«Sleep, sugar, let your dreams flood in
Like waves of sweet fire, you're safe within»
Poets of the Fall — Sleep
Три дня лил дождь. То моросил, то проходил по острову сильным ливнем. Ханджи говорила: «Небо плачет вместе с нами». Эрвина Смита не стало, а вместе с ним и десятков молодых солдат. Их подвиг, навсегда увековеченный в сердцах людей, помог справиться со Звероподобным титаном. И вроде бы это того стоило, но никто не радовался победе такой ценой. Не должна кладбищенская земля приобретать столько новых могил за раз. Хоть Микасе и было далеко до скорби Леви и Ханджи, но она тоже была разбита. К тому же, ей вдруг стало по-настоящему страшно, ведь ряды разумных титанов пополнил Армин. Информация, полученная из дневников Гриши Йегера подтвердила самые страшные опасения. Всем, кто стал носителем титана, было отсчитано ровно тринадцать лет, а это могло означать только одно. Даже если Эрен и Армин переживут войну, если когда-нибудь вереница страшных событий закончился, они не доживут и до тридцати, а могут вообще и не дождаться мирной жизни — проведут отведенный срок в вечной борьбе. Им не суждено будет встретить старость, вырастить детей — придется жить с постоянным осознанием того, что их жизнь конечна, а судьба предопределена. И стоило тогда существовать без них ей, несчастной Аккерман? Солдаты уже спали, не видя снов. Ночное небо было темнее обычного от плотной пелены грозовых туч, а дождь неспешно моросил по брусчатке. Девушка сидела на крыльце казармы, спасенная от влаги козырьком. Редкие капли отскакивали от земли и приземлялись на голые ноги. Микаса проснулась от кошмара, который теперь не могла вспомнить. Наспех нацепила штаны на липкое от страха тело, и прямо так, — в тонкой ночной майке и босиком, — вышла на воздух. Ей критически необходимо было продышаться, смыть тревогу дождевой водой. Легкие приветливо раскрылись холодному и влажному воздуху, от которого девушка, сама того не замечая, ежилась. Когда обеспокоенное сердце замедлило свой ритм, на смену пришли мысли. Упершись взглядом куда-то вдаль, Микаса ощущала себя крайне одинокой. Ее самым близким людям в любом случае суждено умереть, и от этого казалось, что она уже осталась одна на этом свете. Погруженная в себя, Аккерман не ощутила чужого взгляда на своей спине. Обеспокоенного, затравленного от боли за нее взгляда. Изумрудный плащ в одно движение лег на голые девичьи плечи, отчего та вздрогнула. — Так и заболеть недолго, — Жан, под перепуганным от неожиданности взглядом серых глаз, опустился рядом. — Извини, что напугал тебя. Микаса, немного попривыкнув к присутствию друга, снова повернула голову вперед. Некоторое время они просидели в тишине, всматриваясь во тьму — в смыслах прямых и переносных. Девушка продолжала переваривать обреченное положение Эрена и Армина, а Кирштейн тактично молчал, догадываясь о ходе ее мыслей. Где-то вдали сверкнула молния, на миг освещая донельзя черное небо, за ней последовал раскат грома. — Ты осознаешь, что у них нет шансов прожить нормальную жизнь? — прервала тишину Микаса. Тембр ее голоса, который Жан так любил, заставил сердце сжаться — она растягивала слова так, словно они липли к нёбу, словно не поворачивался язык. — А ты уверена, что этот шанс есть хоть у одного из нас? Аккерман перевела взгляд на Кирштейна. В глазах блеснуло понимание, но страх потерять друзей пересиливал здравый смысл. — Есть, даже если он крайне мал. А Эрену, Армину… И даже Энни этого не дано. У них нет надежды на счастливое будущее. Их дни сочтены, Армин даже может не дождаться, когда эта треклятая Леонхарт вылезет из своего кристалла! Ты это понимаешь, Жан?! — теперь слова не мучительно тянулись, а расстреливали Кирштейна из дроби, прямо в упор. — Может, тебе удастся застать конец войны, может, ты женишься, заведешь детей, будешь заниматься делом по душе… Может, у тебя будет возможность не жить, как сейчас, на пороховой бочке! Ты же можешь на это надеяться?! — Микаса, до краев наполненная яростью, вдруг собралась встать и пойти. Просто пойти вперед, где тьма и дождь скроют ее чувства от глаз, позволят собраться и прийти в себя. И злилась она вовсе не на Жана — виновными были рок, судьба, кара. Даже знание из записей старшего Йегера, будь он проклят вместе со своим подвалом. Только вот попался под руку именно Кирштейн, задающий не те вопросы не в то время. Девушка встала, но чужая рука на запястье с напором потянула обратно вниз. Эта же рука притянула к мужской груди, обнимая мертвой хваткой. — Да что ты о себе возомнил, Кирштейн?! Ты думаешь, что стал всезнающим героем?! Да что ты вообще можешь понимать… — поток чувств прорвался как дамба. Аккерман пыталась без разбора бить Жана, сопровождая это горькими ругательствами в его адрес. Только вот удары были слабы, а его хватка ни на секунду не ослабевала, сопровождаясь мирным укачиванием и тихим «Ш-ш-ш» где-то над ухом. С каждым ударом и колкостью Микаса выплескивала эмоции, которые так долго копились внутри. Вскоре силы закончились, проклятья сменились на бессвязный набор слов, голос утих, а Кирштейн все продолжал слегка покачиваться, прижимая к себе уставшее тело любимой девушки. — Мне просто так больно, Жан… Я так устала… Иногда я хочу уснуть и больше не просыпаться… Я останусь одна, я буду одна… Мне светит одиночество, а жить я буду у двух могил… Микаса никогда прежде не проявляла своих чувств столь ярко и бурно, с непривычки не могла контролировать себя, свои мысли и поток слов. Она сжала в ладони рубаху Кирштейна, в бреду не замечая, как прижимается к тому все теснее. Голова опустошалась, и в конце концов она замолчала. Двое сидели на крыльце, прижимаясь друг к другу, снова деля несчастья на две души. — Я все понимаю, моя девочка… — слова сами соскочили с языка, даже Жан удивился, как дико это звучит в сторону девушки, что обычно будто исполнена из стали. Но сейчас ему хотелось назвать ее именно так, и он в очередной раз не сдержал порыва. В конце концов, в данных обстоятельствах Микаса и правда была уязвимой девочкой. Его любимой девочкой. — Понимаю, и хочу, чтобы ты понимала: ты никогда не останешься одна. У тебя всегда буду я. Что бы ни случилось. Кирштейн предполагал, что никогда не сможет занять место Эрена в сердце Микасы, но он очень хотел найти в этом сердце свой собственный уголок. — Ты обещаешь мне? — едва слышно произнесла девушка. Жан потерся щекой о ее темные волосы, а после поцеловал в макушку — очередной несдержанный порыв. Порыв, в котором Микаса нуждалась. — Я обещаю тебе. Гроза ушла куда-то за стены, а дождь прекратился. Жан ослабил объятья лишь тогда, когда сжимающая его рубаху рука упала ему на ноги — Аккерман уснула. Она не открыла глаза после того, как Жан легонько потрепал ее за плечо, и после того, как попытался встать. Девушка не проснулась даже тогда, когда Кирштейн взял ту на руки и отнес в постель. Юноше оставалось только укутать Микасу в одеяло и провести тыльной стороной ладони по ее щеке, смахивая прядь волос с лица. Если бы Жан мог забрать у нее всю боль, сделал бы это без раздумий. Кирштейн был готов страдать сам целую вечность, лишь бы хоть на секунду увидеть счастье на лице этой девушки. Но вместо этого ему оставалось просто быть рядом. На утро Микаса обнаружит чужой плащ, забытый у изголовья ее кровати. Вернет его владельцу и безуспешно попытается скрыть смущение, извиняясь за каждое дурное слово в сторону Кирштейна, сказанное в сердцах. Об объятьях и обещании оба решат промолчать. Но девушка будет надеяться на нерушимость клятвы — юноша же твердо решит оправдать эту надежду. В эту болезненную, темную и дождливую ночь Эрену пришлось подвинуться, чтобы освободить немного места в сердце Микасы для другого. Постельное белье намокло от пота, даже распахнутое окно не помогало охладиться. Внутри все горело от регенерации, ломило от усталости. Армин лежал на больничной койке, бездумно смотря в потолок. Ему казалось, что, если пошевелится, то станет хуже. По венам словно пустили яд, организм был шокирован кардинальными изменениями в теле, отчего жутко стучало в висках. Но юношу не столько тревожила боль, сколько отвращение к самому себе. «Почему они просто не выбрали капитана?» Опытный, сильный мужчина и блестящий стратег превосходил Арлерта по всем параметрам, сывороткой же распоряжался Леви. Абсолютно все обстоятельства говорили о том, что выжить и стать носителем Колоссального должен был Эрвин Смит. Что-то пошло не так, видимо, Эрен молил без продыху, и на этой койке оказался именно Армин. Стоило бы поблагодарить друзей за спасение, но в тяжелой голове, как птица в клетке, бился лишь один вопрос — «Почему?». С силой самого большого титана на плечи Армина опустился не меньший груз ответственности. Тонкую кожу проткнула игла, брызнув в кровь смертный приговор, который будет приведен в исполнение через тринадцать лет. Целых тринадцать лет… Теперь каждую минуту отведенного срока придется доказывать Эрену, Микасе, Леви и прочим, что они не ошиблись, выбрав Арлерта. Слишком серьезно, слишком тяжело для неокрепшего ума. И никто не спросил у него, готов ли он к такой ноше. За те пару дней, что Армин пролежал в военном госпитале, в голове по кусочкам сложился паззл из чужой жизни. Общую картину дополнили книги Гриши Йегера, закрывая возникающие у юноши вопросы. Он увидел жизнь за пределами острова, увидел море, несчастных марлийцев, — правда, глазами Бертольда. Судьба и здесь сыграла злую шутку — Бертольд тоже любил Энни. Арлерту снова пришлось прожить зарождение чувств к этой девушке, и он решил, что родился под счастливой звездой, ведь ему, а не Гуверу, та ответила взаимностью. Помимо прочего, эти воспоминания частично обелили образ Леонхарт. Она была таким же борцом, как и Армин, только по ту сторону баррикад. Теперь, забыв о собственных страданиях, Арлерт постоянно размышлял, как же больно было самой Энни. На чужой земле, с непосильной миссией, она позволила себе мгновения счастья, и когда они виделись в последний раз, то знала, что новой встречи может и не быть. Больше не думалось о том, что ее влюблённость могла быть притворной. Это выбивалось из плана, было нелогично, абсолютно нерационально и даже опасно — как и любые другие настоящие чувства. И от осознания этого Армин скучал по ней еще сильнее. Злиться и таить обиду всегда проще, чем понимать и принимать. Фрагменты из жизни Гувера закончились, а вот всплывающие то и дело воспоминания нет. Записи, слова, размытие лица — эти обрывки чьего-то бытия были гораздо более мутными и размытыми, и сперва юноша решил, что у него начался бред. Обрывки событий происходили ощутимо раньше, чем Бертольду достался Колоссальный титан, но место действия не сменилось. Со временем Армин понял, что ему достались воспоминания другого носителя, но пока что решил никому не рассказывать. По большому счету, это все было сплошной кашей, в которой стоило для начала разобраться самостоятельно. Мокрый от пота, Арлерт пытался присесть в кровати, чтобы наполнить пустой стакан водой и утолить жажду — кто-то непредусмотрительно убрал графин с прикроватной тумбы. Усилием воли и дрожащих конечностей, он смог занять сидячее положение, опустить ступни на прохладный пол, но новое воспоминание чуть ли вовсе не повалило его на пол. Мозг тут же стал фиксировать мелькающие картинки, отпечатывать в памяти обрывки фраз, пытаться разобрать очертания незнакомых лиц. Немолодая женщина, плач, оставленные второпях записи, шприцы, тайник за стареньким шкафом, красная марлийская повязка, перевязывающая голое мужское предплечье… С минуту юноша приходил в себя, пытался разобраться в чужих чувствах, которые теперь достались ему, а потом осознал что-то, о чем побоялся бы сказать даже шепотом. В проеме показались Саша и Конни, зашедшие проведать друга. Застав Арлерта, скрючившегося на краю кровати, Саша тут же бросилась к нему, а Конни запричитал, увидев искорёженную гримасу страха на лице Армина. — Эй, давай мы тебя уложим! Все хорошо? Дыши, Армин, дыши. Мы здесь! — засуетилась Блауз, попытавшаяся вернуть Арлерта в горизонтальное положение. Но юноша вдруг дернулся, осмотрел своих гостей бешеными глазами, и неумело встал, словно делал это впервые. — Что ты творишь, дурачье? Сейчас же ложись обратно! — на помощь Саше пришел Спрингер. — Замолчи! Мне надо к Энни! — юноша хотел закричать, но голос срывался на высоких нотах. Саша и Конни переглянулись, обдумывая дальнейший ход действий. — Мы отведем тебя, не торопись, пожалуйста, — взмолилась девушка. — Я сам, — отрезал Арлерт, кутаясь в зеленый плащ, и поковылял к выходу. Не сговариваясь, ребята молча отправились за другом, выдерживая небольшое расстояние. Армин был раздражен поведением этих двоих, но прекрасно понимал причины. На полусогнутых он преодолевал один поворот за другим, пару раз останавливался продышаться, но потом упорно продолжал свой путь. Лестница оказалась круче, чем казалось, но на очередную попытку Блауз помочь, парень лишь выставлял вперед руку, не позволяя подходить. Караульный едва продрал глаза от дремы, заметив нелепые движения. Саша и Конни успокоили того, пояснив, что присмотрят за обезумившим приятелем, но когда Армин переступил порог заветного помещения, то лишь измерил своих сопровождающих холодным взглядом и захлопнул дверь перед их носами со всей той силой, что в нем осталась. Друзья не стали врываться, решившись дождаться снаружи. Даже не удостоив кристалл взглядом, юноша вырвал из журнала пустую страницу и начал писать, быстро и едва разборчиво, чуть ли не царапая бумагу. Когда все беспорядочные мысли вылились в текст, Арлерт смог выровнять дыхание. Убрал исписанный клочок в карман плаща и доковылял до обелиска. Провел по нему кончиками пальцев, как провел бы по шее Энни. Ему нужно доказать всем, что Армин остался в живых не зря, и он сделает это. Газеты Берга разлетались, как горячие пирожки. Теперь любой обычный житель острова Парадиз мог узнать информацию из дневников Гриши Йегера. Настроения в народе были разными, благо, у них была хорошая правительница, регулирующая положение дел в своей стране. Подвиг Эрвина Смита и его подопечных был увековечен в статьях, балладах и сердцах людей. Только вот, в то время, когда смерть одного — трагедия, а десятков — статистика, подобные события быстро забываются. После коронации Хистории, Эрен практически потерял с ней связь. Пару раз они обменивались письмами через посредников — Райсс рассказывала о своей новой рутине, а Йегер делился новостями из жизни разведки. Девушка все чаще ловила себя на мысли, что это практически конец их взаимоотношениям, и дальнейшего развития не предвидится. Она стала правительницей, вечно занятой тысячами дел, а он солдат разведки и титан, чьи дни сочтены. Им обоим было по большей части плевать на статусы, просто времени друг на друга не осталось, были задачи гораздо важнее глупых привязанностей. И тем не менее, оба тосковали друг по другу. Хистория постоянно ловила себя на мысли о том, что, приобретя высочайший статус, потеряла нечто большее. Эрен же, хоть и был доволен тем, что та в безопасности, постоянно порывался в замок под разными предлогами, в глубине души надеясь, что увидит свою королеву. И сегодня он точно сможет ее застать — наступил день награждения выживших солдат сто четвертого отряда. Все уже немного отошли от смертей товарищей и открытия подвала, поэтому то тут, то там слышались смех и радостные возгласы. Повышение и королевская награда явно приподнимали настрой. Леви сразу сообщил всем, что награждать будет непосредственно Ее Величество, поэтому выглядеть и вести себя нужно на должном уровне. Эрен, не раздумывая, прислушался к Аккерману. Никогда Йегера особо не интересовал собственный внешний вид: лишь бы пахнуть не дурно, в остальном — никаких принципов. Но сегодня он рано встал, чтобы разгладить и подлатать парадную форму, до блеска начистил сапоги и чуть не переусердствовал с мытьем. Жан и Конни то и дело подшучивали на эту тему, обещая, что тот останется девственником до конца своих дней. В ответ юноша лишь хмурился и отмахивался. К тому же, по дороге во дворец, он успел наворовать с чужого двора ароматных белых роз — запомнилось, что Хистория любит цветы. На такое воодушевление друга Микаса перестала злиться — лишь слегка печально улыбалась. Букет остался ждать в приемной, а солдаты двинулись в тронный зал. Церемония, по большому счету, была скучной и затянутой, но того требовал этикет и прочие мудреные аристократические правила. Но вот Хистория была сдержана, прекрасна и величественна. Эрен не мог оторвать глаз, ловя и навсегда запоминая каждое движение, взгляд и слово. Этой правительнице Йегер был готов давать присягу по пять раз на дню. Стоя перед Райсс на коленях, смотря снизу-вверх, юноша даже не замечал, что едва дышит. Их взгляды встретились, и прежде спокойные глаза королевы наполнились теплотой. Она аккуратно водрузила награду на шею и вытянула руку вперед. Теплая девичья ладонь легла в его, и по телу начал распространяться пожар — это было их первое прикосновение кожа к коже. Волнение захлестнуло новой волной, и Эрен приложил руку Хистории к губам. Фрагменты чужой жизни закружились перед глазами, заставляя юношу оцепенеть. Он видел жизнь отца, как свою, в ярких подробностях. Ночь падения стены Мария обрисовывалась прежде неведомыми подробностями, а туманное будущее казалось страшнее, чем юноша мог себе представить… И наконец, все закончилось. Все недоуменно глядели на Эрена, но он быстро оправился, не желая показывать всем своего замешательства. Ему отчасти стало ясно, почему нутро, так горячо желающее Хисторию, так же горячо отталкивало от нее. Прием закончился, Йегер успел повздорить с Флоком, и настало время расходиться. Леви повел солдат к выходу, но Эрен вспомнил о розах. Цветы раскрылись в тепле, став еще прекраснее и ароматнее, и юноша просто не мог не преподнести их королеве. — Капитан Леви, — Йегер увел мужчину чуть поодаль от остальных, — разрешите отнести это Хистории, я совсем про них забыл. Аккерман измерил юношу серьезным взглядом, но тем не менее принял неожиданное решение: — Иди. Догонишь нас. Если тебя все-таки пустят, и ты позволишь себе лишнего, я лично оторву твою голову. — Спасибо, капитан! Витиеватые коридоры оказались позади, и сейчас Эрен пытался объясниться перед дежурным у королевской двери. Уже стемнело и Ее Величество отправилась отдыхать, поэтому взрослый мужчина, охранявший ее покои, не хотел пускать туда юношу. На шум их споров вышла Хистория. — Госпожа, я решил, что уже поздно для гостей… — начал мужчина, но королева не дала ему договорить. — Не волнуйтесь, я не спала. Можете сходить пока отдохнуть, Эрен позовет Вас, когда будет уходить. Поймав непонимающий взгляд, девушка улыбнулась. — Неужели вы не доверяете своей королеве? Мужчина стушевался, почесал за затылком и направился по своим делам. Райсс лишь шире открыла дверь, тем самым приглашая Йегера внутрь. Юноша, оказавшись в королевских покоях, принялся рассматривать убранства. Райсс же прошла к большому зеркалу и начала распускать волосы. — Чувствуешь, что ты «дома»? — оборвал тишину Эрен. — Не могу ответить однозначно. В целом, мне здесь спокойно, свои покои, личное пространство… Но достаточно одиноко. Это тебе не казарма, где мы все спали на соседних койках. Была в этом своя прелесть, — девушка улыбнулась краешками губ, рассматривая Йегера через отражение. Золотые локоны упали на спину, и Хистория сняла с себя мантию, открывая взору своего гостя строгое белое платье. Не отрывая взгляда от Райсс, Эрен подошел к ней и протянул розы. — Решил, что ты обрадуешься… — Я рада. Спасибо. У девушки тут же нашлась лишняя ваза, и букет украсил трюмо. — Знаешь, когда сегодня я поцеловал твою руку, произошло кое-что странное… — внутри Йегера смешалось смущение и страх, воспоминания Гриши все еще мелькали перед глазами. — Я увидел воспоминания своего отца, когда мы соприкоснулись. И я хотел бы проверить, действительно ли дело в тебе. Хистория смотрела на него с некоторым замешательством, осознав теперь, отчего юноша тогда так странно вел себя. Она и сама почувствовала некоторый импульс на вознаграждении, но списала это на волнение от встречи. — Я могу снова… Дотронуться? — почти шепотом спросил парень, и от этого вопроса щеки Райсс стали пунцовыми. Вместо ответа она лишь кратко кивнула, опуская взгляд. Эрен, помедлив, сделал шаг, сокращая расстояние между ними, и сплел их пальцы. Возможно, это было самовнушение, но ему показалось, что в теле заметались, лопаясь, искры. Жар начал распространяться от рук по всему телу, и оба почти не дышали. Но больше ничего не произошло. — Больше не работает… — в голосе Эрена слышались нотки облегчения. — Может, это работает только в первое касание? — Хистории пришлось немного задрать голову, чтобы встретить взгляд Йегера. Ее щеки по-прежнему горели от волнения. — Может, — отрезал Эрен, но руки королевы не отпустил. Более того, прожигая взглядом Райсс, сжал ее ладонь в своей. Потом медленно, боясь спугнуть, повел ею вверх, от запястья к локтю, оттуда к предплечью, после — на плечо. Они смотрели друг на друга, завороженные, не в силах оторваться, и Йегер телом ощущал, что уже не сможет остановиться. Пальцем он очертил открытые взору ключицы, а потом по-хозяйски уложил руку на тонкую шею. Теперь он буквально чувствовал, как под тонкой кожей разыгрался девичий пульс. В ушах у Хистории шумело, а все тело просило только одного — еще поближе к нему, хотя бы на пару сантиметров. Ее королевский статус остался в снятой мантии, перед Йегером стояла только юная и влюбленная девушка. Под взглядом Эрена Райсс чувствовала себя уязвимой, будто раздетой и выведенной на площадь перед толпой. Но ни толпы, ни площади не было — была комната, которая плыла от жара. Не дожидаясь дальнейших действий, Хистория встала на носочки, обняла лицо Йегера руками, притягивая к себе, и прикоснулась к его приоткрытым губам своими. Нежно и осторожно, словно боясь причинить вред. Эрену показалось, что сердце больше не бьется. Он замер, полностью переключая внимание на ощущения. Мягкие девичьи губы скользили по его, теплые ладони устроились на его щеках, а сбитое дыхание Райсс заглушало иные звуки. Йегер почувствовал, как разум накрывает волной возбуждения, как ткань на брюках натягивается от напряжения, как тело покрывается испариной. Хистория разрывает поцелуй и смотрит куда-то глубже глаз, в самую душу, вопрошая, выжидая реакции. Охваченный порывом, Эрен обхватывает тонкую талию, с силой прижимая к себе хрупкую фигуру, желая ощутить королеву каждой клеточкой своего тела. Наконец, целует сам. Его движения отличаются — он пробует губы Райсс на вкус рвано, нервно, словно девушка — наваждение, которое вот-вот исчезнет. Он целует ее щеки, нос, шею, то и дело возвращаясь к заветным губам. В голову снова пытаются закрасться чужие воспоминания, но Эрен цепляется за реальность слишком крепко, оставляя в своих мыслях место только для Хистории. Желание копится на кончиках пальцев покалыванием, и юноша снимает это напряжение прикасаясь, сминая, поглаживая спину и плечи Райсс. Каждое движение отдается сладковатой болью, а низ живота кипит, налитый возбуждением до краев. В дверь нарочито громко постучали. Преисполненные нежелания прекращать, двое оторвались от своего занятия и замерли, рассматривая друг друга. Такими разгоряченными, взбалмошными они выглядели впервые. Стук повторился громче, и Хистория едва смогла выбраться из рук юноши. Пригладила волосы, сбрасывая возбуждение, и открыла дверь. Леви коротко ей поклонился, а потом попытался разглядеть в темноте королевской спальни знакомую фигуру. Райсс широко улыбнулась. — Доброго вечера, капитан. — И вам, Ваше Высочество. Я пришел за Эреном, он нужен мне в корпусе… — цедил сквозь зубы мужчина, улавливая, как в глубине помещения Йегер приводит себя в порядок. Как знал, что не стоило отправлять его одного. — Конечно, одну минуту. Хистория закрыла перед Аккерманом дверь, ощущая ликование из-за того, что может себе это позволить. Подошла к Эрену, который уже почти выровнял дыхание. — Ты не злишься на меня? — юноша, смущенный собственным поведением, виновато на нее посмотрел. Он вдруг осознал непозволительность своего поведения, но в глубине души прекрасно понимал — Хистория отвечает взаимностью на каждый его выпад. Девушка ответила улыбкой, которая означала очень многое. — Доброй ночи, Эрен. — Доброй ночи, Ваше Высочество.