Оффлайн Ведьма

      Есть такая штука как предел, точка или черта, после которой уже нет возможности что-то терпеть или откладывать. Разговор с Ниной о её великих господах тупожорах я откладывала столько, сколько могла, и каждый раз искала оправдание тому, почему я молчу. Вначале хотела поподробнее узнать о споре, затем решила, что пока не до того и нужно решить другие вопросы. Затем была Ида и Нинина драма с Мочалиным, получившая очередной виток.       И вроде бы оправдания существенные, только причина была всё же в другом. Несмотря на вселенское чувство справедливости и негодование, поднявшееся во мне после того, как Никита рассказал о споре на Яйцеву, я всё же испытывала чувство гадливости и подсознательно не хотела лезть в это дельце, пахнущее маскулинной гнусностью. Это мой самый нелюбимый запах.       В моём представлении именно так пахнет всё, что имеет отношение к мужской неадекватности. А целой толпой спорить на одну девушку — это что-то, что точно не имеет ничего общего со здравым смыслом.       И всё же я не находила в себе сил, чтобы затеять этот разговор.       Но Сёма, мой бравый коллега, сделал всё, чтобы я эти силы нашла, ведь он, как хороший коллега и товарищ, всегда помогал мне решаться на что-то.       Конечно же, это сарказм, и от Сёмы помощи было, как от заржавевшего замка в уличном туалете. Вроде есть, но ветер дверь открывает.       Да и если уж быть честной, сомневаюсь, что он обрадовался моему вмешательству.       Но давайте по-порядочку….       Утром четверга я проснулась с горем пополам от звонка Рустика, который решил оповестить меня, что я могу забрать ноутбук. Тем утром голоса и желание разговаривать у нас было одинаковыми — ниже минимально допустимого уровня. Правда, причины этого были разные — Рустик просто такой по жизни, я же писала всю ночь. Буквально всю.       Уснула я на рассвете, и то только потому, что разрядился мой личный ноут, а меня победила жопная лень. Вылезать из кровати и идти на другой конец квартиры за зарядкой показалось мне буквально невыполнимой задачей.       На звонок же Рустика я ответила с третьей попытки — он оказался настойчивым человеком и звонил, пока я не подняла трубку. Диалог у нас сложился на диво короткий и, мне кажется, так могли бы разговаривать зомби:       — Забирай, — прокряхтел он.                    — Угу, — ответила я, а он отключился.                    Поменяйте «забирай» на «мозги», и всё сложится, как кубик Рубика в руках профессионала.                    В то утро в офис я собиралась тоже в темпе мертвеца, и можно считать чудом, что, во-первых, причесалась, а не пошла с осиным гнездом на голове — так, если что, бабушка называла мой домашний пучок, — а, во-вторых, я вытащила себя из пижамы и впихнула в чистые вещи. На большее, как вы понимаете, меня не хватило.                    Кофе я пила уже в машине крошечными глотками из термокружки, которую подарил маме Дар несколько лет назад. На ней было напечатано «Не злите маму», но слово «мама» зачеркнули и сверху эффектом маркера написали «Ведьму». У мамы кружка не прижилась: отстояла в шкафу какое-то время без надобности. А потом я как-то уезжала на работу из родительского дома и сварила в ней кофе с собой. Кружку, как вы понимаете, никто никому не вернул, хоть она и была не совсем удобная и не влезала в подстаканник, так что рулила я, как курица или же динозаврик с короткими лапками. Так ещё и спать хотелось безумно: глаза слипались, а дорога чуть ли не плыла перед глазами.              В общем тот факт, что я доехала до офиса без приключений, не уснув по дороге и не попав в какую-нибудь гадкую аварию, можно считать вселенской защитой.                    В «РеклаМаме», как всегда, народу было много и на парковке, и в здании, но я пребывала не в том настроении, чтобы хоть с кем-нибудь разговаривать или улыбаться. И, похоже, лицо у меня было более чем говорящее, потому что ко мне никто не подходил и не делал попыток завести диалог о погоде.                    Мой план был чётким, как чертежи на геометрии: дойти до Рустика, забрать ноутбук и свалить восвояси досыпать в квартире. Всю степень моего недосыпа можно было понять только по тому, что шла я по офису, сжимая в руках кружку с недопитым и не остывшим кофе, ведь я, идиотка, впопыхах сварила его слишком горячим.                    И в целом могу сказать, что план мой был хорош, следовала я ему неукоснительно, и всё было бы просто чудесно, если бы после акта приема-передачи рабочего аппарата я не решила спуститься на первый этаж по лестнице, потому что мне было лень ждать лифт, а потом ещё и ехать в нем с другими людьми.                    Так и получилось, что, решив сбежать от общества, я нарвалась на Сёму и его тактические планы. Хотя какие «планы» — скорее так, мелочные помыслы.                    Семён Лисичкин, предки которого либо охотились на лис, либо собирали грибы — человек, которому я всегда помогала и даже периодически прикрывала по работе — оказался гнидой. Ну или же ядовитым грибом в корзине грибника.                    Я медленно спускалась по лестнице и застыла как вкопанная между шестым и пятым этажом, когда до меня откуда-то снизу донесся Сёмин голос.                    — Лёва, ты думаешь, почему я в этот спор влез-то? Я её, ещё когда она только устроилась к нам, пробил. У меня друг смышленый есть — может всё и на всех нарыть. Наша Ниночка — дочка богатых родителей. У её отца огромная ферма. У него молоко закупают мелкие сети, а за его фруктами из Москвы приезжают. Дядя при деньгах с большим домом и единственной дочерью, которая работает от нефиг делать...                    В этот момент у меня по спине холодок побежал.                    — И что, думаешь завоевать её и обскакать остальных? — ответил Лёва, и голос его показался мне очень знакомым. Я его точно уже слышала. И не раз. Захотелось перегнуться через перила и посмотреть, кто же это обсуждает с Сёмой Нину, но в целях конспирации я этого не сделала.                    Сон как рукой сняло. Праведный гнев бодрит лучше любого кофе. В голове сразу же созрела мысль. И я тут же достала телефон и включила диктофон, который иногда использовала на совещаниях, чтобы не забыть, что важного там обсуждалось.                    И сделала я это ох как вовремя, потому что через пару секунд Сёма гадко так хохотнул и продолжил:                    — А что, почему бы и нет? — с насмешкой в голосе осведомился Сема. — Ты сам подумай, мы все скинулись по пятнашке, и суммарно это неплохая сумма для победителя. Но это ничто по сравнению с богатым папой, который идёт в комплекте к дочке.                    — Ты так говоришь, словно Нина не может считаться призом! — рассмеялся Лёва. — Она красотка, каких ещё поискать надо…                    — Эй, нет, — перебил его Сёма. — Она корова на сухом пайке. Я её детские фото нашел, так она там такая, что без отвращения и не взглянешь. Складка на складке, вся жиром заплывшая. Так что Яйцева никакой не приз: если родит, то станет такой же жирной, как и была. Я вообще думаю, что ей отец пластику проплатил, чтобы дочь-урод не портила внешний вид семьи.                    В этот момент моим единственным желанием было спуститься на пару пролетов и огреть Сёмочку кружкой по голове, а потом ещё, схватив за шкирку, спустить вниз по лестнице, чтобы гадёныш пересчитал зубами ступеньки.                    — Да не верю я тебе, — ответил Лев. — Она натурально красивая. Мне кажется, даже ничего себе не колола.                    — Лёва, ты дурак или прикидываешься? Когда есть большие деньги, ты никогда в жизни не узнаешь, была там пластика или нет.                    — Сём, ты когда врешь, не завирайся-то. Я своим глазам верю.                    — Тебе доказательства нужны? Что Яйцева корова?                    — Сём, мне не надо. Мне вообще по боку, была она пухлой или не была. Ты мое пузо-то видел? Надо мной сестра смеется, что мы с ней в один срок забеременели, только она родила, а я всё ещё вынашиваю бегемотика.                    — Лёва, мне с тобой не спать, так что мне на твой живот пофиг. А вот толстая баба — это отвратительно. Как представлю все эти складки, аж жуть берет.                    Я стояла, прижавшись к стенке, и меня буквально трясло от гнева. Надо же, как Сёма легко и играючи переобувался в воздухе… Какой же он мерзкий и двуличный! Как идти к Психу с отчётом, так его аж трясет от страха, а как обсуждать и осуждать женщину за что-то, так он король.                    И я вдруг поняла, что даже в качестве обличения не смогу показать эту запись Нине. Ведь ей будет больно. Даже когда тебе абсолютно плевать на человека, всё равно неприятно знать, что он думает о тебе подобным образом.                    — А почему ты думаешь, что она клюнет именно на тебя? Белозёров вот хоть и ведет себя как нытик, но ей он по статусу больше подходит.                    — А ты думаешь, её волнует статус? Она бегает за Мочалиным. А он ей по статусу точно не подходит.                    — С чего ты это взял?                    — Своими глазами видел, как она ему чуть ли не в любви клялась. Так что побуду с ней добрым и милым — и вот она уже моя. Я же явно лучше этого мелкого заики.                    Никогда бы не подумала, что меня может задеть обесценивание других людей. Я была о Сёме куда лучшего мнения. Но, наверное, не зря моя мама как-то сказала мне, что лучший способ не разочароваться в жизни — никогда не делать о людях преждевременных выводов и не наделять их теми качествами, которые присущи лишь вам самим. Марфа Васильевна временами умела говорить красиво.                    Всё ещё держа в руках кружку с недопитым кофе, я свинтила с нее крышку и, другой рукой подняв сумку с ноутбуком со ступенек, пошла вниз, громко топая. Даже это не смогло скрыть громкого Сёминого шепота:                    — Ладно, потом поговорим…                    Господа заговорщики стояли на три пролета ниже меня и в наглую курили под знаком «курение запрещено».                    — О, Саш, ты снова тут, — воскликнул Сёма, заметив меня, пока я разглядывала второго участника пари. Им оказался Лев Грибоедов — неказистый, с худыми ручками и ножками и с огромным пивным животом. Его я шапочно знала, как и всех работников «РеклаМамы», даже как-то острила на тему его фамилии, но не более того.                    К его счастью, не вызывал он у меня такого отвращения, как Сёма.                    — Что, по работе соскучилась? Небось сидишь дома, плюешь в потолок и…                    Договорить Сёма не успел, потому что я, стоя на пару ступеней выше него, вылила ему на голову кружку кофе. К сожалению, Дар когда-то поскупился на качестве термокружки, так что я не сварила голову Сёмы в кипятке. Возможно, мой брат просто знал, что однажды я натворю что-то подобное, поэтому он никогда не дарил мне термокружек...                    — Клевер, ты в своём уме? — закричал Сёма, глядя на меня во все глаза, пока струйки кофе стекали по его лицу, заливая ворот бежевой футболки.                    — Более чем, — ответила я с милой улыбкой и выдала: — Сворачивал бы ты свои матримониальные планы, а то, боюсь, начальству это не понравится. Ты же знаешь Психича, он и не за такое увольнял.                    Возможно, с моей стороны было очень опрометчиво обливать коллегу кофе на лестнице, где нет ни одной камеры. Но, к моему счастью, у Грибоедова разума было куда больше, чем у Лисичкина, потому что когда второй с матерными высказываниями в духе «не лезь не в своё дело, курица косорылая» шагнул ко мне, первый схватил того за руку и настоятельно порекомендовал не быть идиотом.                    Вот только спор на этом не закончился, и ещё где-то с полчаса мы стояли на лестнице и орали друг на друга. Если кратко, то в ходе грибного спора, названного так исключительно из-за участников, я вдруг узнала, что меня все эти годы считали начальственной подстилкой, тупой овцой и крашенной мандой.                    С последнего я аж в осадок выпала. Нет, ну правда, я ожидала чего угодно, но обвинение в том, что я крашу волосы — стало последней каплей. Да, каюсь, я устроила драку на лестничной клетке, на пролете между третьим и вторым этажом. И даже Грибоедов не мог ничего поделать. Хотя, наверное, только из-за него меня там не укокошили. Сёме было сложно: с одной стороны я драла его за волосы, а с другой Грибоедов выкручивал ему руки и просил не делать глупостей.                    На этот безумный ор, шум и гам, вскоре подтянулись некоторые работники агентства, в том числе и Никита.                    Что ж, надо было видеть лицо Хохмина, когда он, растолкав толпу на верхнем пролёте, спустился вниз и уставился на меня, сжимающую в руках по два клока Сёминых волос. Шок, изумление, неверие и немой вопрос «почему» перемешались у него во взгляде.                    Осмелюсь предположить, что у меня всё-таки имеются проблемы с самоконтролем.                    Но я всё же смогла выкрутить ситуацию в нужную сторону. Когда Хохмин спросил, что тут происходит, я трагическим взглядом окинула собравшихся и, разрыдавшись на публику, принялась истошно вопить, что Сёма поспорил на Нину, а ещё хотел удушить меня, потому что я подслушала их разговор.                    Плачущая женщина, как оказалось, оружие массового поражения. Ей верят почти всегда.                    Так и вышло, что уже в обед весь офис кипел от сплетен. Вся правда выплеснулась наружу, прорвав плотину тихих шепотков, потопив под собой тот факт, что Александра Клевер — в принципе, хорошая и милая девушка — имеет в своём роду не только ведьм, но и борцов без правил, которые не только могут выдрать волосы и избить зарядкой, но ещё без зазрения совести бьют промеж ног.                    На кружке было написано «Не злите Ведьму», и теперь, возможно, это мой новый девиз.

***

      Я ещё не успела отъехать от офиса, когда мне позвонила Нина и надтреснутым расстроенным голосом спросила:       — Это правда?       Знаете, столько разочарования в мире было в этом голосе, что я вдруг растеряла весь тот запал, с каким бросилась на Сёму, чтобы проучить паршивца. Сидя в машине и глядя через стеклянные окна на лифты первого этажа, я всё думала, что же ответить.       — Саш, почему молчишь? Семён, Лёва и другие… Они правда поспорили на меня? И даже деньгами скинулись? Саш, ну скажи! Мне это сейчас Юля рассказала, и я ей не поверила — это же так гадко! Но вдруг… вдруг это и правда…       Мне почему-то в этот момент вспомнился другой Нинин тупожор — сын маминой подруги или что-то в этом духе. Первая любовь Нины. И почему же ей так не везет с мужчинами? Куда ни плюнь — везде одни неадекваты. Неудивительно, что она так вцепилась в Мочалина, который единственный бегал от неё, а не за ней.       — Нин, мне неприятно об этом говорить, — честно призналась я, так и не найдя в себе сил для обличительной речи.       — Понятно, — только и смогла что выдавить она в ответ. — Значит, это правда… Знаешь, я тут сижу в вашем с Ташей кабинете и просто не знаю, что делать. Как мне дальше тут работать?       В её голосе мне послышались слезы. Тихие, мучительные.       — Саш, это же даже не смешно. Ни разу не смешно.       — Согласна.       — Я же ко всем всегда с душой. Никому зла не делала. А они решили, что на меня можно поспорить. Взрослые же люди, а так жестоко…       — Сомневаюсь, что они думали о жестокости. Просто хотели выяснить, кого из них ты выберешь, — попыталась сгладить углы я.       — Никого! — возмущенно воскликнула Нина. — Я теперь вообще сомневаюсь, что мне хоть кто-то нужен.       — А Мочалин? — попыталась переключить подругу я.       — Это другое, — вознегодовала Нина. — Никогда не смей сравнивать его с ними. Он хороший. Добрый!       — Да-да, ангел во плоти, я помню, — не без иронии ответила я, следующие полчаса слушая о том, какой Мочалин молодец. Вот тебе и тяжёлая участь чьей-то подруги: вечно слушать о том, какой парень хороший или какой он гад.       Так что я очень удивилась, когда она вдруг спросила, как там Серёжа. В итоге мне пришлось пересказывать эпопею его деревенской драмы, и Нина оказалась куда более благодарным слушателем, чем я.       Временами она смеялась, а в конце даже предложила мне написать рассказ на эту тему. Ведь драка Алёши заслуживает того, чтобы быть увековеченной в веках. Как, собственно, и моя драка за волосы и честь подруги.       Прощались мы с Ниной уже на чуть более светлой ноте, когда я ехала домой дорабатывать свой день. И, что самое странное, я забыла спросить, смогла ли Нина догнать и успокоить Серафима. Мочалин как-то немного померк на фоне Сёмы.

***

      Серёжа позвонил мне уже поздно вечером, когда я, сидя на кухне, пыталась писать. Ну, как пыталась — тупо смотрела на абзац, которым закончила историю про «Водительский отворот» и не могла подобрать слово, чтобы начать. Со мной такое иногда бывало. Крутишь в голове фразу, и всё что-то не то, не так. Не вкусно. Не звучит. Хотя, казалось бы, что может быть проще, чем написать всё, как есть. Открыть поток в голове и просто стучать пальцами по клавишам.       Но для меня процесс писательства сравним разве что с радио. Иногда ты ловишь идеальную волну, и всё идет как по маслу, строчки ложатся сами собой, а ты только диву даёшься, как всё хорошо получается. Иногда же облака или что-то там ещё мешают поймать волну, и вот ты уже пишешь, скрипя зубами, и всё время удаляешь слова, фразы и даже целые страницы. А бывают дни, когда твой приёмник ловит лишь белый шум, и ты не можешь выдавить ни строчки и злишься, ведь есть графики, планы, и ты должна сегодня написать хоть что-то, потому что есть читатели, и они ждут. Но твоё радио молчит, и ты рада любому поводу, чтобы отвлечься, переключиться, оправдаться перед совестью за то, что Муза сегодня не поёт для тебя.       Так что да, звонку Серёжи я обрадовалась, как никогда.       — Что делаешь? — спросил он вместо приветствия, стоило мне принять вызов.       — Пишу, — ответила я, закрывая ноутбук, ведь сегодня я явно не могла писать, хотя вчера всё было более чем хорошо.       — Что пишешь?       — Рассказ.       — О чём?       — О маме… и папе, — ответила я, прежде чем успела подумать. И только когда слова слетели с моего языка, я поняла, как жёстко прокололась. Снятие табу с одной темы словно открыло замки на моём языке, и тот стал самым болтливым на свете и теперь я могла ляпнуть Серёже всё, что до этого скрывала.                    — Семейные мемуары?                    — Что-то вроде того, — уклончиво ответила я. В какой-то степени рассказ о Ведьме и её непреднамеренной любви можно считать семейными хрониками.                    — И как, успешно? Когда ваш начинающий читатель сможет ознакомиться с рукописью?                    — Как только ваш начинающий писатель её закончит, — ответила я, а про себя заменила «как» на «если», потому что сегодня я явно не была писателем. А от моих потуг выдавить из себя хоть строчку попахивало графоманией — необходимостью написать хоть что-то.                    — Буду ждать как самый верный фанат, — пообещал Псих, и я рассмеялась.                    — Боюсь «Безликая Леди» и «Кошечка без помёта» с тобой поспорят.                    — А кто это? Я их знаю?                    — Одни из моих постоянных читательниц. По крайней мере я предполагаю, что они всё-таки женщины.                    — Да, было бы странно, если бы мужчина назвал себя «Кошечкой без помета».                    — А «Безликая Леди» тебя не смущает?                    — А должна? — искренне удивился моему вопросу Серёжа.                    — Не знаю, — пожала плечами я, включая телефон на громкую. — Ты же про первую сказал, что это странный никнейм.                    — Эй, нет, это нормальный ник, — воспротивился Серёжа. — Странный — это у Никиты. Он в соцсетях везде записан как «Иерофант Кунист».                    Я встретилась взглядом со своим отражением в стекле и на секунду подзависла, пытаясь уловить отсылку.                    — Подожди— как кто? Иерофант…                    — К-У-Н-И-С-Т, — по буквам повторил Псих.                    — Ну предположим, кто такой Иерофант я знаю. У греков он был верховным жрецом Деметры, кажется. А в Таро это карта, предвещающая отношения. Но «кунист» — это вообще кто?                    — Тут своя логика, и, кстати, она недалека от Таро. В студенческие годы одна девушка сказала Нику, что он потрясающе делает куни. Ну, он так возгордился, что и решил вынести это в массы. Мол, может наладить отношения кунилингусом.                    И тут меня прорвало. О, добрые предки, как я ржала.                    — А Таша в курсе? — спросила я, вытирая выступившие в уголках глаз слёзы, когда меня чутка подотпустило. Нет, ну вы только подумайте, что за тараканы в голове у этого человека!                    — Глупый вопрос, Саш, она, конечно же, всё знает. Но что думает по этому поводу, мне неизвестно. Знаешь ли, у меня нет привычки водить задушевные диалоги с девушками своих друзей.                    — А зря, очень даже зря. Столько всего интересного тогда бы узнал…                    — Мне вполне хватает разговоров с моими друзьями, из которых я узнаю, что моя девушка участвует в драках за чью-то честь. А потом ещё выслушиваю часовую лекцию о том, что у моей девушки есть парень, который совершенно за ней не следит. И если бы моя девушка была бы моей девушкой, то я бы уж точно не позволил бы ей участвовать в подобном.                    — Ты хоть понимаешь, как странно это звучит?                    — Более чем. Поэтому я даже рад, что у меня не настолько хорошо с интернетом, чтобы Никита дозвонился мне по видеосвязи. Вряд ли я смог бы сдержать смех, если бы видел его возмущенное лицо.                    — А что его так сильно возмутило?                    — Он переживал за тебя. Боится, как бы ты в беду не влезла.                    — Какой сердобольный у нас Иерофант.                    — Даже слишком, — усмехнулся Псих и с притворным ужасом поведал: — Представляешь, он ведь даже предложил мне отбить у себя девушку, правда я так и не понял, зачем мне это…                    — Да я так и поняла, что у Никиты своя логика.                    — Если бы только у него, — устало вздохнул Серёжа. — Иногда я думаю, что всё человечество массово сходит с ума, а я сижу в эпицентре торнадо и наблюдаю, как других мотает на этой бесконечной карусели.                    — Ну-ка, — протянула я, вставая из-за стола, чтобы сварить себе кружечку кофе. Да, я пью кофе на ночь, и никто мне не указ. — Колись, что там у тебя творится. Требую подробностей.                    — Да какие там подробности, просто у Алёши новый друг Кирилл.                    — Какой такой Кирилл? — решила всё же уточнить я, хотя прекрасно понимала, о чём там может идти речь.                    — Тот самый, — развеял мои сомнения Псих. — У них там какой-то свой вайб. Сначала проколоть колеса, потом подраться, а затем дружно бухнуть в травмпункте и закорешиться. Если ты не знала, то у Кирилла к Алёше претензий нет, они просто друг друга не поняли. А Белозёров считает, цитирую, что Кирилл «классный чувак, и его жизненная позиция очень мощная». Уметь стоять на своем — это, по мнению нашего товарища, самое важное, что может быть в человеке.                    — Никогда не понимала, как мужчины могут дружить после драки.                    — И не поймешь, это что-то за гранью… типа женской логики.                    — Серёж, я вот другого не пойму, почему иногда твои высказывания вызывают у меня острый приступ желания...                    — А вот тут, пожалуйста, поподробнее.                    — … Придушить тебя поясом от нафталинового халата моей бабушки, — милым голоском ответила я.                    — А я уже было решил, что ты по мне соскучилась и ждёшь не дождёшься, когда я вернусь. А ты всего-то хочешь меня задушить. Какая-то ты не романтичная, Сашенька.                    — Что поделать, если тебе досталась такая совершенно не романтичная натура, — нарочито сухо ответила я, а внутри всё словно светилось от трепета и нервного возбуждения, что прорывалось наружу широкой улыбкой. — Сам виноват.        — Точно, — хмыкнул он. — Я, знаешь ли, люблю лезть под знаки «осторожно, злая собака» или «впереди радиация».        — Собрался получить лучевую болезнь? Я, конечно, то ещё солнышко, но ведь не радиоактивное.        — Нет, ты тёплое солнышко, — и когда я уже обрадовалась, что Серёжа может быть милым и делать прекрасные комплименты, он добавил. — Но даже от тёплого солнышка у неподготовленного будет ожог. Но не переживай, я принимаю солнечные ванные последние пять лет. У меня иммунитет.        — Что ещё скажешь? Может быть, ты вакцинирован?        — Саша, не говори глупости, ты меня ещё не кусала, чтобы я был вакцинирован.        — А поцелуи не считаются? — тоном философа спросила я.        Серёжа на том конце трубки задумался, секунд на пять и тем же тоном, что и я, ответил:       — Нет. Вакцина вводится либо внутримышечно, либо подкожно. А поцелуй — это слюнообмен, так что теоретически его можно приравнять к лекарству.        — Постой-ка, а от чего это я тебя лечу?        — От скуки, — предложил Серёжа.        — Только ты мог придумать такой скучный ответ. А как насчет того, что ты неизлечимо болен?       — Чем? Воспалением злобности?       — Нет, конечно. Не неси глупости. Ты болен любовью ко мне.        — А это окончательный диагноз?        — Да, — кивнула я. — Я тебе, как доктор, говорю.        — Хм… не знаю даже. Я сомневаюсь в вашей компетенции. Может, мне стоит проконсультироваться у другого врача?       — Серёжа, — назидательно-предостерегающе протянула я, — ещё хоть одно слово, и я иду за поясом от халата.        — Только если хочешь его снять, — рассмеялся он и бросил трубку, а я так и осталась стоять на кухне, взбудораженная нашим разговором.        Наверное, хорошо, что Серёжа сейчас был слишком далеко. Если судить по тому, как я себя чувствовала, не исключено, что наша история не получила бы резкого развития, окажись он от меня на расстоянии вытянутой руки.        Интересно, если поцелуй — это лекарство, то как бы Серёжа обозвал соитие? Курсом лечения? Или химиотерапией?

***

      В пятницу Нина позвонила мне в обед и предложила посидеть где-нибудь «чисто по-девчачьи» и спустить пар от накопившихся за неделю проблем. Что в интерпретации Нины значили «женские посиделки», я уже знала, и в интерпретации моей мамы это значило что-то в духе бытового алкоголизма, когда ты пьешь уже не редко, но достаточно метко. И я подумывала над тем, чтобы отказаться: всё-таки моя печень не выдержит больше одной попойки в неделю… Но у Нины был такой уставший и грустный голос, что я согласилась.        Так что тем вечером я ждала Нину после работы в «Тихой заводи» и пила кофе из чашки в форме лейки, когда увидела Викторию с отцом, вышедших из машины и направившихся в то же заведение, в котором уже сидела я. Она была с высокой прической, собранной тысячей заколок, и в непривычном моему взору платье, словно сошедшем со страниц модных журналов минувшего века: с пышной юбкой до колен и с закрытыми рукавами. Совершенно не похожее на её обычные драные джинсы и растянутые футболки, в которых я её чаще всего видела. В моей голове, как не удивительно, промелькнула мысль о кукле, которая была у меня в детстве. Дорогая, красивая, идеальная, за которой я следила так, что она сверкала. Вот и Вив, идя под руку с отцом, одетым в костюм и с зализанными назад тёмными волосами, напоминала мне куклу. Грустную, высокомерную куклу.       Сказать, что в этот момент я испытала чувство внутренней гадливости — это ничего не сказать. Мысленно меня корёжило и завернуло в бараний рог, а потом вернуло обратно.        Я невзлюбила Вив с первой нашей встречи, собственно, как и она меня.        Так что неудивительно, что в моей голове тут же промелькнула мысль свалить из кафе, пока она меня не засекла. Я даже успела написать Нине, что в пиццерии неподалеку, наверное, будет получше, но тут Вив под руку с отцом вошла в зал, и, как назло, мы встретились с ней глазами. Она изумилась и, кажется, даже испугалась.        Ну а я стёрла так и не отправленное сообщение. Ведь если бы я ушла после того, как она меня заметила, происходящее очень сильно походило бы на побег. А я не то чтобы любитель убегать, тем более от Вив. Хотя не скрываю, что чаще всего я стараюсь её избегать. Но в этом нет ничего удивительного. Куда страннее было бы, если бы я любила купаться в выгребной яме. А голова Вив немногим отличается от этой ямы.        К моей величайшей радости, кафе оказалось более чем заполнено, и их посадили настолько далеко от меня, насколько это было в принципе возможно. В результате я видела только тёмную макушку отца Виктории, да и то если выворачивала шею и направляла свой взгляд строго через узенькую щель меж двух цветочных ширм.        Если постараться, можно было даже представить, что мы сидим в разных заведениях.        Вскоре же пришла Нина и уволокла меня в водоворот «РеклаМамовской» драмы и грибных споров. Оказалось, после моего вчерашнего выхода на бис, не заслужившего овации, история со спором не закончилась.        В общем, все участники дельца, которое даже не смогло качественно себя развернуть, по-разному отреагировали на то, что Нина всё узнала.        — Лёва сегодня приходил извиняться, — перечисляла Нина загибая пальцы, пока мы ждали наши брускетты. Перед ней таял в бокале лимонада лёд. — Денис и Егор от меня бегают. Буквально. С одним я столкнулась в лифте: тот остановился на этаже, открылся, Денис меня увидел, обомлел, вдруг театрально всплеснул руками, сказал, что забыл сигареты и убежал. А Егор теперь уходит в противоположную сторону, когда видит меня в коридоре. Белозёров же, наверное, ещё даже не в курсе, что его раскрыли. Ну а Сёма — это просто уникум. Мне бы его непробиваемость. Представляешь, я сегодня на обед не пошла, кусок в горло не лез, ну и осталась сидеть в опенспейсе на третьем этаже.       — И что? — спросила я. — Он явился с извинениями?        Я правда всё ещё думала, что он может измениться и осознать свою вину. Но, как оказалось, я слишком хорошо думаю о людях.       — Если бы! — С горьковатой усмешкой воскликнула Нина. — Такой наглости, как у него, мне кажется, ни у кого нет. Он пришел и принялся мне объяснять, что, мол, если я уже слышала слухи, то они не совсем верные. Он просто узнал о споре и решил вклиниться в него, чтобы позаботиться обо мне. Ведь я такая «девочка-девочка» и не смогла бы справиться с таким мужским напором. Он хотел дать мне шанс.       — Сразу найти паршивую овцу в стаде баранов? — не сдержала колкости я.       — Нет, найти правильно мужчину, — не без сарказма ответила Нина.        — А правильный — это, конечно же, он?       — Без понятия, — пожала плечами девушка, — я не успела спросить. Меня в этот момент замдиректора позвала. Ты знала, что Психич, перед тем как уехать на эти свои озера, оказывается, дал рекомендацию, что меня можно принять в основной штат на должность младшего помощника?       — Что-то я не вижу радости на твоем лице, — протянула я, потому что Нина сею новость выдала таким кислым тоном, словно совершенно не хотела работать в «РеклаМаме».        — Да нет, я рада. Всё-таки Психич признал меня кем-то большим, чем низшим звеном в офисной иерархии. И если бы я узнала об этом в начале недели то, наверное, пищала бы от радости. А сейчас просто не знаю, соглашаться мне или увольняться.        — Увольняться? — не поверила своим ушам я. — Это ещё почему?       — Некомфортно мне теперь там. Я же ко всем всегда с душой, а тут такое. Смотрю на них и плакать хочется.        — Нина, даже не думай! — возмутилась я. — Если кому и увольняться, то только им. Могут всем скопом свои вещички собрать и валить на помойку общества. А ты должна смотреть на них всех с высоко поднятой головой и улыбаться во все тридцать два зуба, чтобы они не только желчью подавились, но и обосрались ей же.        Судя по тому, как Нина смотрела на меня в этот момент, если не задастся с книгами, я смогу писать мотивационные речи и стать коучем по успешному успеху, ведь я уже умею зажигать азарт в глазах людей.        Всё-таки моим девизом по жизни нужно сделать фразу «Бей словом, как пером в глаз, а если не получится — просто бей».       — Да уж, чем больше с тобой общаюсь, тем больше понимаю, почему мне так нравятся твои истории! Саш, ты такая бескомпромиссно живая что ли, — заявила Нина в ответ на мои попытки её поддержать.        Не могу сказать, что её слова были для меня не лестными, скорее наоборот. Они меня даже немного засмущали. И я даже отмахнулась от того факта, что где-то в кафе все ещё сидит Вив и её отец.       Вскоре нам принесли еду, а наш разговор свернул на тему книг, ведь между нами двумя эта тема была куда более связующей, чем всё остальное. Нина любила романы со страстью и юмором, а ещё детективы с женщинами в роли сыщиков и на дух не переносила классику и душную философию для избранных в обертке из умных книг. Нина была обычной девушкой, которая отдыхала с книгой, а не искала в ней нечто большое.       В какой-то момент нашей дискуссии, в которой мы обменивались нашими любимыми романами, я захотела в туалет. Ну и пошла, совершенно забыв о том факте, что рядом с туалетами как раз и сидели Вив с отцом.        — А я-то думала, почему ты решил затащить меня на рабочую встречу! Хотел познакомить меня с ним?! С каких пор ты задался свахой? Я думала, тебе плевать на меня!       Услышала я возмущенный голос Виктории, да так и застыла между двух ширм, что огораживали столики.        — Вика, он неплохая партия. Молодой бизнесмен из хорошей семьи…       — Молодой? — саркастично перебила отца Вив. — Ему сорок пять!       — Сорок четыре, — поправил отец.        — Какая большая разница!.. Ты хоть понимаешь, что он младше тебя всего на десять лет? И ты на полном серьезе предлагаешь его мне?       — Я предлагаю тебе не его, а его бизнес. Его наследство. Активы. Даже несмотря на то, что он развелся и платит жене алименты, он всё ещё неплохая партия.        — Вынуждена отказать, — цинично и холодно ответила Вив.       — Тогда будешь вынуждена отказаться и ещё кое от чего. Твоя студия и твои музыканты оплачиваются с моих денег. Как и твои концерты.        Ответ Виктории я услышать не смогла. Всё-таки девушка, застывшая в проходе, привлекает много внимания. Меня окликнула официантка, спросившая, не нужна ли мне помощь, а потому мне пришлось поспешить в туалет.        Когда я вернулась, их столик уже был пуст.       Однако тем вечером, когда мы с Ниной покидали кафе, я услышала то, что меня сильно удивило. Две официантки стояли возле бара и обсуждали сцену, случившеюся в баре.        — Знаешь, до сих пор поверить не могу, что он её по лицу ударил. Прямо по губам! Такой интеллигентный внешне мужчина… И девушка красивая. А он её со всей дури стукнул и увёл! Я же рядом стояла, вот он мне денег за счёт и всучил — две пятитысячные! — и сказал, чтобы сдачу себе оставила. На чай.        Признаюсь честно, эти слова ещё долго не давали мне покоя. Любимая дочка богатых родителей, которую опекают и дают ей всё, что она хочет… Кажется, что-то подобное я уже писала о Вив. Вот только мои представления не вязались с только что услышанными словами.