Была б моя воля, давно бы тебя убил!

      Он приходит к ее дому спустя семь лет. Андреас не знает, что ждет за этой выбеленной дверью, будет ли она там узнает его ли, простит ли. Он знал, что в итоге сам себя обесточит, что когда-нибудь она его не захочет, что осиновый кол для него заточен, что такие монстры, как он умирают.       Андреас знал, что в груди него пенопласт. Потому и любовь была для специалиста - балласт.       А Джулс была так счастлива, так проста. Он - боялся быть каменным перестать, знал, что надо бы душу распластать, но не стал. Ничего не стал.       Стоит, мнется, несвойственно нерешительный. Андреас сам не знает чего ждет. Ждет ли чего-то вообще?       -Я не ждала тебя в октябре, - голос доносится из открытого окна, ничуть не изменившаяся, такая же невозможная и желанная, с вызовом, на срыве, усмехается, вскидывает бровь, - А я все думала, заявишься ты или нет, -хмыкает с завидным самодовольством.       Она видит его впервые за последние семь лет, вот он - город, в котором две тысячи лет война, каждого человека с самим собой. Даже в глаза ей не смотрит. Каждое движеньице Джул выверено, то что он искал в каждой несносной девице на протяжении этих лет.              -Не смей молчать, - словами она впивается в кожу. Быстрая, хваткая, несдержанная. Стабильная.       Теперь смешно уже ему. Андреас жил по-бессмертному. Неторопливо, полагая, что в запасе у него целая вечность. Джулс же, даже не купилась на сказочку про существование с неограниченным сроком годности, так и норовила все успеть здесь, сейчас, сразу и можно без хлеба.       -Я прошу тебя, - это должен быть крик, но у феи треснул голос, выдавая истинное, внутреннее состояние. Потому что, даже спустя пролетевшие месяцы, ей есть, что терять. Кого терять.       Он поднимает голову к небу. Всматривается в скопление звезд, больше напоминающих россыпь веснушек на лице девочки. Смотрит, как небо старается их простить. И молчит.       А Джулс, вспоминает, что слишком мала на свете, и она не в силах поймать сбежавшего.       Фея на войне - это все, что она знает. Под сомном локонов ведется настоящая бойня. Если проиграть, мигрень лишит ее головы и вскипятит мозг до критической температуры. Выиграть - суметь сфокусировать взгляд на Андреасе.       Она спускается, открывает дверь, застывает на пороге. Смотрит прямо в глаза, прожигая, убивая, понимая, что сдалась.       Он пускает ладонь в волосы, чувствует, что она –самая непредсказуемая часть, этой истории. Ветер, начинает окутывать людей, дыхание начинает сбиваться, легкие наполняются солью, голос слабеет. Говорить необязательно, перекричать молчание невозможно. Они просто слушают, вдыхают простуженный дрожащий воздух, позволяя порывам ветра играть с волосами.       -Хорошие вещи происходят с теми, кто умеет ждать, - он не договаривает, боится, что девушка даст своему солнцу погаснуть совсем, начнет замерзать изнутри.       Думает о том, что солнце либо есть, либо нет, и лучше уж жить совсем без него, чем пытаться зажечь в себе искусственные источники света и тепла.       Слов не осталось. Они просто бесполезны, когда вещи настолько цепляют. Они- настоящие, гибкие настолько, что проникают в него беспрепятственно.Подстраиваются, наслаиваются на его собственный мир.       Она - говорящее недосказанным - о невысказанном. Интересна формой и содержанием. Дрожащей мелодией сонно звучит по всему телу. И сейчас, вновь образуется неразрывная связь.       – Заткнись, – коротко и хлёстко, это приказ, она не желает слышать.       Створки дверей хлопают преувеличенно громко. Как в кино с незаявленным жанром, где зрителей не предупредили, что прихватить на сеанс – пиво или поп-корн со вкусом антидепрессантов. Бунтующая, земная, растрёпанная.              – Не смеши меня. Нельзя хотеть сделать лучше назло, обязательно обосрёшься, – он полностью вошел в ее дом, оказываясь рядом, и распахнул полы её халата, по-хозяйнически, слишком откровенно, слишком вседозволено, – пальцами Андреас очертил окружности её груди – слишком щекотно, слишком приятно. Джулс рушится на колени, чтобы тут же, с вызовом, посмотреть вверх.              – Ты меня членом не удивишь, - но сейчас она точно знает, почему она вышла к нему.       В ответ прищурились, зарываясь пятернёй в её волосы.              – Членом я тебя трахать буду, а удивляют пусть фокусники.              – Я не соглашалась!        – Это потому ты до сих пор на коленях, когда ничего не мешает встать?       – Ай! – Волосы сжали сильнее. – Иди на хер! – Подумала-подумала, собираясь подняться, и открыла рот, обводя языком массивную окружность.       – Только не я, а ты, – у него другие планы на этот вечер, и рука в её загривке оказалась к месту. Андреас вздёргивает ее вверх, срывает с плеч расписной халат и толкает к столу, - Потому что ты, Джул, знаешь только один способ оформлять договорённости.        Ступнёй специалист бьёт по женским лодыжкам, чтобы ноги разъехались в стороны, и сминает тело своим торсом, прогибая на столешницу. Будет целое облако рассыпанных бумаг, но так ещё интереснее. Он потребует фею убрать их за собой поутру: возможно голой, не исключено, что на корточках.       Никаких сомнений, резкий толчок двигает мебель, на которой она расхристана, разукрашивает комнату гулким, утробным стоном, сменяется целой чередой влажных движений и шлепков.       – Славная. Очень славная девочка, - в самое ухо, поворачивая её красивую голову к себе. У неё мокрые губы и зрачки, расширенные от удовольствия. И вся девушка выглядит сейчас как никогда правильно.       Не потому, что она – фея, а он – специалист. А потому, что она – женщина, а он – мужчина.       И, иногда, этого бывает достаточно.