Оффлайн Ведьма

      В своей жизни Дар не любил, пожалуй, лишь две вещи — ложь и чрезмерную вульгарность. Не понимал он неуместной пошлости. А от мата в песнях его уши и вовсе складывались в трубочку, и хотелось постучать по голове всех, кто почему-то решил, что музыка — это место для грязи.       Нет, вы не подумайте, он не был чопорной монашкой, что краснела от упоминания гениталий. Он просто не понимал и не принимал подобный жанр, если его можно так назвать.       Вот только современные тенденции шли в разрез с его музыкальным вкусом, выращенным хитами девяностых. И не теми, где пелось про влажные сны и влюблённых в жениха сестры девушек. Музыка, полная вульгарности и душевной фальши, вызвала у него отторжение, потому как по натуре своей Дар был куда более романтичным человеком, чем его сестра. Он вырос тем парнем, который всегда думает о деталях. Тем парнем, что дарит цветы по поводу и без. Он и сам любил цветы, но купить букет себе ему казалось странным — он же всё-таки мужчина. Поэтому Дар покупал цветы девушкам.       Ему нравились поездки с друзьями, ведь в них он чувствовал ту самую пресловутую «романтику» момента. Он придавал большое значение моментам, словам и знакам свыше.       Дар пытался возводить честность на своеобразный пьедестал своей жизни. Поэтому-то никогда не задерживался в отношениях: если он не любил человека или же чувствовал, что его не любят, то уходил и никогда не оглядывался.       Этому его научили первая любовь и мама.       Своеобразным девизом Дара стала фраза «беги туда, где тебя точно ждут». И он бежал. Правда бежал. Но почему-то жизненный путь всегда напоминал бесконечную полосу препятствий, в которой, забравшись на одну гору, вдруг понимаешь, что она и не гора вовсе, а жалкий маленький холмик.В то время как его собственная сестра словно катилась на саночках по гладкому снегу, а не шла по жизни. Родившиеся с разницей всего в один год и выросшие в одной семье в равных условиях, с похожими вводными данными, они смотрели на мир совершенно по-разному. Саша верила в лучшее во всём, всегда искала позитив, никогда не сдавалась, шла на пролом и поднималась, даже когда падала. А падала она частно. Куда чаще, чем показывала остальным. Даже с качелей. Дар помнил, как в детстве Дрия проворачивала одну странную штуку: она раскачивалась на старых деревянных качелях в бабушкином саду и прыгала с них прямо в полёте, плашмя падая на траву. Временами сбивала коленки и стёсывая ладошки. Но она всегда смеялась и в моменте, и после.       Дар же стоял и обмирал от ужаса. Ведь столько всего могло пойти не так. Она могла зацепиться ногой за сиденье. Качели могли ударить её по голове. Она могла приземлиться на какой-нибудь камень. Разбиться. Убиться.       Да что угодно.       И Дар никак не мог повлиять на сестру. Он уговаривал её перестать, угрожал, что расскажет всё маме — в итоге даже рассказал! А Дрие было всё побоку. Даже когда мама ей запретила, девчонка всё равно бегала на качели украдкой, пока никто не видел.       И никто не мог её ни отговорить, ни переубедить, ни запретить делать то, что ей хочется.       Дар же таскался за сестрой каждый раз из благих побуждений. Просто боялся, что сестра упадёт, разобьётся и никто не сможет ей помочь.       Но однажды Дрия просто перестала так делать. И это не было связано ни с каким переломным моментом или разговором. Она просто проснулась однажды летом и пошла на качели. Дар, как своеобразный страж, пошёл за ней. И вот где-то в саду она его отловила и серьёзным тоном, который вряд ли ждёшь от семилетки, сказала:       — Можешь больше не ходить за мной. Мне надоело прыгать.       И ведь действительно: с того дня она не прыгнула ни разу. А Дар осознал, что сестра делает только то, что нравится ей самой. Желания же и чувства других людей Дрия на весы своей жизни попросту не ставила.       Хотя, возможно, Дару так просто казалось, и он толком не знал одного из самых близких своих людей.       Но вы резонно спросите: «Как эта история может относиться к тому, что Дарий не любил ложь и вульгарность?»       Да, собственно, никак. Эта история — лишь иллюстрация к книге под названием «Страхи и тараканы в голове мистера Клевера». А страхов и тараканов у него имелось великое множество.       Когда они с сестрой были маленькими и впервые задумались о том, что имеют в виду взрослые, говоря о тараканах в голове, Дрия нашла им такое объяснение, что, мол, тараканы — это шальные мысли, что блуждают в голове. И чем больше этих мыслей, тем интереснее человек. Правда, интересным он может быть по-разному. Вот баб Вася добрая, и тараканчики у неё светлые. А Княгиня Добронравова — так себе бабушка, поэтому тараканы в её голове напоминают скорее навозную кучу с копощащимися там дождевыми червями. Это, если что, всё Сашины аналогии! Дар относился ко второй бабке не так плохо, чтобы давать ей столь нелестные характеристики. Он считал, что членов семьи не только не выбирают, но и не осуждают, а по возможности ещё и прощают. А если такой возможности нет, то хотя бы смотрят сквозь пальцы на то, что те творят. Такая вот нейтрально-семейная солидарность.       Что же касается тараканов в голове самого Дара, временами их становилось так много, что он и сам вряд ли смог бы за ними уследить.       И именно тараканы и привели его ранним утром в усадьбу Савельевых. Вот вам и поистине прекрасная подводка к событиям длинною в жизнь.       Дело было в четверг. Точнее, всё началось вечером четверга, когда отец попросил Дара съездить на объект, который располагался в сливовом лесу Савельевых, и привести ему папку с документами, потому что сам он забрать не успевал, а прораб, назначенный на объект, жил за городом и дёргать уставшего человека, проработавшего целый день, Петру не хотелось. Поэтому-то он и попросил сына.       И, вроде, казалось бы, простая просьба. Не слишком обременительная. Всего-то и надо съездить туда-обратно на такси и забрать несчастную папку. Сколько бы это заняло у него времени? Полчаса вряд ли, но минут за сорок он бы точно управился.       И при любых других обстоятельствах Дар непременно бы поехал. Вот только в мире его отца не существовало той переменной, что влияла на решения Дара сейчас.       Савельевы и Ида шли в одном наборе. Явиться туда означало встретиться с ней.       А от одной только мысли о ней тараканчиков Дара корёжило, как маньяка от электрошокера. Нет, вы сами посудите — она пришла, взбудоражила его, а потом взяла и просто пропала! Будто не из-за него она явилась в клуб. Будто не его она ударила сумочкой. Будто он ничего не значил.       И это злило.       А шальной обиженный тараканчик в его голове бегал и визжал, топая ножками:       — Ах, так! Тогда и ты мне не нужна!       Кажется, так выглядит вторая стадия принятия, которая наступила после того, как его тараканы устроили целое совещание на тему «она же обязана нам позвонить».       Вот только Ида не звонила. Ни в субботу. Ни в воскресенье. Ни в понедельник. Ни во вторник. Ни в среду. Ни даже в четверг.       И Дар принципиально не спрашивал у Саши, не случилось ли с ней чего-нибудь. Потому что он тоже умел играть в эти игры «кто кого заигнорит больше».       А поехать к Савельевым и даже мимоходом встретиться там с ней, значило проиграть в игре. Словно помахать перед ней белым флагом со словами: «Хей, ну, может, пора как-то действовать?»       В общем, не приемлемо. Как пошлость в музыке. Это будет звучать, как фальшивая нота в идеально сыгранной партии.       Но и отказать отцу он не мог. Дар, как не стыдно ему это было признавать, в своём возрасте все ещё состоял в зависимых отношения. Это как со свадьбой: кто платит, тот и заказывает банкет. В случае Дара отец платил за него везде. Такова проблема детей, выросших в рамках семейного бизнеса. Живёшь на деньги от бизнеса, но всё равно живёшь кошелёк родителей.       Таким макаром Дар оказался в презабавнейшей ситуации. Ехать ему катастрофически не хотелось, но отцу отказать он не мог.       Дрия, возможно, нашла бы какой-нибудь простой выход. Что-то в духе позвонить курьеру или попросить помощи у знакомых. Да что угодно.       Вот только Дар имел одну не самую удобную черту характера. Он не любил обременять и перекладывать свои дела на других.       Ряд из нехитрых умозаключений о том, как избежать Иды, но при этом забрать документы, и привёл его в такси, что в четыре утра несло его по сонным улочкам в пригород. К таксисту, который, чтобы не уснуть в это время, слушал громкие матерные песни, чем сильно бесил и без того взвинченного Дара. А дикий бас — прерогатива глухих людей — оставлял за ними шлейф из вибрации.       В принципе, сидя на заднем сиденье, Дар тоже мог материться. Громко и от души, водитель его скорее всего всё равно не расслышал бы.       Вот только Дар не матерился, а тихонечко проклинал себя. Ведь дёрнул же его чёрт, не иначе, согласиться на то, чтобы водитель включил музыку. Казалось бы, что плохого может быть в песнях, особенно когда ты сам музыкант? Только почти в тридцать лет Дар понял Тима, который всё и всегда делал в полной тишине и постоянно говорил, что ему нужен отдых. Теперь он знал, о каком именно «отдыхе» идёт речь.       Такси неслось. Быстро. Очень. В большинство поворотов входя, не сбавляя скорость. И водителя не смущала даже встречка. Когда он с горем пополам разъехался с каким-то сонным автомобилистом, Дар расслышал сквозь чей-то сексуальный этюд фразу:       — Смотри, куда прёшь, козлина!       Чисто гипотетически Дарий мог кричать то же самое. Его сердце готово было разорваться от страха. Вот не любил он ездить с незнакомыми людьми за рулём. Не доверял он таксистам в мире, где права можно купить.       А ещё Дар понял, как теоретически была написана песня про зеленоглазое такси. Наверное, такой же идиот, как и он, ночью ехал и молился. Правда, Дар не молился, а напевал песню про такси.       Он как раз мысленно тянул «притормози», когда водитель соизволил остановиться. Правда, не у нового дома Савельевых, а у главных ворот старой усадьбы, что оплетались девичьем виноградом, тут и там красными и жёлтыми красками приветствуя осень.       — Я это… Чутка проехал вперёд, — крикнул водитель, стараясь переорать чьи-то стоны, которые у Дара рука не поднялась назвать бы пением. — Вы обратно вернётесь?       Дар кивнул. Правда очень слабо. Ему казалось, что шарниры в его шее размотало на этой дикой карусели, и теперь они просто движутся по наитию. Возможно, он даже не хотел кивать, просто хотел выбраться из машины и сбежать от Валеры — а именно так звали водителя, если верить приложению — куда глаза глядят.       Вылез он у старых ворот, а на вопрос, стоит ли водителю его ждать, махнул рукой и попросил езжать с миром. На чай, как вы понимаете, никто никому ничего не дал.       А Дар ещё минут десять стоял, прислонившись к ржавой калитке, и мысленно содрогался, глядя на тёмную дорогу, по которой улетел в направлении города его изувер.       Когда же его сердце, что уже чувствовало приближение пердечного сриступа — да-да, именно так и никак иначе — выдохнуло и расслабилось, а пульс замедлился, Дар отжал в сторону древнюю калиточку, что противно и громко скрипнула на заржавевших петлях, и протиснулся в небольшой зазор.       С этой стороны усадьбы Савельевых к зачистке сливовых зарослей ещё не приступали. Последний раз, когда Дар был на объекте, рабочие вычищали подъезд со стороны хозяйского дома. Нельзя сказать, что изменения на участки были несущественные: тогда Дару пришлось буквально продираться через целый лес, а сейчас деревья оставались лишь с той стороны, с которой заходил Дар. Да и на деле их было немного. Если бы светило солнце, Дар непременно бы разглядел дом сквозь прорехи между стволов деревьев. А в занимающемся рассвете того было не видать.       Стоило же пройти каких-то жалких пару-тройку метров, как картина поменялась кардинально. Расчищенная площадка да сложенные друг на дружку распиленные стволы, которые только и оставалось что вывезти. Заросший фонтан тоже успели очистить: содрали с него плети девичьего винограда, открывая болезненно изломанную временем сердцевину, всю в сколах и трещинах.       Несмотря на свой изначальный план быстренько взять бумаги и убежать, Дар медленно прохаживался по территории старой усадьбы, намеренно игнорируя деревянную бытовку, в которой и должны были находиться нужные отцу бумаги.       Атмосфера старинного запустения в серых предрассветных красках, когда солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, но своим светом уже проредило тьму, сгоняя ту с небосклона, заворожила Дара. Эта была та самая романтика момента, которую неожиданно ловишь здесь и сейчас. Услышав песню. Или глядя на облака. Быть может, просто сидя в машине и ожидая кого-то на живописной каменной улочке старого города. Момент, когда ты, сам не зная, почему, отпускаешь на свободу свои мысли и просто смотришь на мир большими глазами человека, готового видеть красоту в мелочах. Видеть суть предмета, слышать голос места.       Усадьба Савельевых дышала одиночеством. Тяжёлым многовековым запустением. Без лучика надежды, без тепла. Лишь холод, пустота и усталость.       Дом не ощущался будущей гостиницей-музеем, и в этом и была его прелесть.       Дар видел проекты отца, продуманные до мельчайших деталей. Пётр Евгеньевич всегда старался удержать прошлое, законсервировать его в моменте, а потому куда охотнее брался за реставрации, чем за новые ультрамодные проекты, которые ему временами предлагали.       И Дару усадьба, полная истории, нравилась куда больше, чем современные безликие дома из стекла и бетона.       А говорят, что дети могут ничего и не взять у родителей, мол, вырасти вопреки им... Да, Дар не любил стройки, не любил пыль и грязь, но он прекрасно понимал, почему его отец всё это любит.       По усадьбе Дар блуждал куда дольше разумного. Ему действительно стоило взять документы и уйти, но он, пребывая под властью момента, просто не мог этого сделать.       На небе уже разгорался рассвет. Необычный. Оранжево-розовый. Мягкими, холодными лучами ложась на покрытую мхом брусчатку дорожек.       Дар подошёл к фонтану, сел на каменный бортик и, глядя на бытовку, тяжело вздохнул. Вот не подходила она этому месту. Выглядела так, словно её насильно сюда впихнули, как и строительные леса, что уже стояли по кругу дома.       «Нужно забирать бумаги и уходить, пока никто не проснулся», — с тоской подумал Дар.       Он встал, вошёл в бытовку, нашёл единственный небольшой столик и лежащую на нём зелёную папку с надписью «для Петра». Поймал вайфай Савельевых, что добивал сюда от дома, и заказал такси. Время ожидания составляло ещё пятнадцать минут.       Ида, конечно, не походила на любителя ранних пробежек по деревне. Да и вообще не факт, что она была у Савельевых. Женщина вполне могла уехать к родителям, к друзьям или обратно к себе домой. Однако правильнее было бы уйти и подождать машину за забором, в безопасности.       Но Дар не хотел уходить. Место словно магнитом держало его. И он решил зайти в сам господский дом, раз уж Вселенная предоставила ему время.       Дом оказался не заперт. Руска с лёгкостью поддалась навстречу. А древние петли даже не скрипнули — похоже, кому-то всё-таки пришла в голову гениальная мысль смазать их маслом. Дверь же была тяжёлая, дубовая, филёнчатая. Красивая, но слегка растрескавшаяся. Сейчас таких не делают.       Внутри дома было пыльно. Очень пыльно. Однако рабочие уже протоптали пару тропинок в разные комнаты, и Дар выбрал наугад самую тоненькую, по которой ходили меньше всего, и пошёл вдоль окон, из которых открывался вид на фонтан и практически полностью вырезанные сливовые заросли. Вдалеке виднелась крыша Савельевского дома.       Дар подумала об Иде. Спала ли она сейчас там?       По какой-то непонятной причине он не мог выкинуть её из головы. Что-то в этой женщине, вопреки здравому смыслу, его цепляло.       Коридор, в который он попал, оказалось, шёл вдоль всего дома и поворачивал в другое крыло. С одной его стороны окна смотрели на фонтан, а с другой — тут и там с равными промежутками находились двери, что вели то ли в личные спальни, то ли в гостевые комнаты. Дар заглянул за пару другую дверей и увидел там лишь устаревший ремонт ушедшего столетия с обоями в цветочек и мебелью в чехлах, заботливо накинутых много лет назад. Какими эти чехлы были изначально, судить сложно, сейчас они все, как один, представляли махрово-пыльное единообразие.       А затем он увидел розовые пуанты.       Дар сам и не понял, как открыл дверь, к которой вела цепочка одиноких шагов, и увидел её.       Ида тихо, почти беззвучно, кружилось по комнате, мебель которой была сдвинута к стенам. Чёрные леггинсы, огромная футболка. Плавные, словно искусственно замедленные движения рук и ног. Казалось, она будто летит над полом и не издаёт ни единого звука. А, может, это шум в ушах не давал Дару ничего расслышать.       За ней в огромных пыльных окнах простиралась рассветное небо с пушистыми облаками, а солнце словно подсвечивало её. Забавно, но Дар никогда не чувствовал «энергии человека», как это называла мама, но почему-то в тот момент ему показалось, что Ида — одно большое скопление жёлтого цвета.       Она его не видела, продолжая кружиться. А когда обернулась, сердце Дара пропустило несколько ударов. Но что толку — она на него даже не взглянула. Глаза оказались закрыты, а на лице застыла маска болезненности. Пот стекал по её лбу, из ушей торчали провода наушников. А каждый шаг заставлял её губы кривиться так, словно её били током.       А её колени... Одно колено было совершенно обычное, а второе… Второе колено было всё исполосованное, пересечённое грубыми застарелыми рубцами.       Вот тогда Дар по-настоящему испугался. Ведь если ей больно, почему она так танцует?       Так, словно боли нет. Словно она ничего не значит. Так, словно любая проблема — это пустяк.       В кармане пикнул телефон, оповещая о том, что машина уже приехала.       А Дар всё стоял в дверях, заворожённый чужой бескомпромиссностью.       Но затем он всё же ушёл, никак не дав о себе знать. Не потому, что между ними была игра, в которой он не мог проиграть. А потому что сейчас ему не было рядом с ней места. Это отчётливо читалось на её лице.       Для неё тот танец словно был наказанием. Наказанием для души. А для Дара знаком, что он чертовски влип. Как тогда, много лет назад, в том самом далеком детстве, когда увидел мужчину с гитарой на площади, что пел о чём-то милом и тёплом, а его пальцы словно плясали на струнах.

***

      Документы он привёз домой, успев буквально за пару минут до отъезда отца. Тот уже прогревал машину, когда такси Дара остановилось у ворот. В этот раз водитель попался нормальный, и Дар доехал без приключений.       Он передал папку отцу, и тот, заметив, что его сын словно бы слегка не в себе и будто чересчур взбудораженный, спросил:       — Всё нормально?       — Да, — отмахнулся от него Дар, — водитель неадекватный был.       — Понятно, — ответил Пётр, и по тому, как он произнёс столь незамысловатое слово, Дар понял, что отец ему не поверил.       Да Дар и сам бы себе не поверил. С одной стороны, он чувствовал себя нормально. Ведь ничего не случилось. Ну, увидел он, как кто-то где-то танцует, что в этом такого? А с другой стороны его накрывало ветром перемен: тихим и ласковым, дующим издалека. Не шквальным, спокойным. Даже шепчущим.       Умом Дар понимал нелепость происходящего. А кровь в венах закипала и в груди становилось всё теснее и теснее. Это было похоже на страх.       — Поедешь со мной? — спросил отец, глядя на него из-за полуопущенного стекла.       Дар задумался. Ему не сказать чтобы сильно хотелось ехать хоть куда-то с отцом. А опостылевший офис «Добростроя» казался, пожалуй, самым неприятным местом на свете. Хотелось, как в юности, сорваться куда-нибудь с друзьями на несколько дней. Может, загород, а, может быть, в другой город. Куда-нибудь подальше, чтобы привести голову в порядок.       — Я себя не очень хорошо чувствую, — ответил он отцу, когда тишина после его слов затянулась.       — Да, по тебе видно. Бледный ты какой-то. Ну, отлежись, — предложил отец и, знаком показав на ворота, поднял стекло.       Дар сначала отодвинул ворота в стороны, подождал, пока отец уедет, затем закрыл их. И собирался было пойти в дом и улечься в свой спальне, но тут услышал через распахнутое окно на кухне ор баб Светы, которая кричала на Принца, чтобы тот ушёл на улицу, и что-то как-то расхотелось идти в дом. С появлением бабки всё немного вышло из прочной и приятной колеи.       Можно было, конечно, вызвать очередное такси и уехать в городскую квартиру отсыпаться, но, стоило Дару представить водителя в утренних пробках, и желание куда-то ехать тут же пропало. А вот желание войти в дом так и не появилось. Согнувшись в спине, Дар буквально прополз мимо окон дома и, скрывшись за теплицей, поспешил в желтеющий сад. Словно маленький ребёнок, что прячется от родителей. А в спину ему продолжали лететь крики бабки, обращённые к собаке, и просьбы баб Васи прекратить этот цирк.       Дару было ох как интересно, когда же Марфа Васильевна психанёт и выставит мать мужа за дверь. Не то чтобы подобное уже бывало, обычно Княгиня сама вылетала прочь, сыпя проклятиями направо и налево. Но она никогда и не жила с ними так долго, так что психика Марфы Васильевны ещё не проходила столь жёсткого тестирования.       Дар уселся возле Сашиных качелей на пожухлую траву. Как ни удивительно, но именно это место было самым уединённым во всем саду и самым спокойным. Сюда отлично бы вписалась маленькая беседка и мангал. Но никто не трогал это место, так же как и материно кострище, словно признавая эксклюзивное право Дрии на небольшое количество тишины, мира и уединения. Возможно, по той же причине мама никогда не приезжала в Сашину квартиру и всегда звала её к себе. Да и с того времени, как построили дом, Марфа Васильевна в принципе забыла о том, что в городе есть квартира и что в ней можно жить, словно уступив её Дару. Безмолвно, как само собой разумеющееся. Между деревьев гулял осенний прохладный ветерок, от которого одетый не по погоде мужчина слегка ёжился. Но вскоре к нему пришёл выгнанный во имя тишины Принц, который трагически уселся рядом, словно бы даже по-человечески вздыхая.       Принц улёгся возле ног, а через какое-то время Дар, положив голову на его мягкий и тёплый бок, уснул.       Дар был из тех людей, что любил романтику походов и не видел ничего странного в том, чтобы взять и просто уснуть на траве.       И проспал он там до самого вечера. Не зря же говорят, что сон на природе — самый долгий и крепкий. Самый восстанавливающий.       Проснулся же Дар от странного чувства, что на него кто-то пристально смотрит. Приоткрыл один глаз, чтобы осмотреться, и увидел Сашу. Сестра сидела на дряхлых опасных качелях, слегка покачиваясь на них вопреки здравому смыслу, и с улыбкой поглядывала на него.       И было в этой улыбающейся Саше что-то чарующее. Он, наверное, никогда не видел Дрию такой…. одухотворённой что ли? Весёлой — да! Часто!       Но не такой гармоничной.       — Как дела? — спросила она, продолжая покачиваться, босыми ногами перебирая траву. Её ботинки лежали возле одного из деревьев, из них торчали носки, а сверху валялись телефон и кейс с наушниками.       — Пока не родила, — буркнул Дар, поднимаясь с земли. Вечер был по-настоящему тёплым — таким, какой может быть только на стыке сезонов, когда лето ещё не ушло окончательно и пытается отвоевать себе хоть немного времени власти. — Как рожу, так скажу.       — Эх, Ископаемое, какой же ты древний, чтобы шутить такие шутки, — трагично вздохнула Саша и чуть сильнее оттолкнулась ногами от земли.       — Ненамного древнее тебя, — ответил мужчина, поглаживая собаку, что всё это время сидела рядом с ним. — Упасть не боишься? — спросил он, когда качели надломлено проскрипели.       — Боюсь. Жуть как боюсь, — призналась Дрия и, в противовес своим же словам, качнулась ещё раз. Скрип несмазанных шестерёнок резанул по ушам обоих. — Да уж, звучит, как голос твоей детсадовской воспитательницы, она тоже на ультразвук переходила периодически.       — Скорее больше похоже на тебя, в тот раз, когда ты съела кусок шашлыка прямо с шампура, а потом бегала по всему двору и искала воды, — припомнил Дар и в награду за свою хорошо работающую память, получил своей выразительностью похожий на удар взгляд сестры.       — Совершенно не смешно, — ответила она, недовольно сверив губы. — Я думала, что тогда себе всю глотку сожгу.       — Ага, то был первый и последний раз, когда ты согласилась выпить молоко прям из-под коровы, — не унимался Дар. — Схватила то ведро, что соседка принесла для бабушки, и как давай глотать прям из него: все волосы в молоке, футболка в молоке, а взгляд, как у городской сумасшедшей — такой же бешеный и безумный.       Саша сделала глубокий вдох, не переставая качаться на качелях, и сощурила глаза, криво улыбаясь лишь уголками губ, словно говоря: «Давай, бреши дальше, братишка, пока я терпелива, но когда верёвочка лопнет, я затолкаю тебе твои же слова в глотку».       Собственно, Дар и продолжил, ведь нет на свете ничего прекраснее, чем проверять на прочность нервную систему Александрины Клевер, которая, как резиновый человек из одного сериала, может раздуваться и растягиваться до невероятных размеров и в секунду схлопываться.       — Ой, а помнишь тот раз, когда вы с Тимом придумали бизнес-план, насмотревшись на попрошаек в автобусе?       Саша втянула через нос воздух и строго, как учительница на экзамене, посоветовала:       — Замолчи.       — Это ещё почему? Классный же был план! — гнул своё Дар, встав с земли и отряхиваясь. — На что вы там хотели накопить? На видеомагнитофон?       — На домашний кинотеатр, — не смогла сдержаться и не исправить его Сашка, даже несмотря на то, что совершенно точно не испытывала радости от того, что Дар припомнил тот случай.       — Ах, да, точно! — хлопнул в ладоши мужчина, сделав вид, что не помнил до этого, что конкретно они с Тимом хотели купить, когда им было лет под девять. Почему-то говорить о Саше и её курьёзах была куда легче, чем думать об Иде. — Как я мог забыть вашу детскую мечту о целом домашнем кинотеатре, вы ведь думали, что это нечто масштабное, а не просто обычный видик с колонками в наборе.       — И кто в этом виноват? — желчно процедила Саша, качнувшись ещё раз; качели вновь заскрипели. — Сам же насвистел нам в уши, как это классно иметь целый домашний кинотеатр, мол, там можно будет мультики смотреть такие, которые нам на кассетах и не снились.       — Каюсь, в этом я повинен. Но в том, что вы пошли притворяться бездомными и просить милостыню возле автовокзала, виноваты только вы! И в том, что вас там дядь Женя поймал и привёл домой с повинной к маме, тоже. Вас двоих с красными ушами и рыдающими на пороге квартиры я навсегда запомню. А Тим, идиот, ещё и в героя играть решил и как давай маме рассказывать, что это он всё придумал и подговорил тебя — бедную и несчастную, ведомую девочку.       — И что в этом плохого? Так и должен был поступить настоящий брат, в отличие от тебя. Сидел ржал за углом! — возмутилась Сашка.       — Что, всё ещё обижаешься? — спросил Дар, которого слова сестры самую малость покоробили. Ему не хотелось, чтобы родной человек держал на него хоть каплю зла.       — Не сказала бы, — пожав плечами ответила сестра и качнулась ещё раз, оттолкнувшись от мягкой земли пальцами и поджав ноги. В этот раз качели не скрипнули, но Дар заметил, что Дрия уже давно не та маленькая девочка, которая могла свободно здесь кататься. Попа слишком большая для сиденья, а ноги лишь едва проходят над землёй, да и то лишь по тому, что она их умело поджимает, а стоит лишь выпрямить даже на крошечную частичку — и все, финита ля комедия, едем в травмпункт накладывать гипс на всю ногу.       Дар уже собирался напомнить сестре об их достопочтенном возрасте, в котором многие уже качают детей, а не собственную тушку, но Саша его опередила, задав вопрос:       — А с тобой-то что?       Дар нахмурился.       — В плане «что»?       — Что случилось, — как для недалёкого пояснила сестра, ещё и тон выбрала под стать, как у психиатра в дурке, но не того, что общается с буйными, а того, который ведёт глупеньких и обделённых умом.       — Ничего, — ответил мужчина всё так же хмуро.       Саша же в ответ лишь хмыкнула:       — Странно, однако. Тогда мне непонятно, почему мне сегодня весь день названивают практически все наши родственники и спрашивают, не случилось ли с тобой что. Сначала меня разбудил папа, потом бабушка через часик или около того набрала, — перечисляла Дрия, одной рукой держась за верёвку, а другой загибая пальцы, — мама в обед позвонила. Даже дед Женя звонил с бодуна по просьбе Княгини — сама-то она то ли боялась звонить, то ли побрезговала. Собственно, после его звонка я и решила приехать и посмотреть собственными глазами на взрослого увальня, который вроде как трезвый спит в саду с собакой.       Дар уставился на сестру во все глаза, а она тем временем продолжила:       — Если ты не знал, баб Вася приходила тебе температуру мерила, пока ты спал. Да и цвет лица у тебя, по её мнению, какой-то болезненный. И ещё она там на кухне варит тебе борщ, ведь ничто не лечит тело и душу так, как свежий борщ.       — Вчерашний, — поправил её Дар. — Вкусный борщ только вчерашний.       — Ну пойди и докажи это женщине, уже доставшей пояс из собачьей шерсти и крапивный жилет с шерстяными носками. Она тебя там ждёт во всеоружии, так сказать. Кстати, видишь вон там плед валяется, — Саша ткнула пальцем в сторону яблоневого дерева, где внизу темнела бесформенная куча, — это она тебя накрывала.       — О нет, — протянул мужчина.       — О да, — с улыбкой вторила ему сестра.       Они оба знали, что баб Вася не знает преград в двух вещах: в стремлении всех накормить и в желании всех вылечить. В детстве, когда они бывали летом у бабушки, спать она их заставляла ложиться исключительно в махровых халатах и под одеялами, а то вдруг детки замёрзнут ночью в тридцатиградусную жару. Ещё и плед на стену вешала, потому что стены холодные, а от прикосновения к холодной стене, не ровен час, и заболеть можно, вирусы же исключительно через стены передаются.       Заметив то, как от воспоминаний скривилось лицо брата, Дрия лишь рассмеялась.       — Вообще-то не смешно.       — Неправда, очень смешно. И очень интересно, что же такого с тобой стряслось, что ты забыл о главном правиле — не говорить баб Васе, что заболел, пока тебя не повезут в реанимацию.       — Так я ей не говорил! — всплеснул руками Дар. — Я никому ничего не говорил.       — А папе? — напомнила Дрия.       — Что папе?       — Папе тоже не говорил?       — Твою же мать, — ругнулся Дар, припомнив как отмазывался перед отцом с утра.       — Вот-вот, — кивнула сестра и вновь оттолкнулась ногами от земли, крепление качелей издало странный звук, словно бы треснуло, и на голову Сашке посыпались кусочки ржавчины. Девушка ругнулась и тут же вскочила с качелей, принявшись отряхивать голову.       И пока сестра отплясывала под сенью деревьев, пытаясь вытащить из волос всё, что туда нападало, у Дара появилась отличная идея, как сбежать из дома. Обернувшись и глянув на пустую веранду, он тихо попросил:       — Сашка, выручай. Валить мне отсюда надо, пока меня не заластали.       Дрия так удивилась, что даже перестала трясти головой и вылупила глаза на Дара.       — Не смотри на меня так. Я тебе чай привозил, когда тебе плохо было.       — Да я не о том, — махнула рукой сестра. — Как я тебя отсюда вывести должна, если они все стоят на стрёме, только вместо дубинок у них чай с малиной. Ты отсюда уедешь разве что на скорой — и то не факт.       — Давай сделаем вид, что ты с качелей упала, и тебе срочно нужно в травмпункт, — на одном дыхании выпалил Дар, вот только план его не вызвал у сестры особого воодушевления.       Она изогнула брови и, дёрнув уголком губ в намёке на усмешку, сказала:       — Знаешь, переключать их интерес с тебя на меня — говёное решение в принципе.       — Потом скажешь, что у тебя просто ушиб.       — Дар, ты взрослый человек. Просто пойди и скажи им, что с тобой всё нормаль…       Но Дрия так и не договорила, наткнувшись на скептический взгляд брата. Она глубоко вздохнула, задумалась, а затем буркнула:       — Ладно, фиг с тобой, престарелая рыбка, хочешь шоу — будет тебе шоу. Но потом жду от тебе повинную на тему твоих любовных драм. Ну или что там опять взбрело в твою дурную голову.       — Замётано, — щёлкнул пальцами Дар, и наклонившись к земле, набрал охапку грязи и измазал ей ноги и колени сестры. И, прежде чем Дрия успела возмутиться, выпрямился и дёрнул одно из креплений качелей, и то с крякнуло, и из него вывалился болт. Выскочил он куда с большей лёгкостью, чем Дар даже мог подумать. Хорошо, что этого не случилось, пока сестра каталась.       Ошарашенная Дрия ойкнула, когда деревянное сиденье бухнуло на землю возле их ног. А затем, спохватившись, громко и надрывно взвизгнула. Возможно, излишне театрально, но что не сделаешь для семьи.       Сашка подобрала обувь с телефоном, а Дар подхватил её на руки и понёс к дому. Голова сестры моталась из стороны в сторону, а рыжие волосы струились по плечу. Всё-таки они были очень похожи между собой. Не сказать, что близнецы, но близкие к тому. И по внешности, и по характеру, и по любви к безумствам. Вот только если Саша умела ценить спокойствие, то Дар умирал в стоячей воде и тишине. Если его жизнь ни кипела событиями, то он задыхался. Задыхался так, как последние три года, когда сам решил, что ему уже не по статусу быть слегка безумным, слегка не в себе. Не по статусу быть Колдуном. Ведь Колдун — это состояние души. Быть может, такое же, как и Ведьма.       Под ошалелыми взглядами родственниц Дар пронёс постанывающую сестру через дом, сумбурно и красочно рассказывая им, как та упала с качелей, который сломались совершенно неожиданно и случайно. И те настолько удивились влетевшему безумию в лице двух рыжих чертей, что не сразу заметили, как младшие члены семьи пронеслись по дому и двору, выскочили за калитку и, разместившись в машине, ускакали в закат. А когда осознали степень микротрагикомедии, было уже поздно — псевдотравмированная Саша, вжимая босыми ногами педаль и хохоча, как припадочная, несла их в город.       Телефоны брата с сестрой попеременно разрывались от звонков.

***

      Саша остановилась возле въезда в их детский двор, с интересом поглядывая на машины, что въезжали туда через ворота. С каждым годом парковочных мест во дворе становилось всё меньше, и многие жильцы оставляли свои машины на улице, с тревогой воспринимая каждую идею чинуш о платных парковках. Дрия стояла в ряду таких же тревожных машин под знаком, запрещающим парковку с восьми до восьми по чётным дням. На противоположной стороне точно такой же знак запрещал парковку по нечётным числам.        — Никогда не могла понять этой странной шарады, — задумчиво произнесла она, поглядев на знаки, пока Дар возился с ремнём безопасности; тот, как назло, заело. — Сегодня машины стоят здесь, а завтра тут, а послезавтра снова здесь.        — Если не ошибаюсь, — ответил Дар продолжая нажимать на красную кнопку замка, — это как-то связано с уборкой. Снег почистить. Мусор вывести.        Саша хмыкнула:       — Всё равно бред какой. Когда я училась, нам говорили, что если как у нас стоят знаки с двух сторон, то фактически они аннулируются, и машину я могу поставить с любой из сторон.        — Возможно, это история про «вовремя не подумали, а потом решили, что и так сойдёт», — вторил ей Дар. — Слушай, а что у тебя с ремнями? А? Я жму-жму, а он не отщёлкивается!        Дара уже начинало подбешивать происходящие. Он чувствовал себя, словно девушка из кино, попавшая в беду и ждущая, что её спасёт рыцарь. Саша на рыцаря не походила. Разве что на гоблина или, может быть, тролля. По крайне мере посмотрела она на него явно как на умственно отсталого.        — Убери свои сосиски, перевязанные хомутами, — сказала она, имея в виду его тонкие аристократические пальцы в кольцах. — Что не тронешь, всё сломаешь. Иногда мне кажется, что у тебя руки растут не из жопы, а из пяток. Ты даже яйца умудрился сварить без воды.        — Ой, не начинай, а? — попросил Дар и перестал мучаться с чужим ремнём, отдав его на волю хозяйки. — Это когда было-то? Мне тогда было от силы лет семь, и я действовал строго согласно инструкциям.        — Да-да, — усмехнулась Саша, у которой почему-то тоже не получилось сразу отщёлкнуть ремень и спасти принцессу из плена. Она наклонилась над коробкой передач, пытаясь разглядеть и понять, что там такое произошло и почему машина не хочет отпустить её брата, как свинью из хлева на вольные поля. Хотя свиней вроде держат в свинарниках, а не в хлеву...        Что же касается истории с яйцами, то она проста и понятна каждому ребёнку под Новый год. Мама готовила салаты на праздник, отца дома не было, тому срочно нужно было закончить какой-то объект. И в этой предновогодней суматохе вдруг оказалось, что вся картошка, которую Марфа Васильевна не любила чистить ещё с детства, а потому и готовила редко, сопрела. Даже больше: она подготовилась не то что к посадке, она была уже готова прорасти через стенки шкафа. А её усы достигали сантиметров пятнадцати в длину, на некоторых даже образовались микрокартофелины.       И когда сей прискорбный факт вскрылся под руку с осознанием, что ни один традиционный салат не готовится без картошки, Марфе Васильевне пришлось топать в магазин. Уходя же, она мимоходом попросила:       — Дар, свари, пожалуйста яйца. Закинь штук двадцать в кастрюлю и поставь на газ.       Что, собственно, сын и сделал, неукоснительно следую инструкциям. Вернулась же Марфа Васильевна не под бой курантов, а под хруст взрывающихся яиц на задымленной кухне. А минут через десять проснулась и Саша, что лежала с температурой, которую притащила из садика вместе с ветрянкой. Проснулась она от стука в дверь. Видите ли соседи, увидев чёрный дым из окна, перепугались и вызвали пожарных.        Так что, когда Пётр Евгеньевич вернулся домой на тот новый год с букетом эустом, купленных каким-то чудом, и подарками для детей, то застал картину художника-экспрессиониста. Злую и перемазанную чем-то чёрным Марфу Васильевну, бригаду пожарных, зелёную от макушки до пят Сашку и Дара, рыдающего на весь подъезд. Новый год вышел запоминающимся для всех.        — Все мы чудили помаленьку,       И в первый год, и второй,        Все мы ворочали в оглоблю,       На год десятый с детворой, — вдруг наобум выдал Дар, и Саша, сражающаяся с ремнём, вдруг подняла голову и удивлённо уставилась на брата.        — Все мы играли на ступеньках,        На них рыдали мы порой,        Все мы…мы все… эх, не знаю, как закончить, — махнул рукой Дар.        — Средь них мы все,        Мы все с тобой, — продолжила Саша, пожав плечами.        — А говорила, что не умеешь сочинять… — припомнил Дар с усмешкой.        Дрия вновь пожала плечами:       — Не то чтобы совсем не умею. Просто мне это неинтересно. Слишком много рамок. Такт, ритм, слог. Подбери нужное слово и чтобы она не просто било в сердце, а звучало и пело на своём месте. Слишком много мороки.        — А ты не любишь мороку?        — Ага, — буркнула Сашка и вновь нагнулась в попытках отстегнуть ремень. — Ты вообще в курсе, что ты пристегнул свою долбанную футболку, и она теперь застряла? Нет, ну честно, временами ты просто взрываешь мой мозг.        — Поверишь, если я скажу, что не специально?       — Конечно поверю! Ты же в принципе не умеешь думать, прежде чем что-то делать.        Вот это уже было обидно. Ну Дар и треснул сестру по темечку слегонца, как делал, наверное, с пелёнок. А она выпрямилась и, подняв голову, посмотрела на него, как на идиота, и, резким движением схватив за голову, дёрнула за волосы. Дар не растерялся и дёрнул в ответ. У родителей, кажется, где-то была такая фотка, где эти двое, голышом сидя на горшках, держали друг друга за волосы и рыдали навзрыд, потому что никто не хотел отпустить и проиграть, хоть обоим и было страсть как больно.        Судя по всему, Дар и Дрия оба вспомнили именно ту фотографию, а потому переглянулись и, одновременно рассмеявшись, отпустили волосы.        В тот момент их, конечно же, мог застать кто-нибудь из соседей, тем самым повысив градус курьёзности ситуации, но ничего подобного не случилось. И потому Сашка вернулась к своему бою. В этот раз почти удачному. Ухватив край футболки, она на ощупь, почти в темноте, вытянула сначала его, а потом отщёлкнула замок с видом победительницы.        И если бы кто-то из соседей всё же соблаговолил заглянуть в Сашину машину в попытке уличить их в чем-нибудь непристойном, того разговора могло бы и не быть. Если бы Дар сразу же просто вышел из машины, когда освободился от плена, и, помахав сестрёнке на прощание, пошёл бы досыпать в квартиру, его бы не ждала бессонная ночь с ноутбуком.        Но нет…        Временами Дар был слишком дотошен, как и Сашка, наверное. Всё-таки гены — это не то, от чего можно с лёгкостью и играючи отмахнуться.        Пока Дрия шарила под сиденьем в поисках бутылки с водой, чтобы освежиться после трудного боя, Дар глядел на сестру и гадал, спросить ему про Иду или нет. И его рассудительная часть, возобладавшая над смешанными чувствами, подняла голову, как спящий дракон, что сторожит золото, и в следующее мгновение Дар поймал себя на том, что говорит. И тон у него такой серьёзный, вдумчивый и усталый, совершенно не подходящий человеку, который творил несусветную дурь весь этот вечер.        — Саш, а давно ты знакома с Идой?        Дрия так резко выпрямилась, что ударилась головой об руль. И, потирая ушибленное место, во все глаза уставилась на Дара. Хотя, всё-таки не во все: она же прищурилась.        — К чему такие вопросы? — спросила она после нескольких минут тишины.        Мимо проезжали машины, и лицо сестры то и дело освещалось фарами. Дар отчётливо разглядел все невысказанные мысли и сомнения, что мелькали на нём: от поджатых губ до бегающих в сторону глаз. Ида явно была последним человеком, о котором Саша хотела бы с ним говорить. И Дар вдруг понял, что Дрия — единственный человек, с которым он хотел бы поговорить о Мориной. Сестрёнка хранила какие-то тайны. Возможно, свои, возможно, её.       В Даре взыграл какой-то поистине подростковый азарт, с которым он разведывал чужие тайны ещё в детстве. Он был не просто музыкантом, а ещё и любителем детективно-шпионских сериалов. В школьные годы он даже был влюблён в одну актрису, игравшую следователя: такую тёмненькую, высокую и холодную. Он был тем самым фанатом, который до сих пор смотрел новые серии про его любимую Марию Сергеевну и периодически пересматривал старые.        — Интересно, с кем общается моя сестра, — постаравшись не выдать себя, ответил Дар и тем самым спалил себя с потрохами.        — С каких это пор? — с ироничной и даже милой улыбкой поинтересовалась девушка.        — Я же твой старший брат…        И тут мимо проехала очередная машина, подсвечивая Сашиной лицо, и по её округлившимся глазам Дар заметил, в какой момент она всё поняла.        — Нет, — слегка придушенно произнесла она. — Дар, оно тебе не надо.        Бескомпромиссно испуганный тон. В принципе, вот так вот и понимаешь, что нет, пожалуй, всё же надо.        — Где вы с ней пересеклись? — принялась допытываться Саша. — Она же только недавно приехала. С этой полицией и семейными разборками у неё не было времени на тебя.        Это «тебя» она произнесла слегка пренебрежительно, словно Дар был мешком мусора, который Ида затащила к себе домой, предварительно несколько дней покопавшись на свалке. И это было обидно. В такие моменты Дар понимал, почему у Саши мало друзей. Её мимику, жесты и интонации не все могут воспринять правильно.        — Где ты вообще её выцепил? — продолжала свой допрос Сашка. — В полиции? В отеле? Когда она с волонтёрами ребёнка искала?        Саша играючи, даже не замечая этого, накидывала такие интересные факты, что у Дара начинал дёргаться глаз.        — В усадьбе Савельевых вообще-то, — произнёс Дар, останавливая этот бесконечный поток геолокаций Мориной. — Отец работает над их усадьбой. А она у Савельевых вроде как невестка. Саш, скажи честно, она замужем?        Дрия покачала головой.        — Нет, насколько я знаю, она свободна. Вроде как её отношения с Савельевыми ограничиваются тем, что она родила им внучку. И на этом всё.        «Свободна» — Дар и не думал, что одно это слово может принести ему так много облегчения. Не то чтобы он прям собирался что-то делать с этой информацией. Однако он даже себе отказывался признаваться, что собирался. Правда, пока не знал, что.        — Ну, так что, как давно вы знакомы? — припомнил он свой изначальный вопрос.        Саша сморщилась, как репка, год пролежавшая в подвале, и нехотя спросила:       — Близко или в принципе?        — И то, и то.        — Ну, вообще года три, а близко — месяца два, — подсчитала она.        — И ты уже готова назвать её подругой? — искренне удивился Дар. Обычно с людьми Саша сходилось очень медленно. Иногда ему казалось, что чтобы его сестра открыла кому-то сердце по-настоящему, должно пройти не менее пяти лет. А, может, даже и больше.        — Да, — задумчиво произнесла она, — наверное… По крайней мере что-то вроде того. Поэтому и советую тебе не лезть туда.        Дар усмехнулся.        — Какая же ты у меня заботливая, Дриечка!       — Не смешно. У неё в голове не просто тараканья свадьба. Дар, честно, мне кажется, у Иды имеется парочка нездоровых психологических загонов, если не сказать отклонений…        — О, доктор Клевер, давно не виделись. Как же я выживал эти полгода без твоих диагнозов?        — Вот поэтому я и не люблю с тобой серьёзно разговаривать. Ты просто любишь затыкать жопу иронией.        — Боюсь подобные эротические игры не по мне.        Сашка цокнула языком и отвернулась с таким видом, словно этот разговор был ниже её умственных способностей. С минуту или около того она молчала и игнорировала брата, глядя на гаснущие окна в соседнем доме. Люди ложились спать, а они сидели тут и обсуждали человека, который волновал каждого из них.        — Так, ладно, — прервал повисшую тишину Дар, — что там за список страшных болезней?        — Она бывшая алкоголичка, — ответила Саша, всё так же не глядя на него. — Как мне кажется, она нарцисс с истерическим складом характера. Любит манипулировать. И явно имеет парочку-другую нездоровых маний. Также в загашнике у неё лежат несколько неудачных любовных опытов и поистине тяжёлое прошлое. Ну и вишенка на торте — она мать одиночка, а отец её дочери наркоман.        — Ого, — только и смог что выдавить из себя Дар. Но почему-то он не был удивлён. Всё, что озвучила Саша, самым гармоничным образом ложилось в портрет Иды. — Понятно.        Дрия резко обернулась и возмущённо воскликнула:       — Нет, братец, не понятно! У тебя с головой всё в порядке?!       — Не жалуюсь.       — А должен бы! Потому что всё, что я озвучила, это один огромный красный флаг! Ты должен бежать от неё без оглядки, смазывая пятки маслом и надевая ролики. А ты просто говоришь «ого, понятно», — передразнила его Сашка, — и улыбаешься при этом, как идиот.        — Почему же тогда ты от неё не бежишь? — поинтересовался Дар.        — Это другое, — отрезала она, махнув рукой.        — Почему же?       — Потому что у меня нет намерения затащить её в постель. В отличие от некоторых, — желчно добавила сестра.        — Ты это о ком? — изобразил искреннее недоумение Дар.        Сашка закатила глаза и вновь цокнула языком:        — Так, всё, вали отсюда. Не хочу даже слышать об этом. Когда тебя найдут со вспоротым горлом, надеюсь, тебя не опознают и мне не позвонят.        — Слушай, звучит так, словно она в твоём представлении ещё и маньячка.       — Вали домой! — закричала Сашка и, протянувшись через брата, открыла пассажирскую дверь, и под заливистый смех Дара принялась выталкивать его из машины.        — Ладно-ладно, я пошёл, — не особо сопротивляясь, ответил он. — Передавай привет своему Сержио Погорели, мадам Истеричка.        Он выскочил из машины и захлопнул за собой дверь. А Сашка, показав ему средний палец, сорвалась с места так резво, что, окажись перед ней припаркована машина, сестрёнка непременно бы в неё вписалась. Вот и как после такого не любить её? Ведь найди его кто-нибудь с перерезанным горлом, Дрия точно будет рыдать горше всех. Почему-то эта мысль грела сердце.        Заходя в свою пустую и тёмную квартиру, Дар думал о том, а не забрать ли ему Принца с собой из деревни. Ведь тому явно не идут на пользу крики и оры Княгини. Всё же было бы неплохо возвращаться домой, когда тебя там ждут не только дохлые мыши в холодильнике, но и кто-то чуть более живой что ли. По мнению баб Васи человека его возраста дома должна ждать хотя бы жена, в идеале ещё и дети. Но, к сожалению, это была не его история.        Его встречали вечно недовольные папины рыбки, которых Дар, как всегда, забыл покормить вовремя. Тот факт, что они ещё не всплыли кверху брюхом, можно считать поистине магическим событием. Может, их домовой подкармливает?       Разыскав в своей захламленной спальне ноутбук и поставив его на зарядку, Дар заварил себе чашку чая и уселся на кухне. Выспавшись в течение всего дня, сейчас он совершенно не хотел спать. И потому, вбив в поисковике имя Иды, он принялся шерстить в интернете. Она же сама говорила, что всё, что ему нужно знать, он может найти на просторах сети.        И ведь не обманула.        Если вбивать лишь имя и фамилию, то выходили ещё и другие люди. Поисковик услужливо подсовывал и художницу Морьяну, и какую-то индийскую гимнастку. Вот только балерина Ида Морина оказалась такая одна. И ссылок на неё находилось куда больше, чем Дар рассчитывал. Хвалебные оды юному дарованию, сотни фотографий в не самом лучшем качестве, парочка-другая видеозаписей с выступлений, залитых в сеть больше десяти лет назад. Всё это рисовало образ успешной и прекрасной девушки. Не видь Дар её нынешнюю в живую, никогда бы не связал эти два образа между собой.        А дальше пошло болотистое гнилье, о котором и говорила Сашка. Авария, алкоголизм, мерзкие фотографии в сети из каких-то клубов, где она в самом непотребном виде висла на шее у аляповато разряженного щёголя. Статьи на тему того, как низко пала некогда подающие большие надежды артистка.        Дар из какого-то поистине мазохистского чувства до самого утра листал все страницы, что предоставил ему интернет. Все домыслы, статьи, комментарии — он прочитал буквально все.        У него создалось впечатление, что в какой-то момент целый город ополчился против Иды, чтобы в одночасье просто о ней забыть. За последние пять лет никаких новых статей об Иде Мориной не появилось. Разве что объявление в соцсетях на прошлой неделе о пропаже девочки по имени Триш Морина и вышедшая чуть позже новость о том, что она нашлась. Да и ту Дар нашёл чисто случайно по совпадению города и фамилии.        Чем больше Дар читал, тем больше понимал сестру.        Ида была проблемой.        Огромной головной болью. От которой не поможет ибупрофен. Не поможет ничего. Даже лоботомия.        И Дар не мог понять, почему его всё это не отталкивает? Может, Сашка права, и ему пора лечиться?