На берегу Темзы

Diamonds — the Nor’easters Волны, сменяя друг друга, уносят мысли по кругу, закутав их в мрак, Тихий шепот воды мешается с гулом холодного ветра, прогоняя будничный страх. Городские огни, тонут во тьме бездонной реки, словно здравый смысл во снах, Запах осени с привкусом сигарет, пронизывает разум, напоминая, что он не мираж. Кто же мы друг без друга? Кто же ты для меня? Друг? Или враг? Спустя полчаса Гермиона вышла из квартиры Берков вслед за Драко, галантно придерживающего ей дверь. — Мерлин, еще одна зацепка сорвалась, — воскликнула она, едва они вышли на улицу, где уже прекратился ливень, оставив за собой лишь небольшие блестящие лужи в неровностях дорог. — Поверить не могу! — Мерлин бы побрал это дело, — буркнул Драко, засовывая руки в карманы пальто и хмурясь то ли от бедственного положения дел, то ли от внезапного порыва холодного ветра, слегка растрепавшего светлые волосы. — Пятничный вечер потрачен впустую, как и все предыдущие дни, — вздохнула Гермиона, медленно шагая по тротуару и наблюдая за трещинками в брусчатке, расползавшимися словно тонкая паутина. — Ну уж извини, что отобрал твое драгоценное время. Драко нервно передернул плечом и, увеличив темп ходьбы, обогнал спутницу, устремляясь вперед. — Ты здесь ни при чем, — устало сказала Гермиона спустя минуту, догоняя и подстраиваясь под его шаг. — Просто обидно, что все опять провалилось. Она украдкой посмотрела на его резкие черты лица, хмурые задумчивые серебристые глаза. Тонкая морщинка залегла меж его бровей так, как случалось, когда он был чем-то либо разозлен, либо усердно что-то обдумывал. Сейчас, пожалуй, он делал и то и другое. Малфой молчал, лишь слегка сбавив темп. Теперь они бесцельно шли по пустынной серой улице в неизвестном направлении. Их разделяло всего несколько сантиметров, и если бы кто-то подался вбок, то рукава их верхней одежды слегка соприкоснулись бы. Но оба держали эту почти незримую дистанцию, не нарушая барьеров личного пространства. В общем-то, как и всегда. Они почти никогда не дотрагивались друг до друга, не считая мимолетных касаний рук, когда одновременно тянулись за нужным обоим листком или же когда непроизвольно сталкивались в коридорах. Для Гермионы такие прикосновения, на которые у них с Малфоем был введен негласный запрет, были будто заряжены током, но каждая случайность казалась чем-то новым, что завораживало и настораживало своей непривычностью. Гермиона была человеком прикосновений — для нее тактильный контакт всегда значился чем-то очень личным и даже чуточку интимным. Она терпеть не могла, когда кто-то дотрагивался до нее исподтишка, будь то незнакомец или друг. Она ценила личное пространство. Но его мимолетные касания не казались отталкивающими или же неприятными. Они, наоборот, оставляли за собой след мягкого тепла, растекающегося по телу. Она реагировала на них. Ее тело само отзывалось, чего она никогда ранее не замечала за собой. Это было на уровне инстинктов. На уровне подсознания, которое в такие моменты начинало вести себя необъяснимо странно и непривычно опьяненно. Эти прикосновения казались запретными. По сути, они таковыми и являлись. Хотя она и знала, что Малфой давно переступил через свои предрассудки, Гермиона по-прежнему опасалась находиться слишком близко, так как помнила, что одно ее появление в поле его зрения было ему когда-то омерзительно. Она понимала, что это весьма глупо с ее стороны, но воспоминания были достаточно яркими. Поганая грязнокровка. Магловское отродье. Грязь. Ты ничто. Все сказанные ранее фразы иногда, хоть и редко, наваливались на нее, когда она видела его. Наверное, она просто еще не была готова их отпустить, зная, что больше никогда не услышит от него. Теперь это было краткое Грейнджер, но никогда Гермиона. Он сильно изменился. Может, это и незаметно с первого взгляда, так как Малфой был Малфоем — самодовольным, хамоватым и по-прежнему кретином, но больше не злорадствующим, ненавидящим всех и вся ублюдком. В начале их совместной карьеры ей было крайне непривычно находиться даже в просторной комнате с ним, не то что сидеть за одним столом в метре друг от друга. Ей было невыносимо ощущать на себе изучающий взгляд серых с голубоватыми отсветами пронзительных глаз. Но со временем стало очевидно, что школьные годы остались позади вместе со всеми оскорблениями и ссорами. Вместе с яростной злобой и взаимным отвращением. Учась в Хогвартсе, Драко порой думал, что он ненавидел Грейнджер даже больше, чем Мальчика-который-снова-сделал-что-то-героическое, потому что никак не мог смириться с мыслью, что они во многом похожи: оба стремились к знаниям и получению наивысшего результата, оба имели аналитический склад ума, оба редко доверяли и оба были немного одинокими. И он ненавидел осознавать это, потому что ее происхождение было клеймом, перечеркивающим все это жирным кроваво-красным крестом. С самого детства он рос в кругах семей, что неустанно из года в год ценили чистоту крови и ни во что не ставили людей, что являлись полукровками или же еще хуже — маглорожденными. У юного Драко не укладывалось в голове, как ту, которую он презирал всю свою осознанную жизнь, он мог бы когда-то назвать кем-то, кто мог бы быть ему близким по духу человеку. Теперь же он шел бок о бок с ней, чувствуя лишь уважение и ни капли давнего презрения. Она была выдающейся ведьмой, как бы банально это ни звучало. Далеко не каждый чистокровный волшебник, все детство проведший в аристократических кругах, мог бы похвастаться такими же умственными способностями. Она больше не казалась чем-то вроде расходного материала, ни на что не способного. Собственно говоря, так никогда и не было, просто он смог понять это лишь недавно. Порой Драко задумывался, как бы сложились обстоятельства, родись она в семье чистокровных волшебников. Смогли бы они общаться? Может, даже стать друзьями? Или чем-то чуть большим? Ответ на этот вопрос был очевиден, вновь и вновь оживая в его мыслях при виде Грейнджер. И он принимал его целиком и полностью, как теперь и принимал тот факт, что ее кровь такая же алая, как и его. Но если бы кто-то спросил Драко, хотел ли бы он что-то изменить в своем прошлом, если бы на то появилась возможность, он бы ответил «нет». Не потому, что он не стыдился своих поступков и слов. Не потому, что он все еще ее презирал. А потому, что его прошлое сделало его таким, каким он был сейчас. Его ошибки и поступки были уроками для него, которые он замечательно усвоил, и без них в нем бы ничего не изменилось. Его ненависть к представителям нечистой крови по-прежнему бы осталась в нем, просто более незаметная и менее агрессивная, но по-настоящему ничего не поменялось бы. Изменить давние поступки означало бы вырвать добрую половину страниц из книги его жизни. А разве могла существовать книга без начала? Драко скользнул взглядом по Гермионе. Она шла близко. Ближе, чем полагалось. Ее каштановые волосы ниспадали с плеч непослушными крупными завитками, в которых гулял легкий ветерок. Ресницы были опущены, но он мог поклясться, что под ними скрывался расстроенный взгляд, который она старательно прятала. — Найдем что-нибудь еще, — нарушил он воцарившееся, вязкое, словно желе, молчание. — Сколько оптимизма. По-моему, мы меняемся ролями, Малфой, — буркнула Грейнджер, по-прежнему не отрывая глаз от рассматривания каменного тротуара. — Просто пытаюсь поднять твой павший смертью храбрых доблестный гриффиндорский дух, — усмехнулся он, слегка толкнув ее локтем в бок, в ответ на что получил тихий смешок. Уже лучше, теперь она понемногу уступала ему его законное место угрюмого, вечно недовольного пессимиста. Они вновь шли молча, только теперь тишина не казалась давящей и неуютной. Дыша ночным воздухом и копаясь в своих мыслях, они оказались на набережной Темзы близ моста Миллениум. Ветер, гуляющий над темными водами и их окрестностями, не щадил тех, кто по несчастливым обстоятельствам оказывался на набережной тем вечером. Время едва ли перевалило за десять часов, но, вопреки этому, создавалось ощущение, что на улице стояла глубокая ночь. Серые облака немного расступились, лишь слегка открывая взгляду ночное полотно неба, усыпанного едва заметными мерцающими точками звезд. Месяц по-прежнему прятался от взора, выдавая себя лишь тусклым призрачным свечением. Огни вдоль реки ярко мерцали, окрашивая ветреную улицу пламенным сиянием, словно стайка крупных светлячков. Мост, раскинувшийся над Темзой, сверкал белой подсветкой по краям, блики от которой отражались на слегка неровной водной глади, пенящейся вокруг почерневших от времени опор. На другом берегу виднелся величественный купол собора Святого Павла, гордо воцарявшегося среди менее ярких построек. Гермиона остановилась у каменного ограждения и оперлась на него руками. Ее взгляд гулял по просторам противоположного берега и бездонности черной воды. Темза была такой же неизменной, как и всегда — полноводная, свинцово-черная, гудящая бесконечными потоками. Многие не считали Темзу чем-либо красивым или завораживающим, но для Гермионы эта река была символом спокойствия. Она часто приходила на набережную, просто стояла и смотрела, как сменяют друг друга небольшие пенные волны. Порой ей казалось, что вместе с течением плывет и время, единым потоком — парадоксально бурным и одновременно спокойным. Завороженно наблюдая за непроглядной толщей воды, она будто чувствовала, как замедляются стрелки часов, которые обычно кружили слишком быстро по невидимому циферблату. Окружающий мир двигался будто в замедленном движении, иногда и вовсе растворяясь в темноте реки. Такие моменты Гермиона считала «разговорами с самой собой», потому что она ныряла в собственные мысли, раскладывая их по полкам, отпуская накопившуюся усталость и обретая небольшое умиротворение. Она часто думала о том, что могло бы быть, и о том, чего никогда бы не случилось. Она мечтала о чем-то далеком и немного абстрактном. Она чувствовала себя свободной от различных будничных обстоятельств и обязанностей, в которые после небольшого отдыха была готова погрузиться с новыми силами. Она словно выплескивала все свои накопившиеся переживания и сомнения в быстротечные потоки, прощаясь с ними навсегда. А те стремительно растворялись в сером течении, теряя свои очертания и весомость. И даже сейчас, когда ледяные когти ветра с примесью запаха тяжелой воды пробирались до самых костей, заставляя дрожать, ей все равно не хотелось уходить. Гуляя по набережным родного города, она не чувствовала себя одинокой — она была свободной. Свободной от кружащегося вокруг себя водоворота жизни. Свободной от борьбы за достойное место в мире. Свободной от чужих мнений и слов. — Так и собираешься стоять на ветру и мерзнуть, пялясь в никуда? — недовольный мужской голос прервал хрупкое ощущение умиротворения, возвращая в реальный мир. Гермиона, погрузившись в размышления, уже успела немного забыть, что стоит на набережной впервые за долгое время не одна. — Ты невыносим, Малфой. Я не пялюсь, а наблюдаю, — театрально закатив глаза, ответила Гермиона. — Здесь… так спокойно, я люблю иногда гулять по набережным. Это помогает немного расслабиться. Было непривычно делиться с ним подробностями проведения своего досуга, потому что их темы для разговоров обычно не переходили рабочие рамки. Она была уверена, что Малфой недовольно вздохнет или закатит глаза в своем стиле, но он молча стоял рядом, все так же держа руки в карманах. Его серый взгляд, устремленный в никуда, казался на порядок темнее, чем обычно, и у Гермионы возникло ощущение, что в нем можно утонуть, как в мрачных водах реки. И она тонула, неосознанно наблюдая, как его привычно резкие черты лица обретают расслабленный вид, так несвойственный ему. Жизнь по-прежнему текла в неизвестном направлении. О да, он это прекрасно понимал и летел по ней с невероятной скоростью, боясь остановиться хоть на секунду, но сейчас она не утягивала его за собой, даря этот тихий момент. Это было слишком непривычно, но, сам того не понимая, он позволил себе наконец остановиться рядом с ней. Вместе с ней. Они молча стояли, и Драко, как бы ни пытался, не мог найти в себе желание вновь куда-то стремиться. На набережной и правда присутствовало присущее ночи спокойствие, но дело было не в местоположении и не во времени, которое в тот момент замерло. Все заключалось в нем самом. В ней. В них. Это казалось чем-то настолько правильным, что стоило того, чтобы нажать на тормоза. Ему было нужно это: просто стоять с кем-то рядом и ни о чем не думать, пока ночь медленно заключала их в свои гипнотизирующие объятия, окутывая тишиной, которую нарушил лишь звук волн, разбивавшихся о каменные берега набережной. Смотря, как вода монотонно бежала по широкому руслу, Малфой совсем не понимал, почему находился там, рядом с Грейнджер. Лишь пара сантиметров лежала между ними. И эти сантиметры казались ничтожными, но в то же время бесконечными. Они были невидимой стеной, что ограждала их друг от друга, чем-то иллюзорным, держащимся на упрямстве и привычности. И в этот момент он возненавидел эту стену между ними, невидимую, но материальную, которую они сами же и возвели. Так близко, но так далеко. А был ли в этом вообще смысл? Гермиона продолжала наблюдать за рекой и городом на другой стороне, когда очередной порыв леденящего ветра заставил ее содрогнуться. Она понимала, что скоро придется проститься с этим моментом, но отчаянно хотела продлить его еще хотя бы на пару минут. Грейнджер не хотела уходить оттуда, потому что впервые за долгое время ей не казалось, что она одинока. Она знала, что Малфой стоит рядом, хоть и не видела его, — она чувствовала его незримое присутствие. Внезапно что-то теплое и мягкое легло поверх ее плеч, заставив вздрогнуть и мгновенно обернуться. Мягкий ворс шарфа слегка щекотал ее щеки и шею, а аромат одеколона с древесным шлейфом вперемешку с привкусом сигаретного дыма обволакивал легкие. Серебристые задумчивые глаза, будто две самые яркие звезды на ночном небе, наблюдали за сменой эмоций на лице Гермионы. — Что, Грейнджер, о тебе никто никогда не заботился? — бархатистый голос прозвучал у самого ее уха, пробираясь во все уголки подсознания. Его теплое дыхание обожгло щеку, распуская миллион импульсов по телу Гермионы. — Заботились, но не ты, — она отвернулась от него, стараясь скрыть смущенный взгляд, пока его руки плавно скользящими движениями укрывали ее шею и плечи тяжелым шарфом, пряча от ветра. — Но ты сегодня сама галантность. Последняя фраза рассчитывалась ею как легкий подкол, который в итоге вышел очень неумелым и вызвал его тихую знакомую усмешку. Гермиона инстинктивно дернулась, когда почувствовала спиной исходящее от него тепло, разливающееся по всему телу блаженным огнем. Теперь его руки покоились на камне ограждения с двух сторон от нее, отрезая все пути к отступлению. — Знаешь, Грейнджер, когда девушка мерзнет, мне не сложно дать ей шарф, — услышала Гермиона тихий хриплый голос, смешивающийся с шумом волн. — Даже если у этой девушки ветер в голове и она забыла свой в машине, а потом побежала на набережную, чтобы простудиться. Она могла поклясться, что Драко самодовольно улыбался, еще больше сокращая крошечное расстояние между ними. Он был близко. Настолько близко, что она чувствовала его согревающее дыхание, гуляющее по коже. Спину сковало от напряжения, возникавшего каждый раз, когда он находился рядом. — Расслабься, Грейнджер, — его шепот путался в ее локонах, забирался под кожу, оседал в сердце. Она посмотрела на его руки, заключившие ее в полуобъятия, и едва ли поборола секундный порыв переплести свои пальцы с его. Полное поражение и капитуляция. А потом она расслабилась, откинув голову ему на плечо и спиной прижавшись еще плотнее, отпуская все мысли плыть по течению Темзы. Его грудь спокойно вздымалась и опадала, а руки по-прежнему лежали на ограждении, только чуть ближе друг к другу, делая непривычные почти объятия более крепкими. Ее волосы слегка щекотали, когда Драко чуть склонился к ней, вдыхая фруктово-пряные аккорды ее духов. Она больше не дрожала от холода и не была напряжена от его присутствия и прикосновений. А он неподвижно стоял, боясь, что ночь заберет у него эти минуты. Впервые он ощущал неимоверное желание никуда не торопиться, а просто быть. Здесь и сейчас. Стоять рядом с ней, смотреть на привычный город, который именно сейчас являлся чем-то неизведанным. Весь огромный мир вокруг сократился до размеров этого момента, и казалось, что больше ничего и вовсе не должно существовать. Только запах ее духов и шум переливающейся внизу Темзы. И огни Лондона, которые будто стали во сто крат ярче. Гермиона слегка пошевелилась, удобнее устраиваясь в его объятиях, и прошептала: — Спасибо. — За что, Грейнджер? — задумчиво произнес Драко, глядя поверх ее головы на безлюдный мост, подсвеченный белыми огнями. За то, что ты рядом. За то, что я не одна. — За то, что не был засранцем хотя бы пару минут, — вновь вдыхая его дурманящий запах, рассеянно улыбнулась Грейнджер, слегка прикрыв глаза и оставив пронесшиеся в голове мысли не обрамленными в слова. Он был для нее как осень — снаружи холодный и беспристрастный, а внутри шелестел золотой листопад, сверкающий в лучах оранжевого солнца. Он был как ночь — бесконечная и звездная, напоминающая о вечности и одиночестве. И даже стоя здесь, на берегу реки, в которой тонуло чернильное небо, она чувствовала лишь его тепло, растекающееся по венам, и дыхание, путающееся в волосах. Был лишь он — его руки и глухой стук сердца. И не было стены, ледяные осколки которой растаяли в его теплом дыхании. Она мечтала о вышедших из моды чувствах, которые почти не ценились в обществе. Она хотела, чтобы в этот раз все получилось. Ей казалось, что должно получиться. И впервые она думала, что не просто так стояла и ждала кого-то в оживленном потоке вечно куда-то спешащих людей, потому что это было не напрасно. Она встретила хорошо знакомого незнакомца, который долгое время был близко, но лишь сейчас оказался рядом с ней; который стоял с ней на обдуваемой ветром набережной, прижимаясь к ее спине и делясь своим непривычным теплом, закрывающим дыру в ее душе, прожженную одиночеством, словно тонкий лист бумаги сигаретой. Гермиона подняла голову и устремила взгляд в ночную темноту, откуда на нее смотрел яркий серп месяца, выплывший из-за облаков и дарящий мягкий лунный свет. Ей было не нужно палящее солнце, озарявшее и так яркое дневное небо. Ей нужен был холодный белый свет месяца, который единственный с надеждой мерцал в ночной мгле.

fin.