Исцеление

      – Проходи, будь как у себя дома.              Леон тут же усмехается, осознав, что только что сейчас сказал. Предложить дочери самого президента чувствовать себя как дома в таком месте как его, мягко говоря, крайне скромная квартира, очень сильно. В особенности, когда его пристанище – язык не поворачивается назвать это как-то иначе – едва ли лучше любого другого захолустья. Благо, что без клопов – спасибо и на этом. Но Эшли, все еще стоя в темном коридоре и неловко переминаясь с ноги на ногу, верно, из вежливости все равно благодарит его – ее воспитание вряд ли бы позволило сделать ей по-другому. Ровно так же, как и при виде его полупустой гостиной, отвешивает комплимент:              – Тут миленько, – без яда, без какого-либо ехидства. Словно просто-напросто констатирует очень странный – как минимум для него – факт.              Поэтому в ответ он лишь безучастно пожимает плечами.              – Как знаешь.              Эшли, кажется, не замечает сарказма. Нерешительно проходит в центр комнаты, и Леон замечает неподдельный интерес в ее глазах, когда ее взгляд устремляется на небольшой стеллаж, полки которого были изрядно покрыты пылью. Даже хочет что-то спросить, но Леону же в данный момент интересно только одно: что делать дальше. Как гостеприимный хозяин должен предложить чаю. Как Леон Кеннеди, вымотавшийся после очередной бессонной ночки, в которой было больше стресса, чем покоя – приложиться к бутылке виски, что верно ждала его в шкафчике на кухне. Оба варианта подходят лишь с огромнейшей натяжкой: Эшли выглядит настолько измотанной, что вот-вот гляди свалится в обморок.              Ответ на вопрос находится сам собой, оказываясь настолько простым и очевидным, что самому до противного смешно.              – Подожди здесь. Буквально пять минут, – мимоходом бросает он девушке, спешно направляясь в соседнюю комнату. Кажется, Эшли что-то встревоженно говорит ему вслед, но Леон, закрывая дверь за собой, уже не слышит ее.              Зайдя в спальню, первым делом подходит к шкафу, вещей в котором оказывается не так уж и густо – о чем он, собственно, задумывается только сейчас. По крайней мере, до появления Эшли Грэм в его доме это не казалось проблемой. Теперь же первостепенной задачей становится найти что-то одновременно и чистое, и наиболее подходящее ей по размеру. И желательно не заношенное. Леон поджимает губы и, окидывая взглядом наспех сложенные стопки вещей, хмурит брови – звучит хоть и сложно, но вполне возможно.              А так как делать больше нечего, он приступает к делу. Сосредоточенно начинает перебирать вещи, то и дело откладывая их обратно, не забывая при этом то недовольно цокнуть, то тяжко вздохнуть, из-за чего в неравной борьбе некоторое время определенно ведет шкаф. Но это, благо, длится не вечность, и удача улыбается Леону, когда в его поле зрения попадает пушистое махровое полотенце, которое в следующую же секунду оказывается на незаправленной кровати, которую, по-хорошему, надо бы перестелить. Следом за ним – его хоть и старая, но ни разу не ношенная футболка – подарок его бывшей девушки еще до Раккун-Сити. Помнится, тогда она прогадала с размером, что послужило очередным поводом для ссоры и еще одним шагом к расставанию. И, наконец, руки доходят и до штанов, надеть которые он попросту не успел – купил совсем недавно, ибо другие успели растянуться да истереться. И, по всей видимости, примерить их в скором времени опять же не судьба. Зато хотя бы Эшли не так сильно будет испытывать дискомфорт – с этими мыслями он возвращается к ней, со сложенными в руках вещами.       Он застает Эшли за разглядыванием содержимого его стеллажа, который ей чем-то приглянулся. Сцепив руки за спиной, она наклоняется к полкам настолько низко, насколько это возможно – прям как в музее, когда выставочный экспонат трогать нельзя, а рассмотреть как следует хочется. Только вместо произведений искусства там пылится скудная коллекция книг да DVD-дисков, коих было в разы больше. Справедливости ради, особняком стояли и виниловые пластинки, но на фоне остального они не только выбивались, но и выглядели крайне абсурдно. Однако, к его величайшему удивлению, именно они и заинтересовывают Эшли – в какой-то момент, осмелившись, она протягивает руку к одной из них, но тут же отдергивает, слыша за спиной смешок Леона.              С завидной скоростью Эшли отскакивает назад, и Леон отмечает, что реакции ее стали куда лучше, чем раньше.              – Я-я… Прости, мне просто стало интересно.              – Все в порядке, не извиняйся.              Словно нашкодивший ребенок, Эшли несмело поднимает на него глаза, в коих сразу же считывается смесь удивления и смущения. Леон, отвечая на немой вопрос в ее глазах, протягивает ей вещи.              – Я подумал, ты захочешь принять душ, – объясняется он.              – Да. Да, спасибо.              Эшли принимает вещи из его рук и бережно прижимает их к груди. На миг даже зарывается в них носом, вдыхая легкий запах порошка вперемешку с его, что вызывает у Леона очередную усмешку, а у Эшли – румянец вплоть до кончиков ушей. Отведя взгляд в сторону, она все еще неловко топчется на месте, и Леон, опережая ее вопрос, поясняет:       – Вторая дверь по коридору слева.              Эшли коротко кивает головой и, развернувшись на пятках, следует в коридор. Но прежде чем она полностью теряется из виду, Леон краем глаза замечает, как колени девушки слегка подкосились. Она слабо пошатнулась, но удерживается на ногах, вцепившись в ручку двери.       – Эшли, – Леон зовет ее, недолго думая бросаясь к ней, – ты как?              – Все нормально, правда.              – Можешь тогда не закрывать дверь?       Эшли непонимающе смотрит на него округлившимися от удивления глазами, сведя брови к переносице.       Поздравляю, мистер Кеннеди, вас считают извращенцем.       – На случай, если тебе станет плохо, – несмотря на благие намерения, все звучит как крайне неубедительная отмазка, – чтобы я успел тебе помочь.       Эшли кивает головой и скрывается за дверью в ванную комнату. Сам же Леон возвращается в гостиную, нехотя прислушивается ко всему тому, что происходит за той дверью. Слышит, как Эшли осторожно вешает полотенец на крючок, а дальше – тихий шелест одежды. Кажется, свитер летит на пол, глухо ударяясь о кафельную поверхность, за ним – юбка, скользящая вниз, падает к ее ногам – ее выдает звон замочка. Леон отходит подальше, к окну, и, запуская пятерню в волосы, треплет их.              Надо перестать думать обо всем этом. Переключить свои мысли в другую сторону – не извращенец же он, в конце концов. Вообще хорошо бы сейчас покурить или выпить, но сигареты, кажись, закончились еще вчера, а от алкоголя будет нести – очередной промах, на место которого приходит спасительная мысль. Точно, надо было перестелить постель – хоть что-то действительно полезное.              Он стремительно выходит из гостиной в коридор, но лишь для того, чтобы тут же зайти в свою спальню. По крайней мере, планировал. Он останавливается рядом с нужной ему комнатой именно в тот момент, когда его взгляд предательски падает на оставленную приоткрытой дверь, из щели которой валил густой пар и доносились отчетливые звуки льющейся воды.              Вот только этого ему не хватало.              Леон поджимает губы и плотно зажмуривает глаза, когда утыкается головой в нужную ему дверь. Он и вправду вымотался, раз его больной разум рисует такие картины, которые явно несвойственны ему самому. И единственный способ абстрагироваться от всего этого – провалиться в глубокий сон. Либо же напиться до беспамятства, а после целый день страдать от последствий в виде жуткого похмелья. Тут только одно из двух – но оба варианта отпадают сами собой, когда Леон находит в себе силы зайти в спальню. Дрожащими, должно быть, от усталости руками достает из шкафа подаренный ему на новоселье комплект белья и тут же принимается перестилать постель, попутно сворачивая старый в рулон – им воспользуется на диване, где он проведет ближайшее время.              К тому моменту, когда Леон заканчивает, он замечает, что шума воды более не слышно – стало так тихо, что смутное беспокойство начинает охватывать его с головой. Все ли с ней в порядке? Что, если ей стало плохо? Или более того, потеряла сознание? Но его сомнения развеиваются, как только он получает ответ на свои вопросы – в коридоре слышатся крадущиеся шаги босых ног. Затем позади раздается тихий скрип, на который Леон рефлекторно оборачивается.       Эшли робко выглядывает из двери и, замечая остановившийся на ней взгляд, нерешительно заходит внутрь, крепче прижимая к себе свою аккуратно сложенную одежду. Леон окидывает ее быстрым взглядом – его вещи на ней предсказуемо большие, она буквально утопает в них: его футболка доходит ей до середины бедра, низ клетчатых штанов волочится по полу. И все это придает ей довольно милый вид, даже, можно сказать, домашний. В особенности ее растрепанные влажные волосы, с которых все еще стекала вода, то и дело оставляя мокрые следы на футболке. Когда же Эшли подходит чуть ближе, он замечает, насколько она разморенная, вся красная от жара, и отчего-то на душе становится по-странному тепло.       – Тебя не было в гостиной, вот я и решила заглянуть сюда, – в который раз за ночь оправдывается она, еще больше краснея под его продолжительным взглядом. Но хотя бы не извиняется – уже успех.       – Не бери в голову, все равно на сегодня эта комната твоя, – разводит руками он, – так что располагайся.       – А ты?       – А я посплю на диване.       Эшли кажется что-то хочет сказать, но в нерешительности затихает. Кусает внутреннюю сторону щеки и направляется к ближайшей прикроватной тумбочке, осторожно кладя поверх нее свою одежду. Но как только Леон решает оставить ее одну, коротко бросив на прощание «Доброй ночи», то он тут же останавливается, чувствуя на своем предплечье ее прикосновение.       – Леон, – в голосе больше мольбы, нежели просьбы, – можешь остаться? Совсем ненадолго. Пожалуйста.       Он отвечает быстро, не задумываясь даже ни на секунду:       – Да, конечно.       Ждет, пока Эшли заберется в постель и поудобнее устроится в ней: подожмет колени к груди, плотнее укутается в одеяло, натягивая его по самую шею. Тихонько усмехается, замечая на себе ее выжидающий взгляд, внимательно следящий за каждым его действием, пока он не опускается на пол подле кровати. Леон откидывается назад, чувствуя под спиной твердый каркас, но с места не двигается. Разве что оборачивается на Эшли, которая тут же отводит глаза в сторону, когда они встречаются взглядами.       – Леон, – она зовет его тихо, в какой-то мере даже неуверенно.       – Да?       – Я заметила у тебя пластинки на полке.       Губы Леона мгновенно растягиваются в ехидной ухмылке в ответ на вскользь сказанное «заметила» – не самое подходящее описание того, свидетелем чего он стал. То, как пристально дочь президента рассматривала абсолютно каждую мелочь в его непрезентабельной коллекции, явно тянуло на «изучала».       – Ты часто их слушаешь?       – Нет, проигрыватель сдох еще года три назад. А купить новый руки никак не доходят.              Эшли затихает, осмысливая слова, сказанные им. Это даже несколько забавит Леона – весь мыслительный процесс отображается на ее заспанном лице: задумчиво хмурится, крепче сжимая в пальцах ткань одеяла, покусывает губы, периодически приоткрывая рот, чтобы что-то сказать, но так и не осмеливается. Леон не выдерживает и, откинув голову назад, встречаясь затылком с жестким матрацем, устало выдыхает:              – Ну, говори уже.              Реакция не заставляет себя долго ждать – Эшли заметно смущается, слегка дергаясь в сторону, освобождая чуть больше пространства для него.              – Тебе ведь нравятся The Beatles, да? – она беспокойно ерзает под одеялом, пытаясь найти новое удобное положение для сна, – Из всех пластинок у тебя больше всего именно их альбомов.              Заметила пластинки на полке. Ага, как же.              – Не особо, просто их было легче достать.              С ее стороны тут же слышится полный разочарования стон.              – Что, ждала другого ответа?              – Честно? – Леон кивает, после чего она продолжает. – Да. Ну или хотя бы не настолько прагматичного.              – Ну уж извини, что не оправдал ожидания. Мне больше другое по душе.              – И что же?              Леон слышит легкие нотки нетерпения в ее голосе, отчего губы непроизвольно расплываются в слабой улыбке.              – Дай-ка подумать, – делает задумчиво-серьезный вид, наигранно хмуря брови, – Бон Джови, Guns N' Roses, AC/DC, – и выдерживает непродолжительную паузу, прежде чем закончить, – ну и Queen, может быть.              – А, все по классике рока, – растягивает слова Эшли, мягко улыбаясь. Но в следующую же секунду подскакивает к краю кровати, нависая над ним, – Подожди, Queen? – в голосе слышно нескрываемое удивление. – У тебя же фактически нет их альбомов. Два-три, не более.              Улыбка Леона растягивается еще шире – просто заметила, ни разу не изучила.              Эшли, замечая его реакцию, чуть смущается и поспешно отстраняется назад.              – Количество тех или иных пластинок никак не определяет мой интерес. В конце-то концов, я же намеренно не охочусь за ними.              – В чем тогда смысл собирать их?              – Смысл есть всегда.              Его слова кажутся чересчур резкими, бескомпромиссными, из-за чего в голосе проскальзывает раздражение. Эшли, не ожидая этого, вздрагивает, обхватывает себя руками – должно быть, подсознательно желая защитить себя. Леон при виде испуганной девушке тут же готов проклясть себя – хороша же его помощь – и, смягчаясь, как бы невзначай говорит, переводя тему:              – К тому же мне нравится не только слушать песни Queen, но и играть их, – разводит руками он. – Впрочем, как и ABBA, – добавляет, усмехаясь в конце.              – Играть? – в ее глазах вспыхивает знакомый огонь, а ее лицо оживляется и светится неподдельным восторгом. – Ты умеешь играть?              – Ага, на гитаре. Загорелся желанием еще с тех пор, как мне ее подарил один знакомый полицейский, который спас меня в детстве.              – Спас? От чего?              Слова застревают в горле, так и не сорвавшись с его губ, от одного лишь осознания того, что он ей сказал. Внутри все холодеет, и Леон, сам того не сознавая, цепенеет – всего на миг – а после встает с пола, попутно отряхивая джинсы от пыли. Замечает на себе ошеломленный взгляд ее зеленых глаз, когда берет под мышку скрученное в рулон его старое постельное белье, и только лишь на мгновение жалеет о содеянном.              – Тебе пора отдыхать, – безапелляционно заявляет он, нарушая тягостное молчание, повисшее в комнате.              – Но Леон!..              – Как-нибудь в следующий раз. Спокойной ночи.              С этими словами он закрывает за собой дверь, оставляя ее совсем одну, отчего неприятно щемит в груди. Но несмотря на это гадкое чувство хочет верить, что поступил действительно правильно и что так определенно будет лучше – не для него, для нее – но абсолютно все говорит об обратном. Леон стискивает зубы, морщится, словно от головной боли, чувствуя, как совесть начинает терзать его, грызть изнутри. Но вернуться назад, дружелюбно улыбаясь и приветливо махая рукой, кажется ему либо верхом абсурда, либо проявлением биполярного расстройства. Тут уж на вкус и цвет, что выбирать.              С гнетущими мыслями он укладывается на расстеленный диван, но предсказуемо так и не может заснуть. Всю оставшуюся ночь то и дело ворочается, ерзает под тонким одеялом, все никак не находя удобное положение, и в какой-то момент попросту сдается и начинает отсчитывает часы до рассвета, невидяще уставившись в темноту. В голову вновь лезут то зомби, то паразиты, вылезающие из позвоночника ганадо, моментами даже и Ада – где-то на подкорках сознания – с одной лишь разницей, что в отличие от первых она не стремится убить его. Скорее наоборот, защитить да помочь – правда, чтобы сразу же после этого по обыкновению предать и скрыться в закат до следующей миссии, где она вновь игриво улыбнется, вильнет бедрами и скажет что-то лестное, отчего сердце по-мальчишечьи быстрее забьется в груди.              Леон позволяет себе глупо усмехнуться, хлопая себя по лбу – столько лет прошло, а он все еще ведется на все эти женские трюки, которыми она не чурается пользоваться, раз за разом оставляя его в дураках. А он, похоже, и не против.              По крайней мере, это последнее, о чем он успевает подумать, прежде чем реальность растворится во долгожданном сне, в котором он так сильно нуждался.              Но сон не спасает, делает только хуже.              Леон просыпается разбитым и опустошенным, пустым, ничего не выражающим взглядом смотрит в потолок, прокручивая вереницу последних событий. Морщится от жуткой тупой боли, когда встает с импровизированной постели: голова трещит так, будто пил всю ночь. Вот тебе и целебный сон – лучше бы отдал вчера предпочтение виски, а сегодня свое состояние списал бы на самое обыкновенное похмелье. Теперь же мучимый своими же мыслями вновь задается вопросом: как быть дальше.              Хмурясь, потирает руками лицо, пока направляется в ванную комнату. Надеется лишь на ледяную воду – может, полегче как-нибудь станет, а дальше придумает еще что-нибудь. По идее надо приготовить завтрак – не для себя конечно – но его терзают сомнения, что в холодильнике есть хоть что-то, кроме повесившейся мыши средь банок пива. Поэтому, зайдя в кухню, он первым делом обшаривает шкафчики и даже находит тостовый хлеб с несколькими баночками джема и арахисовой пасты – не самый вкусный и полезный завтрак, но и выбирать не из чего.              К Эшли же Леон решает зайти только потом, когда еда успевает остыть; к тому моменту часовая стрелка переходит за половину двенадцатого, и, по его скромному мнению, это слишком даже для нее. Но о манерах не забывает – тихо стучится в дверь, но ответа за ней не следует: в спальне царит полная тишина. Беспокойство вновь разрастается где-то в груди, вонзая в его сердце свои длинные острые шипы, и, подаваясь необъяснимой панике, Леон входит в спальню.              Эшли не спит, лишь неподвижно лежит на спине и равнодушно смотрит в потолок, никак не реагируя на шум.              – Эш, – осторожно зовет ее Леон, чувствуя, как с каждым биением сердца усиливается его тревога.              Услышав собственное имя, девушка наконец отмирает. Почти сразу же присаживается на край постели, дрожащими руками судорожно убирая волосы с осунувшегося лицо, что было бледнее обычного. Леон мимолетно задается вопросом, а спала ли она вообще, обращая внимание на ее уставшие красные от полопавшихся капилляров глаза, под которыми пролегли тени.              – Прости, я знаю, что злоупотребила твоим гостеприимством, – встает она, сцепив руки в замок, нервно заламывая пальцы. – Я сейчас же уйду.              Леон на миг теряет дар речи, шокировано уставившись на девушку, чувствуя груз вины, обрушившийся на него в тот же момент. Медленно подходит к ней, словно боясь еще больше напугать ее, и мягко обнимает Эшли за плечи, чувствуя, как она вздрагивает под его прикосновением к ней.              – Все в порядке, правда, – доверительно смотрит ей в глаза, – Ты можешь остаться здесь насколько хочешь.              Ее щеки вспыхивают румянцем, отчего она стремительно отворачивается, однако из объятий все равно не вырывается. Задумчиво кусает губы, сведя брови к переносице, верно, о чем-то глубоко задумывается. А после неуверенно кивает, вновь возвращая свой взгляд на мужчину, сталкиваясь с его глазами.              – Тогда мне нужно кое-что забрать, – и понизив голос до шепота, робко спрашивает, – Поможешь?              – Конечно.              Эшли на удивление собирается быстро. Во всяком случае, быстрее, чем он думал. А на предложенный ей завтрак девушка смущенно отказывается, сложив руки в мольбе, честно-пречестно обещая, что поест чуть позже – она попросту не голодна. То ли дело в ее взгляде, то ли в девичьем обаянии, но Леону хочется ей верить. Но садясь на мотоцикл и чувствуя, как Эшли вся дрожит, обвивая руками его торс и прижимаясь к его крепкой спине, Леон не может отделаться от противного липкого чувства, будто что-то не так и ему что-то явно недоговаривают. Но он молчит и без каких-либо посторонних вопросов везет ее обратно, не переставая думать о том, а правильно ли он вообще поступает. Все сомнения исчезают, когда они благополучно доезжают до ее дома и Эшли благодарит его, даря ему милую улыбку.              Как же он легко на это ведется.              Квартира ее ожидаемо большая, просторная, светлая, и Леон не без интереса рассматривает ее, когда Эшли уходит за вещами в свою комнату – этой ночью у него не представилось возможности сделать это. Зато сейчас, при свете дня, ему видно абсолютно все: мебель по последней моде, огромное количество журналов и книг, разбросанных чуть ли не повсеместно. Есть даже современная техника, которую он разве что видел в рекламах да на витринах магазинов. Краем глаза замечает и бесчисленное количество флакончиков духов, отмечая, что в квартире пахнет только розами, ванилью и карамелью – единственными духами, которыми она пользуется. Это вызывает у него ехидную улыбку – и кто-то ему предъявлял за пластинки.              Чуть погодя, Леон заходит к ней в комнату, и первое, что ему бросается в глаза – большая кровать с нежно-розовым пледом, на котором среди множества подушек лежал плюшевый медведь. Затем – разбитое зеркало, осколки которого до сих пор были разбросаны по всему полу. Эшли то и дело порхала по комнате, раз за разом умело обходя каждый из них стороной – зрелище, конечно же, красивое, отчасти завораживающие, но спросить о произошедшем обязательно надо. А еще Леон замечает небольшую дорожную сумку, что лежала рядом с дверью – вещей в ней необычайно мало, словно дочь президента задумала побег, нежели какое-то время пожить в другом месте. И последнее, что его однозначно удивляет и добивает одновременно – флакончики и коробочки с какими-то таблетками, летящие в сумку без каких-либо слов.              – Что это?              Не заметив его появления, Эшли удивленно поднимает голову, бросая взгляд на Леона.              – Да так, лекарства, – равнодушно пожимает плечами она, поспешно застегивая сумку на молнию. – Мне их психотерапевт ваш прописал, – поясняет потом.              – К которому ты не чаи ходишь гонять?              – Именно.              Леон протягивает Эшли руку, помогая ей подняться с пола, и, пока она стоит, отряхивает свои коленки и поправляет юбку, берет ее дорожную сумку. Сказать, что она легкая – ничего не сказать. Про себя же делает пометку, что надо бы спросить у Эшли и за это, но чуть позже – быть может, ближе к вечеру. Но как только они выходят из подъезда, из кармана джинсов доносится звон телефона, и Леон устало-раздраженно выдыхает:              – Слушаю.              – Леон, – на другом конце провода слышится взволнованный голос Ханниган, – Тебя вызывают в Белый дом.