Кошмар

Понятное дело, что проснулся Кеноби отнюдь не в радужном настроении да и на порядок раньше своего ученика. Он остаток ночи провёл, размышляя над феноменом и пророчеством маленького ребёнка. Страшно? Да, представьте себе. Первой мыслью было отречься от ученика. Взять — и отречься. Но где-то внутри, куда отважился заглянуть Кеноби, понял: не сможет. Не из упрямства и того, что дал слово умирающему Квай-Гону, нет. А потому, что уже прикипел душой к Энакину. Оби-Ван вовсе не считал себя самым-самым крутым мастером: ну ни опыта же за плечами, ни жизни так таковой. Миссии с Джинном по всей галактике? Только как наблюдатель и мотаешь на ус, что мастер творить изволит, сам же на вторых ролях исполнителя решений другого. Самостоятельных миссий Оби-Ван не имел. Мастер не рубил с плеча, он крутил идеи и так, и сяк, отбрасывал, вновь что-то измышлял. Но не получалось! Окончание в любом выходе оказывалось печальным или для ученика, или для его мастера. Оби-Ван устало потёр виски, прикрыв глаза. А когда открыл, Энакин уже стоял напротив и смотрел на него с немым ожиданием в глазах. — Вы видели. Просто констатация факта. Мальчишка понурил голову, перебирая пальцами подол туники. — Меня выгонят? Вот теперь приходит черёд удивляться Оби-Вану. — За что? За сны не выгоняют и не наказывают, — он чувствует робкую надежду ученика, как тёплый лучик солнца планеты, где он рос. Только стоит помнить, что солнца там два, а вставшие в зенит, они могут убить… Оби-Ван встряхивает головой, прогоняя назойливую мысль. Этак и паранойю можно заработать невзначай. — Сядь, поешь и заодно расскажи мне о своём ручном драконе, раз уж я его видеть изволил, — мастер пытается отодвинуть гнетущее молчание, растормошить ребёнка. Энакин оживляется, но не от того, что с кем-то можно поговорить о своих страхах, его воодушевление вызывает реплика о еде — и это смешит Оби-Вана и становится чуть легче. Энакин непосредственный — и это хорошо, с таким лучше работать. Его мастеру не хотелось бы, чтобы этот ребёнок замкнулся в себе, а значит, работа над собой предстоит долгая. Разная школа жизни у них: мастер и его ученик. Оби-Вана учили быть сдержанным, сперва думать, после делать. Ведь так хорошо, правда? Для взрослого, в жизни которого бывают как враги, так и недоброжелатели — да. Для ребёнка же это трудно — держать свои мысли и впечатления при себе, он фонтанирует идеями, ум у ребёнка наблюдательный и созидающий. Он легко вбирает этот мир в себя и тут же, без заминки, возвращает свои мысли обратно. Это как солнечный лучик, пробивающийся сквозь серость обыденных туч. Такому не радоваться — грех. Вот, наверное, почему мало кто может сдержать улыбку при виде серьёзно хмурившего бровки малыша, который на своём языке объясняет вроде обыденные вещи взрослому. Послушает такого — и жизнь начинает играть новыми красками. Так и для Оби-Вана Энакин становится лучиком из другого мира. Да, ребёнок был в рабстве, но его матери надо поклон отдать: сделала всё, чтобы не навязать рабское в душу мальчика. Надо бы разузнать про Шми Скайуокер, но не явно, через посредников. Значит, задействуем старые связи Джинна, а они у него обширные были… План действий мало-помалу вырисовывается, но Кеноби не обманывается: всё равно придётся перекраивать на ходу, внося новые коррективы. — Энакин, ты веришь мне? Оби-Ван спрашивает это не проверки ради, ему нужен честный ответ. И ещё раньше, чем ребёнок отвечает, его учитель видит его в синеве глаз, а на душе становится легче. Кеноби проводит ученика в закрытую прежде комнату, где в центре стоит что-то квадратное, накрытое покрывалом. — Открой, — велит Оби-Ван, сложив на груди руки. Энакин любопытен от природы, он бесстрашно идёт вперёд и без капли сомнения сдёргивает покров, тут же изумлённо оглядываясь. Клетка. В центре комнаты небольшая, почти крохотная клетка. — Мастер? — на миг показалось, что в синеве промелькнула паника. Или не показалось? И паника есть? Кеноби шагнул к мальчику и присел на корточки. — Ты сказал, что своего дракона ты посадил в клетку, когда тот убил твоего друга. Так? — Да, — едва слышно шелестит тот в ответ. — И клетка не даёт ему расти дальше. Правильно? — Он растёт, клетка — нет. — Ты всё ещё доверяешь мне? — повторяет Оби-Ван свой вопрос, ставя его чуть по другому. Заминка короткая, но она есть — и Оби-Ван не торопит его с ответом. Момент переломный: либо да, либо нет. Энакин принимает важное для себя решение. Доверие — штука хрупкая, сломать легко, а поправить всё до прежнего уровня никогда после слома не удаётся: трещинка всё равно будет, сколько её не латай, не шлифуй. Синие глаза помимо воли находят клетку взглядом, возвращаются к обращённому на него взору спокойных голубых глаз. И мальчик кивает, крепко стискивая губы. — Доверяю. — Ты боишься клетки, правильно ли я говорю? — Уотто… Иногда садил меня в такую, — Энакин не любит жаловаться, так что выходит это скорее досадливо, чем жалобно. Оби-Ван тоже жалеть не имеет права, хотя досада мечется в его груди: мало что он знает про жизнь с рабским чипом, а Энакин неохотно вспоминает те дни. — И если я попрошу тебя в неё сесть и закрою тебя в ней, ты выполнишь мою просьбу? Энакину страшно. Это видно визуально, он напрягся всем телом, вот-вот рванётся. И Оби-Ван размыкает пальцы за миг до этого рывка, выпустив руку ученика, но оставшись на корточках. Ребёнок замирает, ещё раз оглядывается на клетку, на мастера и скованно шагает к ненавистному и страшному предмету. Кто бы знал, каково пришлось Оби-Вану видеть эту скованность, но он не имеет права быть сейчас милосердным и мягким. Если не хочет повторения второй половины увиденного сна. И этих кошмарных огненных глаз бездушного дракона, вырвавшегося на свободу после долгого заточения. Но вот спасает сейчас Оби-Ван не себя. Да ладно! Не только себя. Вот так вернее будет. Клетка такова, что в ней можно сесть лишь встав на колени или сесть в позу лотоса — это тоже проверка. В синих глазах напряжение, словно сжата до предела пружина. — Энакин, — Оби-Ван опускается на колени по эту сторону клетки, стиснув пальцы в кулаки. Ребёнок вскидывает глаза на него. — У меня к тебе такое задание: ты должен будешь просидеть здесь ровно час. Хронометр на стене, но мне нужно будет выключить свет почти до плотных сумерек. Звук будет тебе отсчётом. Мы с тобой так играли, помнишь? Закрываешь глаза и после говоришь, сколько по твоему мнению прошло времени. — Помню. С закрытыми глазами время идёт медленно. — Да. Ровно час, Энакин. И ещё… Здесь, в этой клетке, один из прутьев можно вытащить. Но ровно после того, как пройдёт час. Выбраться через этот паз ты сможешь самостоятельно. Я буду ждать тебя за дверью. «И кто бы знал, каким для меня будет этот час!» Но этих слов Оби-Ван ученику не говорит. Он просто протягивает руку и прикосается к короткому ёжику волос ребёнка. Тело затекло от непривычки. Ему тяжело и трудно дышать. Вновь. Свет в комнате пригасили до темноты, Энакин за шумом дыхания даже не слышит мерного шелеста стрелки часов. Сколько прошло? Минута или десять? Мальчик тихонько дёргает один прут за другим, пытаясь понять, какой из них будет вынут. Тишина забивает уши, гулко стучит сердце, ускоряя свой ритм. И Энакин понимает, что потерял счёт времени! Сколько времени прошло? Сколько?! Руки лихорадочно теребят и дёргают прутья, но ни один не шелохнулся. Чёрт! Мальчик пытается успокоится, вслушиваясь в тихий стук стрелок. Сперва на задний фон отодвинулся шум дыхания, он сосредоточенно вслушивается. Вот! Есть! Улыбка коснулась его губ. Мерно двигаются механизмы часов, простых, механических часов… Где мастер их раздобыл? Таких уже совсем не делают! Тикают стрелки. Их движение ребёнок почти видит, даже сквозь закрытые глаза. И это изумляет. Он открывает глаза, пытается выпрямиться, но стукается головой о решётку, ойкает и теряет ритм. И вновь по новой: закрыть глаза, отодвинуть дыхания шум, увидеть невозможное… Стрелка на часах за закрытыми глазами едва заметно перемешается на заветную точку, ставя в известность, что прошёл час. И теперь надо отыскать такой же заветный прут, который поможет ему выбраться наружу. Прут обнаруживается над самой головой, поэтому работать неловко, трудно и почти невозможно. После этой нелёгкой работы его локти ноют, пальцы дрожат, а запястья выворачивает, но справился. И всё бы хорошо, но за час нахождения в клетке затекло и тело. Энакин стонет, когда выпрямляется. Его мышцы простреливают сотни тысяч иголок, ползают мураши по ногами и спине. Противное ощущение. Мальчишка ковыляет в направлении двери, на ходу разминая ноги, горящие огнём. Он даже не оглядывается на оставленную позади клетку, он весь в мыслях, как ему удалось увидеть часы на стене. Вопрос, который первым слышит Оби-Ван, заставляет его улыбнуться: — Зачем? — Вопрос за вопрос, ответ за ответ. Ты готов ответить? — Да. — Тебе там было неловко сидеть? — свод вопросов у Кеноби спонтанный, по ситуации. — Конечно неловко! — А как думаешь, твоему дракону-кошмару там, во сне, небольно? Клетка маленькая, а он растёт… — Я не думал про такое. Но вырваться ему нельзя, вы же знаете! — Что будет с тобой, если я бы запер тебя на сутки, месяц, год? Телу было бы больно? Даже спустя час у тебя заболело тело, оно затекло, а кровь застоялась. Через два оно бы задеревенело настолько, что любое движение причинило бы тебе боль такую, что ты бы криком кричать стал. Оби-Ван замолк, Энакин замер, что-то обдумывая и медленно поднял голову. — Дракону больно тоже? — А как ты думаешь? Он родился с тобою, вольный, пусть и маленький. А ты его в клетку запер. К себе примерь — каково это? — Но он же убил Денеша! Он — зло! Кеноби мрачнеет, категорически несогласный с выводом. — Тогда и ты — зло? Тот дракон, — укол пальцем в солнечное сплетение, отчего на миг перехватывает дыхание у мальчика, — живёт где-то в твоём сознании. Он понимал, что творит или просто отреагировал на приход незнакомца? Ты объяснил ему, что тот сделал неправильное? Шок в синеве глаз растёт, но пробивается сквозь этот шок и осознание содеянного. — Нет, — потеряно шепчет мальчик. — Я сразу его в клетке запер, чтобы другим он навредить не мог. Что-то подобное Кеноби и предполагал: обычная реакция на внезапную агрессию. — Ты не его, Энакин, ты себя в этой клетке держишь. А боль тела рождает ярость и неприятие. Ты мне что-то хочешь сказать? — Оби-Ван поднял лицо ребёнка чуть вверх, заглянув в глаза, которые тот прятал. — Я не сказал вам всей правды… Я пытался его освободить, не так давно, на Набу это было. Не получилось. Клетка крепкая, прутья в ней словно монолитные… Я не смог. Энакин смотрит в заискрившиеся смехом голубые глаза своего мастера. А тот ласково провёл рукой по голове своего ученика, внезапно стиснул пальцы на его затылке и лбом уперевшись в лоб мальчика, глядя глаза в глаза, прошептал: — Клетки надо ломать с умом: прут за прутом, мало помалу… Не разом. Понял меня? В высоком шпиле Храма, в комнатах, где жители Ордена проводят свои медитации, встрепенулся в своём кресле Йода, уловив миг назад или вечность, что узы, которые он внимательно отслеживал, внезапно укрепились, мгновением ранее почти истончившись до предела. Что было тонкими ниточками, неуверенной связью душ, превратилось в крепкий и надёжный канал, заигравший миллионом цветов и оттенков. Удивительно это. Странно.