Безумие

Конечно, больно, когда не взаимно. Но гораздо больнее, когда взаимно, но не суждено.

854 год — Я не представляю, где еще его искать, — устало и даже как-то безнадежно развела руками Ханджи, опустилась в кресло, прикрыла лицо ладонью. — Эрен ясно дал понять в оставленном письме, что искать его бесполезно, — эмоции на лице Леви прочесть было сложно. — Это все плохо закончится, — она посмотрела на Леви печально и обреченно. — Наверняка, — он поморщился, обвел взглядом комнату. Армин нервно растирал пальцы и хмурился, Конни что-то бубнил себе под нос, Жан явно что-то обдумывал, Саша ковыряла нитку подлокотника дивана. Рядом с ней — Микаса. В строгом марлийском костюме, с ровной спиной, будто в нее спицу воткнули, ладони покладисто на коленях лежат. Лицо бледное, губы едва заметно дрожат. — Делать нечего, — Ханджи вздохнула, почесала бровь. — Мы больше не можем здесь оставаться. — И какой план? — Леви снова покосился на Микасу: глаза у нее тут же округлились и наполнились слезами, хотя головы она не поворачивала — так и смотрела в одну точку на стене. — Откуда я знаю? — тихо ответила Ханджи. — Пока у нас есть только план Эрена. Вернемся на остров и там уже обсудим. Она встала, давая понять, что вопрос решен и пора собираться. Остальные тоже стали подниматься со своих мест, настроение у всех было поникшее. Микаса беспокойно переводила взгляд с Ханджи на Леви, словно просила: «Подождите. Так нельзя». — Вернемся? — прошептала почти неслышно. — Что? — Леви обернулся, строго заглянул в ее глаза. — Мы плывем домой? — А что не так? — Без… — она отвечала неуверенно, едва удерживаясь, чтобы не всхлипнуть, — без Эрена? — Без Эрена. — Но… — Микаса, — его тон не терпел никаких возражений. Казалось, воздух между ними начал дрожать. — Он сам ушел. Ты помнишь? Она опустила взгляд куда-то на его грудь, смиряясь. Мысли вдруг стали беспорядочными и отрешенными. Например, о том, что у капитана на пиджаке пятно и лучше бы ему об этом не говорить. — Иди собираться, — его голос смягчился, в глазах — тоска. Микаса вдруг ощутила в его тоне не меньшее беспокойство об Эрене. — И давай без глупостей. Утром разведчики уже были в порту. По дороге к нему Микаса не сводила взгляд с улицы: пыталась разглядеть среди чужих людей всего лишь одного человека. До сих пор не верилось, что Эрен их предал. Хотя Армин полночи доказывал и ей, и остальным ребятам из отряда Леви, что им просто нужно все обдумать. Что Эрен не предатель, что хочет лучшего для них. Микаса думала о том, какой Армин замечательный друг. Как он верит в Эрена. И что у самой давно уже так не получается. У нее осталась лишь какая-то безумная потребность уберечь, совершенно не понимая — как. Что осталось от ее Эрена? Что она сделала не так? Почему ей не удалось предотвратить его побег? — Ты не виновата. Микаса горько усмехнулась. Казалось, все вокруг так или иначе считали, что Микасе удастся в конечном счете повлиять на решение Эрена, хоть и не говорили этого вслух. И в итоге были разочарованы. Все, кроме капитана. Неужели только он никогда не считал ее ответственной за судьбу потерянного брата? Это было так забавно: она бросалась в самое пекло ради него, нарушала приказы и субординацию, как будто именно в этом заключалась ее работа. А в душе всего-то хотела быть рядом, знать, что он жив и в порядке. Как же много времени ей понадобилось, чтобы понять это. Сколько бесед с капитаном за последние несколько лет ей понадобилось для этого? И вот он здесь — единственный, кто увидел ее боль, кто сказал это вслух: «Ты не виновата». Леви пришел к ней поздно вечером, принес крепкий чай в термосе: весь день Микасу мутило от сильной качки, она даже не выходила к ужину. Зачем пошел сам, ведь Микаса же знает, что мог передать через Сашу? Он оправдывал себя тем, что Блаус чай могла бы до утра нести: застряла с остальными в камбузе за разговорами и подъеданиями остатков ужина. — Как ты? — Терпимо, — она села, подтянула колени к груди, оперлась спиной на стену. — Капитан… — она подняла на него взгляд, он посмотрел в ответ, — можете… посидеть со мной? Немного. Леви покрутил головой, оглядывая крошечную каюту. — Можете сесть здесь, — она опустила ладонь на одеяло рядом с собой. — Я не кусаюсь. — Очень на это надеюсь. Оба почти улыбнулись. Леви сел, согнул одну ногу, колено коснулось ее бедра. Налил чай, протянул Микасе. Она кивнула, молча начала пить. — Осторожней. Он горячий. — Уже поняла, — она улыбнулась уголком губ. Он смотрел на нее и думал. О ней. О том, что она никому не показывала своей душевной боли. Та самая стойкая девушка, которая всем помогала и улыбалась, на самом деле медленно растворялась… терялась в претензиях к самой себе. Закаленная детскими травмами. И ими же убитая. «Как-то это несправедливо», — он покачал головой. Микаса это заметила и посмотрела на Леви. — Об Эрене задумалась? — а он все разглядывал ее: до чего красивая. — Нет, — ответила быстро и уверенно. — Думаю о том, — продолжила она, медленно качая головой и глядя прямо перед собой, — что вся моя жизнь… чертовски идеальное кладбище закопанных надежд. — Не говори ерунды, — он нахмурился. — У тебя вся жизнь впереди. — Думаете? — опять посмотрела на него. — Ни секунды в этом не сомневаюсь. Как же он хотел к ней прикоснуться. Взбодрить, доказать ей, что она живая. Прямо сейчас. Вместо этого он только обнимал ее взглядом. — Вы снова грустите, капитан. Леви хотел бы рассказать ей о причинах своей печали. Но не хотел расстраивать ее, сказав, что причина — она. — Грустным лучше держаться вместе, да? — он попытался пошутить, а в итоге только мысленно ударил себя по лбу. Однако Микаса снова улыбнулась. — Знаете, с вами так легко. — Легко? — Леви открыто, даже чуть смущенно улыбнулся. Микаса потянулась вперед, чтобы поставить кружку-крышку термоса, он перехватил ее руку, помогая. — Комфортно, — пояснила она шепотом, невольно опустив глаза на его губы. Так близко, что Леви сильнее стиснул ее запястье. Она приоткрыла рот, едва ощутимо выдохнула, боясь поднять глаза. Губы у капитана красивые. Микаса потянулась к ним, а у Леви дыхание перехватило. Не поцеловала даже — дотронулась. Губы у капитана мягкие и нежные. Не обкусанные, как у нее. Он не отстранялся, хоть и не дышал. Она слышала, как гулко стучит его сердце. Целовать его было страшно. Почти больно. Губы у Микасы бархатистые. Влажные и теплые после горячего чая, терпкие на вкус. Он позволил себе лишь раз скользнуть своими губами по ее. А потом положил ладонь ей на затылок. Осторожно, будто хотел погладить. Она подняла на него глаза, в них — немой вопрос вперемешку с каким-то детским откровением. Уголки его рта дрогнули в несмелой улыбке, и Леви прикоснулся губами к ее лбу. Отстраняться не спешил, словно пытаясь замедлить время. Незаданный вопрос так и повис где-то в мыслях, но ему не нужно было слышать его, чтобы услышать. — Я буду рядом. — Честно? Он не ответил вслух — знал: Микаса и так почувствует его ответ. Прижал ее голову к своей груди, беспокоясь о будущем и снова откладывая настоящее на потом. «У нас еще будет время» «Для чего?» «Для жизни» Наверное, если быть до конца честным, он не верил, что они когда-нибудь смогут быть вместе: столько всего могло случиться по пути. Но ничто не мешало ему думать об этом. Не мешало думать о ней. Не мешало ему желать и надеяться, что может быть… просто может быть… когда-нибудь они бы… были бы…. *** — Это что? — Садовые качели, господин Леви! Фалько радостно указал руками в сторону нового приобретения, которое он только что закончил собирать. Рядом — Габи, напевая что-то себе под нос, раскладывала на качелях подушки. — Я вижу. Откуда они? И почему у меня? — О, мы их нашли, — он почесал затылок, — в одном из разрушенных домов. Не украли! Мы с отцом их починили, а мама Райнера сшила подушки. Мы решили сделать вам подарок. Вот. «Как практично для калеки», — подумал, но не сказал вслух Леви. — Мне нравится, — Леви прищурил глаз на солнце. — Ну! — Габи пнула Фалько локтем в бок. — Что я говорила? — Пользоваться я ими вряд ли смогу, — он усмехнулся. — Но хоть себя порадуете. Да и Микасе понравится. Она, наверное, таких и не видела никогда. — Микаса приедет?! — воскликнули ребята вместе. — А когда? — Вам Армин сказал? — Фалько, какой еще Армин? Его сколько уже здесь не было? Голову включи: она в письме написала. — А… ну да. — Нас сегодня позвали в гости: ужин с печеной картошкой у костра и холодное пиво. Хотите с нами? — За пьяными подростками следить? Спасибо, мне этого по горло хватило в свое время. — Нет, вы не так поняли, — Габи рассмеялась. — Там очень много людей будет, и большинство — взрослые. Сегодня у нас праздник — Ночь жизни. Каждый год мы собираемся после заката у костра, и каждый рассказывает какую-то историю жизни и смерти одного близкого человека. — Зачем? — Чтобы запечатать память. Как доказательство жизни. А если еще есть, за что простить или попросить прощения, то тогда, по нашему поверью, душа этого человека сияет и улыбается. — Чушь какая-то. — Ничего не чушь, — Габи насупилась и уверенно схватилась за ручки коляски, разворачивая ее. — Вот пойдете с нами и сами все увидите. — Сияющие души? — он покосился на Фалько, ухмыляясь, и тот воровато пожал плечами. — Это только, если вам повезет, — она вздернула подбородок и покатила Леви к выходу. *** — Я думал мы к кому-то в гости идем. А не в пустое поле, — удивился Леви, когда они прибыли на место. Здесь уже собралось не меньше пары десятков людей. Кто-то разжигал костер, кто-то рассаживался по пням и старым ящикам. Еще несколько людей разливали напитки. — Мы сейчас вернемся! — крикнула она Леви и потащила Фалько здороваться с друзьями. — Сейчас — это, наверное, примерно утром, — проворчал он сам себе, когда они не вернулись даже спустя час. Ему оставалось только отмахиваться от комаров, смотреть на огонь, да слушать чужие истории. От пива отказался. — Здравствуй, Леви. — Добрый вечер, мисс Гамаюн, — отлично, только местной сумасшедшей ему в компанию не хватало. — Тоже пришли рассказать свою историю? — Это ты хорошо подметил: люди вроде о других вспоминают, а на деле говорят о себе. Но я больше слушаю, милый. А ты? — Я? — он потер глаза. Хотелось домой. — Я вообще не знаю, что я здесь делаю. Не обижайтесь, но это бессмыслица какая-то. Не сдались мертвым наши беседы. — Ты так думаешь? — Мертвые — это мертвые, — он пожал плечами. Женщина выразительно на него посмотрела. Подобрала длинную цветную юбку, села рядом, закурила. — Хочешь? — Леви покачал головой. — А зря, хорошая трава. «То есть, это даже не обычный табак?» — он мысленно возмутился и нервно отмахнулся от чересчур назойливого комара. — В твоих глазах тоска, милый, — она сощурила на него взгляд. Показалось, что всматривалась в самую душу. — Как будто это удивительно, — Леви пренебрежительно фыркнул. — Вы же прекрасно осведомлены, кто я… как и о десятке-другом причин для моей… грусти. — Э-э-э, нет. То другая грусть. Ты загляни-ка поглубже. Что-то терзает твое и без того израненное сердце. Я чувствую, — добавила она странным шепотом. — Чувствуете? — он медленно вдохнул, стараясь не быть невежливым и не слишком явно показывать свой скептический настрой. — Не веришь? — она улыбнулась. Накрыла ладонь Леви своей, и его как током прошибло. — Расскажешь мне о ней? — О ней? — он поморщился: так и будет повторять? — О ней. Она кивнула, и Леви странным образом ощутил, что они говорят о Микасе. Хотя женщина никак не могла ее знать. Тем более, не могла знать о его чувствах. Нелепица. — Мы тут, вроде, о мертвых должны говорить, а не о живых. — Мертвые… Живые… Какая разница, если они живут в сердце? Ну же, расскажи мне, храбрый солдат, — она потушила окурок о землю. — Даже не знаю, с чего начать, — Леви вдруг ощутил легкость в мыслях и готовность говорить. Может, это дым от ее травы так на него действует? — Ты уже начал: я читаю это в твоих глазах. И Леви заговорил. О знакомстве с мрачной девочкой, ни на шаг не отходившей от брата. О том, какой своенравной занозой в заднице она была и какой преданной и исполнительной, когда потребуется. Рассказал, какой сильной оказалась Микаса. О том, как все встало на свои места, когда он узнал больше о фамилии Аккерман. И о том, что никогда не верил, что ее сила — лишь унаследованная способность. — А еще: ты ее любил. Не так ли? — Все это сложно, — Леви поднял глаза к звездам. — Шла война. Мы теряли людей. Целые повозки трупов после каждой вылазки. Не говоря уже о тех, кто был сожран титанами. Нельзя было привязываться. Нельзя. Как и привязывать к себе. Вообще-то все просто: на войне нет места любви. — И все же, — она склонила голову, заставила посмотреть на себя, выждав паузу, — ты ее любил. Леви слабо усмехнулся, разглядывая свои пальцы. Эта женщина залезла в душу, не спросив разрешения даже. А он позволил. Надо же. — Если была в жизни, — он скривил губы, — любовь… та самая, настоящая… наверное, это именно она? Так и не отпустила. Лично я не знаю, как от нее убежать. — А нужно бежать? Знаешь, Леви, — она снова вторглась в личное пространство, положив руку на его колено, — не каждой настоящей любви суждено быть прожитой вместе. Леви вздрогнул, словно проснувшись: «Что она несет? Микаса вот-вот приедет. И больше не нужно будет никуда бежать». — Господин Леви, ваша очередь! — объявилась, малявка. На него сразу обернулось в ожидании несколько десятков пар глаз. Они издеваются? Как они себе это представляют? — Ну же! Не стесняйтесь. — Я не стесняюсь, — он пронзил строгим взглядом подбежавшую к нему Габи, — просто считаю это дурью. Они, правда, считают, что он станет? Станет при всех этих людях рассказывать о ком-то близком? О ком, например? С кого бы начать? С мамы? С Изабель или Фарлана? С Эрвина или Ханджи? Их слишком много. Да и кому это может быть интересно? — Леви, — мисс Гамаюн выразительно на него посмотрела. — Вы хоть представляете, скольких людей я потерял? Что об этом рассказывать? — ответил он шепотом, почти умоляюще. — Подумай. Послушай свое сердце. Наверняка среди этих имен есть душа, нуждающаяся сильнее остальных. Черт возьми. Леви взглянул на костер, даже не думавший угасать. Трескучие искры вспыхивали и растворялись в воздухе одна за другой. Он прикрыл глаза и задумался. Сначала под веками быстро мелькали образы близких и мертвых, но совсем скоро остался один единственный взгляд. Наверное, его простили уже все, кто должен был. Однако у Леви было, что сказать ему. Попросить прощения. У вздорного мальчишки с горящими глазами. У чересчур крикливого пацана, никогда не отступавшего от своих целей. У бывшей надежды человечества. У сильного и терпеливого мужчины, дорожившего друзьями больше, чем своей душой. У того, кого вперед вела только ненависть. У мальчика с большими изумрудными глазами. За то, что не смог. За то, что не дал подростку со сверхъестественной силой никаких вариантов. За то, что не понял. А потом не успел. И не спас. Леви и сам не заметил, в какой момент начал говорить вслух. Не называя имен, не раскрывая деталей, он делился своей и чужой болью. Он перестал различать людей вокруг. Голова была словно одурманена. Казалось, он остался один в этом поле. Он, костер и… Эрен. Почти невидимый — лишь силуэт. И все же Леви чувствовал его как настоящего. Он говорил ему, говорил, говорил. Обычно Леви и за год столько слов не произносил. А тот все слушал и не перебивал, покорно впитывая сожаления вперемешку с упреками. — Надеюсь, ты успокоился, — закончил он с заметной хрипотцой в голосе, проглатывая горький ком. Сквозь мутную пелену начал различать окружающих: кто-то продолжал смотреть в его сторону, кто-то давно потерял интерес, так и не поняв, о ком шла речь в этой исповеди. — Выпей, — непрошенная собеседница протягивала что-то явно крепче пива. Леви залпом опустошил стакан — по телу разлилось тепло до самых кончиков пальцев. До конца не различая, что из происходящего было реальностью, а что — безумной фантазией, Леви наконец-то почувствовал себя легче. *** Как и в котором часу оказался дома, Леви совсем не помнил. Проснулся на диване, а не в спальне: видимо, дальше Фалько не дотащил. И на том спасибо. Пока занимался утренними делами, уже наступил обед и прибежала Габи с банкой супа. — Ну и жути вы вчера навели, господин Леви, — смеясь, она переливала в глубокую миску еще теплую еду. Он нахмурился. — Ничего лишнего не сказал? — Да вроде нет, — она дернула плечом. — Знаете, вы и так были тут знамениты, но теперь точно легенда. Загадочная и мрачная. — Не то, чтобы меня это радовало… — он подъехал к столу, когда Габи поставила тарелку, и кивнул. — Спасибо. Чем сегодня занимаетесь? — Мы сегодня уезжаем, помните? — Куда? — Фалько же говорил вам еще неделю назад. Едем в центр на пару недель: постараемся поступить в университет. — Что-то не припомню. — Ну как же… там выделили несколько мест для элдийцев. Жаль только, что ближайший устоявший так далеко. Ну, ничего. Папа Фалько будет вас навещать. Вы его просите о помощи, если нужно. Он не откажет. — Спасибо, что помогаете мне. Суп, кстати, вкусный. — Ну что вы, — Габи растянула губы довольной улыбкой. — Ой! Вы пока ешьте, я вам побольше воды принесу. Она выскочила из дома, схватив ведра. Дел еще было много, а времени мало. Когда принесла третью партию воды, услышала приглушенный голос Леви: — Ну, ты понял меня или нет? — Господин Леви, с кем вы разговариваете? — С Эреном, — ответил непринужденно. — С Эреном… Йе-гером? — уточнила она, втянув голову в плечи и не решаясь заглянуть в кухню. — Ну да. Габи, может уже достаточно воды? — Сейчас, еще разок сбегаю. «Еще не пришел в себя после вчерашнего что ли?» — подумала Габи и выскочила за дверь. Небо было окрашено огненно-красным закатом, когда Леви закончил все дела в доме и выкатил коляску во двор. Он смотрел на низкий забор, покосившийся с одной стороны. Приближалась осень, нужно успеть починить его до наступления холодов. А еще нужно наколоть побольше дров пока он чувствует себя неплохо, а ночные боли, кажется, начали отпускать. Резкий порыв ветра поднял в воздух клубы пыли с дороги, и Леви зажмурился от неожиданности. Когда пыль снова осела, он протер глаза и застыл, заметив в стороне силуэт. Девушка шла, с опаской оглядываясь по сторонам, вчитываясь в таблички с номерами на домах. Отросшие волосы развевал вечерний ветер, в руке крохотный чемодан. Взгляд тоскливый, но уверенный. Это точно была Микаса. Он не мог ошибаться. Сердце сжалось. Пропустило удар. И тут же забарабанило с такой силой, что стало больно. Она шла мимо соседнего дома, когда увидела его. Микаса застыла на мгновение и тут же зашагала быстрее, остановившись только перед хлипкой калиткой. Леви опомнился, лишь когда побелевшие пальцы заныли от сильного давления на ручки коляски. — Открыто, — осипший голос не слушался. Микаса потянула за дверцу, подошла ближе. — Я бы встал, но… — Капитан. Она улыбнулась, глаза заблестели. Поставила чемодан на землю, сделала еще шаг, пальцами затеребила край серой рубашки. Они молчали несколько долгих минут, просто глядя друг другу в глаза. Леви ощутил, как внутри все сжалось от волнения: приехала. — Как ты добралась? Ничего не случилось в дороге? Сложно было меня найти? — Все хорошо, — она заправила за ухо прядь волос, снова улыбнувшись. — Впустите меня? — Да. Да, проходи в дом. Она взяла чемодан и пошла вперед, Леви — за ней. Зашла внутрь, огляделась. — Раковина там, — он указал в сторону кухни. Микаса кивнула и ушла мыть руки. Леви молча направился следом за ней. — Пить хочешь? — Можно. — Справа от тебя вода. — Могу я нагреть воду для чая? Он кивнул. Потом еще раз. Потом закрыл глаза. Втянул носом воздух. Все это было так странно. Они не виделись полгода, а по ощущениям — расстались вчера. Что говорить? О чем говорить? Они больше не рядовая и капитан, они — Леви и Микаса, прошедшие через настоящий ад, выжившие, встретившиеся вновь. Он сжал кулаки, посмотрел на нее исподлобья. Позвал тихо: — Микаса. Она обернулась и подошла. Леви осторожно взял ее руку, едва ощутимо прикоснулся губами к пальцам, потом прижался к ним лбом, рвано выдыхая. Микаса поджала губы в попытке не заплакать и села перед ним на колени. Заглянула в синие глаза. Он же в ее — утонул. — Капитан. — Как ты? — все, что смог прошептать. — Теперь лучше. Микаса не разрешила ему уступить свою кровать и легла спать на диване. Утром, когда проснулась, Леви уже не спал: готовил завтрак. — Яйца. Будешь? — Спасибо. Давайте я помогу, — она поспешила к нему, но он перегородил ей дорогу, развернув коляску поперек комнаты. — Сам справлюсь, — он нахмурился, перехватив ее руку. Провел пальцем по запястью и спокойней спросил. — Выспалась? — Да, — она кивнула. — Капитан, позвольте помочь. — Успеешь еще. Дров нам наколешь, забор починишь, — Микаса улыбнулась, села за стол, сложив руки. — Думаешь, я тебе работы не найду? Еще обратно проситься будешь, — Леви осекся, дернул носом. — Ну, то есть… не так уж и много здесь работы. Не бойся. — Я и не боюсь, — она подтянула колено к груди, упираясь пяткой в сиденье стула. — Вот и прекрасно, — он поставил перед ней тарелку с яичницей. — Микаса, сядь уже нормально. День был теплым и солнечным, поэтому после завтрака они вышли во двор. Микаса долго косилась на качели под старой вишней, пока Леви не выдержал, усмехнувшись: — Ну что? — Это… качели, что ли? — Вроде того, — он вытер пот со лба платком: они перетаскивали доски к забору. — Стоят тут без дела. Иди, покачайся, что смотришь. Глаза засияли, она повернулась в сторону качелей и тут же развернулась обратно. — А вы? — А я рядом посижу. — Ну, нет, — уверенно ответила Микаса. — Я вам помогу. — И чем же? — Помогу пересесть. Туда и обратно. Проще простого. — Это дурная затея, — и когда она успела его к качелям подвести? Пока он волосы ее разглядывал? — Вовсе нет. Давайте, — она наклонилась, завела руки ему за спину под подмышками, заставляя опереться на свои плечи. — Я, вообще-то, не совсем беспомощный, — проворчал Леви, опираясь на здоровую ногу и на Микасу, — встать мог бы и сам. — Не сомневаюсь, — они стояли близко, почти нос к носу, и Леви не понимал, куда подевалось все ее смущение. — Зато теперь я могу стоять рядом с вами сколько захочу. И никуда вы не денетесь. — А я разве собирался сбегать? Микаса держала его за локти, он опирался на ее предплечья. Он стиснул пальцы, его повело вперед, и Леви прижался лбом к ее плечу. А потом ощутил прикосновение ее рук к своей спине. Бережное, теплое касание. Под веками защипало, он даже побоялся открыть глаза. Просто дышал ее запахом, пока Микаса молчала, а собственное сердце успокаивалось. — Ваши шрамы заживают, — прошептала она, обжигая дыханием кожу за ухом. — И это тоже пройдет. Вы обязательно встанете на ноги. Встану. Ты только не уезжай. Только не уезжай. Только не исчезай больше. Перед тем, как вернуться в дом, Леви попросил Микасу полить ему водой из кувшина у крыльца, чтобы умыть лицо. — Теплая, — удивился он. — Это от того, что внутри солнце, — она плеснула воды себе на ладонь, намочила шею. — Что? — он вытерся уличным полотенцем. — Что еще за чушь? — Смотрите сами, — она опустила кувшин к его лицу, — солнце. Видите? — Микаса, — он посмотрел на нее снисходительно, — то, что солнце отражается в воде, еще не значит, что оно находится в кувшине. — Вы ведь его видите. Значит, оно там. Разве нет?