Была б моя воля, давно бы тебя убил!

      Она отзывается морской солью по обнаженным нервам: щиплет, разъедает, причиняет боль. Одно её присутствие заставляет задуматься о том, о чем думать Андреасу не хочется. Просто и сложно одновременно. Они сегодняшнее? Или уже бывшее и забытое?       Каждый видит свой смысл в той или иной ситуации. Будь он для всех одинаковым - жить стало бы чертовски скучно.       Джулс вообще раздражают "правильности", "нормальности" и "так нужности".       Она сидит в кресле, подоткнув под себя ноги, закутывается в плед, держа в ладонях чашку с обжигающим чаем. Смотрит исподлобья, злясь, раздражаясь, любя.              А он глядит сквозь нее, не обращая внимания, ни на влажные губы, ни на вздымающуюся грудь. Он не готов ею ни с кем делиться. В клетку, шкаф, сейф с семизначным паролем. Никому, никогда, ни за что.       В ней неземные образы.Размеренным, но надрывным штилем шепчет искренность в молчании.Он ощущал, стоит однажды прикоснуться к ее душе, до которой к слову она допустила его всего пару раз, через все преграды, и она уже никогда тебя не отпустит.       Бывают моменты, когда внутри наступает "сезон разбитых волн". В такие дни не хочется ничего. Вообще н и ч е г о. Это ощущение нельзя сравнить с банальным чувством одиночества. Оно глубже. Тогда, Джулс начинает читать. И если находит в этих строчках, что-то близкое её мироощущению, становится легче. Определённое духовное возрождение. С ним, в этой маленькой, давящей на собственное сознание комнате, она ощущает себя точно так же.       А игнорирует она его по-разному, но одинаково красиво.       Андреасу хочется верить, что возможно, когда-нибудь, они действительно перестанут быть лишними там, где хотелось бы остаться. А возможно, останутся там, где станут не лишними.       Но так же, до скрежета в зубах, специалист отдает себе отчет о том, что себя не забыть. У каждого из них свой сюжет - в этом вся прелесть.       Мужчина смотрит на нее. Внимательно, изучающе. Под натиском карих глаз, ей хочется отвести взгляд в сторону, но сдаться - это не про Джулс. Её зримые-звучащие-осязаемые картинки, только для него. Он отдает ей свою волю, позволяет ощущать.       И не находит слов, чтобы описать. Её образ -душевный, пронизывающий, изнаночный. Услышав это, фея бы не согласилась, но для него, девушка была именно такой. Её свет чуть наивный, приправленный максимализмом, но - свет.       Красивая печаль, и внутри должна быть надежда, хотя бы едва заметная, ничего, если это непостоянно.       Он читает Джулс залпом, на одном дыхании, она и без слов поймет, что все мысли, словно расставлены по полочкам, как надо, в алфавитном порядке.       Андреас думал о ней там, на поле боя. Слишком часто, неправильно, нарушив все уставы. Там, когда ему становится слишком холодно, он думал о том, как ему не хватает весны.       Нужно учиться ломать систему. Он больше, чем это. Но и, системы, как таковой, не существует, призрачное понятие. Специалист всегда искал оправданий для самого себя.       Слов между ними действительно нет, всё так сквозит.Но ему всё ещё хочется говорить, неважно о чём.       Чудесный образ у неё сложился, однако. И горечи, и иронии, и огромный комок интересных фраз.       Он видит, как Джул штормит, бороться с ней глупо, поэтому он просто следует совету - "в случае пожара - горите".       Фее же всегда казалось, что Кэрролл в своих сказках что-то недоговаривает. И только сейчас, рядом с ним, она смогла понять, что Кэрролл просто оставляет место для воображения. А автором, может стать любой безумный житель, не пожелавший покидать Страну Чудес, но лучше быть странной, чем никакой.        Что-то внутри нее, грозится разорвать девушку на части, моменты, которые сходу врезаются и не отпускают. Здесь - все её бессонницы, груз. За секунду она меняется от спокойной морской глади, с плавно прибивающимися волнами к берегу – до жуткого шторма, поглощающего шхуны и моряков.       А ему нравится её легкий морской бриз, с его неописуемой легкостью и внутренней гармонией, может от того, что в такое время, она выглядит необычайно интересной. Искренне-спокойно, но - так умело, красиво и своевременно.       В этом молчании, она умоляет его, не убегать. Не бросать ее, она панически теряется на блядском ничегонисловии.       Она сравнивает его с городом, это явно не мегаполис. Слишком много ненужного/лишнего там. В городе были бы яркие закаты, настолько запоминающиеся, что за это, можно простить все. И дело не в красоте, а в чувстве, которое распространяется по этому городу вечером.Она не может сказать ничего про погоду, уж очень часто она меняется. От холодных зим –до весны, которой пропитаны шарфы. Это единственные шарфы, которые не душат.       А ночью, здесь всё так больно и созвучно. Эти фразы, мудрость, жизнь - всё это пропущенное насквозь, заострённое.       Несколько людей в городе изуродованы и почти бесчувственны, в ориентации только на навязанный мир "общечеловеческих" ценностей, они есть в каждом городе. Но не ходившим по краю, не светит добраться до центра.       А другие: их много – оптимистичные, имеют, внутренний огонек, заставляющий бороться, даже когда хочется все бросить и просто убежать.       Кто сказал, что у сильных и оптимистичных людей не бывает саморазборок с мясорубками мыслей совсем не радужных? Постоянно веселы лицемеры-лжецы или люди с клинически-проблемной психикой. А таких в городе нет. И она не перестает этим восхищаться. Иногда нас спасают действительно странные вещи.       Мало кто смотрит на его город с изнаночной стороны. Своим беззвучным голосом, без пафоса, без кожи - один сплошной нерв. В каждом молчании бьётся жизнь, а от чувственно-туманной образности можно сойти с ума. Она сидит в этом неудобном кресле, мнется, жмется, на срыве, на нерве.       Оба шумно выдохнули.       Она до безобразия роскошна, и только с виду до колючек холодна.       Все в ней буквально вопило : "После меня, хоть потоп. После меня не будет никакой жизни, сплошные смытые до песка города." Выглядит, будто бы каждый бой -решающий. Вечно готовая к войне. Любовь - как наказание. Изучал её так долго, что это уже нельзя назвать здоровым интересом.       -Чай невкусный, комната отвратительна, кресло впивается в мою задницу, - наконец выдает девушка. Нехотя. Словно все это так утомительно и давно пересытило её.       Встала и потерлась щекой о его щетину.       -Вся жизнь - на обрыве, - вместо ответной ласки, он хорошенько её встряхнул, - Не устали еще, сучье величество? - она не ответила, впилась ему в рот и дотянулась языком до самого мозга, выключая рассудок и заставляя выдыхать точно в её губы, - Хочешь меня?       -Нет, - соглашается Джулс.       Андреас разложил её на тяжёлом столе, содрал платье, расстегнул ширинку и, тупо сдвинув тонкую полоску белья в сторону, стал долбить под её жалобные, довольные всхлипы, словно ничего лучше с этой конченной, волшебной тварью, его ебаной Алисой из Страны Чудес, никогда не происходило. Добавил слюны к смазке и приподнял за талию, чтобы опять бесконечно глубоко пялиться друг на друга, заставляя девушку скользить по столешнице, оставляя влажные следы на её поверхности.       - Я тебя всё… всё, слышишь? Это наша война. Наша хренова Хиросима со всеми испепеляющими последствиями. Наше ебаное саморазрушение в объятьях друг друга. До самых костей. Ты такая готовая со мной на всё, что я – всё.              Как только он усадил её, Джул вцепилась в мужскую шею и едва могла успевать втягивать воздух, пока специалист рвал членом все её планы на день. Когда она сжимается, натянутая им по самую неизбежность, как красиво на лбу появляются капли испарины. Потянулась к его приоткрытому, блестящему от влаги рту и тут же скользнула своим языком, вырывая стон. Позволяя поднять себя, всю такую распятую на этом памятнике былой чести, с которого уже капают её соки, и запустила пальцы прямо под свитер. С ним казалось таким правильным сгорать до самого конца. До самой последней мысли . До совершенно пустой головы, из которой разом улетучиваются планы. До грудных, вырывающихся из глубоких глубин вздохов.       Видит, как всё это страшно заводит Андреаса. И как, с совершенно дьявольской порочностью, он подхватывает игру и начинает жарко насиловать её ответными пошлыми фразами.              А когда Джулс кончает, бешено сокращая мышцы, будучи вбитая в него на весу, опускает её на коленки на пол и вставляет в рот, не ожидая никаких разрешений. Они не нужны. Конечно же он спускает ей в рот. Рычит, сжимает волосы, намотанные на кулак, и выглядит как херов бог. Как зализанный ей до всех смертных грехов пиздецовый идеал. Как Андреас – такой, какой он есть: прекрасный, опасный и чертовски вкусный. А потом долбанные они валятся на долбанный ковёр на долбанную кучу времени. Пока мужчина не поворачивается в ответ и не распахивает карие глаза: – Согласись, я – гостеприимный.