни, улыбака, теперь я – твой ночной кошмар. Меня и… - он мельком глянул на мальчишку, что ему помог. – И его. Не трогай. Понял? Гена попытался вырваться, но Вова крепко держал его руки, завернутыми сзади. Он боялся, что его вот-вот снова оглушит, но ничего не случилось. Когда Гена жалобно запищал, что все запомнил, Вова его отпустил. Дрался он по-уличному: его научили старшие мальчишки в детдоме, так что не этой неженке в галстуке с ним равняться! Стоило отпустить руку Гены, он тут же развернулся и вскинул запястье. Остановился и недобро стал щуриться, но прошла секунда, две. Злость на его лице стала сменяться растерянностью. Он снова глянул на спасителя Вовы и досадливо прошипел: - Ты слишком добрый, Лазарев. Что странно, с твоей-то фамилией… Он резко развернулся и ушел, а Вова повернулся и протянул руку своему новому знакомому. - Вова. Мальчик оказался в такой же лиловой форме в полоску, как и все. Правда, для их возраста он был немного высоким, поджарым и крепким – такой бы мог и сам врезать. Он прищурил глаза и посмотрел на руку Вову – там тут же защипало, а ссадина начала затягиваться. - Воу! – охнул Вова и стал смотреть на свою руку. – Это как? - Это волшебство, - улыбнулся ему мальчик и протянул ладонь в ответ. - Леха. Так это ты новенький, что устроил небывалый шторм? - Ну вроде да. Я вообще-то… - Вова оглядел шикарный коридоры с висящими прямо ввоз духами светящимися рунами, - думал, что мне это снится. Он снова потрогал уши. - А кто этот Звездный или как ты его там назвал?.. - Это Гена Шаховской – стихийник звука. Может оглушить, изменить восприятие. Ты тоже стихийник, только… гроз, наверное, - Леха пожал плечами и подошел ближе, подскакивая и садясь на перилла. – У стихийников магия живая. Она у вас в руках, как на поводке. Поэтому, когда ты выкрутил ему руку, он не мог колдовать. Ну а потом я запретил твоим ушам слышать. Вова кивнул и сел на перилла рядом. Леха болтал ногами и смотрел в потолок, а Вова пытался осмыслить все, что случилось. Он на всякий случай потер место, где у него была ссадина от удара, но больно не стало. Тогда он еще раз искоса глянул на Леху. - А ты тоже этот, по стихиям? - Не, я доминис. - Кто? - Доминиум – владение с латыни. Доминисы – властители жизни. Я могу управлять всем, что живое. Руководить любыми процессами. - А руки? - Я не стихийник, это моим соперникам не поможет. - А глаза? - Работает только с менталистами. - Ноги? - Ну, можно попробовать скрутить перевертыша, пока он не перекинулся. Это всяко будет легче, чем потом, когда он примет ипостась. А меня хоть всего свяжи – я колдую сердцем. - Понятно, почему они тебя боятся. Леха нахмурился и спрыгнул с перилл. Он глянул на мальчишек, что сновали внизу, потом отвел взгляд в сторону и наконец посмотрел на Вову. - Доминисов много, нас за это не боятся. Почти в каждом законе нам запрещено колдовать. Я тут ни при чем. Вова тоже посмотрел на мальчишек внизу, они тыкали на него пальцем и смеялись, проходя мимо. - Не обращай на них внимание, - посоветовал Леха. – Если тебя будут доставать – скажи мне, я помогу. - Я не хочу тут учиться, - фыркнул Вовы и тоже спрыгнул. – Это все не мое. - Но ты устроил шторм! – отчего-то радостно воскликнул Леха и потряс Вову за плечи. – Шторм, который даже Василий Поруцкий не может унять второй день. Он спрашивал про тебя уже, хочет взять в ученики после первого или второго курса. - Кто? - Это очень известный и сильный стихийник гроз. Еще Мария Енисеева писала нашему Звездному, да ты уже известен на весь чародейский свет. Правда, больше как неприятность, чем счастливый шанс некоторых учителей. Но… Вов, а вдруг тебе понравится? Быть волшебником это классно! Пошли, я тебе кое-что покажу. Он схватил его за руку и потащил вдоль балюстрады, оттуда свернул в коридор и остановился около огромных дверей. Они поднимались от пола к потолку. Леха потянул за крепкое жестяное кольцо, чуть приоткрывая дверь, и поманил Вову рукой. Вова подошел неспеша, он знал, что там, за дверью. Ему вдруг почудилось, что он маленький: крохотный мальчик в больших сапогах держит папу за руку, смотрит на чистое небо без единого облачка и уверенно говорит: «Сегодня точно будет гроза». И гроза правда была. Каждый раз, как будто ее чувствовал, как будто она звала его откуда-то оттуда, из недр черных туч, из мира, где темно и страшно, где она – такая маленькая и тонкая – сжималась в испуганный комок, а потом злилась на грубые тучи и вырывалась на волю сияющим белым фейерверком. Вова вошел в дверь и увидел выход в ложу, выходящую на небольшую полукруглую арену, которую обступали с двух сторон трибуны попроще. Ну а там, где не было сидений, начинался простор. Сначала земля арены перетекала в просторный луг, а за ним начинал чернеть лес, а позади того – горы, а за теми наверняка было море. Но выше всего это было небо – черное от туч, но светлое от молний. Дождь заливал арену и землю, воду ветром заметало даже в ложу, но Вова от нее не бежал. Он давал себе намокнуть, потому что именно холодная вода освобождала его от жажды – увидеть белую чертовку, погнаться за ней, схватить в руку, взлететь вместе с ней в небеса. Потому что он этого не боялся. Никогда. Но дождь напоминал ему о большом пшеничном поле, о кусте жасмина и глупой кругляшке, что отец оставил на прощание. Вова зашил ее в игрушку и отдал какому-то ребенку, зачем она ему нужна? - Ты смотришь на них так, как будто ненавидишь, - осторожно сказал Леша. - А я их ненавижу, - буркнул Вова, сверля злым взглядом небо. – Всем сердцем. Глупо, наверное, винить небо в собственных проблемах. Вова был уже не ребенком, он понимал, что таких как он – тысячи, и мало кому предоставляется шанс стать волшебником. Но зачем ему это? Терпеть их презрение и разбираться в этом новом мире? Он устал бороться, жизнь только начала налаживаться, когда Сизов – хулиган из детдома, перевелся и оставил всех в покое. Теперь там было спокойно, пусть иногда скучно, зато как весело вспоминать, как Вова навалял Сизову… - Слушай, я не люблю так делать, но я скажу тебе, что тебе нравится, что ты видишь. Когда люди врут, у них выделяется одно соединение, которое стимулирует нервную систему и посылает импульсы в мозг. Так вот, ты врешь. Вова возмущенно посмотрел на Леху. Не ему судить! - Да пошел ты, докторишка, - буркнул он и направился к выходу. - Стой! Я слышу, как бьется твое сердце, и твои слезы тоже. - Я не реву! - Но ты хочешь. - Отстань от меня. - Дай им шанс! – Вова остановился в дверях, а Леха подошел еще ближе и кивнул на молнии за его спиной. – Они живые, я их тоже немного чувствую. Любая стихия живая – единственное живое существо, которым доминисы не могут управлять. Так вот твоя стихия волнуется. И я долго думал, почему шторм никто не может унять? Да потому что ты его даже не попробовал успокоить. Можно отказаться от волшебства, - Леха улыбнулся и покачал головой: - Но убить его в себе нельзя. Как бы иногда не хотелось… Он отчего-то грустно глянул себе под ноги и кивнул сам себе. - Ладно, ты решай. Я тебя уговаривать не буду. Леха вышел из ложи, и большие двери захлопнулись за его спиной. Вова остался один. Вернее, раньше он думал, что оставался один, когда в детском доме сбегал в грозу и прятался в старой бытовке, что стояла по ту сторону поля. Он открывал двери, клал на землю брезентовый плащ и, поджав ноги, смотрел на свои грозы. Вова пытался воспитать в себе ненависть к ним, но иногда жажда одолевала его, и он сбегал к ним. Ему казалось, что его дом вовсе не там, где его теперь кормят и поят, а там, где грозовой кот, играючи перекатывает мячик из серых туч, а его шерсть трещит от электричества и дыбится. Дом там, где не надо колотить старшака, чтобы ставить его на место, а там, где тебя любят. Но с некоторых пор Вову никто больше не любил. Он был один и, пусть стал весьма популярен у себя в детдоме, все равно никого близко не подпускал – боялся. Но на балконе старой ложи, наедине со штормом и шквалистым ветром он ничего не боялся. Вова подошел к балкону и прикрыл глаза, вспоминая, что обычно чувствовал в детстве, когда говорил папе о скорой грозе: бурление в груди, кипяток в запястьях, это не боль, это счастье. Оно рождается в пальцах, пробегает по нитям в руки, трещит и носится по всему телу, а потом вдруг замирает… «Я колдую сердцем». Вова прижал ладонь к груди и посмотрел на свою руку. На его руке трещали крохотные грозы, а сердце колотилось, как бешенное. «Не закрывай глаза, сынок, самое важное проглядишь» Он поднял взгляд и увидел чистое небо. Шторм прекратился, плавал в лужах песок, тонула трава. Но тучи расползлись, свет стал бить по мокрой земле и слепить глаза, а гроза – такая опасная и бурная только что, вдруг свернулась котенком у Вовы на руках, лизнула его руку и запрыгнула прямо в сердце. Вова вышел из ложи и пошел к двери, около которой его попросили ждать. Провожатая еще не вышла, и у него было время подумать. Его новый знакомый Леха играл с мальчишками внизу, и Вова наблюдал за ним сквозь решетку баллюстрады. Был он и вправду каким-то добрым, не обращал внимания на других, хотя они явно перебрасывались там каким-то гадостями о Вове. Может, этот Леха и себе умеет уши затыкать? - Вова, познакомься, это директор Чародола, Анатолий Анатольевич Звездный. Вова кивнул новому директору. На вид он был приятным мужчиной лет сорока. Улыбнулся, подошел и протянул руку. Вова ее пожал, а потом директор пригласил его в свой кабинет. Там тоже оказалось очень занимательно: богато украшено, с кучей фоток выпускных классов и каким-то рунами под стеклом. Директор налил ему чай и раздвинул шторы. Провожатая ахнула, когда увидела чистое небо, но директор не удивился, только хитро улыбнулся и посмотрел на Вову. - Так что ты решил, остаешься? - Конечно, остается! – хохотнула провожатая, но директор на нее не смотрел. Вова повернул голову вправо и увидел фотографию мальчиков и девочек. У девочек были длинные юбки и метлы в руках, они как одна задирали носы и стояли, выпрямив спины. На другой фотографии Вова увидел парня уже постарше, там было подписано: «Лучший Выпускник. Владислав Гарпасов». Ведьмы, колдуны – их фотографии украшали стены, но были обычными, как будто это люди. Но это были не люди! А вдруг у него не получится, он убьет себя или, того хуже, кого-то другого! Учиться с первоклассниками – какой позор! «- Пап, - позвал голос откуда-то из груди. – А что там, внутри туч? Теплая рука как буто вправду коснулась плеча. Запахло… Большой кроватью, пухом одеяла, мытой головой, чаем и папиной рубашкой. Стало теплее. - Там светло, - вырвался из памяти хрипучий добрый голос. - Среди черноты туч, там, в самом сердце этой страшной бури, на самом деле горит свет. Он белый, - папа погладил по голове. – Он маленький и еще глупый. Но он дарит смысл этому шторму. Неважно, Володь, чего больше, важно то, что сильнее». Он сжал руки на коленях и почувствовал, как отдается в них что-то теплое. Вове уже исполнилось двенадцать. И сейчас ему было страшно, потому что жизнь с той злосчастной ночи, как черная туча - все больше набухала и темнела, впитывая гадость жизни брошенного ребенка. И Вова вдруг подумал: а что, если грозы – и есть тот самый свет на дне его бури. Он не хочет семьи и друзей, зачем они вообще кому-то нужны, если в любой момент могут бросить, но вот стать волшебником… Вдруг стихии не предают? - Я согласен, - кивнул Вова. – Только у меня одно условие. - Вова! – воскликнула провожатая, а директор усмехнулся и кивнул, позволяя говорить. - Поселите меня с Лешей. Ну такой, вихрастый. Как же его… Лазарев! Лицо изменилось даже у директора, провожатая оборвалась на полуслове и выпучила глаза. Ненадолго в кабинете повисла тишина, директор растер шею и первым поинтересовался: - А почему с ним? «Да потому что он не хочет меня прикончить в вашей школе высокородных зазнаек», - фыркнул про себя Вова, а на деле ответил: - Он приглашал. Познакомились в коридоре. Вдруг послышался грохот и крики. Директор резко встал и вышел, Вова выскочил за ним следом. - Лазарев! – громогласно воскликнул он, перевешиваясь через периллу. Вова припал к решетке и увидел драку: обычную, детдомовскую – они так же дрались на спор или если кто-то кого-то обидел. У Лехи был оторван рукав пиджака и разбит нос. Придурок-Шаховской валился и зажимал глаз, а два других паренька лежали среди обломков некогда целого стола и большой вазы. - Что вы устроили, Алексей? – грозно спросил директор. – Немедленно ко мне в кабинет! Нет, сначала в медпункт. Леха вытер рукавом кровь из-под носа и пошел, а Вова тоже напросился в медкабинет, потому что испугался все-таки за свои уши. Там Леха сидел на кушетке и снова болтал ногами, а вокруг него суетилась медсестра, вставляя ватки в нос и приговаривая: - Ваш отец нас вех тут! - А у меня уши болят, - вошел Вова. – Это… посмотрите? - Ох, сейчас, - вздохнула медсестра и убежала в соседний кабинет. Вова сел на кушетку рядом с Лехой и, чтобы не казаться белой вороной, тоже стал болтать ногами. - Я остаюсь, сказал, чтобы меня поселили с тобой. У Лехи загорелись глаза. Он сидел с запрокинутой головой, но вдруг забыл про свои ватки в ноздрях – вскочил и переспросил: - Со мной? А что Анатольевич ответил? - Ну вроде как разрешил. А ты че подрался-то? И это, сам себе кровь остановить не можешь? Леха рассмеялся. - Доминисы не могут себя лечить. - Тогда бесполезная магия какая-то. - Будешь умирать – посмотрим, кто окажется полезнее. - А если ты будешь умирать? Они оба рассмеялись, и Леха продолжил счастливо улыбаться даже когда его ругал Анатольевич, а после Вова взял сумку и завалился в комнату к Лехе. Та была огромной и богатой, но больше всего Вове понравилась кровать. - А почему с тобой никто не живет? – спросил Вова, - подкладывая руки под голову. – Боятся? - Мгм, - невесело ответил Леха. – Да больше не меня, а моего отца. Он у меня слишком великий и сильный. Ты не боишься? - А че мне его бояться? - ответил Вова, закрывая глаза. – Я его еще не видел. - Слушай, сегодня у Вички Белозерской днюха. Там мало кого будет, не хочешь сбежать на вечер? - Вичка? – скривился Вова, вот еще радость: развлекаться на дне рождения у девчонки. Но ему нужно было заводить связи, правда, девчонкам он не очень нравился. Так и остался «белым лебеденком» со своими пепельными волосами и светлой кожей. Они общались с ним больше из-за того, что он мог врезать каждому, кто их обижал. Вова согласился от скуки, не зная, кто такая Вичка, что значит в мире чар фамилия Белозерских и чем опасна вражда с Шаховским. Он не знал, куда привели его белые грозы, как круто изменится вскоре его жизнь и кем станет для него парень с веселыми зелеными глазами по имени Леха.