«Those chills that I knew, They were nothing without you» Joji — Like You Do
Небо затянуло тучами. В воздухе пахло предстоящим дождем, лето подходило к своему завершению. Юные бойцы уже не были кадетами — каждый из них имел честь называться солдатом. Только вот ничего хорошего в этом не было. События разворачивались с таким размахом, что никто не успевал отдышаться, осознать происходящее. Улыбки, играющие на лицах несколько месяцев назад, померкли. Истерзанные, уставшие, придавленные жизнью, молодые люди наконец прочувствовали — нормальной жизни уже не будет. — Энни, ты уснула? — Армин сидел на траве, облокотившись на толстый ствол дуба. Одной рукой он держал книгу, которую несколько мгновений назад читал вслух, а второй поглаживал золотую макушки своей слушательницы, лежащую у него на коленях. — Просто прикрыла глаза. — промурлыкала в ответ девушка, нехотя поднимая веки. Армин лишь улыбнулся, наматывая светлый девичий локон на свой палец. Вдоволь насладившись взглядом юноши, Энни перевела взгляд на книгу. — Мне интересно, что там дальше. Теперь Армину тоже было интересно, что же дальше. Он упер взгляд в огромный кристалл, тускло освещаемый фонарем. Столько вопросов роилось в голове, и все их хотелось задать этой девушке, только вот она вырастила вокруг себя неразрушимую броню — одному дьяволу известно, жива ли она вообще. Несколько месяцев призрачного счастья разбились о реальность настолько неожиданным образом, что никто не знал, как помочь безутешному Арлерту. Даже старшие переживали за него не меньше друзей — Леви опаивал его чаем с ромашкой, Ханджи пыталась увлечь разговорами на отвлеченные темы, а Эрвин лишь понимающие кивал, ловя несчастный взгляд голубых глаз. Энни и Армин не позволяли себе фривольностей на публике, но всем и так было ясно, что эти двое питают друг к другу романтические чувства. Они любили вместе почитать, вставали раньше всех на завтрак, чтобы поесть вместе, на тренировках и в учебе поддерживали друг друга. Их отношения обрастали маленькими традициями, будь то излюбленные поцелуи в лоб, то утро воскресенья под старым дубом. Другие кадеты невольно завидовали паре, особенно остро это ощущалось со стороны Жана — тот постоянно справлялся о девственности друга. Все казалось таким настоящим, живым, что сейчас приносило лишь боль. «Мне страшно сближаться с кем-либо. Ведь когда люди тебе неважны, не так страшно их терять, правда?». Правда, Энни. Больше всего на свете Армину хотелось бы услышать объяснения. Женская особь без раздумий убила многих из отряда, хотела украсть Эрена, принесла серьезный ущерб городу… И все это была его Энни. Это все сделала она, и Армину, который обычно блистал умом, не хватало фантазии хоть как-то ее оправдать. Неужели он был так ослеплен их романом, что не замечал очевидного? Даже когда была организована засада для Леонхарт, и всем вокруг было очевидно, кто она, Арлерт согласился помочь только затем, чтобы доказать всем обратное. В ночь перед операцией, на которую должен был отправиться сто четвертый отряд, Энни и Армин встретились в лазарете. Последняя вылазка была давно, поэтому вытянутое помещение пустовало. Лунная дымка отражалась от светлых стен, окрашивая все вокруг в бледно-голубой. Девушка нервничала, сминала ткань куртки с красующейся вышивкой единорога на спине. — Ты соскучилась? В белом свете луны их лица выглядели особо волнующимися, глаза блестели, а румянец на щеках смотрелся болезненно. Девушка не ответила — порывисто встала с одной из коек, тут же оказавшись в крепких объятьях. Ей не хотелось разговаривать — слова были ни к чему. Все, что ей хотелось ему поведать, застревало в горле липким комом, и оставалось выражать свои чувства прикосновениями. Губы Энни быстро нашли его, отпечатались резким, даже нервным поцелуем. Девичьи руки начали блуждать по еще не до конца окрепшей спине. Еще ни одна из их встреч не была столь волнительной. Им столько стоило друг другу рассказать, но вместо этого они не прекращали прижиматься ближе, искать ответа в губах, нащупывать разгадку подушечками пальцев. Энни мягко подтолкнула юношу, заставив сесть на белые простыни. Она смотрела сверху-вниз на то, как Армин рассеяно улыбается ей самой ласковой из улыбок. Догадываешься ли ты, Армин, что завтра она может тебя убить? А что может умереть сама? Нет. Голубые глаза смотрели с обожанием, и он думал только о том, что та переживает за его первую вылазку за стены, не более того. Не разрывая зрительного контакта, девушка опустилась на колени Арлерта. Он, в свою очередь, осторожно, будто спрашивая разрешения, обхватил ее талию. И снова самозабвенный поцелуй. Юным, разгоряченным телам было все равно, что ждет их завтра. Сейчас был важен только момент. Армин мягко поглаживал спину, бедра, водил ладонями вдоль позвоночника. Энни отвечала, вздрагивала, замирала и снова целовала его. Это была последняя встреча, она чувствовала это. И ей хотелось сделать эту встречу волшебной, оставить в памяти возлюбленного что-то яркое, незабываемое. Дрожащие тонкие пальцы начали стягивать с юноши зеленый плащ. — Энни… Леонхарт вдруг поймала себя на мысли, что хочет слышать свое имя только этим голосом. — Энни, я люблю тебя. Ресницы дрогнули, девушка остановилась. Ей хотелось отпечатать в памяти Арлерта эту ночь навсегда, прежде чем предаст и оставит его, но он ее опередил. Горячие слезы сами покатились по щекам. Юноша растерялся, его зарождающаяся инстинктивная страсть начала стремительно гаснуть. Кровь, от мгновения назад напряженного мужского достоинства, отпряла прямо в сердце. Ему вдруг стало невыносимо видеть слезы Энни. Арлерт начал собирать губами соленые капли с нежного лица, а Леонхарт дала волю чувствам. Уцепилась за его плечи, как за спасательный круг, и заплакала, как не плакала никогда. В ту ночь они не перешагнули порог своей невинности. Вместо этого позволили себе пару беспокойных часов сна — рядом, крепко обнимая друг друга. Как только солнце начало выглядывать из-за горизонта, Леонхарт тихо покинула объятья Армина, помещение, а затем и город. Сейчас юноше ничего не оставалось, кроме как часами сидеть у кристалла, в который было заключено тело Энни. Материал был непробиваем, не было ни намека на трещинку или скол, каким бы манипуляциям его не подвергали. Может это к лучшему, ведь Армин боялся, что, повредив кристалл, можно было навредить девушке в нем. Блондин не знал, есть ли хотя бы малейший шанс на то, что он еще сможет поговорить с Леонхарт, услышит ли правду с ее уст. Доживет ли он сам до того дня, когда Энни выйдет, тоже оставалось загадкой. Все, что осталось — вереница воспоминаний. И какими бы они ни были приятными, сейчас они пожирали душу. Все, что осталось — миллион вопросов, и они душили. Арлерт наконец отвел взгляд от кристаллической оболочки, посмотрел на свои дрожащие руки. Медленно, будто лишенный сил, встал и покинул помещение. В глубине души он верил, что у Энни еще будет шанс объясниться перед ним, и только эта надежда приводила его в этот треклятый подвал так часто. Эрен жил в отдельной комнате уже полторы недели. Восстановление после борьбы с Женской Особью шло своим чередом — он планомерно выкарабкивался, раны заживали, силы возвращались к нему. Никто из молодых солдат не знал, что же такого сказал Эрвин Смит высокопоставленным шишкам, но их отправление в столицу было отложено на неопределенный срок. Видимо, у командира были свои планы, в которые посвящать «зелень» не стоило. Микаса, Армин, даже Жан навещали друга. Разговаривали, обсуждали дальнейшие действия, делились новостями и просто отвлекали — Йегер был безмерно благодарен им. Только вот еще ни разу он не заставал в своей временной спальне тонкую девичью фигуру самой желанной гостьи — Криста не приходила к нему. Когда Эрен спрашивал об этой девочке, Микаса молча отводила взгляд, а Армин обходился коротким «У нее все хорошо». И только Жан подробно, даже с удовольствием рассказывал обо всем, что знал. Чем Ленц завтракала, как успешно проходили ее тренировки, в каком она была настроении и кому улыбалась. Йегер пытался понять — друг злорадствует или наоборот занимается сводничеством. И оба варианта были верными. Когда, в одну из таких бесед, Жан снова подробно расписывал «будни Кристы», Микаса не выдержала. — Ты бы побыстрее выздоравливал, а то Райнер прохода не дает твоей драгоценной Ленц. Даже Имир уже не может его отогнать, — девушка горько ухмылялась. Как и предполагалось, после этих слов Эренс особым энтузиазмом занялся собственным здоровьем. Это в очередной раз доказывало печальный расклад — Йегер любит Аккерман исключительно как друга, сестру. Одна маленькая деталь не давала юноше покоя — каждые два дня цветы на прикроватной тумбе сменялись новыми, не успевая и намекнуть на увядание. Получив решительные отрицания от каждого, кто мог бы их приносить, Эрен решил, что это невидимое присутствие Кристы дает о себе знать. Каждая хрупкая цветочная композиция словно бы говорила ему: «Она помнит о тебе, она тебя навещает». Йегер уже встал на ноги, но в физической активности и выписке медсестра ему отказала — сотрясение мозга давало о себе знать, требовалось время и покой, чтобы восстановиться. Ханджи обещала прикрыть, когда Армин попросил отпустить друга на пару часов прогуляться. Ребята отужинали в общей столовой, прошлись по территории, погруженные в обсуждение каких-то пустяков. Эрен не стал справляться об Энни, чтобы не окрашивать в целом довольное лицо друга в печальные тона. Армин справится, как бы ни было трудно — Йегер был в этом уверен. Когда время их совместного вечера подошло к концу, друзья попрощались. Армин уверенно зашагал по коридору, и Эрен тут же догадался, куда тот отправляется, но останавливать не стал. Посчитал, что не имеет права. Стоя у спальни, он размышлял о судьбе Арлерта, смотря вслед уходящему. Дверь в его временное пристанище вдруг распахнулась изнутри. Криста, будто попавшаяся на шалости, широко распахнула глаза и замерла. К груди она прижимала ромашки, которые уже дважды успели переночевать рядом с Эреном. На руках были надеты белые перчатки, перепачканные зеленым — чтоб не оставлять мозолей от жестких стеблей. Юноша окинул ее растерянный вид с ног до головы и шагнул навстречу, тем самым заставив ту зайти глубже в спальню. — Так и знал, что это ты! — голос Эрена повеселел, а в глазах заплясали чертята. Ленц опустила взгляд, засмущавшись, и тоже улыбнулась. Она могла бы приходить к Йегеру также, как и остальные, но ей не хотелось злить Микасу. К тому же, она просто боялась расплакаться при виде пострадавшего от сражений парня, а это уже многое бы поведало о ее чувствах. Эрен прикрыл дверь и облокотился о нее, отрезая путь к выходу. Наткнувшись взглядом на порозовевшие девичьи щеки, ему еще сильнее захотелось смутить ее, но он сдержался. — Что ты принесла в этот раз? Криста ожила, тут же подхватила с тумбы вазу и подошла к Йегеру. — Георгины и рябина, — девушка поднесла букет к лицу парня. Эрен глубоко вдохнул, впуская в ноздри запах осени. Этот букет был самым большим из всех, что приносила девушка, крупные белые шапки цветов контрастировали с ярко-оранжевыми ягодами. Криста думала, что эта композиция будет последней перед выпиской юноши, именно поэтому очень постаралась. — Они меня радовали. Спасибо. На самом деле, Эрен был равнодушен к цветам. Ему нравился скорее факт такого чувственного девичьего внимания. — Что ж, — Криста поставила вазу на место, снова взяла ромашки в руки, — тебе нужно отдыхать. Но Йегер не хотел отходить от двери. Он без стеснения рассматривал тонкие черты лица, скользил взглядом по волосам, шее, плечам, снова находил прозрачно-голубые глаза. Юноша был так рад вечернему визиту Ленц, что не хотел теперь отпускать. Конечно, если б она захотела уйти, он позволил бы. Да вот только та не хотела. Криста медленно опустилась на заправленную постель. — Как ты себя чувствуешь? — неуверенно начала разговор девушка. Кристе не хотелось бы говорить обо всем, что произошло в последнее время — предательство Энни, смерть товарищей, трудный бой в Стохесе… Все это хотелось просто забыть и обсудить что-то совершенно непринужденное. — Сейчас — отлично. Оценив то, как девушка легко сдалась, Йегер присел рядом. Улыбнулся, в надежде, что она переведет взгляд с ромашек, которые крутила в руках, на него. Двое какое-то время просидели, не проронив ни слова. Эрен смотрел на девушку, а она — на цветы. Но оба улыбались. Вдруг Йегер резко подскочил с кровати, прошел к платяному шкафу. Это заставило, наконец, Кристу поднять глаза, чтобы проследить за чужими движениями. — Знаешь, похоже, эта комната предназначена для важных гостей. Посмотри на эту кровать! Не то, что у нас в казармах, — Эрен усмехнулся, а Криста последовала его рекомендации, принявшись оценивать величину лежбища. — Я же здесь оказался по воле случая. Вчера вечером я был один, от скуки хотелось лезть на потолок… Юноша раскрыл дверцы, начал что-то искать. Спустя полминуты возни, он опустил стопку каких-то квадратных папок на пол. Порылся в другом отсеке шкафа и выудил оттуда какой-то причудливый агрегат внушительных размеров. Девушка ахнула, охваченная любопытством, уложила ромашки на стол и опустилась рядом с диковинами. — Я очень долго пытался разобраться, как это работает, и у меня вышло. Понятия не имею, как это называется, но оно играет музыку, — Йегер сел рядом с девушкой и начал пытаться настроить изрядно запылившийся граммофон. Криста с изумлением рассматривала то инструмент, то Эрена, увлеченного делом. Ей довелось слышать музыку и песни всего пару раз за жизнь — от уличных музыкантов и в церкви. Орган, гитары, всяческие дудочки… Но такую вещь она видела впервые. — И ты за ночь научился на этом играть? — наивно поинтересовалась Ленц. Эрен тихо рассмеялся в ответ. — Погоди, сейчас все поймешь. Это настоящее чудо. Лучше посмотри, что там. И выбери что-то одно. Девушка перевела взгляд на стопку, взяла в руки несколько папок. На каждой размашистым почерком были выведены какие-то названия и имена. Среди надписей встречались и на незнакомом языке. Наконец, Эрен справился с устройством, и вопросительно взглянул на Кристу. Та протянула случайную папку. Снова охнула, когда юноша достал из нее большой круглый диск. Йегер аккуратно поставил пластинку, установил иглу, завел ручку… Рупор сперва лениво захрипел, а потом из него тихо полилась музыка.«And the stars will be your eyes, And the wind will be my hands» The Handsome Family
Криста смотрела на юношу, полная детского удивления — настолько это было чудесно и волнительно. Йегер вдруг встал и протянул ей руку. Молча, ведь слова здесь не требовались. Ленц все поняла, протянула ладонь в ответ, а через мгновение уже оказалась в мягких объятьях. Сперва они просто смотрели друг на друга, а после начали неторопливо раскачиваться в такт мелодии. Никто из них прежде толком не танцевал, но сейчас каждое движение давалось настолько легко, что казалось правильным. Руки юноши мягко прижимали к себе за талию, чужие — разместились на его груди. Их силуэты освещал лишь подрагивающий свет лампадки. Когда Криста окончательно расслабилась в объятьях Эрена, то уложила голову ему на грудь. Теперь звуки мелодии смешались со стуками неровно бьющего сердца. Она вдруг поймала себя на мысли, что хотела бы остаться здесь навсегда. В объятьях Йегера ее больше не волновали события, которые уродовали душу. Все, происходящее в последнее время, осталось за стенами этого помещения и больше не тревожило. Здесь было так уютно, так естественно, что захотелось погрузиться в дрему. Даже стеснение и некоторая неловкость, которые обычно сопровождали их встречи, были сдвинуты на второй план. Оставалось только неспешно раскачиваться под прекрасные звуки музыки и неизвестного им языка. — Мне бы хотелось так уснуть, — вдруг проговорила Криста. Ее голос и вправду звучал сонно, приглушенный волной неги и тканью рубашки Эрена. — Обещаю тебе, когда-нибудь мы сможем, — ответил ей Йегер, обнимая крепче. Юношеский голос хрипел, преисполненный нежности. Ее волосы пахли цветочным полем, а маленькие ладошки на груди будили под собой пожар, о котором Криста могла только догадываться. Эрен привык бороться. За себя, друзей, человечество. Но теперь рядом с ним оказался еще один веский повод — эта юная красавица. Парню хотелось отгородить ту от всех несчастий, которые только могли прийти на ее судьбу. И он был готов пойти на все ради этого. — Мне кажется, они поют про любовь… — вдруг сказала Ленц также тихо, как и прежде. Теперь уже щеки Эрена налились краской. Про себя он подумал о том, что их разница в росте прекрасна — так белокурая не видит его смущения. Мелодия закончилась, игла неприятно заскребла по пластине. Пара еще с минуту простояла неподвижно, наслаждаясь теплом друг друга. Эрену даже на секунду показалось, что Криста и вправду задремала. — Мне пора идти, — раздался тихий девичий голос. Тон ее подчеркивал нежелание покидать юношу. — Доброй ночи, Криста. Но никто не хотел разрывать объятий — кто знает, как скоро у них получится повторить это мгновение. И получится ли? Через пару минут Ленц все-таки покинула кольцо теплых рук, помогла положить все обратно, а после вышла из комнаты. Все это происходило в тишине, чтобы не нарушить волшебства.«You're the one I can't lose No one loves me like you do» Joji — Like You Do
В веренице событий все не находилось времени на скорбь. Неотложные дела, миссии, решения не давали придаться такому нужному для психики чувству. И теперь, когда Эрвин Смит отстоял свой корпус и солдат, появилась возможность выдохнуть. Кто-то высыпался, кто-то ел как в последний раз, кто-то позволял себе смех и маленький кусочек веселья — все это перед тем, как снова оказаться в аду. Так или иначе придется, ведь это долг воина. Жан пытался скорбеть. Считал, что выходило скверно — еще ни одной слезы не пришлось смахнуть с глаз, чтобы отвести душу. Юноша регулярно ходил на кладбище. Разум его, то и дело, воспроизводил искорёженные лица умерших. Кирштейн даже наведался к родне Ботта, но тем самым лишь напомнил матери о погибшем сыне. Ему не хотелось обсуждать это с другими кадетами, да и обсуждать тут было нечего. Марко умер, а Жан его опознал. Именно его обугленный труп, что еще долго будет приходить во снах, заставил Кирштейна принять окончательное решение поступить в разведкорпус. Главное теперь — не позволить себе об этом пожалеть. Он успел заглянуть к Эрену, поговорил о насущном с Райнером, а после отправился в библиотеку. Взял первую книгу, что попалась под руку, сел в старое глубокое кресло, и попытался прочесть хоть строчку. Глаза просто сканировали третью страницу, но мысли убежали далеко за пределы читательского зала. В последнее время Жану было страшно. По большому счету беззаботное детство, веселые деньки в кадетском училище в окружении друзей — все рассыпалось одним днем. Реальность так сильно ударила по затылку, что от боли стало трудно даже дышать. Страх, сожаление, отчаяние пожирали все прочие чувства. Юноша перестал запоминать мелочи вроде того, что ел на завтрак, какая вчера была погода, а также книги, что теперь держал в руках. Буквы не складывались в слова, а слова — в предложения. Они, как и мысли, беспорядочным роем гудели в тяжелой голове. Кирштейн уже около получаса сидел с раскрытой книгой, не перелистнув при этом ни страницы. Даже звук закрывшейся двери не вывел его из оцепенения. Микаса пыталась не оповещать о своем присутствии. Она зашла по делу, и ей не хотелось говорить с Жаном — после того случая у перелеска их общение свелось к минимуму, сперва посредством поведения самой девушки, а потом уже и благодаря общей атмосфере. Они успели только коротко поздравить друг друга с поступлением в сто четвертый отряд. К слову, Аккерман была искренне удивлена итоговому решению Жана. Если бы она не обманывала саму себя, то признала бы, что отчасти была рада тому, что ряды разведкорпуса пополнил этот человек. Девушка быстро вернула карты в тубы, поставила на предназначенное им место, и уже собиралась выйти. Вот же — неприкрытый дверной проем, ручка, за которую надо дернуть, длинный коридор впереди… Но все же совесть не позволила не отметиться кивком, и когда взгляд был направлен на Кирштейна… Дверь закрылась изнутри. Он сидел, подобно статуе, неподвижный и печальный. Словно на камне, на лбу была высечена едва различимая венка, выдающая напряжение юноши. Его зрачки не бегали по странице, а замерли где-то между строк. Микаса слегка наклонила голову в бок. Она еще не видела Жана таким. Или просто не смотрела. — Ты в порядке? — вырвалось у нее. Жан едва заметно вздрогнул, пару раз озадаченно моргнул, и только после поднял глаза. Он как-то отрешенно, словно сквозь, посмотрел на девушку. Закрыл книгу, потер ладонью лоб, и заговорил: — Да, все в порядке, — голос его был приглушенным, будто звучал из-под воды. Конечно, Аккерман не поверила. Мгновение помедлила, борясь сама с собой, но что-то вдруг засаднило внутри, заставляя сделать пару шагов в сторону Кирштейна. — Не обманывай меня. Парень тяжело выдохнул, вытянулся и только теперь посмотрел прямо на нее. — Что ты хочешь, Микаса? — Я хочу, чтобы ты ответил честно. Еще пара шагов, и между ними остался метр. — Займись своими делами. Подоставай Йегера, потренируйся… Чем ты там обычно занимаешься в свободное время? Жан не очень удачно натянул на себя маску хама, снова раскрыл книгу — пытался показать, что разговор окончен. Ему совсем не хотелось вести себя подобным образом с Микасой, но общая нервозность, невысказанность наболевшего, давали о себе знать. Уже через мгновение захотелось извиниться, но остаться одному хотелось еще больше. Только вот он не учел того, что Микасе не нравилась эта маска, и она была намерена ее сорвать. Девушка сделала еще шаг вперед, резким движением вырвала книгу из чужих рук, с излишней злостью швырнула ее на близстоящий стол. Не ожидавший подобного Кирштейн шумно вздохнул и закрыл лицо руками. «Не вытаскивай того, что гноит внутри, Микаса! Сам не хочу видеть, и тебя втягивать не хочу!» — мысленно взмолился Жан, но сил сказать не хватало. — Посмотри на меня. Приказной тон не сработал — парень лишь отрицательно покачал головой. На душе Аккерман засаднило с новой силой. Сама того не ожидая, она опустилась на колени — теперь Жан оказался несколько выше. — Пожалуйста… Посмотри на меня… — голос Микасы вдруг обрел теплые, заботливые нотки. Не дожидаясь ответных действий, она отняла руки Жана от лица. Золотисто-карие глаза теперь были почти прозрачными от застывших в них слез. Девушке теперь не требовались слова — Кирштейн невыносимо устал. Устал его измученный разум, устала его скорбящая душа. Груз оказался слишком тяжким, и рядом не было человека, который мог бы помочь нести его. До сих пор не было, но в это мгновение все изменилось. Микаса порывисто и крепко прижала Жана к себе. Уложила его голову к себе на плечо и твердо решила — не даст ему вырваться. Тот замер, попытался сдержать эмоции, но в следующее мгновение обнял в ответ, зарываясь лицом в чужую рубашку. Безмолвные струйки слез скатывались по щекам, приземлялись на белую ткань. Поглаживая русые волосы Кирштейна, Аккерман почувствовала, как намокают собственные глаза. В их объятии не было ни капли вожделения, в помещении не осталось места плотскому. Жан и Микаса не обнимались — обнимались их души, пытающиеся вылечить друг друга от ран. В веренице событий все никак не находилось времени на скорбь, но Жан Кирштейн смог уделить драгоценные минуты этому чувству. Оказалось, что для этого не надо далеко ходить и делать что-то невообразимое — достаточно найти того, кто поймет тебя.