«Love, I have wounds
Only you can mend»
Tom Odell — Can't Pretend
Разум и душа Эрена всегда были в поиске чего-то. В детстве он был непоседливым и любопытным, чем докучал родителям. Когда же судьба ударила по нему в день падения стены Мария, Йегер начал искать смысл, какой-то вселенский замысел, чтобы хоть как-то оправдать все, что теперь происходило. На его долю пришлось немало тягот, но это не заставило его окаменеть. Наоборот — дух лишь распалялся, и брошенная на опушке спичка постепенно превращалась в страшный лесной пожар. С каждым новым испытанием, уготовленным свыше, он все сильнее убеждался — ненавидеть надо яростнее, желать жить страстнее, любить — до одури.
И он любил. Микаса, Армин, Саша, Флок, даже злосчастный Жан были одними из тех людей, ради которых Эрен вставал по утрам, трудился из последних сил. Йегеру казалось, что разумом движет ярость, жажда отомстить, но он не осознавал простой истины о самом себе — ему всегда хотелось именно защитить. И круг «избранных» рос: туда стали входить командующие, товарищи из разведкорпуса, простые мирные жители. Среди всех прочих очень быстро, почти незаметно, затесалось голубоглазое создание. Очаровательное, хрупкое снаружи, но сильное внутри.
Криста стала для Йегера синонимом слова «нежность». Эта юная девушка очаровывала, притягивала, радовала. Эрен еще не осознавал, — только ощущал, — как внутри зарождаются прежде неизведанные чувства. Трепет от взглядов, нега от неторопливых бесед ни о чем, странное возбуждение от тонкого девичьего аромата… И все это не сводило с ума, нет. Это заставляло трудиться больше, становиться сильнее, отдаваться до последнего.
С каждым днем насладиться компанией друг друга становилось все труднее — происшествия, одно за другим, давили, отвлекали, забирали все силы. Оставалось лишь улыбаться друг другу по утрам и полушепотом желать добрых снов на ночь. К сожалению, на этом острове такие сны снились разве что маленьким детям.
Райнер и Бертольд оказались предателями, такими же, как Энни. Этот факт оставил глубокую рану на душе каждого, кто водился с этими двумя, но дал толчок в расследованиях, касающихся природы титанов. Эрен раскрыл в себе способность, которую назовут «координата», а Имир скрылась вместе с предателями.
Когда это произошло, Эрену как никогда захотелось поддержать Кристу, но времени и на это не нашлось — был раскрыт фальшивый король, а род Райсс дал о себе знать. Причем самым неожиданным образом. Юноше сперва было чрезвычайно сложно разобраться в своих чувствах, ведь оказалось, что он мило беседовал, танцевал, переглядывался не с Кристой Ленц, такой милой и очаровательной. Перед ним все это время была Хистория Райсс, и лицо ее, прежде кажущееся таким уязвимым, словно стало обрастать сталью.
— Ты знала об этом сразу?
В комнате их было двое, и наконец, за длительное время, им выпало счастье поговорить начистоту. Они сидели за небольшим столом друг напротив друга, и пытались угадать чужие мысли.
— Не совсем.
Криста Хистория теперь смотрела прямо на него, хоть щеки и рдели от смущения. Райсс так хотелось остаться для милого сердцу юноши той светлой девчонкой… Но если он не сможет принять ее истинную, то нужно ли это?
Эрен шумно выдохнул, бездумно глядя за окно. У него было достаточно времени переварить тот факт, что, возможно, он вовсе и не знает человека перед собой. Но она спасла его, заставила поверить в себя, поспособствовала смерти собственного отца ради других. Решения, принятые Хисторией, доказывали, что ей можно доверять. Если бы вопрос был только в доверии… Сейчас перед ним королева. Эрвин, предложивший обнародовать этот статус, вряд ли бы принял отказ, и Райсс это понимала. Также она понимала, что ее коронация принесет больше пользы, чем пустые попытки убежать от самой себя и своих новоиспеченных обязанностей. Все это вызывало в Йегере уважение, а также неподдельный интерес. Ему будто снова выпала возможность узнать девушку, к которой явно неровно дышит.
— Как ты себя чувствуешь после ухода Имир? — неожиданно для самого себя спросил Эрен.
Ему не нравился этот хвостик Хистории. Имир была неплохим товарищем, но ее знаки внимания по отношению к белокурой вызывали ревность. То ли Райсс нравилось такое положение дел, то ли она наивно не понимала намеков, и это злило парня еще больше. Слишком уж тонкой казалась ему грань их дружбы.
Хистория ненадолго задумалась, а после ответила:
— Мне до сих пор грустно из-за этого. Но знаешь, — девушка вытянула руку вперед, надеясь, что Эрен возьмет ее в свою, — если бы кое-кто другой принял подобное решение, я бы огорчилась гораздо больше.
Она прекрасно понимала чувства Йегера, и ей хотелось показать, что ему не о чем волноваться.
Эрен бездумно уставился на белую девичью ладонь. Нежно-розовые подушечки пальцев так и манили прикоснуться, вот так невинно, хотя бы минуту подержаться за руки, без слов объясниться в чувствах. Но отчего-то голос разума не позволял этого делать. Какая-то неведомая сила заставляла сидеть неподвижно, как будто после касания произойдет непоправимое. И оно обязательно произойдет, но позже, поскольку Эрен решил прислушаться к своей интуиции.
Хистория, огорченная чужим равнодушием, лишь сжала ладонь в кулак и убрала руку со стола. Для нее подобная реакция была неожиданной, поскольку никогда прежде Йегер не отстранялся — скорее наоборот. Райсс показалось, что дело было в разоблачении ее высококровной личности, что наводило на недобрые мысли.
«Мне хотелось думать, что Эрен будет готов принять меня любой, и между нами не будет сложностей… Возможно, ему нужно время свыкнуться… Даже мне оно не помешало бы, но у меня его нет», — размышляла девушка, рассматривая опустошённое лицо своего собеседника.
Двое еще недолго поговорили, прежде чем встали из-за стола. Длинные паузы и неуместные фразы ничего не разрешили, лишь погрузили каждого в собственный ворох размышлений. Эрен корил себя за упущенную возможность прикоснуться, пытался понять, почему все его нутро кричало не делать этого. Хистория же решила, что не стоит накручивать себя, и задумалась о собственной судьбе и предстоящей коронации. Она была рада, что рядом был командующий Эрвин — хоть тот и преследовал собственные цели, Райсс полагала, что он изо всех сил постарается учитывать ее интересы.
Уже выходя из комнаты, пара замялась в дверном проеме.
— Все будет хорошо, Моя Королева, — вдруг вырвалось у Йегера, и он слегка приобнял девушку за плечо. Этот порыв нутро позволило, чуйка не оказала сопротивления.
Все готовились к коронации. Военные устроили настоящий переворот и объявили о том, что Истинная Королева убила титана Рода Райсса. Аристократия пыталась сопротивляться новым порядкам, но народ легко и быстро согласился с теми. Имя Хистории было у всех на устах. Ребята из разведкорпуса реагировали по-разному. После предательства Энни, Райнера и Бертольда, некоторые решили, что и здесь кроется какой-то подвох. Другие примасливались к новоиспеченной правительнице. Самые близкие же искренне переживали за подругу. Корона — тяжелая ноша, тем более в такое нелегкое время.
Главнокомандующие были заняты организационными вопросами, солдаты слонялись туда-сюда, выполняя мелкие поручения. Ханджи, Саша и даже Микаса были с Хисторией. Они помогали девушке подготовиться и всячески подбадривали, пытаясь рассмешить и отвлечь от дурных мыслей.
Аккерман разглядывала ту, изучала, задавала порой странные вопросы, попутно пытаясь понять, как сама относится к Райсс. Девушка прекрасно понимала, что между новоиспеченной королевой и Эреном зарождаются прекрасные чувства. Это совсем не радовало, но уже не огорчало так, как прежде. Хоть Микаса и считала настоящее время не лучшим для романтики и прочих глупостей, ей хотелось знать, что рядом с Йегером будет достойный человек.
Девушки сидели в большой, но достаточно простой комнате. Каменные стены, такой же пол, большое решетчатое окно, выходящее на королевский сад… Саша разместилась на большой кровати, убранной изумрудным бархатом, Ханджи неумело ковырялась в волосах Хистории, а Микаса рассматривала вид за окном.
— Хистория, ты же не забудешь нашей дружбы из-за своих королевских делишек? — пробурчала Блауз.
Королева улыбнулась.
— Конечно же нет!
— И даже будешь звать на всякие светские мероприятия? Например, званные ужины? Бывают у вас такие? — возбужденная мыслями о королевских яствах, Саша подскочила с постели.
Хистория и Ханджи рассмеялись, а Микаса улыбнулась такому поведению подруги.
— Саша, я обещаю тебе, что ты не пропустишь ни одного званного ужина! — сквозь смех сказала королева, после чего в очередной раз охнула от неосторожного обращения с ее волосами.
— Плоховато у меня выходит, если честно. Надеюсь, ее Высочество не отправит меня на гильотину.
Теперь звонко рассмеялась уже Саша, снова плюхаясь на дорогое покрывало.
— Давай я.
Микаса, не принимая возражений от майора, перехватила у той расческу, и довольно бережно принялась расчесывать золотые пряди, ощущая, как Райсс смотрит на нее через отражение в зеркале.
— Мне кажется, тебе стоит пойти так. Прическа ни к чему — распущенные волосы лишь продемонстрируют твой свободный дух, — распутывая очередной колтун, проговаривала Аккерман. — К тому же, волосы у тебя очень красивые.
Микаса на секунду остановилась, переваривая то, что сама сказала. Девушке вдруг вспомнился Жан, который чуть ли ни в первый день знакомства сделал ей подобный комплимент. Тот глупый и самовлюбленный мальчишка остался в кадетском корпусе, сейчас где-то в глубине замка находился совершенно другой человек. Закаленный боями, смертями близких, Кирштейн стал другим в глазах Микасы. Стал тем, на кого хочется смотреть и к кому хочется прислушаться — настоящим другом. За все время, что они были знакомы, Жан словно научился чувствовать девушку. Он знал, когда ее нужно поддержать, когда можно отпустить фривольную шуточку и не получить за это по голове, а когда стоит просто помолчать вместе. Эта внимательность со стороны Кирштейна прельщала, с ним стало легко, и порой… Даже хотелось к нему. Хотелось поскорее оказаться в его компании, узнать его мнение, рассказать что-то. Хоть и говорил в основном Жан, Микасу это вполне устраивало.
— Пожалуй, так и поступлю! — отрезала Хистория, возвращая Аккерман обратно в реальность. — Спасибо!
Королева встала с пуфика у трюмо и развернулась к Микасе. Она искренне улыбалась.
«Пожалуй, Эрена можно понять…» — подумала Аккерман, отмечая красоту светящегося лица.
Коронация прошла должным образом. Народ с восхищением встречал новую правительницу, сама же Хистория держалась великолепно. После коронации настало время официоза — Райсс и командующие уединились для обсуждения насущных вопросов. Солдатам сто четвертого отряда пришлось прилично подождать, прежде чем Леви позвал их в небольшой зал для приемов.
Стол ломился от разнообразных блюд, многие из которых кадеты видели впервые, у граммофона возился Эрвин, а Хистория сидела во главе, ожидая своих дорогих гостей на ужин. Королева улыбкой встретила восхищенные возгласы и пригласила всех трапезничать. Но даже Саша не успела взяться за приборы прежде, чем раздался громогласный голос командующего:
— Ваша королева, Хистория Райсс, настояла на индивидуальном ужине для вас, своих товарищей. Проявите должное уважение и поблагодарите ее!
Все тут же подскочили с мест и принялись говорить «спасибо» наперебой, а за стол сели лишь тогда, когда капитан удовлетворенно кивнул.
Этот ужин крайне отличался от официального приема, что прошел чуть ранее — вилки стучали по посуде, шумели разговоры, разливался смех. В помещении не было лишних, все позволили себе расслабиться. Леви помог Эрвину наладить граммофон, и в зале негромко заиграла музыка. Хистория и Эрен сидели поодаль, девушка была занята беседами с гостями, а юноша заставлял Армина как следует поесть. Но когда заиграла определенная композиция, двое едва могли отвести друг от друга теплых взглядов, понятных только им.
Вскоре все изрядно наелись, и внимание со стола переключилось на граммофон. Конни спорил с Флоком, какую пластинку включить следующей, Саша пробовала танцевать, а Ханджи, незаметно для капитана, подливала Жану и Армину вина вместо безалкогольного нектара. И если Армин, сделав пару глотков, тут же отказался от этой затеи, Жан с охотой просил подлить еще.
Вскоре к спорам Конни и Флока присоединилась и Блауз, и майор, решившая предотвратить ссору, взяла на себя инициативу. Женщина быстро, зная что делает, поставила определенную пластинку, и зазвучала медленная композиция.
— А теперь белый танец! — радостно провозгласила Зое, — Дамы приглашают кавалеров!
Юнцы зардели и начали отшучиваться, но готовая ко всему Ханджи тут же оказалась в центре внимания в паре с Леви. Шутить над танцующим Аккерманом, что был на голову ниже своей партнерши, никто не осмеливался. К тому же, он прекрасно вел танец. Сперва к ним присоединилась Саша с Конни — они больше хихикали и оттаптывали друг другу ноги. Королева пригласила на танец капитана, выходило у них прекрасно, но выглядели они как отец и дочь. Армин, поймавший момент всеобщего отвлечения, выскользнул из зала и ушел в известном всем направлении. Микаса же повернулась к Эрену.
— Даже не думай, — не дал даже сказать Йегер.
Девушка прокашлялась и опустила взгляд на свои руки. Это было жестоко, но честно, а Аккерман это уважала.
Следующая спокойная композиция смешала пары, и Ханджи без церемоний отняла у королевы танец с капитаном. Хистория снова села на свое место, и Эрен ушел к ней. Они не стали танцевать, лишь заговорили о чем-то, что заставило Микасу почувствовать себя глупо.
— Ты не хочешь танцевать? — раздался рядом голос Жана.
— Скорее нет, чем да… Просто интересно, как это, — девушка выпрямилась, обрадованная тем, что не придется сидеть в одиночестве.
— Так почему бы тебе не пригласить кого-нибудь? — немного неловко улыбнулся Кирштейн. Он выпил не так много, чтобы запьянеть, но глаза его заблестели иначе.
— Кого, например? — прищурилась Микаса, позволяя себе улыбку.
Жан негромко рассмеялся в ответ, решив, что ему не удастся украсть минутку близости у Аккерман. Они посмотрели друг на друга — тепло, словно давно не виделись, — а потом Микаса перевела взгляд на смеющуюся в компании Йегера Хисторию. По сердцу едва заметно полоснула их непринужденность рядом друг с другом.
— Я тебя понимаю, Микаса. — вдруг ставший серьезным голос Жана заставил посмотреть ему в глаза. — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Я чувствую это каждый день, каждый раз, когда…
— Знаешь, а давай потанцуем! — Аккерман встала. Ей не хотелось слышать того, что ей хотели сказать.
Микаса еще не совсем привыкла к чувству ревности, такому гадкому, липкому, но, пожалуй, неприятнее могло быть только осознание того, что ты точно также ранишь кого-то. И чем ближе Кирштейн становился для нее, тем сильнее не хотелось, чтобы тот испытывал подобный спектр чувств. Поэтому трудному разговору Аккерман предпочла танец.
Жан, не верящий своему счастью, подскочил следом, взял девушку за руку и потянул к танцующим. Они остановились немного поодаль, неловко начали вставать в нужную позицию, то и дело ровняясь на уверенных Ханджи и Эрвина. Долго пытаться не пришлось, старшие подавали первоклассный пример. Когда ее рука оказалась в его, они медленно закружились, чтобы не запутаться в ногах. Микаса смотрела куда-то поверх плеча юноши, сосредоточенная на каждом движении, Жан же смотрел прямо в глаза своей партнерше.
— Это сон? — как-то ново, приглушенно и хрипло, прозвучал голос Кирштейна.
— Вроде бы нет, — Аккерман улыбнулась лишь уголками губ.
Подходящая композиция закончилась быстрее, чем двое успели почувствовать себя уверенно в танце. Зато они успели почувствовать другое. Микаса в очередной раз поймала себя на мысли, что на этого юношу можно положиться, более того, ей хотелось этого. Она читала его, как открытую книгу, и в этой книге не было ничего дурного и отталкивающего, только притягательное. Жан же, прежде чем окончить танец, притянул девушку к себе чуть ближе и решил озвучить свои чувства вслух. И было ли это решение принято под воздействием алкоголя, или его одурманила близость с Микасой, останется загадкой для него самого.
— Ты можешь говорить все, что угодно, но я не слепой. Я готов ждать тебя до самой старости, если придется. Просто скажи, есть ли хоть капля смысла в этом ожидании.
Микаса вглядывалась в глубину золотисто-карих глаз. Она не была уверена, знает ли сама однозначный ответ, но слова сами слетели с губ:
— Если только капля.
Жан тут же отстранился, не смея надолго нарушать личного пространства Микасы. Такой странный ответ большинству влюбленных юношей не пришелся бы по вкусу, но Кирштейну было достаточно и этого. Ему было достаточно и капли смысла.
Вечер и вправду получился прекрасным, но все-таки нашелся один человек, не способный разделить общего восторга. Причина этого была ясна всем, но большинство уже устало утешать и давать советы. При этом, никто не понимал, что ни утешений, ни советов не требовалось. Армин не хотел этого. Он вздохнул бы с облегчением, если бы Микаса перестала спрашивать «как ты?», как только он задумается о своем. Юноше стало бы легче, если бы Эрен перестал пытаться окружать своей нелепой заботой. Арлерт очень ценил своих друзей, понимал причины их поведения, но излишнее внимание только трепало душу.
На ужине у новоиспеченной королевы Эрен пихал в него еду, игнорируя отсутствие аппетита у друга. Благо, Микаса была отвлечена собственными мыслями. После вкусного ужина и пары глотков терпкого красного вина Арлерт затосковал. Большинство перекочевало к граммофону. Эрен и Хистория, ворковавшие во главе стола стали последней каплей. Армин был рад за друга, очарованного чудесной девушкой, да только их вид наталкивал на воспоминания о собственной влюбленности. И парень не стал себя пересиливать. Уличив нужный момент, он покинул зал для приемов.
Капитан Эрвин, как только был совершен переворот, принял решение о том, что кристалл с Энни стоит перенести в подвал замка. Это было рискованно, так как в том случае, если девушка очнется и превратится в титана, она окажется в самом сердце государства. Однако дело было в том, что теперь и сам Смит со своими подопечными находился там гораздо чаще, чем в военном корпусе. Для кристалла было выбрано помещение в дальнем крыле, предназначенном для временных рабочих. Круглосуточный караул, проверка на целостность обелиска раз в три часа, а также разработанная система оповещения тревоги гарантировали безопасность. Спускаться к Леонхарт вне проверок было дозволено лишь нескольким доверенным лицам, в чье число входил и Арлерт.
— Перестань лезть в мою тарелку!
По пустой столовой разливался юношеский смех.
Армин и Энни, согласно новообретенной традиции, завтракали вдвоем раньше остальных кадетов на целый час. Конечно, никто не стал бы готовить для них индивидуально, но повар дал им допуск на кухню в обмен на мелкие задания. Сегодня на завтрак для двоих была исполнена привычная каша. Только вот Энни уговорила Армина «одолжить» небольшой кусок курицы, чтобы разбавить привычную пресную пищу. Юноша сопротивлялся такой самодеятельности, но лишь для вида.
За завтраком Арлерт рассказал про книгу, которую хотел бы вместе прочесть, а она, в свою очередь, поведала о том, что ей снилось. Такие простые разговоры стали неотъемлемой частью их отношений. Теперь же, наговорившись, Энни развлекала себя тем, что воровала у Армина из тарелки кусочки курицы.
— Тебя Саша что ли укусила? Я и так положил тебе больше мяса, чем себе! — напускное возмущение юноши только раззадоривало Леонхарт, и, хоть Армин и пытался отстоять свою порцию, девушка оказалась проворнее.
Очередной кусочек почти оказался на вилке, но Арлерт попытался сдвинуть тарелку. Неловкое столкновение, и каша была уже на столе, полу, брюках юноши.
Энни виновато уставилась на Армина, но тот лишь снова рассмеялся. Не сдержавшись перед столь очаровательной картиной, Леонхарт одним движением перегнулась через стол и звонко поцеловала его в нос. В ответ получила такой же короткий поцелуй в губы.
Вернувшись на место, она заключила:
— Ты готовишь вкуснее меня.
Преодолев завитки коридоров и лестниц, Армин оказался у нужного помещения. Караульный лишь тяжело вздохнул на приветственный кивок, после чего дверь за тем закрылась.
Энни была так же красива, но ее лицо охватило то печальное выражение, с которым она в последний раз вдыхала свежий воздух. Когда тело кристаллизировалось, девушка плакала. Армин этого не видел, но свидетели не дадут соврать. Почему она плакала? Ей было стыдно? Это был болезненный процесс? Думала ли она об Арлерте в этот момент? Стоило бы спросить саму Леонхарт, да вот только она не ответит.
В небольшой тумбе, что была единственным элементом мебели в помещении, лежал журнал с отчетностями, который заполняли караульные. В три столбца, — дата и время, отчитывающийся, наблюдения, — записи вносились исправно. И если первые два всегда меняли свое содержание, то третий оставался неизменным — «Носитель Женской Особи, Энни Леонхарт, пребывает в покое. Изменений структуры, а также повреждений на кристалле не было выявлено».
Также в тумбе лежала книжка, которую Армин и Энни поочередно читали друг другу, как раз та, о которой Арлерт когда-то рассказывал за завтраком. Запутанный роман, совершенно бесполезный для молодых умов, но интригующий и интересный, заставлял двоих уединяться один раз в неделю — чаще не выходило.
Армин изучил последние записи в журнале, некоторое время тщательно рассматривал каждый сантиметр глыбы, в надежде найти хоть что-то, а потом взял в руки книжонку и уселся на холодный пол.
— Не загибай край страницы. Мы можем придумать закладку… Ты портишь книгу, Энни!
Девушка лишь взглянула на Армина, и назло загнула верхний уголок. На ее лице красовалась игривая ухмылка, будто говоря ему: «И что ты мне за это сделаешь?»
— Если это увидит Леви, то начнет искать виноватых. И он найдет. Ты же знаешь, как он бережно относится к содержимому библиотеки, — Армин устало вздохнул, поглаживая руку Леонхарт.
— И что же он сделает? Пусть найдет и выскажет это мне в лицо! — девушка подскочила, принимая воинственную позу. Арлерт не смог сдержать смешка.
Леви пока не искал виноватых, скорее всего потому, что просто не открывал тех книг, что читали эти двое. Привычка Леонхарт оставлять подобные «закладки» перекочевала к Армину, как только та оказалась заключенной в кристалл. Эта маленькая шалость по отношению к имуществу корпуса напоминала ему о тех прекрасных часах в тени деревьев.
Арлерт открыл загнутую страничку — она была последней. Некоторые караульные крутили пальцем у виска, когда слышали, как парень вслух и с выражением читает безмолвному камню в подвале, но тому было совершенно все равно, что думают другие. Ему верилось — Энни слышит его.
Он прокашлялся, и негромко начал дочитывать роман. Последние строки выбили из колеи. Арлерт с минуту просидел неподвижно, переваривая прочитанное, а после уперся лбом в кристалл, прикрыв глаза. Внутри была его Энни, неподвижная, ранившая его почти смертельно, но откуда-то были силы простить все.
Одному Богу, — если он и вправду есть, — известно, сколько он так просидел, впитывая в себя холод обелиска и неосознанно поглаживая последний абзац указательным пальцем.
«Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет ее кинуться на острие и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ей сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поет, поет до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, — мы знаем. Мы понимаем. И все равно — грудью на тернии. Так будет всегда.»*
