Была б моя воля, давно бы тебя убил!

      В этом мертвом молчании, совсем не осталось слов, как в ней не осталось ни боли, ни чувств, ни сил. Солнце заходит за горизонт, заставляя ее тело покрыться мурашками.       Иногда кажется, что весне не суждено наступить, а даже, если это и произойдет, она не вернет им все то, что они растеряли.       Полумертвые листья рыдают в руках октября. И осень – пронизывает холодом, леденит,вздыхает подмороженными волнами. Она стоит около обрыва и смотрит вниз. Уставшая, выдохнувшая, свободная.       Хейл, как-то сказала ей о том, что даже в моменты счастья не нужно забывать, что все когда-то кончается. Но у Джул иное восприятие жизни, она поняла это, как: живи пока что, но помни, что в любую секунду можешь умереть.       Это была поистине самая глупая вещь, которую она когда-либо слышала, и поэтому, если девушке было спокойно и хорошо, то она никак не могла себя настроить на будущий конец. Впрочем, когда он все-таки настанет, люди рыдают всё равно одинаково, и никакой роли не играет - знал ли ты об этом заранее или не задумывался всю свою жизнь.       Весь путь девушки идет некими перепадами - подъем и спуск, подъем и спуск - постоянное чередование тоже порой вгоняет в состояние «не подходите близко, у меня тут вселенская печаль», но это все-таки легче, чем губить себя желаниями смерти или полным внутренним отказом, ощущать что-либо вообще.       Самоанализ идет к черту, люди вокруг начинают раздражать, и человеческое существование зацикливается лишь на мысли «как же все оно здесь заебало», она видела своих измученных однокурсников, студентов сломленных войной и тренировками. Когда даже злость со временем притупляется, уступая место безысходности. Внутри них разыгрывается полная трагедия, и полное отсутствие эмоций - на её взгляд, страшнее любых перепадов настроения, истерик, приступов гнева . От безразличия исчезают недели и целые люди.       "Простые" ребята сильнее тех, кто жаждет изменений и страдает от неправильного мироустройства. Их сила в том, что разум никогда не позволит им изводить себя чем-то ирреальным, духовным и неземным.       Джул к ним, к счастью не относилась. Она умеет смеяться как ребенок, которому купили долгожданную игрушку и пообещали отвести на качели. И даже такой обыденный, по-человечки настоящий смех , даёт уже не надежду, а нечто большее, что за гранью всех слов и понятий. И смотря на нее, Андреасу хочется не просто существовать, а жить, чтобы жить, чтобы пройти сквозь себя и всё, что рушится, чтобы познать, понять, для чего и зачем. Встречные взгляды отворачиваются, когда сталкиваются с этими двумя, потому что они словно испепеляют.       Эти двое сотканы не только из своих эмоций, но так же и нитями своих горестей, пронизаны их искусным переплетением.       Он приходит к ней, а она чувствует, его присутствие. Воздух вокруг пахнет пожухлой листвой и солью. А специалист чувствует, как теплый свитер нервно покалывает спину, и если такой одержимости нет в природе, ему необходимо создать ее.       А фея стоит, не шевелясь, не оборачиваясь, она знает, кто пришел к ней, но сигнал потерян, и кажется, она задыхается от собственных мыслей . Будто бы растеряв в последней битве все органы чувств, ее ориентиры расплываются перед глазами, она чувствует слишком многое , только совершенно не осознает этого.       И самое страшное происходит сейчас с ней, и будет продолжаться до тех пор, пока Джул не решится уйти, не оставив даже частиц памяти, и записи – которые, будут не больше, чем подделанный рецепт на смятом листочке в руках тринадцатилетней девочки.       Андреас очерствел, среди этих "очеловеченных". Они безысходные, ненастоящие, фальшивые. Она - другая. Джулс стоит перед ним, живучая настолько,что даже смерть обходит эту девушку стороной, боясь приближаться к ней. Измученная собственными мыслями. И живая. Глубокая и вольная, она может безоглядно чувствовать, так лихо существовать на таком высоком обрыве, не щадя себя, не страшась сорваться. Сильная, потому что с ней он мог говорить, о самом чёрном, самом глубоком, о том, чего многие в нем избегают. Нечто необычное, поражающее воображение и проникающее в сердце.       -Так и будешь молчать? - с надрывом, словно каждый вздох дается с трудом, но мягко, как шелест листвы под ногами в сентябре.       Он знал, что она усмехнулась и изогнула бровь. Андреас изучил каждую повадку, каждую её ухмылку и движение. Мужчина предугадывал их, даже не смотря в лицо Джул.       -Собралась прыгать? - с вызовом, по-другому и быть не могло, оба слишком вольные, сломленные, окутанные своими историями.       Она оборачивается, стреляя глазами, во взгляде читается ничто иное, кроме полной власти над ситуацией. Собранная, отчаянная, готовая прыгнуть вниз и всплыть на поверхность, готовая с руки кормить львов, пока он целует ее запястья.       Девушка вдыхает простуженный дрожащий воздух, позволяя порывам ветра играть с волосами. А Андреас отмечает, что море внизу бездонно прекрасно, а ветер порывистый и сильный.       -Я знала, что ты придешь, - она смотрит исподлобья, сжигая внутри себя,блядскую жажду полного обладания над ним, -Может быть, тебе стоит помочь Даулинг в библиотеке? -Ломано, грубовато даже, против шерсти, но к последнему предложению её отпустит.       Иногда слова просто иссякают, Андреас достает из кармана упаковку сигарет и протягивает ей, вытаскивая, он поджигает, позволяя тонким пальцам девушки выхватить ее из грубых ладоней.       Она злится, не показывая, не выдавая эмоцию ни одним мускулом на своем лице.       Стоят, смотрят, пялятся, высверливая друг друга взглядом. Не способные выдать больше ни единого слова, ни одной блядской мысли.       Она чувствует, как он стискивает ее до хруста, как свитер волнами собирается под его пальцами, как её подхватывают вверх, позволяя обвить тело. И тут, девушка, почти хнычет, ощущая, как сходит с ума от это липкого, по-кошачьи легкого предвкушения.       Джул, так регулярно и мучительно думала о нем, всю прошедшую неделю, что ей хотелось только двух вещей - любить и убить.       Он соскучился, истосковался, сходил с ума от собственного беспокойства, а она встречает его, будто бы и не было этой недели, проведенной не вместе. Он затаскивает ее в чащу леса, на ней свитер и джинсы - сопротивление бесполезно. Сдавайся.       Андреас со всей силы прижимает ее к размашистому дубу, так, что следы коры остаются на ее одежде, а спина заныла от столкновения. Специалист лишь на секунду отвлекается от ее лица, стаскивая одежду, она делает это, совсем по -девчачьи, наивно, но от этого по-настоящему. Его голова дергается в сторону, а на скуле остается краснеющий след от ее ладони.       -Ты злишься.       -Да, я злюсь, - визжит, почти орет это ему в лицо. Охуенная, великолепная, конченная. Его. Буквально избивая его ладонями, отталкивает, - Я злюсь так, что.. что...- ей просто не хватает дыхания.       Мужчина резко и нетерпеливо разворачивает фею спиной, подталкивая ее к стволу. Впечатывая в дерево, сгибая собственной тяжестью, и легко справляется с ширинкой. Кусает мочку уха, облизывает шею.       -Нет, - он начинает гладить ее тело, не разбирая, где изгибы талии, а где острые локти.       -Что "нет"? - она рычит, вжимаясь в него спиной, запрокидывая голову.       -Нет - это ответ, Джулс, - он припускает джинсы, - Мне не нужно помогать Даулинг, - вжимает ее в дерево, раздвигает ноги коленом, осознавая, что это не было нежно, - Пока у меня есть глаза, я буду смотреть только в твою сторону, - разводит ладонями её задницу, - Нет, ты больше никогда не станешь со мной так разговаривать, - И буквально впихивает свой член в ее влагалище, содрогаясь от счастья. Потому что у этой кошмарной недели наступает свой хэппи энд.       Ей хорошо. И больно. И снова хорошо. Она стонет. Без прелюдий, без разгона, без лишних слов. А он просит этим прощение и наказывает одновременно.       Его озаряет, что сейчас, он готов ей наговорить такого, отчего корона на голове феи вырастет втрое. Допустить подобного он не может. И с этой мыслью, Андреас прогибает девушку вверх, чтобы уж точно заткнуть себя и все свои порывы в адрес феи. До гланд. До легких. До сердца. И глубже.              Бывает, что одиночество становится почти ощутимым, к нему практически можно прикоснуться.              Она все так же учится дышать через раз, спать через сутки; чувствовать кожей и избегать людей, но от души уже не веет холодом.       Этим вечером она прекратит бояться стать чем-то больше, нежели есть, и пустота внутри перестанет быть огромной всепоглощающей дырой, не оставляющей случайным прохожим шанса выжить.       Это чувство, отворяет выход , но так же становится тупиком.        Дрожь растекается по каждому слову, по каждому предложению , и тем, что между - живыми эмоциями, которые так удачно удалось облечь в слова.       У них есть всё - чувства, трагедия, нутро, душа, смысл, жизнь и то, что между всем этим. Тайна, которую они не собираются разглашать.       Она даёт ему силы , что удивительно не отбирает их, подсказывает цели и стимулы, не лишает последних надежд. А он точно знает, что после их диалога, придёт новая волна, искупает в надежде, невольно заставив поверить в настоящее - такое чистое, стойкое, непоколебимое, но так поразительно тонко организованное и чувственное. Как и сама Джулс.