Исцеление

      Полгода, а если быть точнее – пять месяцев и двадцать два дня – не делают погоду. Уж точно не после шести лет извечных кошмаров, ломающих его изнутри да отравляющих и без того его больной разум. Так думает или же, во всяком случае, хочет думать Леон. Как-никак мало что может переплюнуть зомби, что, как по расписанию, еженощно приходят за ним, с каждым разом приближаются все ближе и ближе и тянутся к нему своими полусгнившими дряблыми ручонками с кривыми пальцами, вот-вот готовясь сорваться на него да разорвать его на мелкие куски.       И все же может.       Сколько бы Леон ни пытался убедить себя в обратном, реальность отдает острой болью за грудиной со срывающимся на крик голосом в тиши глухой ночи. Весь в холодном поту он отрешенно смотрит на свою протянутую вперед руку, после чего в бессилии ударяет кулаком по постели: перед глазами стоит вырывающаяся из крепкой хватки ганадо Эшли, которую насильно утаскивают в кромешную тьму, в ушах – ее отчаянный крик, полный страха и ужаса.       И так каждый раз – он теряет ее ночь за ночью. Наблюдает лишь со стороны, не в силах даже дотянуться до ее вытянутой к нему руки. А после отходит от кошмара несколько часов, если, конечно, не всю оставшуюся ночь. Благо, что под рукой всегда есть бутылка чего-то крепкого, а в кармане – пачка сигарет.       Полно, Леон – миссия выполнена, Эшли Грэм в безопасности и больше не нуждается в помощи. Уж точно не в его.              Во всяком случае, такого мнения придерживается Ханниган, когда Леон однажды спрашивает ее насчет дочери президента, на что получает лаконичный ответ «жива-здорова», а дальше – черным по белому грифом секретно, ибо не его дело лезть туда, куда не просят. В придачу она тончайше намекает, невзначай бросая беглый взгляд на его глубокие тени под глазами, что пора бы ему взять передышку.              Поначалу Леон прыскает: а то он не знает, что выглядит не лучше трупа, даже напротив – тот с виду хотя бы поживее будет. Чуть позже допускает лишь мысль о такой возможности. Но всерьез начинает задумываться о предложении только тогда, когда после очередной бессонной ночи сфокусироваться на чем-либо настолько сложно, что все обсуждение ближайшей миссии проходит мимо него, а окружающие его люди становятся не более чем безликой серой массой.              С одним единственным небольшим исключением, отчего-то будоражащим воспоминания, каждый раз, когда он проходит по многочисленным коридорам организации. Совсем неясные, размытые, до того смутные, что поначалу даже сложно выяснить причину странного ощущения дежавю, от которого так сложно отделаться. Но он не сдается – не так быстро. Концентрирует жалкие остатки своего внимания, пока в один день внезапное осознание истины не заставляет остановиться его, шумно вдыхая воздух.              Роза, ваниль и, кажется, карамель.              Вне всяких сомнений Леон уже слышал этот аромат: сладкий и нежный, далеко ненавязчивый, должно быть, дорогих духов. Запах, знакомый до боли.              Ее запах.       Одно из двух: либо она действительно здесь, либо он окончательно сошел с ума. Первое ставит под сомнение, второе – даже проверять не хочет. Но все равно решительно направляется вперед, то и дело осматриваясь по сторонам. Интуиция – не дай боже помешательство – подсказывает ему, что она близко, возможно, даже ближе, чем он думает.       В этот же момент откуда-то, кажется, с левого крыла раздается тихий скрип открывающейся двери, а после – такой же тихий щелчок. Сам не зная почему, Леон как завороженный идет на звук и останавливается только тогда, когда доходит до угла и ему открывается вид на следующую картину: Эшли Грэм собственной персоной, прислонившись к стене, стоит у входа в кабинет психотерапевта.       Она выглядит совсем потерянной, смотрит куда-то вдаль пустым взглядом зеленых остекленевших глаз. Подрагивающие пальцы выстукивают неровную барабанную дробь по стене в то время, как она слегка покачивает головой. От такого вида Леона на мгновение охватывает злость, быстро сменяющаяся беспокойством – Эшли не то чтобы мало, она и близко не подходит к определению «жива-здорова».              Кажется, кому-то непременно стоит подарить толковый словарь, ведь если с Эшли все в порядке, то и он живее всех живых.       Та, в свою очередь, наконец замечает его и, несмотря на то, что застигнута им врасплох, сохраняет лицо: натягивает милую улыбку и, должно быть, стараясь справиться с охватившим волнением, нервно заправляет прядь светлых волос за ухо. Испуг выдают только глаза, что распахнуты чуть шире обычно – прям как у жертвы, загнанной в угол. Большее отметить Леон не успевает, так как в ту же секунду Эшли порывисто бросается к нему с объятиями. Совсем коротко, буквально на миг, чтобы после тут же разорвать их.       – Рада встрече, Леон, – мягко улыбается она и внезапно легонько отряхивает ворот его кожаной куртки. А после, видимо, заметив удивление на его лице, тихонько хихикает, – Так получше будет, – и для большей убедительности добавляет, – Правда.       Леон только лишь усмехается в ответ – Эшли Грэм в своем репертуаре. Он бы даже сказал, что девушка ни капли не изменилась, если бы она поспешно не отошла назад, пряча руки за спину. В поле зрения также бросается едва заметно дергающийся уголок ее губ – он успевает подметить это прежде, чем Эшли замечает его изучающий взгляд на себе и тут же отворачивается, неловко топчась на месте.       – Знаешь, – начинает Леон, вновь привлекая к себе внимание Эшли, из-за чего та кидает на него быстрый настороженный взгляд. – Тут неподалеку есть кафетерий. Мы бы могли выпить кофе. Вместе.       Эшли слегка наклоняет голову в бок, быть может, взвешивая все за и против, и после недолгой паузы, отрешенно отвечает:       – Да, могли бы.       Что в коридоре, что в кафетерии они по большей части просто молчат: Эшли задумчиво смотрит в окно, Леон – украдкой рассматривает ее, подмечая изменения. Картинка при падающем естественном свете несколько иная, нежели в коридоре, освещенном люминесцентными лампами. Сразу заметна плохо скрываемая усталость на лице девушки, глубокие темные тени, что пролегли под глазами, видны даже под слоем косметического средства. Заметна и красная паутинка воспаленных капилляров глаз, опухших, должно быть, от слез. Обращает внимание и на ее слегка трясущиеся руки, дрожь которых она никак не может унять.       – Настолько все плохо, да? – грустно усмехается Эшли, прерывая затянувшееся молчание. Она смотрит на него с легким прищуром, подпирая рукой подбородок, и Леон ловит себя на мысли, что хочет убрать с ее лба лезущие на глаза пряди волос, а какие-то даже заправить ей за ухо.       – Нет, вовсе нет, – Леон задумчиво качает головой, отмахиваясь то ли от ее вопроса, то ли от своего странного резко возникшего желания. Хочет сказать что-то еще вдобавок, быть может, как-нибудь объясниться, мол, все могло быть гораздо хуже, но вместо этого он поднимает чашку с кофе и откидывается назад на спинку стула, не отрывая взгляда от девушки.       В ответ Эшли издает лишь тихий смешок, смущенно отворачиваясь от него – это забавляет, но лишь немного. Прошлая Эшли несомненно бы уже вовсю невинно флиртовала с ним – не то чтобы он, конечно, ждал этого. Сейчас же она старательно избегает его взгляда, то и дело с усилием натягивает длинные рукава свитера на дрожащие пальцы. Инстинктивно Леон хочет накрыть ее руки своими, но она опережает его – осторожно обнимает ладонями дымящуюся чашку кофе, греясь о нее.       – Из тебя не лучший льстец, – вымученно улыбается она. – В моем доме все еще есть зеркало.       – Ты всегда можешь выбросить его. Или разбить.       Эшли мягко смеется, прикрывая рот рукою, да так заразительно, что Леон и невольно расплывается в улыбке. На мгновение ему даже кажется, что в ее глазах сверкает тот самый знакомый озорной огонек, а на ее бледных щеках появляется тень румянца. И Леон определенно точно соврал бы самому себе, если бы сказал, что не скучал по этому. По ней – в особенности.       Когда же Эшли наконец убирает руку от своего лица – лишь для того, чтобы кончиком пальцем совсем легонько провести по ободку чашки – взгляд Леона ненароком падает на ее приоткрытые порозовевшие губы. Причем именно в тот момент, когда она проводит по ним языком.       Боги, если бы он мог тихо ругнуться, он вне всяких сомнений сделал бы это. Впрочем, как и снова увидел сию картину – такой себе из него джентльмен, если честно.              Эшли удивленно вздергивает брови, замечая на себе его пристальный взгляд. Непонимающе глядит в ответ, растерянно хлопая глазами. Леон же тихо прыскает – молодец, продолжай в том же духе, поставил и себя, и девушку в неловкое положение. Не найдя ничего лучше, чем отпить кофе, несколько подостывшего за это время, он с громким звоном ставит чашку обратно на блюдце.       – Слушай, я понимаю, что это не совсем мое дело, – в надежде исправить ситуацию медленно начинает он, складывая руки на груди, и останавливается лишь на мгновение, отмечая появившуюся настороженность во взгляде Эшли, – но ты к нашему психотерапевту…       Эшли тут же меняется в лице: возвращается та нездоровая бледность, в то время как ее глаза округляются, а сама она цепенеет, словно застигнутый врасплох воришка. Безмолвно начинает шевелить обескровленными губами, а после судорожно выдыхает:       – Не чаи хожу гонять.       Так держать, Леон Кеннеди, ты полный идиот, умудрившийся окончательно все испортить.       Эшли закрывает лицо дрожащими руками, после чего почти сразу же обхватывает ими голову.       – Прости. Прости, пожалуйста, – на одном дыхании выпаливает она и поднимает глаза на мужчину, о чем, по всей видимости, тут же жалеет – их взгляды сталкиваются, и Эшли мгновенно отворачивается. Впопыхах прихватывает висевшую на спинке стула сумку и подскакивает с места, судорожно поправляя края юбки, – Мне пора идти. Правда пора, прости.       Она не бросает на него прощального взгляда, более того, старается не смотреть в его сторону. Что есть силы устремляется к выходу, и, Леон, сорвавшись с места, бежит за ней. Догоняет почти сразу же у входа и, вытянув руку, в последний момент хватает ее за тонкое, совсем хрупкое запястье. Чувствует, как она вздрагивает от его прикосновения, но не отпускает.       – Эшли, – в его голосе слышна нежность, когда он зовет ее. Слегка ослабляет хватку, когда понимает, что девушка замерла, так и не решившись вырваться. Леон чуть приближается, сокращая между ними расстояние, и продолжает настолько тихо, чтобы слышать могла только она. – Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне?              Эшли молчит, так и не найдя в себе сил оглянуться на него. Но Леону кажется – должно быть, всего лишь кажется – как под его пальцами ее пульс несколько ускорился. Как и кажется ее неуверенный кивок головой, служащий ответом на его вопрос после долгого изнуряющего молчания.              – Если что-то случится, позвони, – наконец отпускает ее.              И Эшли незамедлительно уходит, оставляя его одного посреди пустого коридора наедине с витавшим в воздухе шлейфом ее сладких духов. Леон глубоко вдыхает их аромат и с шумом выдыхает, устало привалившись спиной к стене. Обреченно поднимает глаза к потолку и чувствует себя полностью опустошенным. Уж лучше бы он не поднимал всю эту тему. Лучше бы он дал ей визитку, а не на мгновение понадеялся, что она сохранит его номер с того дня, как все должно было кончиться.

***

      С той встречи прошло три дня. Три дня, что по большей части превратились в один сплошной чертов бесконечный кошмар, больше смахивающий на временную петлю, нежели жизнь. Вот он снова возвращается с работы, снова ему снится раздирающий изнутри ужас. В ушах все так же стоит ее отчаянный крик вперемешку со странным звоном. Он тяжело открывает глаза, вглядываясь в кромешную темноту – скоро он придет в себя, и от кошмара не останется ни следа.              И он по-своему прав, кроме одного единственного «но» – треклятый звон все никак не успокаивается. Проходит минута, две, пять, а он все настойчиво звонит. И не в ушах, где-то поблизости. Леон хмурится, когда понимает, что звук издает его телефон, спросонья бросает взгляд на прикроватные часы, на котором тускло высвечивается 3:21 – прям самое время для ночных разговоров. Хочется сбросить, швырнуть телефон в стенку и больше никогда не слышать раздражающую надоедливую трель. Но вместо этого он садится на край кровати и, принимая вызов, устало вздыхает:       – Леон Кеннеди у аппарата.       В ответ – молчание, прерывающееся тяжелым дыханием да судорожными вздохами. Если кто-то решил так подшутить над ним, то определенно не лучший выбор.              – Я слушаю, – в ответ все та же тишина.       Леон собирается сбросить звонок, как тут же из трубки раздается тихий, захлебывающийся от рыданий голос:       – Леон… Леон, помоги мне.       Сердце пропускает удар, как только он слышит голос Эшли, что мгновенно приводит его в чувства, обостряя их в несколько раз. Он не помнит, как скоро он собрался, покинул квартиру и вскочил на мотоцикл. Не помнит, как стремглав мчался по пустынным дорогам, словно стоял вопрос ее жизни и смерти. Помнит лишь то, как открыл дверь и ворвался внутрь ее квартиры. В нос ударяет запах лекарств, рассыпанных по полу вперемешку с осколками стекла, которое, должно быть, некогда служило хозяйке зеркалом.       Эшли же находит забившуюся в углу, совсем продрогшую в тонкой короткой ночнушке. Она обнимает себя за колени, время от времени покачивается из стороны в сторону, пытаясь унять крупную дрожь в теле. Леон тут же бросается к ней, притягивая ее к себе, и чувствует себя совсем бессильным, не зная, что делать дальше. Поэтому просто-напросто прижимает крепче к себе, то и дело заботливо поглаживает по ее трясущейся от рыданий спине, невольно отмечая, насколько холодная ее кожа по сравнению с его.       – Леон, – она утыкается ему в грудь, крепко-накрепко хватаясь за ткань футболки, – Пожалуйста, прошу тебя, забери меня отсюда. Куда угодно, только забери.       В ответ Леон лишь кивает, легонько поглаживая ее волосы. Шепчет что-то ободряющее, а в голове поселяется мысль, в которой он видит один единственный выход.              Похоже, ему действительно придется взять отпуск.