От наших больных семей

      Утренние пары Трансфигурации в понедельник, третьего ноября, стали трудным уроком для Лин. Превращение оперного бинокля в сову не давалось никак. Вместо жестов палочкой получались какие-то каракули в воздухе. Лин устала. Лин хотела спать, есть и снова спать. И ещё, чтобы когда она проснулась, вся история с проклятием Анн оказалась кошмарным сном.       Профессор Уизли подошла к парте Лин, склонилась над результатом её мучений. Бинокль, как Лин ни билась, за полтора часа лишь оброс парой пёрышек.       — Мисс И, вам нездоровится? Впервые вижу у вас столь… кхм, посредственную работу. Зачесть такое я никак не могу…       Лин, повесив голову, залилась краской. Но бинокль вдруг испуганно ухнул, расправил крылья и закружил по залу. Уизли вскинулась:       — Уже что-то! Сегодня я поставлю «Удовлетворительно». Но это — не ваша оценка, мисс И! Ваша — только «Превосходно». Обещайте, что, во-первых, отработаете в свободное время так, чтоб от палочки отлетало. И во-вторых, заглянете в Больничное Крыло и попросите Укрепляющего бальзама. Что-то мне подсказывает, вы немного переутомились. А силы вам ещё понадобятся для СОВ.       Лин облегчённо выдохнула. Знала бы Уизли, от чего именно случилось переутомление…       Себастиану пришлось хуже. У него с Трансфигурацией и в обычное время не клеилось, а сегодня его бинокль и вовсе разбился. Уизли влепила ему «Отвратительно», и, кроме отработки, задала дополнительное эссе. Лин искоса поглядывала, как профессорша его отчитывает. Он смотрел куда-то мимо, словно вообще забыл о её присутствии. Его мысли явно занимала не учёба.       Из всего класса только Омнис и Нэтти Онай, бойкая темнокожая девушка с Гриффиндора, исполнили заклинание идеально. Их неясыти захлопали крыльями и закружили вместе с биноклем Лин, ослеплённые дневным светом.       — Пять баллов Слизерину, пять баллов Гриффиндору! — Уизли жестом палочки превратила птиц и гибриды обратно в бинокли. — Домашнее задание на доске. Занятие окончено.       Лин поднялась, мечтая поскорее пообедать и поспать. Но мечты разрушил Омнис. Он поймал Лин на выходе из кабинета. Себастиан тоже был с ним. Они немного отошли по коридору от покидающей класс толпы. Омнис нервничал — его длинные пальцы бегали по белому воротнику рубашки.       — Нужно встретиться после занятий. Предлагаю в восемь, в классе Нумерологии. Обсудим без лишних ушей.       — А оно точно надо? — уныло уточнил Себастиан. — Я устал, как десять чертей. Ещё это эссе тупое писать…       От того, как прозвучали эти слова, хотелось схватить Себастиана за плечи и закричать: «Кто ты? Что ты за мёртвое тело? Где настоящий Себастиан?».       Омнис понизил голос:       — Это насчет проклятия Анн.       И тотчас в глазах мёртвого мелькнули искры жизни.       — Да ну? Омнис? Ты что-то задумал?       — В восемь, в классе Нумерологии.       Лин даже спать расхотелось. В понедельник после обеда было окно — шли уроки полётов на метлах, от которых она, по настоянию родителей, отказалась. Она посидела в библиотеке, почитала про Китайскую жующую капусту к Гербологии, перевела пословицы с санскрита для Древних рун. И прямо из библиотеки, чтобы не цеплять взгляды в гостиной, отправилась в Северную Башню.       Себастиан и Омнис уже оба были в классе. Себастиан бродил от стены к стене, как тигр в клетке, Омнис сидел на парте, скрестив руки.       — Наконец-то! — воскликнул Себастиан, когда Лин вошла.       Она подняла волшебную палочку:       — Revelio! — и провела по кругу. Заклятие выявляло скрытые сущности, вроде особо наглых призраков. — Чисто.       — Я уже проверял, — кивнул Омнис. — Но убедиться ещё раз не помешает. То, что я сейчас расскажу, никогда — слышите, никогда и ни при каких обстоятельствах — не должно уйти дальше нас троих. Поняли?       — Что-то интересное будет, я чую, — прищурился Себастиан. — Омнис, ты меня знаешь с первого курса, а наша «новенькая» уже далеко не новенькая. Давай, не тяни кота за… усы.       — Сначала дайте мне слово. — Когда Омнис смотрел в лицо, казалось, что его белесые глаза просвечивали насквозь.       — Даю слово, — кивнула Лин.       — И я. Слово Сэллоу.       — Теперь слушайте. Книга, которую Лин отыскала в библиотеке — лишь урезанная копия с оригинала. Я знаю, где настоящая рукопись.       — Что-о?! И ты молчал всё это время?! — щеки Себастиана мгновенно пошли красными пятнами.       Лин тоже ощутила укол недовольства:       — Из-за этой «урезанной копии» я нарушила правила. И ты ещё и сам меня предупреждал — спасибо за заботу — о серьезности нарушения. Почему ты раньше не сказал про оригинал?       — Потому что залезть в Запретную секцию проще и безопасней, чем то, что я предложу. Вы сейчас сами поймёте.       — Я заинтригован. Продолжай.       — Мой предок, Салазар Слизерин, будучи основателем школы, оставил в замке множество скрытых мест. И хоть мой род не отыскал их все, нам известно больше, чем остальным. Мой отец в юности сам кое на что наткнулся. Он обнаружил тайный Скрипторий Слизерина.       — Я уже начал понимать, к чему ты клонишь...       — Скрипторий? — повторила Лин. — Звучит, как что-то, полное ценностей.       — Сомнительные «ценности». Примерно десять тысяч инструкций, как замучить до смерти того, кто с недостаточным презрением взглянул на магла. Слизерин обучал «любимчиков» самой мерзкой, грязной, кровавой магии. Для этих занятий он обустроил особую «классную комнату». В Скриптории хранятся книги, тренировочные пособия, различные принадлежности… и записи самого Слизерина.       — Теперь я заинтригован ещё сильней!       — Мне кажется, — проговорила Лин, — или ты, Омнис, не особо в восторге?       — О, разве это так очевидно? Я ведь просто обожаю всё, что связано с моей прекрасной семьёй и достойнейшим предком. Да, — Омнис шумно выдохнул. — Лучше бы этот Скрипторий не открывать никому, никогда. Еще лучше — сжечь его. Но сейчас — ради Анн… И потому что один мой знакомый невыносимо уныл — я готов туда заглянуть.       — А ты бывал там раньше? — уточнила Лин.       — Нет, конечно нет. Мои отец и мать хотели, чтобы я сходил. Но я бы предпочел съесть ведро слизней.       — Тогда откуда у тебя уверенность, что книга там?       — У меня нет гарантии. Но я проверил школьные книги по каталогам и не нашёл, чтобы оригинал «Записок Змееуста» попадал в библиотеку. Подозреваю, Слизерин оставил оригинальную рукопись в Скриптории. Где ещё ей лежать? Шанс высок.       — Тогда нечего ждать! — воскликнул Себастиан. — Я готов. Веди нас в этот Скрипторий.       — Ты пропускаешь мимо ушей половину всего, что я говорю, — Омнис выглядел слегка раздражённым. — Это не поход к окошку женской душевой, Себастиан! Отец упоминал ловушки и испытания, которые защищают комнату. Учитывая специфический характер и, м-м, чувство юмора Слизерина, это может быть всё, что угодно.       — Я не идиот, Омнис. Я понимаю! Но пока мы здесь рассуждаем о «сложностях», Анн страдает. Если студенты во времена Слизерина были способны туда добраться, мы тоже справимся.       — Примерно такого ответа я от тебя и ждал. Но ты, Лин… Я рассказал тебе, потому что если мы пропадём, и ты не узнаешь причину, будет нечестно. Но ты не должна…       — По-твоему, я пущу вас одних? — Лин скрестила руки на груди. — Ты правда на это надеялся? Оставь, Омнис. Так уж вышло, что я участвую в этом с первого дня. Если сгинем, то вместе.       Омнис отвел свои призрачные глаза, пару секунд помолчал.       — Я всё ещё против, но не могу решать за тебя. Предлагаю заготовить припасы — вероятно, нужна какая-нибудь еда и зелья — и выйти на поиски в ночь с субботы на воскресенье.       Себастиан после этого разговора взбодрился и стал почти прежним, а вот Омнис, напротив, день ото дня мрачнел. Откуда у него такая ненависть к месту, где он не был ни разу? Хотела бы Лин узнать, но она следовала совету Анн с первого сентября и не расспрашивала Омниса про семью.       Сама Лин не боялась пакостей старого Слизерина — не будет же он всерьёз убивать и мучить студентов. Но когда настал вечер субботы, и они, крадучись, выбрались из гостиной после отбоя, она вдруг ощутила сбивчивость дыхания и дрожь в руках. Откуда страх? Поймает мистер Мун, назойливый завхоз? Или Пивз шум поднимет? Нет, наплевать на них. Тяжёлый воздух и густая тьма подземелий, где в ночи не горело ни огонька, тоже не пугали. Лин ходила здесь днём столько раз, что и ночью было привычно.       Омнис. В нём было дело. Бледный, сосредоточенный и молчащий. Лин ощущала физически — каждый шаг он делал с усилием, на каждом шагу сомневался, не повернуть ли назад. Что же такое он ждал впереди?       Они остановились перед глухой стеной в одном из бесчисленных тупиков подземного этажа.       — Перед тем, как мы продолжим, — голос Омниса разнёсся резко и холодно, как приказ, — вы поклянётесь. Мы возьмём «Записки Змееуста» — и уйдём сразу же. Ни одного предмета, кроме книги, не тронем.       — А если её там нет? — уточнил Себастиан.       — Подберём другую книгу о проклятиях. Но только одну, не больше.       — Тогда согласен. Клянусь.       — Клянусь, — вторила Лин.       Омнис жестом велел им посторониться, поднял палочку — древняя стена при свете огонька заблестела от влаги. Он оскалился и зашипел. По подземелью разлетелось жуткое свистящее эхо. Лин, как в первый раз, почувствовала неприятный холодок внутри. В памяти всплыли рассказы сестры про тёмных духов-яогуаев, способных вселяться в людей. Гигантские жабы, мёртвые кошки, плотоядные демонические быки... Что, если на Западе водятся белые призраки змей?       Внутри стены что-то клацнуло, стукнуло. Кирпичи с шорохом развернулись торцами, и в кладке образовалась чёрная арка. Лин, пытаясь отойти от наваждения, тихонько спросила Омниса:       — Что ты сказал?       — «Раскрой наследнику по праву и по крови свои секреты». Примерно так.       — Как ты вообще говоришь на нём? Я читала, это врождённое. Ты… ну, понимаешь слова по отдельности, или…       — Идёмте! — Себастиан первый вступил в проём.       Они нырнули во мрак, и во мраке все зажгли палочки — света одной уже не хватало. Пахло мокрой пылью и немного озёрной тиной. Огоньки осветили комнату с низким сводчатым потолком. Настенные рельефы в пляске света и тени двигались, как живые. Египетские жрецы приносят ребенка в жертву гигантской кобре…       От созерцания Лин отвлек голос Себастиана:       — Что тут написано? Ты ведь знаешь древние руны, Лин?       Она подошла поближе. В центре комнаты возвышалась зловещая статуя палача с топором. Он был проработан до мельчайших деталей, до последней складки на плаще и жилки на ладонях. На коленях возле него стояли две жертвы с мешками на головах. Постамент композиции опоясывали руны.       — Это германские. Сейчас попробую, — Лин коснулась чуть влажной холодной надписи, пытаясь разобрать, куда указывал клинышек. И тотчас мешок с левой жертвы слетел, и одновременно из пола у постамента выскочили две пластины. Но на пластины Лин и не взглянула. Открытое лицо принадлежало её матери — нельзя было не узнать. Казалось, крик вот-вот вырвется из каменных губ.       — Это мама, — прошептала Лин. — Моя мама.       Одновременно Себастиан выдохнул:       — Анн?.. Как такое возможно?.. Что здесь делает её статуя?       — Полагаю, — проговорил Омнис, — каждый видит того, кто ему дороже.       — Тут написано, — прочла Лин, — «Правый — невиновен. Левый говорит, что невиновен. Кого казнишь?». Ага, понятно. Надо встать на одну из этих пластин. Правая убьёт незнакомца в мешке, а левая…       — Да нечего тут думать! — Себастиан шарахнул ботинком по правой пластине.       Бабах! Топор палача с грохотом рубанул безымянную жертву. Каменная голова отлетела, из шеи статуи брызнула красная жидкость, окатив троих тёплыми брызгами. Ещё через миг постамент и скульптуры рассыпались на песчинки, и порыв ледяного ветра с гулом развеял их. В полу открылся тёмный лаз со ступенями вниз.       Себастиан с ухмылкой оглянулся:       — Легко всё решилось, а?       — Тебе вот настолько плевать на невинных жертв? — Омнис неодобрительно покачал головой. — Ты бы хоть для приличия усомнился.       — А вдруг загадка на время? Брось, это же просто статуи. Идём дальше!       В следующей комнате желудок Лин подскочил к горлу. Рельефы на стенах во всех деталях изображали пытки. Вырывание ногтей, колесо, дыба, пожирание крысами, пытки водой… Даже было кое-что с родины — Лин узнала проращивание бамбука сквозь тело и сколопендру в ухе.       — Великие Предки, — шепнула она, — как кто-то мог такое вытесать и не сойти с ума?       — Возможно, он трансфигурировал в камень живых, — предположил Омнис. — Я бы нисколько не удивился.       — Если так, — буркнул Себастиан, — он точно был больной на голову. Вы взгляните вот на это.       Скульптура в центре вызывала в равной степени ужас и отвращение. Каменная масса высотой в три человеческих роста — руки, лица, распахнутые рты с языками наружу, выпученные глаза, поломанные пальцы, истёрзанные гениталии. Крик боли, воплощённый в статуе.       — Отвратительно, — еле слышно выдохнул Омнис. Даже при свете палочек было заметно, как он побледнел с оттенком салатовой зелени.       — Так, собраться! — скомандовал Себастиан не то ему, не то себе. — Это всё ещё просто камни. Давайте подумаем, как пройти дальше. Наверняка здесь тоже загадка, но рун с инструкцией я не вижу…       — Глядите! — Лин подсветила палочкой пол перед статуей. — Я сначала подумала — грязь, но тут что-то есть…       Слово явно было нацарапано чьей-то рукой уже после строительства комнаты. Может, Гонт-старший и написал. Это слово было — «Crucio».       Омнис отшатнулся, словно перед носом у него махнули ножом.       — Нет. Нет-нет-нет. Этого мы делать не будем.       — Постой! — воскликнул Себастиан. — Омнис, послушай…       — Нет! Всё, довольно! Мы возвращаемся!       — Вы оба, можете мне объяснить, что случилось?       Они примолкли. Омнис тяжело дышал, сжимая палочку. Себастиан как будто через силу выговорил:       — Знаешь, что такое Непростительные Проклятия, Лин?       — Разумеется, знаю. Ты за кого меня дер… О, Великие Предки. Только не говори, что нам нужно…       — А я ведь предупреждал, — выпалил Омнис. — Испытанием может стать всё, что угодно! Любое преступление, любая мерзость.       — Погодите-погодите, — развела руками Лин. — Вы что, думаете, что надо на человека?.. Круциатус?! Может, просто на статую?..       — Мало же ты знаешь о моём дражайшем предке. Он верил, что в погоне за силой и властью ничто не должно останавливать. Вот это — его цена. И на камне заклятие не сработает, нужно, чтобы у цели были живые нервные окончания, чтобы она могла испытывать боль.       — Я уверена, должен быть выход! Мы можем вернуться позже. Взять с собой какого-нибудь, не знаю, вредителя. Крысу. Уизли, например… В смысле, одну из его крыс.       Себастиан нервно фыркнул.       — Надеюсь, жертва в виде крысы устроит дедушку Салазара.       — Вы не понимаете! — Омнис в жизни на таких повышенных тонах не разговаривал. — Дело не в том, на ком ты используешь это проклятие! А в том, что оно сотворит с тобой! Ты должен по-настоящему захотеть причинить эту боль, насладиться мучением жертвы. Используешь Круциатус однажды — будешь жалеть всю жизнь. Я-то знаю, поверь! Всё, приключение окончено. Поворачиваем назад!       — Ты. Обещал, — медленно отчеканил Себастиан, — что мы пойдём в Скрипторий и возьмем эту чёртову книгу. Книга ещё не в моих руках. Почему я должен повернуть назад?       — Парни, — робко окликнула Лин, — а спор-то из-за чего? Если так подумать, всё равно сотворить Круциатус у нас не получится. Даже если мы сейчас, вот прямо сейчас начнём обучаться, у нас уйдут месяцы. Это задача не для трёх пятикурсников, это высшая тёмная магия! Логичней поискать другой способ, чем…       — А он уже умеет! — перебил Себастиан.       — Что?.. — Лин округлила глаза. — Омнис… Это правда?       Омнис молчал. Очень, очень неловкая пауза затянулась. Тогда Лин встала прямо перед ним и потребовала:       — Расскажи. Мы с тобой уже в такое впутались, что я хочу знать. Я должна знать.       Омнис отвернулся, словно не мог выносить её взгляд, отошёл к уродливой статуе, прислонился спиной к постаменту.       — Отец называл их «игрушками». «Дети, я достал вам новые игрушки». Это означало, что я опять я не смогу уснуть. Они будут кричать на весь дом из подвала. Я спрашивал, почему игрушки кричат. Мама мне объясняла, что это такая игра. Папа приводит к нам в гости маглов, забавных созданий без магии, чтобы мои брат и сестра поиграли с ними. Но крики… это не были крики веселья.       — Какой ужас, — Лин прижала ладони к губам. — Сколько тебе было лет, когда?..       — В девять лет меня самого позвали в подвал поиграть. Сестре тогда было двенадцать, брату — семнадцать. Отец на маглах обучал нас Непростительным Проклятиям. Самой мерзкой «игрой» был Империус, Проклятие Подчинения. Они заставляли жертв вытворять… невыносимое. Откусывать себе пальцы, вырывать глаза, душить душить друг друга. И насиловать — брат обожал таким баловаться, когда отец разрешал. Как с куклами, но вместо кукол — люди. Да, Империус был хуже всего. А Круциатус… мой первый урок. Я сказал им тогда, что игры у них не смешные и не весёлые, и лучше бы отпустить домой этих «маглов». О, в какую ярость впал мой брат Марволо! Отец остановил его… потому что сам захотел со мной разобраться. Он обездвижил меня. Взял палочку, вот так... и выжег кончиком мне глаза. Сначала левый, а потом правый. Когда собственные глаза закипают, лопаются, текут по щекам… Незабываемые ощущения.       — Я не знала, Омнис! Прости… Я даже не могла предположить, что…       — На вопли примчалась мать. Она унесла меня из подвала и попыталась исправить то, что сделал отец. Глаза через какое-то время восстановили форму, но зрение не вернулось. Мать сильно ругала за это отца. Она кричала: «Ты имеешь право наказывать, но не калечить»! Отец её ударил, чтобы замолчала, но послушался. С тех пор за отказ от игр я получал Круциатус — он ведь не калечит, только причиняет боль... Честно сказать, не так уж много ушло попыток, чтобы я начал играть со всеми. Иногда притворялся больным, или что у меня не выходит… Но Себастиан сказал правду. Я научился творить Круциатус и прочие Непростительные Проклятия раньше, чем прилетела сова из Хогвартса.       Повисла тишина — наверно, самая глубокая в мире. Нарушить её осмелилась Лин.       — А ты — знал? — спросила она Себастиана. — Обо всем этом?       Себастиан кивнул.       — Я и Анн знаем давно. Я понимаю, Омнис. Ты это делать не хочешь — даже ради спасения Анн. Тогда я всё сделаю сам. Выучу это проклятие.       — Не надо, Себастиан! Ты сам не понимаешь, о чём говоришь. Оно искалечит тебя, сожрёт изнутри!       — А ты, похоже, тоже до сих пор не понял кое-что… Мне наплевать. Я хочу, чтобы у Анн всё наладилось, чтобы она прожила нормальную жизнь. Ради этого сам я хоть в Азкабане сдохну. Туда и дорога.       — Анн бы этого не хотела! — воскликнула Лин. — И мы — тоже...       — Но чем-то приходится жертвовать. Смотрите-ка, очень удобно! Тут рядом с надписью жест для палочки нацарапан. Надо запомнить. Как правильно: Кру…       — Нет! — Омнис шагнул к Себастиану. — Прекрати сейчас же. Когда ты произносишь, это хуже… Ещё хуже, чем…       — Тогда что делать, Омнис? ЧТО? МНЕ? ДЕЛАТЬ? — заорал Себастиан ему в лицо. — Смотреть, как она умирает? Ты можешь сидеть и хныкать сколько угодно о трудном детстве! Мне рядом сесть, пожалеть тебя? Анн мне жаль больше!       — Ты переходишь грань! Остановись!       — Ни за что!       Омнис поднял палочку:       — Тогда я остановлю тебя.       — Ха, и как же? Нападёшь на меня? Ну, давай. — Себастиан сделал к Омнису ещё шаг. — Я даже палочку вытаскивать не буду. Втащу тебе кулаком, а ты упадёшь, захнычешь и намочишь свои светленькие брючки. Ты всегда был слабаком.        Лин сама не заметила, как отступила подальше и вжалась спиной в ледяную стену. Омнис молчал, Себастиан распалялся всё больше.       — А может, правду говорят, что папаша твой свою сестру поимел — оттуда ты и вылез, калека? Странно, что под себя не ходишь. Никчемный, никому не нужный, жалкий кусок мусора. На кой чёрт я все это время тащил тебя на себе? Защищал от пинков и плевков? Ты трус, Гонт. Трус и слабак. Сам-то сестру не ******шь, как папаша?       — CRUCIO! — взревел Омнис.       Из его палочки ударил столб кровавого света. Не луч или струя, а мощный столб толщиной с колонну, окружённый вихрями ослепительных алых искр. Глаза Омниса изнутри озарились красным. Себастиана отшвырнуло, он ударился о статую и рухнул наземь. В алом сиянии он стал корчиться, биться в конвульсиях. По всему его телу бегали искры. Он кричал — кричал так страшно, словно его глотка сейчас вывернется наизнанку и все кишки вылетят.       Кажется, в ту страшную секунду Лин потеряла сознание. Она очнулась, сидя на полу у стены — сползла, где стояла. Сильно тошнило. Не было больше ни алого света, ни крика. Себастиан лежал навзничь, Омнис на коленях склонился над ним. Себастиан прохрипел еле слышно:       — Спаси-бо… Спасибо, друг. Я этого не забуду.       За их спинами вместо статуи зиял ещё один подземный проход.