Кошмар

Оказывается Энакин обладал одним даром ли или проклятьем Силы: он умел ходить по снам и вытаскивать на свет неприглядные страхи, которые спящие прятали в потаённых уголках своих душ. Так, Оби-Ван отчего-то потаённо боялся одиночества, но сам того не понимая, умудрялся отгораживаться от других, держа определённую дистанцию. У него были и знакомые и даже те, кого он мог бы назвать друзьями, но… Даже с ними он оставался одинок. Как оказалось, два одиночества и встретились: Оби-Ван и Энакин. Раб и тот, кому пророчили стать сильным джедаем. Канцлер… Энакин здесь мялся дольше всего, юлил, уклонялся как мог, выдав только суть того, что как и многие, набуанец боится смерти, гибели и… замкнутого пространства. Вот. Кеноби тогда от подобного вывода заулыбался, кивнув: бывает. Даже у ярых политиков ранга Канцлера. Кого ещё мучил во сне Энакин? Много кого видел, оказывается, пацан. Но не о всех желал говорить. Правда, о Винду и Йоде рассказал. И о их страхах тоже. Что один беспокоится про упадок Ордена и потерю тех, кого считал своей семьёй. Энакин тоже этого боялся: одно наложилось на другое, итог — кошмарик у Мейса Винду и теперь понятно становится, почему он так взвился, когда пришло время смиряться с решением Йоды о принятии Скайуокера в роли падавана Оби-Вана. Смотрел тогда магистр на мальчика, как на возможную проблему вселенского масштаба. Йода. Здесь совершенно ничего не понятно. Вернее, понятно, что разум в такие годы имеет зацикленность и становится закостенелым, нового начинаешь бояться, обновлений — из той же категории, а в итоге начинается хождение по кругу и трудное принятие истины как есть: решительных мер принималось всё меньше, пространных размышлений типа " тьма закрывает взор» и т.п и т. д, больше. Но так как в Совете Йода был хоть и уважаемым, но не единственным, решение выносилось голосом большинства. И… Вот по этому зацикленному в своём мирке магистру Энакин и ударил. Можно сказать — вытащил на свет божий заплутавшее в своих страхах существо, которое отгородилось стеной от реальности бытия. Страшно? Скорее всего. Кеноби представил себя на месте магистра и передёрнулся, почему-то пожелав себе смерти в цветущем возрасте. Энакин же просто дёрнул плечом и сказал, что он-то тоже боится нового, но он просто неуверен, что ему по силам одолеть свои проблемы. — Что не сможет один, смогут двое. Или ты думаешь, что я оставлю тебя одного барахтаться в этой системе? — неприятно удивился Оби-Ван. Скайуокер вздохнул и выдал на ура то, что давно не давало покоя ему самому. — Есть ещё кое-что, мастер. Это меня касается… Мой личный кошмар. Оби-Ван смотрит внимательно. — Ты можешь мне его показать? Слова иногда не могут показать всю суть того, что происходит. У джедаев есть особенная методика, которая помогает общаться напрямую. Энакин вскидывает голову: — Этому долго обучаться? Сны… Я не могу по своему желанию ходить по ним. Просто иногда получается, а как контролировать эти сны — не знаю. — Но ведь какие-то предпосылки к этому есть? Ты же не можешь ходить в «гости» к тем, кого даже не видел никогда? — и лишь увидев виноватый взгляд падавана, Кеноби сжимает кулаки и чертыхается, эмоционально выдав, — Вот ситх! Его мысли лихорадочно ищут выход из такого положения. В Ордене много детей и подростков, бывают и конфликтные ситуации. Куда без них в достаточно замкнутом мирке Храма? И этакий сюрприз может создать больше проблем, чем может себе представить ребёнок. Что до самого Оби-Вана, то он не понаслышке знает, какими непримиримыми бывают дети-юнлинги. Именно из-за этого он и бросил так привлекавшее его пилотирование: слишком начал выделяться на ровном фоне своих однокашников-юнлингов своими способностями, слишком стали его хвалить учителя и мастера, которые занимались с Кеноби лично, стараясь развить талант. Приятелям это не по нраву пришлось, так что вскоре Оби-Ван понял, что он лишился поддержки своих друзей. И быть в одиночестве ему не понравилось больше, чем быть похваленным мастером, который вот сейчас уйдёт к другим, а Оби-Ван… Ребёнок заупрямился и забросил занятия, начав действовать спустя рукава и превратившись вновь в понятного в своей среде мальчугана. Энакин вошёл в его сны позже, так что это никак не повлияло на дальнейшее развитие событий с падаванством у Джинна. И всё же что-то дрожало у Оби-Вана внутри, когда его пускали за штурвал любого летающего средства. Это была неостывающая зависимость, мечта. — Вот же не было печали… — пробормотал Оби-Ван, даже не зная, что он сможет предпринять. К кому бы за советом подойти? Высший Совет? Так вытолкнут мальчишку на улицу, едва услышат про его интересные способности. Или хуже сделают — заблокируют их, а такое было в Ордене, под запретом, конечно, но практиковалось. Джинн рассказывал, негодуя, просил много про эти эксперименты не распространяться и лучше вообще молчать в тряпочку и просто помнить. Да впрочем, далеко ходить не надо, легенды вспомнить про Ревана, как его мило заставили забыть, что он к ситхам подался. Поучительно, но печально окончание этой истории. — Всё плохо? Оби-Ван скривил губы и отнекиваться не стал: — Хорошего мало, а нехорошего много. Ну да ладно, я молчу, ты мне поддакиваешь и мы вместе начинаем работу над твоим желанием погулять по чужим снам, превращая их в кошмар. Да, кстати, твой рассказ о своём личном кошмаре! Ты мне его так и не рассказал. Судя по мрачной рожице ребёнка, желанием рассказывать Энакин не горел. Кеноби помучил его, сколько терпения имел, а после они занялись другим делом. Правда вернулся молодой мастер к этому вопросу совершенно внезапно, прямо перед тем, как ребёнок отправился спать. — Так что там про кошмар-то твой, Энакин? Хотя бы в общих чертах. Уклониться Скайуокер уже просто не сумел, пришлось ему нехотя, практически через силу промямлить основу своего сна-кошмара. И если сперва у Оби-Вана сложилось обманчивое мнение после рассказанного, что это просто воплощённые страхи ребёнка, у которого отличное воображение, то вот ночью, вернее, как только проснулся молодой мастер, мнение он своё категорично поменял. Оби-Ван шагал вперёд, только вперёд, без возможности оглянуться через плечо. В какой момент он заметил, что к его шествию куда-то присоединился Энакин? Оби-Ван не знал. Они шли словно до края вселенной, а может наоборот, прямо в центр галактики? Туда, где чёрная дыра медленно поглощала материю, звёзды и планеты. Тьма сгущалась с каждым шагом и вот уже сумерки, в которых они шагали, превращались в густоту ночи. Маленькая ладонь скользнула в руку джедая, крепко сжимая пальцы. Кеноби так хотелось прекратить это шествие в неизвестность, ободрить мальчика хоть словом, но когда он пытался хоть что-то произнести, только немо раскрывал рот. После он прекратил попытки, осталось лишь тепло детской ладони, звук шагов и их дыхание. И вроде вот, впереди, Оби-Вану почудился свет. Он непроизвольно ускорил шаги, почти потащил ребёнка вперёд, а Энакин уже нешуточно упирался каблуками, яростно пытаясь выпростать свою ладошку из хватки своего учителя. Свет разгорался ярче, Энакин сопротивлялся всё ожесточённее. Остановился Оби-Ван внезапно, осознав, что свет являлся обманкой. В квадратной клетке из энергии билось какое-то странное существо. Огненное, неистовое, пылающее… Увидев своих гостей, существо забилось с утроенной энергией, взбивая воздух острыми крыльями, крича пронзительно и тоскливо. Оби-Ван оглянулся, осознав, что ребёнок за его спиной рухнул на колени. — Энакин? Мальчик безотрывно смотрел в сторону клетки, где продолжал свою вечную борьбу пленник. — Если он вырвется, — глухо проговорил Скайуокер, — я умру. Вы хотели его видеть, моего демона? Смотрите! Услышав голос мальчишки, существо притихло и, словно вопрошая, зашипело, расправив крылья. Да, точно, крылья! Тонкие, блистающие переливами огненных всполохов, тонкие крылья. — Ему тесно здесь, — продолжил Энакин, смотря на крылатого. — Он растёт вместе со мной, а клетка остаётся прежней. Синие глаза взглянули в голубые, в них мерцал вопрос: «Понимаешь о чём я?» — Он родился вместе со мной, маленький, крошечный… Мы играли много, долго. А потом я нечаянно привёл сюда друга. Во сне привёл. Дракону мой друг не понравился и он убил друга. Там, в реальности, Денеш умер во сне, но это я убил его, когда привёл к дракону. Если бы я знал! Я говорил, кричал, что так нельзя! Но дракон меня не понимал. Он сказал, что те, кто рядом со мной всё равно умрут, а во сне умирать не больно. Что умрёт мама, Уотто, хатты — все умрут. А мне он не позволит умереть. Понимаете? Все — умрут. Все кого я люблю и кто мне дорог! А я останусь… И буду жить вечно! Энакин зарыдал, ударив кулаком по колену. — Я не хочу, чтобы вы умирали, Оби-Ван! Зря я вас сюда привёл… Я не хочу, слышишь?! Последние слова Энакин прокричал, обращаясь к своему питомцу, который смотрел на своего друга, словно прося его простить. Кеноби никогда не видел чего-то похожего. Дракон в разуме Энакина был не похож ни на кого из известных животных. Он был… прекрасен. Сильный, красивый. Но запертый в клетке из воли мальчика. — Выпусти его. Он часть тебя, твоя вторая половинка, — присел Оби-Ван на корточки рядом с плачущим учеником. Энакин мотал головой, сквозь рыдания пробилось лишь слово «нельзя». Но мальчик через силу справился со слезами и тихо проговорил: — Нельзя его отпускать на волю. Будет страшное… Нехорошее будет. Идём! — и вскочив на ноги, ребёнок потянул Оби-Вана к ранее незамеченной дверце. За спиной раздался ещё более тоскливый крик, сжав сердце Кеноби пронизывающей болью. Он даже задохнулся на миг, но в следующий момент он словно выпал из одной реальности в другую. Здесь было пламя, визг утопающего в лаве металла, тьма нависающего космоса… — Здесь я впервые увидел вас, Оби-Ван. Смотрите! — Энакин протягивает руку, указывая на тонущий в лаве крупный объект. Двое, двое ведут борьбу не на жизнь, а на смерть, даже вися над пламенеющей рекой лавы. Словно законы гравитации и физики для них не имеют никакого значения. Два клинка скрещиваются, выбивая искры и пронзительный визг энергий, столкнувшихся и не смиряющихся с неизбежностью. — Вас убьют, — твёрдо говорит мальчик, которому едва девять лет. Он больше не плачет. Он видел эту картину не раз, но никак не смог к ней привыкнуть. — Столкнут в лаву и будут смотреть на ваши недолгие страдания. Кеноби всматривается пристальнее, он узнаёт свой стиль боя, а стиль боя соперника идентичен его стилю — они равны как соперники. До одной-единственной ошибки оппонента. И её делает тот, в ком Оби-Ван с ужасом узнаёт себя! Словно его суть раздвоилась и там, на плавучем дроиде, едва удерживая равновесие, его двойник. Всё происходит так, как сказал ученик, прижавшийся всем дрожащим тельцем к его ногам. Синий клинок взлетает навстречу зелёному, резким движением откидывает его в сторону и этак легонько полосует наискосок груди открывшегося противника. Рана не смертельна, но болезненна, только бы шрам остался, если должную помощь оказать. Но более молодой поединщик не собирается оказывать ни помощи, ни оставлять в живых. Он резко, в прыжке, пинает своего поверженного врага в грудь и скидывает в лаву. И левитирует обратно на свою платформу, глумливо кривя губы. Оби-Ван охает, хватается за грудь, по которой полоснуло фантомной болью и оседает на колени. Ребёнок рядом, он почти вжимается в тело своего учителя, словно ища убежища. Победитель совсем близко, он направил платформу к берегу из базальтовой крошки, равнодушный и собранный. Гибель противника ничего не оставляет на его лице: ни триумфа нет, ни восторга. Словно… бездушная машина. — Загляните в его глаза, — просит умоляющим шепотом Энакин, зажмуриваясь. Оби-ван смотрит. И видит огненные провалы глаз. Там, в этих глазах, нет сомнений, там нет сознания живого и разумного человека. Лишь холодное равнодушие. Там, в этих глазах, Кеноби видит глаза дракона. Взрослого дракона, который вырвался из своей клетки и ему плевать, кто теперь пострадает, встав поперёк свободного полёта этого существа. У него чуждая логика. — Оглянитесь ему вслед, — вновь просит Энакин, но сам остаётся сидеть с закрытыми глазами. Преодолевая ужас, Оби-Ван выполняет и этот наказ. И видит, как фигура по мере удаления трансформируется в нечто, закованное в доспех мандалорцев. Видит, как за плечами незнакомца вихрем развевается плащ чернее космоса. И галактика стонет и трепыхается под неумолимым шагом шагающего. — Вас убью я, — негромко произносит Энакин, тормоша своего учителя за плечо. Кеноби заторможенно поворачивает голову к своему ученику и отшатывается с криком, застывающим на губах. Потому что у маленького мальчика бездушные глаза дракона. Яростные глаза. Лава, пронзающая насквозь душу, скручивая её жутким страхом. — Вот только это буду не я, а дракон, вырвавшийся на волю…