На берегу Темзы

cherry wine — Zachary Knowles Толпа. Поток. Взгляд в потолок. Судьба. Гудок. Пропущен вздох. Слеза. Туман. Каков же шанс? Она. И он. Один перрон. Гермиона сидела в мягком кожаном кресле и торопливо разворачивала аккуратно сложенный бумажный самолетик, который обнаружила на письменном столе несколькими минутами ранее, войдя в кабинет. Она так спешила, что под натиском пальцев бумага немного надорвалась. Последние недели казались особенно загруженными из-за нового дела, которое они с напарником никак не могли закрыть. К своим двадцати пяти Гермиона успела многого добиться, работая в Аврорате не покладая рук. Она решила, что именно должность стража порядка поможет ей не раскиснуть, да и к тому же заниматься привычными делами, которые стали неотъемлемой частью ее жизни за последние школьные годы. После всех событий прошедших лет Гермиона попросту бы не смогла сжиться с будничной обыденностью вокруг. Она привыкла рисковать, привыкла быть в полной неизвестности, привыкла к тому, что жизнь постоянно под угрозой. Это все не давало ей расслабиться, и, когда этого не стало, Грейнджер почувствовала, что не может иначе. Не может сидеть сложа руки, когда кто-то находится в опасности. Однажды Гарри сказал ей, что она не обязана спасать всех. Она промолчала в ответ. Не обязана никому, кроме себя самой. Война стала тем, что в корне изменило мир вокруг. Изменилась и Гермиона. Многие считали, что тяжелее самой войны уже быть ничего не может, но не стоило забывать, что последствия тоже по-своему сильно ударили по магическому миру, ведь все строилось заново. Люди опять учились доверять друг другу. Восприятие стабильности и привычности обыденных дел менялось, как менялось и само общество. Гермиона осознала, что не могла находиться вдали от борьбы с преступностью после того, как все начало налаживаться после Второй Магической войны. После окончания восьмого, дополнительного курса в Хогвартсе и, конечно же, сдачи ЖАБА на превосходно она решила, что никогда не сможет жить спокойной жизнью обычного офисного клерка, вечно перебирающего бумаги и сидящего на одном месте, в одном кабинете. Такая обыденность была не для нее: ее тянуло к чему-то неизведанному и даже опасному. Несмотря на то, что Гермиона ненавидела войну и большинство событий, связанных с ней, она нехотя признавалась лишь самой себе, что ей не хватало дней, проведенных в поисках крестражей с Гарри и Роном. Конечно, мальчики по-прежнему были всегда рядом с ней, и на это Гермиона ни в коем случае не хотела жаловаться, но все же иногда она чувствовала едкие уколы тоски по минувшим временам. Она скучала по тому, как они ценили каждый день, будто он был последний. Скучала по редкому смеху, который казался самым искренним. Скучала по тихим разговорам под ночным небом, в которых было слишком много правды. Противостояние темным силам Волдеморта навсегда отпечаталось в памяти. Каждый кого-то потерял. Каждый вынес для себя урок. Новое магическое общество строилось на обломках старого, и Гермионе очень хотелось, чтобы в этом мире все могли найти свое место. То хрупкое равновесие, что держалось в последние годы, было непрочным и совершенно нестабильным, и Гермионе думалось, что все может измениться за пару часов. Наверное, она просто слишком сильно боялась, что люди скоро забудут о том, чего стоила победа над Волдемортом. Боялась сама забыть всех тех, кто погиб, сражаясь за свободу, за правду, за то, что люди называют добром. Тех, кому она обязана всем тем, что имела после. Иногда ей казалось, что этот самый новый мир лишь снаружи светлый и чистый, но на самом деле он целиком и полностью перепачкан кровью. Гермиона старалась сохранить в памяти каждый момент с тех времен, которые с годами становились все более далекими и размытыми. Она хотела помнить, что именно этот этап оставил отпечаток на ее личности. Хотя «отпечаток» — большое преуменьшение, ведь если быть точнее, война сделала из Грейнджер другого человека. Она, как неумелый портной, перекроила все, грубо сшивая обрывки ткани. И не было больше той радостной девочки с искрящимися глазами, с которой на первом курсе познакомились Гарри и Рон. Была лишь ее новая версия — немного молчаливая, закрытая девушка, взгляд которой остался нечитаемым и темным. Война заставляла задуматься о том, о чем не задумываешься в обычное время. Кто ты такой? Кем можешь или мог бы стать? Во что веришь или во что бы хотел верить? Кто для тебя дорог? Что ты хочешь сохранить, а что в корне изменить в себе? Такое событие заставляло проживать каждый день как последний, ведь никогда не знаешь, что ждет тебя завтра или даже сегодня вечером. Ты просто ждешь. Ждешь, когда мир под тобой разверзнется и ты полетишь в черную бесконечную мглу. Цепляешься за едва заметный лучик блеклого света и постепенно учишься ценить то, что есть сейчас и только сейчас, ведь в одночасье все может в корне поменяться. Но именно это помогло Гермионе усвоить, каково это — жить настоящим, пропускать через себя все то, что происходило вокруг. Анализировать это и делать выводы. Расти. Меняться. Постепенно выстраивать свою маленькую крепость. Она слишком хорошо знала, что жизнь одна и ее легко потерять, поэтому теперь была благодарна за каждый новый день. Оказавшись в водовороте смертельных событий, подростки больше не были детьми, ведь от них требовалось ровно столько же, сколько и от старшего поколения. В начале войны им едва ли было восемнадцать. В конце они чувствовали себя стариками, ощутившими на своих плечах тяжесть всего мира. Гермиона отлично справлялась с обязанностями аврора, хоть и была молода. Она целыми днями пропадала на работе, трудясь над старыми проектами, чтобы скорее приступить к новым. Особенно успешным оказался последний год, так как она попала в пробную программу, разработанную Министерством совсем недавно. Согласно этому проекту, каждому аврору, участвующему в нем, назначался напарник на срок в шесть месяцев, по истечении которого пара либо расформировывалась, либо закреплялась на следующие полгода — в зависимости от результатов деятельности. Записка, уже довольно потрепанная, как раз принадлежала напарнику Гермионы и гласила: «Grand Palace. Стол 7. 21.00. Не опаздывай. Д. М.» Закатив глаза, Гермиона спрятала бумажку с текстом, написанным мелким витиеватым почерком, в верхний ящик стола. Она сама не до конца понимала, как уже целый год терпит этого человека рядом. И еще больше она не понимала, каким образом их совместная работа могла принести фееричные результаты, а срок продлили на следующие шесть месяцев. Изначально она и слышать не хотела о том, чтобы работать с ним, мириться ежедневно с его заносчивостью и оскорблениями, ведь именно таким — гадким и въедливым — она помнила его со времен Хогвартса, когда он при каждой встрече плевался своим фирменным «поганая грязнокровка» в ее адрес. Но на деле все оказалось иначе: Малфой вел себя вполне сносно, не считая вечных подколов и тонны сарказма, стрелами направленных в адрес напарницы. Она долго искала подвох во всех его действиях, но потом просто смирилась с ситуацией. Доверяла ли она ему? Гермиона сама того не знала. Но она хотела бы. Было сложно целиком и полностью положиться на человека, с которым вас объединяло не слишком светлое прошлое. Но она пыталась, искренне пыталась, ведь в этом была она сама: Гермиона всегда давала второй шанс, и Малфой не оказался исключением. К тому же он был не глуп, лучше даже сказать — одарен исключительным аналитическим умом, дающим возможность подойти к поставленной проблеме с разных сторон. Чисто из собственного любопытства Гермиона решила посмотреть, что же выйдет из коллаборации их мыслей. Только ради эксперимента, а не потому, что она желала узнать напарника как человека, а не как коллегу. Он был для нее привлекателен, но по-своему. Она не смотрела на него как на картинку, оценивая лишь выделяющуюся внешность. Ее притягивали его ум, рациональность и логичность. Ей было интересно слушать умозаключения Малфоя, которые лились из него, как только он видел очередное дело или новую зацепку к старому. Ей было интересно наблюдать за ходом его мыслей, которые будто шли по совершенно другой дороге с ее собственными. Ей было интересно видеть, как меняется его лицо, когда идеи одна за другой приходили ему в голову, как темнеют серебристые глаза в предвкушении предстоящих задач, как хмурятся брови, когда он обдумывал последующие действия. Многое с ним было для нее в новинку, так как он открывался для нее совсем с другой стороны. Малфой был словно хамелеон: он менялся в зависимости от ситуации и окружения. Его эмоции, мимика, речь подстраивались под своего хозяина, а тот умело пользовался этим на частых допросах. Порой Грейнджер задавалась вопросом, видела ли она его настоящего хоть раз или же это была очередная маска, на которой блестела витиеватая надпись «Для Гермионы Грейнджер». Но все же она надеялась, что его серебристые глаза блестели искренне, когда он смотрел на нее. Но невзирая на все блестящие особенности его превосходного ума, Малфой все равно немного раздражал, хоть Гермиона по прошествии месяцев, проведенных с ним бок о бок, и стала привыкать к нему. Когда они только начали работать вместе, он безумно выводил ее из себя своими шутками и сарказмом, но после она свыклась с таким общением и даже изредка сама отпускала колкости в его адрес, стараясь применить его же методы, но это лишь больше раззадоривало Малфоя. И ей это нравилось. Она порой ловила себя на противоречивых мыслях, которые все чаще закрадывались в голову. С одной стороны, Малфой вел себя раздражающе и постоянно провоцировал ее, но с другой — Гермионе все равно было комфортно в его обществе. Наверное, даже слишком. Но особенно ее раздражала его манера отправлять ей такого рода записки, то есть вызывать в удобное ему время, в удобное для него место, ничего не объясняя. А пользовался он этим приемом весьма нередко. У нее создалось впечатление, что он даже делал это назло ей, но каждая из встреч была информативной, поэтому приходилось мириться с этой причудой. В последние недели у Грейнджер практически не оставалось свободного времени, так как они с Малфоем работали над расследованием, затянувшимся почти на месяц, а такого в их практике еще не было, ведь каждое дело раскрывалось максимум за пару недель. Но этот проект оказался чем-то совершенно иным. Уже более двадцати волшебников подавали жалобы в Министерство, в которых говорилось, что различные семейные артефакты, в том числе и темные, исчезали из домов. Если бы речь шла о рядовых безделушках, наделенных магической составляющей, то дело бы не привлекло к себе такого внимания, но обстоятельства были иными: пропадавшие предметы являлись фамильными реликвиями, передающимися из поколения в поколение веками и хранившими в себе сильную магию, основывающуюся на кровном родстве. Но сколько бы два молодых аврора ни ломали головы и сколько бы бессонных ночей ни потратили над отчетами, зацепок почти не было, и им оставалось лишь проводить беседы с потерпевшими. Лишь за последнюю неделю Драко и Гермиона побывали на двух допросах, но так ничего и не обнаружили. Никаких улик. Похитителя будто бы просто не существовало, а предметы исчезали сами собой. Из принципа оба не могли потерпеть поражение в деле и боролись за него, вкладывая максимальное количество усилий. Гермиона глянула на циферблат часов, стрелки на котором показывали половину восьмого, значит, встреча уже совсем скоро. А ведь она хотела отдохнуть, завернуться в плед с книжкой, лежа на диване и попивая мятный чай, хотя бы в пятничный вечер. Неделя выдалась и так слишком загруженной, ведь, помимо затянувшегося и не сдвигающегося с места дела, существовали и другие проекты, которым тоже надо было уделять должное внимание. С самого понедельника Гермиона с предвкушением ожидала вечера пятницы, чтобы отпустить все мысли и просто расслабиться, но, видимо, y судьбы в лице Малфоя были на нее другие планы, а ведь она обещала себе, что потратит эти редкие свободные часы лишь на саму себя. Собрав свои вещи, а точнее, быстро запихнув их в сумку, Гермиона направилась в Атриум к каминам, двигаясь настолько стремительно, как только могла. Почти что пробежав мимо нескольких сотрудников Министерства и кивнув им на прощание, Грейнджер подошла к решеткам. Она взяла горсть Летучего пороха и назвала местоположение ближайшего камина, находившегося в кофейне напротив ее дома. Выйдя из заведения, Гермиона поежилась от резкого порыва октябрьского ветра, который сразу же вытащил пару прядей из ее незамысловатой прически, теперь нагло лезших в глаза, что и так слезились от приветствий осени. Грейнджер заправила волосы за ухо и, закутавшись в мягкий бежевый шарф, поспешила к дому, быстро переходя дорогу. Лондонская осень порой казалась суровее зимы со своими ледяными порывами северного ветра, которые будто пробирали до костей. Но Грейнджер по-своему любила эти месяцы, ведь именно в эту пору особо приятно было сидеть в теплой квартире и слушать стук дождя, который, словно незваный гость, барабанил по стеклам. Осень напоминала о детстве и о временах до войны, когда Гермиона часто бывала в родительском доме. Осень ассоциировалась с уютом и теплом, несмотря на частые проливные дожди и промозглую погоду. Удивительно, но неуютное холодное время года было тождественно спокойствию и умиротворению Она и сама не могла понять почему, просто для нее это было так. Она часто ловила себя на мысли, что что-то несовместимое соединяется у нее в голове, создавая идеальную картину. Гермиона, пару секунд покопавшись в кармане пальто, наконец нашла ключи от квартиры и отперла железную дверь. Она устало остановилась на пороге, складывая сумку и верхнюю одежду на небольшую скамейку около входа, затем посмотрела на себя в зеркало. Пять часов сна в сутки из-за сверхурочных определенно не шли ей: под глазами появились заметные темные круги, которых она не наблюдала со времен учебы, лицо выглядело посеревшим; кудри оттенка крепкого кофе, еще с утра изящно извивающиеся, непослушно спускались по плечам, слегка путаясь между собой. Нужно было привести себя в порядок, ведь ее замечательный напарник в этот раз решил вытащить ее в один из лучших ресторанов магического Лондона. На все про все у нее оставалось минут сорок, учитывая, что добираться до фешенебельного места около получаса. Снова устало вздохнув, она поплелась в уборную, чтобы хоть что-то сотворить с неразберихой на голове и уставшим лицом, посмотрев на которое не знающий бы подумал, что у нее случилось что-то очень трагичное. Поймав свой взгляд в отражении зеркальной поверхности, Гермиона прищурилась и нахмурила брови. Она смыла макияж, стараясь не отвлекаться на легкое жжение в глазах. Коктейль из мицеллярной воды с усталостью. Смешать один к одному. Холодная вода текла по пальцам, а Гермиона пыталась придумать хоть одну отговорку, чтобы не выходить из дома в тот вечер. «Соберись. Надо выглядеть прилично», — уже, наверное, раз двадцатый повторяла она себе, подкрашивая тонкие брови, а затем выбирая тон помады. Она хотела иметь если уж не отличный вид, то хотя бы просто хороший. Гермиона поймала себя на мысли, что вот уже минут десять стояла и меняла прически с помощью палочки, никак не понимая, какую выбрать. Что она, черт возьми, так долго возилась? В конце концов, она проведет в этом ресторане от силы полчаса, не больше, и ее никто там не заметит. Никто, кроме него. Разозлившись на саму себя за то, что она столько времени потратила на выбор прически, Грейнджер остановилась на аккуратных локонах, ниспадающих по спине, и передних прядях, аккуратно скрепленных сзади блестящей заколкой в форме лилии. Гермиона уверенно отвергала идею, которая заключалась в том, что она хотела выглядеть хорошо для Малфоя, ведь ему это совершенно не нужно. Они были напарниками, не больше, даже не друзьями. Они были коллегами, сотрудниками Министерства, работниками Аврората. Можно называть как угодно. Их связывала лишь работа. По крайней мере, Гермиона создала для себя такую ширму, прикрывающую ее искреннее любопытство персоной Малфоя. Он был для нее загадкой. Пожалуй, единственной загадкой, непостижимой ее уму. Она смотрела на него и видела лишь сплошные шифры. Пытаться понять его было сродни чтению неизвестных рун без словаря. Но она отчаянно хотела обрести этот словарь. Чисто из любопытства, конечно же, потому что ее привлекали неразгаданные задачи. Однако он всегда был эталоном сдержанности и никогда не переходил рабочие границы. Наверное, Малфой видел в ней лишь коллегу, и она хотела, чтобы хотя бы на этом их мысли сошлись. Но это было не так, сколько бы она того ни отрицала. Иногда ей казалось, что каждый новый день она встречала незнакомца, так хорошо ей знакомого. Она почти ничего не знала о нем. Не знала, какие книги он читает. Не знала, где он проводит выходные. Не знала, какой чай он пьет. Она практически не знала его, несмотря на свои отнюдь не робкие попытки продвинуться в этой неизведанной чаще. Зато он будто читал ее как открытую книгу, подмечая каждую деталь. К тому же этот самовлюбленный придурок всеми силами показывал свое превосходство в этом деле над ней. По утрам он приносил Грейнджер ее любимый мятный чай, посмеиваясь над неловким выражением ее покрасневшего лица. Почти всегда угадывал причину ее беспокойства, если таковое существовало, будь то небольшой спор с Роном или Гарри или же просто плохое настроение. Он всегда знал, когда надо остановиться в споре. Знал, что не нужно говорить, чтобы не задеть за живое. Его шутки никогда не были обидными, но часто балансировали на тонкой грани, а он, будто умелый акробат, ловко выделывал словесные трюки, грациозно танцуя по лезвию ножа. Неужели она настолько предсказуема? Или же это его особенность — заглядывать в людей без легилименции? Создавалось впечатление, что он всегда на шаг впереди в их «отношениях», всегда знал, что сделать и что сказать, но она так не умела, из-за чего искренне злилась на него, а в большей степени — на саму себя. За то, что постоянно проигрывала ему. Было бы глупо отрицать, что ей не хотелось понять его хоть на секунду, ведь она и правда считала его интересным человеком. Он больше не был тем избалованным слизеринцем, который всегда шел напролом и высказывал каждую свою мысль, пусть и даже самую обидную. Подростки часто не отдавали себе отчета, сначала делая, а потом уже думая. Этот возраст являлся адской смесью из амбиций, желаний, стремлений, недовольств и гормонов. Но он больше не был тем, кто ненавидел и презирал всех вокруг, считая их недостойными его присутствия. Он стал другим — расчетливым и холодным, скрытным и спокойным. Но такой Малфой нравился Гермионе куда больше. Раньше бы она удивилась, очень бы удивилась, если бы узнала, что сможет провести хотя бы минуту в его обществе, не превратившись в пышущий яростью комок нервов, но теперь все было иначе. Она чувствовала себя комфортно в его компании, может, даже слишком. Она не боялась поворачиваться к нему спиной или шутить над ним. Она не опасалась услышать в свой адрес очередное отменное ругательство. Просто ей стало спокойно. Они могли часами напролет сидеть над документами, лишь изредка перекидываясь короткими фразами, и эта тишина ни капли не была давящей — она казалась умиротворяющей и идиллической. Они оба изменились. Он больше не считал ее отребьем магического общества, грязью под ногами. А она, в свою очередь, перестала думать о нем как о несостоявшемся убийце и Пожирателе смерти. Возможно, они приняли друг друга. А может, смирились с обстоятельствами, устав бороться за свои предрассудки. Гермиона хотела, чтобы он видел в ней не только ум, разгадывающий преступление. Она хотела, чтобы он видел в ней личность — ее настоящую, а не просто напарницу. Она и его хотела увидеть таковым, лишь бы он дал ей эту призрачную возможность. Учтивый. Отстраненный. Бесстрастный. Какой же он настоящий? В чем его секрет?